Тут Наполеон взял обеими руками свою шляпу, бросил ее на пол и сказал: "Слушайте, г. Толстой! Не император французов говорит с вами, а простой дивизионный генерал говорит с другим дивизионным генералом: пусть буду я последним из людей, если не исполню самым добросовестным образом Тильзитского договора, если я не очищу от своих войск Пруссии и герцогства Варшавского, но тогда только, когда вы очистите Молдавию и Валахию. Впрочем, в год все уладится между Россией и Францией". Толстой: "Срок очень долог!" Наполеон: "Я считаю от Тильзитского мира, значит, в шесть месяцев. Видно, что вы не дипломат: вы хотите, чтоб дело шло, как войско, галопом. Такие важные дела, каким подобных никогда не бывало в Европе, должны хорошенько созреть, но у вас, кажется, своя система, и отличная от системы вашего двора; вы принадлежите к партии антифранцузской - и отсюда в вас недоверчивость". Толстой: "Эти упреки в принадлежности к партии меня оскорбляют; я русский - и только! не принадлежу ни к английской, ни к французской партиям". Наполеон кончил разговор словами: "Я еще вам не говорю, что я не очищу Пруссии, если даже вы сделаете Дунай своею границею".
Уже и прежде Наполеон говорил Толстому, что Россия может добыть себе земли от Швеции, а 5-го февраля объявил ему решительно, что он согласится на то, чтобы Россия приобрела себе всю Швецию, не исключая и Стокгольма. Тут же он объявил Толстому в первый раз, что готовит войско - против Африки! Объявил, что хочет основать военные колонии по берегам этой части света до самого Египта, хочет запереть Средиземное море для англичан и вознаградить некоторым образом свой народ за потери торговые и колониальные; объявил, что разрушение Варварийских владений входит также в его планы. На все речи Наполеона относительно Дунайских княжеств, Силезии, Швеции с русской стороны был ответ, что император Александр не может допустить никакого отношения между Портою и Пруссией: Тильзитский договор действительно налагал обязанность на Россию вывести войска из княжеств, но в конференциях между двумя императорами Наполеон согласился на словах, чтобы русские войска остались в княжествах, и обещал не препятствовать тому, чтобы при заключении мира Молдавия и Валахия были присоединены к России, что Франция не исполнила своих обязательств, не очищая до сих пор Пруссию, но Россия исполнила свои, объявив войну Англии и Швеции.
Наполеон говорил Толстому о своих замыслах против Африки, чтобы до последней минуты скрыть движения против Испании. Но долго скрывать было нельзя, и Наполеон не вполне спокойно отправлял свои отряды один за другим в Испанию: как взглянут на испанское дело в Петербурге, останутся ли равнодушны к Пиренейскому полуострову, согласятся ли взять Скандинавский или захотят воспользоваться отвлечением французского войска в Испанию, чтобы уладить свои дела на Балканском? На всякий случай Наполеон велел спросить у Себастиани в Константинополе: "Если русские захотят удержать Молдавию и Валахию, то Порта намерена ли вести войну против России вместе с Францией? Какие у нее военные средства?"
Но прежде всего нужно было покончить с Испанией. Чтобы кончить скорее, надобно было, разумеется, двинуть как можно более войска. Двинуто было 80.000, но и этого Наполеону казалось мало. Перед Толстым он прикрывал движение войск замыслами против Африки; официально они были прикрыты необходимостью защитить полуостров от предполагаемой высадки англичан у Кадикса. Что же испанское правительство? Оно было в таком положении, что привлекало хищника запахом трупа. С крайнею слабостью соединялся страшный скандал: король Карл IV был тенью государя на престоле, и в челе управления стоял фаворит королевы Годой, известный под именем князя Мира, человек, нисколько не похожий на Ришелье или Мазарини. При таких отношениях любовь народа, естественно, обращалась к наследнику престола принцу Астурийскому Фердинанду, который был во вражде с Годоем, следовательно, с матерью и отцом, ибо король смотрел на все глазами королевы. Фердинанд пишет Наполеону письмо, представляет свое тяжкое положение, умоляет героя, затмевающего всех героев предшествовавших, оказать ему отеческое покровительство и выдать за него одну из принцесс императорской французской фамилии. Но за Фердинандом наблюдали; все бумаги его, между которыми оказались очень подозрительные, были схвачены, сам принц посажен под арест; король издает к народу манифест против своего наследника и в то же время обращается к своему другу, императору французов, открывает свое намерение лишить виновного сына наследства, просит помочь мудрым советом.
Потом узнали о сношениях Фердинанда с Наполеоном, испугались, помирились, по-видимому. Между тем французские войска двигались к Мадриду; областные правители по королевскому повелению принимали их самым дружественным образом, а друзья, где только было можно, занимали крепости. Годоем овладел страх, вследствие чего страшно стало королеве и королю. Главнокомандующим французской армией был назначен зять Наполеона Мюрат, герцог Клевебергский. Но Мюрат был недоволен своим маленьким немецким владением и распалил себе воображение престолом Испании и Америки. Годой уговорил короля и королеву бежать в Севилью; в народе и войске начинается волнение, которое 17-го марта (н. ст.) оканчивается возмущением против Годоя. Король, чтобы спасти его, отказывается от престола в пользу сына; народ с восторгом приветствует нового короля Фердинанда VII. Известие об этом перевороте очень неприятно поразило Мюрата, уже подошедшего к Мадриду: свергнуть нового короля, обожаемого народом, и занять его место казалось не так легко, как справиться с Карлом IV. Но скоро искатель престолов ободрился, узнавши, что отрекшийся король обнаруживает сильную ненависть к сыну, приписывая последнему все свое несчастье. Мюрат сделал вид, что отречение Карла IV было невольное, и потому не признал королем Фердинанда VII, а между тем, пользуясь смутою, вступил в Мадрид с войском. В решении не признавать Фердинанда Мюрат вполне сошелся с Наполеоном, который писал ему: "Пока новый король не будет признан мною, вы должны делать вид, как будто бы еще царствовал старый", - и в то же самое время написал брату своему Людовику, королю Голландскому: "Я решил посадить французского принца на испанский престол. Голландский климат для вас вреден. Если я вас назначу испанским королем, будете ли вы согласны?"
Решение Мюрата не признавать Фердинанда поставило в затруднительное положение русского посланника в Мадриде барона Строганова. Он представился новому королю, за это Мюрат сделал ему выговор. "Зачем вы это сделали? - спросил его Мюрат. - Кто вам сказал, что отречение добровольное?" "Сам отрекшийся", - отвечал Строганов. "Вы должны были дождаться своих кредитивных грамот", - сказал на это Мюрат. Строганов отвечал: "Это нужно для моих официальных сношений с министрами королевскими, но я не мог не исполнить моих обязанностей в отношении к королю, которого права на корону неоспоримы".
Сам Наполеон явился на испанских границах, но он не хотел ехать в Мадрид улаживать дело; и старый и новый король были уговорены отправиться к нему навстречу в пограничный французский город Байону, и здесь дело было улажено: Фердинанд был принужден возвратить престол отцу, и Карл IV отрекся от него опять - в пользу Наполеона, которому уступил свои права и Фердинанд как наследник испанского престола. Королем в Испании был переведен Иосиф Бонапарт из Неаполя, который достался Мюрату.
Но при этом улажении испанских дел Наполеон счел нужным объясниться пред тильзитским союзником; в письме из Байоны (от 8-го июля н. ст.) он писал императору Александру, что Испания будет независимее от него, чем прежде. Она восстановит свои морские силы. Все в Испании довольны переменою, кроме монахов, которые предвидят уничтожение злоупотреблений, и кроме агентов инквизиции. Скажут, что все заранее придумано и возбуждено им, Наполеоном! Но если бы он имел в виду французские интересы, он завоевал бы что-нибудь в Испании для Франции, ибо узы родства не имеют большого значения в политике, и то уничтожается через 20 лет. Филипп V воевал с дедом Людовиком XIV.
Легко понять, какое впечатление произведено было в Петербурге байонскими событиями и могло ли письмо Наполеона ослабить это впечатление. Отношения испанских Бурбонов к старшей, французской линии в XVIII веке не могли идти в сравнение, ибо известно было, как Наполеон относился к своим братьям и родственникам, посаженным на разные престолы. В самое время байонских событий голландский король Людовик Бонапарт говорил русскому посланнику при своем дворе кн. Долгорукову: "Если Голландия должна погибнуть, то и я должен погибнуть с нею. Брат меня не слушает, и только покровительство императора Александра может спасти меня. Я вовсе не думал быть королем, когда брату захотелось сделать меня им. Я согласился с условием, что мне будут помогать. Я просил, чтоб мне отдали пять миллионов, взятых в долг у Голландии, чтоб с первого же раза не ожесточить самого республиканского народа. Мне не отвечали на мою просьбу и вместо помощи затрудняют все мои действия. По возвращении в Париж брат мне сказал, что сделал дурно, не присоединивши Голландию к Франции. "Хотите вы сделать это теперь?" - спросил я его. "Нет, нет, - отвечал он. - Так как вы теперь там, то сидите, но если вы умрете - другое дело". Вы видите из этих слов, чего я должен ждать. Горько, будучи первым голландским королем, быть в то же время и последним по испытании таких страданий и усилий бесполезных. Министры французские при моем дворе делают мне постоянные неприятности, мне оказывается всякого рода неуважение. Я хочу быть здесь популярен, говорю с народом откровенно, а французские журналы все искажают, передают такие мои слова, каких я никогда не говорил. Здесь если человек чувствует себя лучше, чем прежде, то он любит короля и монархию, а если хуже, то злится на короля и посылает его к черту; здесь мне кланяются с видом покровительства, как будто говорят: "Я вам кланяюсь, потому что вами доволен". Голландия совершенно разорится от застоя торговли и закрытия гаваней вследствие английской войны". Когда узнали, что Александр и Наполеон должны иметь свидание "для решения участи Европы", по выражению короля Людовика, то последний поручил Долгорукову просить императора Александра заступиться за Голландию, сохранить ей отдельное существование. Людовик не нашел тогда защиты, и немного спустя Голландия была присоединена к Франции.
Указание Людовика на отношения голландцев к королю и к правительственным формам объясняет взгляд Наполеона на Испанию. Избалованный легкостью, с какою принимались его распоряжения в Италии и Голландии, Наполеон думал, что так же легко будет принята династическая перемена и в Испании: будут удовлетворены частные интересы наиболее крупных лиц, и станут новому королю кланяться, а шайки недовольных можно перестрелять и тем задать спасительный, успокаивающий страх. Но император французов жестоко ошибся в своих расчетах. Он не рассчитал, что в Испании он будет впервые иметь дело с большим государством. Говоря о сопротивлении, которое встретил Наполеон в Испании, указывают преимущественно на областную особность в этом государстве, слабость централизации и потому не важное, не решающее значение столицы при возникновении политических вопросов, вследствие чего Мадрид мог подчиниться Иосифу Бонапарту, но области не следовали его примеру.
Действительно, по природным условиям своей государственной области, по малочисленности народонаселения, ослаблявшегося выселением за океан, выселением не вследствие избытка в числе жителей, а вследствие страсти к приключениям и легкой наживе, по застою, политическому малокровию, отсюда происшедшему, недостатку промышленного и торгового развития - вследствие всех этих причин не было живой циркуляции в государственном организме, откуда и происходила особность областей, малая зависимость их от столицы, но этим дело не объясняется. Надобно заметить, что значение столиц поднимается не вследствие одной правительственной централизации, а вследствие сосредоточения промышленной и торговой деятельности, вследствие сосредоточения средств жизни, не только материальных, но - что важнее - духовных, вследствие сосредоточения учреждений, развивающих духовную жизнь народа, вследствие сосредоточения талантов ученых и художественных, вследствие сильного движения литературного. Только при этих условиях столица имеет могущественный авторитет, решающий голос. Если же в стране вообще нет сильного развития, то столица не может иметь важного значения только по одному административному сосредоточению, а при смуте, происшедшей по причинам внутренним или внешним, это значение может перенестись в другое место.
Испания от наполеоновского погрома спаслась не особностью областей, а единством, высшим государственным и народным единством, которое было выработано для нее историей. Несколько веков тому назад Испания была объединена, и это единство окрепло в народном сознании и народном чувстве; отдельные области бились против французов не для того, чтобы каждой получить независимое, самостоятельное положение, - они бились за единую Испанию, за самостоятельность, независимость единой, целой Испании, поруганной самым наглым нарушением народных прав. Другое дело, когда завоеватель покорит народ и переменит правительство: народ уступает свои права, видя собственную несостоятельность при их защите, истощив все средства в борьбе, но тут неслыханным образом чужая сила до покорения распорядилась судьбою страны, переменила правительство. Большего поругания нельзя, было нанести народу, и народ поднялся, - народ, который долго спал вследствие означенных причин, но в своем сне сохранил всю свою энергию и чувство своей личности.
Иосиф Бонапарт увидал, что Испания не Неаполь. Когда в Неаполе встретил он сопротивление своей власти в некоторых местностях и частях народонаселения, преданного изгнанному королевскому дому, то получил на этот счет такие внушения от Наполеона: "Никогда не сдерживайся общественным мнением; расстреливай лазарони без милосердия; только спасительным страхом можешь ты приобресть уважение итальянцев. Твое поведение нерешительно; солдаты и генералы должны жить в изобилии; любезностями не выигрывается народная привязанность; в твоих прокламациях не довольно виден государь. Вижу с удовольствием, что возмутившаяся деревушка сожжена". Но Иосиф скоро увидал, что эти правила неприменимы в Испании; французские войска не устояли против всеобщего народного движения, Иосиф должен был оставить Мадрид и писал Наполеону: "Нужно было бы 100.000 постоянных эшафотов для поддержания государя, осужденного царствовать в Испании".
Эта неожиданная неудача должна была заставить Наполеона напрячь все свои силы, чтобы смыть пятно с французского войска, потерявшего славу непобедимости, и задавить мятеж, как он называл восстание испанцев, тем более что англичане, отличавшиеся до сих пор такою медленностью и вялостью, когда дело шло о высадках их войска на помощь континентальным державам, теперь признали ближайший английский интерес, когда Наполеон наложил свою руку на Пиренейский полуостров, и выслали сюда войско. Но для того чтобы направить большие силы в Испанию, надобно было обеспечить себя насчет Востока, где была своего рода Испания - Пруссия, которой было сделано столько зла, что рассчитывать на ее доброе расположение было нельзя: корсиканец понимал это очень хорошо; там же была ненадежная Австрия; там была Россия, к движению которой могли примкнуть и Пруссия, и Австрия. Правда, русский император был друг и союзник, но он действовал не так, как бы хотелось императору французов, добивался Дунайских княжеств, но для них не хотел покинуть Пруссии, позволить отнять у нее Силезию. Надобно было вследствие испанских дел заручиться, что Россия не двинется, и для этого, делать нечего, придется кое-что уступить ее государю; чтобы уступок не было или было их как можно меньше, чтобы было как можно больше обещаний, слов и меньше дела, надобно было личное свидание, на что уже давно согласился Александр. В сентябре союзники свиделись в Эрфурте.
Наполеону пришлось уступить, и не в словах, а на бумаге. Начали с того, что предположили мирные переговоры с Англией: основанием договора с нею было определено сохранение каждым того, чем владел (uti possidetis); таким образом, Россия получила Финляндию, Молдавию и Валахию, действительно занятые ее войсками, а Франция удерживала для Иосифа Бонапарта Испанию, которая не была занята французскими войсками и потому не подходила под uti possidetis, но тем легче было на это согласиться со стороны России. Русский император, занимая Молдавию и Валахию, должен был начать один на один переговоры с султаном для приобретения этих областей, без посредничества Франции; если Турция откажется уступить княжества, то в последующей за этим войне Франция не примет участия, но если вмешается в войну Австрия или какая-нибудь другая держава, то Франция помогает России, равно Россия помогает Франции, если Австрия объявит ей войну. Оба императора обязались поддерживать целость всех других областей турецких.