Лорд Монтдор был доволен энтузиазмом Седрика, он любил свою французскую мебель, но редко встречал в Англии людей, разделяющих его вкусы.
- Фарфор с шифром Марии-Антуанетты восхитителен. В Шевре мы можем предложить мейсенский фарфор, который она привезла с собой из Вены. У нас там есть много ее вещей, бедняжки.
- Кто там живет? - спросила леди Монтдор.
- Я, - ответил он небрежно, - когда хочу пожить в провинции. - В Париже у меня есть прекрасная квартира, просто райский уголок. - Седрик произнес это слова с особым чувством. Леди Монтдор часто использовала это выражение, но придавала ему другой смысл. - На первом этаже отеля Помпонн. Вы его видели? Чистейший Людовик XIV. Совсем крошечная, знаете ли, но в ней есть все необходимое - спальня с кроватью и банкетный зал. Вы должны приехать и остановиться у меня, дорогая леди Монтдор, вы будете спать в моей комфортабельной спальне, а я в зале. Обещайте мне, что приедете.
- Мы должны ее увидеть. Хотя я не очень люблю Францию, люди там так несерьезны. Я предпочитаю немцев.
- Немцы! - воскликнул Седрик искренне, перегнувшись через стол и глядя на нее сквозь очки. - Легкомыслие немцев пугает даже меня. У меня есть один немецкий друг в Париже, более легкомысленного существа, леди Монтдор, не найдете на всем свете. Должен вам сказать, его легкомысленность причинила мне много боли.
- Я надеюсь, вы заведете себе здесь нескольких подходящих друзей, Седрик.
- Да, я жажду этого всей душой. Но, может быть, моим первым английским другом станете вы, дорогая леди Монтдор?
- Я думаю, вы должны называть нас тетя Соня и дядя Монтдор.
- В самом деле? Как это мило, как я счастлив оказаться здесь - вы, тетя Соня, словно изливаете потоки счастья вокруг себя.
- Да, это так. Я живу для других, иногда это так печально. Дело в том, что люди не всегда это ценят, они так эгоистичны.
- О, да, очень эгоистичны. Я всю свою жизнь был жертвой эгоизма людей. Этот немецкий друг, о котором я уже упоминал, его эгоизм превзошел все пределы. Как я страдал!
- Неужели? - казалось, леди Монтдор очень порадовал этот факт.
- Юноша по фамилии Клюгг. Я надеюсь не вспоминать о нем, пока я здесь. Теперь, леди Монтдор, дорогая тетя Соня, окажете ли вы мне честь после ужина? Покажете ли ваши драгоценные камни, я просто вижу, как вы сияете в них.
- Мой дорогой мальчик, они в сейфе. Не думаю, что я еще когда-нибудь одену их.
- О, не говорите "нет", не качайте головой. Как только я увидел вас, я не могу думать ни о чем другом, вы должны выглядеть в них поистине великолепно. Миссис Уинчем (ведь вы же миссис, не так ли? Да, да, я точно могу сказать, что вы не старая дева), когда вы в последний раз видели тетю Соню в драгоценностях?
- Это было на балу… - я неловко замялась, затрудняясь назвать имя, которое здесь никогда не упоминали.
Но Седрик спас меня от смущения, воскликнув:
- Бал! Тетя Соня, как бы я хотел видеть вас на балу. Я так хорошо представляю вас на всех великолепных английских приемах, коронациях, балах, в Аскоте, в Хенли. Что такое Хенли? Все равно - я вижу вас в Индии, верхом на слоне, как богиню. Как они, должно быть, боготворили вас там.
- Ну, знаете, они действительно это делали - откликнулась леди Монтдор радостно, - это было довольно трогательно. Но, честно говоря, мы это заслужили, мы очень много сделали для них, думаю, могу сказать, что именно мы указали место Индии на карте. Вряд ли кто-то из наших друзей слышал об Индии, пока мы туда не поехали.
- Я в этом уверен. Какую замечательно увлекательную жизнь вы ведете, тетя Соня! Надеюсь, вы вели журнал, когда были на Востоке? Пожалуйста, скажите "да", я обожаю их читать.
Это был действительно удачный выстрел. Они и в самом деле заполнили огромный фолиант, на кожаном переплете которого была вытеснена графская корона и заголовок "Страницы индийского дневника М и С.М."
- Это своего рода альбом, - сказал лорд Монтдор. - Отчеты о наших поездках по стране, фотографии, рисунки Сони и нашего… э… нашего родственника, благодарственные письма от раджей, индийская поэзия в наших переводах - "Молитва вдовы перед сати", "Смерть старого погонщика слонов" и так далее. - она трогала нас до слез.
- О, я должен прочитать все это, каждое слово, я просто не могу дождаться!
Леди Монтдор сияла, она много раз пыталась подвести своих гостей к "Страницам индийского дневника", как лошадей на водопой, и видела, как они пятятся назад едва смочив губы. Ни один человек прежде не жаждал с таким нетерпением увидеть его.
- Теперь вы должны рассказать нам о своей жизни, мой мальчик, - сказала леди Монтдор. - Когда вы покинули Канаду? Ваши близкие по-прежнему живут в Новой Шотлании?
- Я жил там до восемнадцати лет.
- Мы с Монтдором никогда не были в Канаде. Конечно, мы однажды прожили месяц в Нью-Йорке и Вашингтоне, мы даже видели Ниагарский водопад, но нам пришлось срочно вернуться. Мне очень жаль, было бы очень трогательно увидеть вас в детстве, но мы с Монтдором ничего не могли поделать, у нас были свои обязанности. Конечно, это было давно, лет двадцать пять назад, но, полагаю, Новая Шотландия мало изменилась?
- Счастлив сказать, что милосердная природа позволила подняться густому туману забвения между мной и Новой Шотландией, вряд ли я что-то о ней помню.
- Какой вы странный мальчик, - снисходительно сказала она, но туман забвения ее вполне устраивал, последнее, что она хотела бы слушать, это скучные воспоминания о семейной жизни Седрика в Канаде. Все это, несомненно, следовало забыть, и особенно тот факт, что у Седрика когда-то была мать. - Итак, вы приехали в Европу, когда вам исполнилось восемнадцать?
- Да, и сразу в Париж. Мой опекун банкир отправил меня учиться некоторым тонкостям этого ужасного банковского дела, но я очень скоро забыл о нем. Мне не пришлось работать в Париже, благодаря любезности моих друзей.
- Действительно смешно. Я всегда считала французов скупыми.
- Конечно, но не всех. По общему признанию мои потребности скромны, просто их приходится удовлетворять снова и снова.
- И каковы ваши потребности?
- Мне нужно видеть вокруг себя красивые вещи и красивых людей, которые разделяют мои взгляды. И если говорить о красивых людях, тетя Соня, вы покажете после обеда свои драгоценности? Нет, нет, пожалуйста, не отказывайте.
- Ну, хорошо, - сказала она. - А теперь, Седрик, не снимите ли вы очки?
- Наверное, я смогу. Да, я уверен, что моя застенчивость совсем прошла.
Он снял очки, и теперь смотрел на нас, слегка улыбаясь. Это были глаза Полли, огромные, синие и пустые. Они удивили даже меня, думаю, Монтдоры были просто сражены ими, хотя леди Монтдор сказала только:
- Любой человек скажет, что вы настоящий Хэмптон, Седрик. Пожалуйста, никогда не надевайте эти ужасные очки снова.
- Мои очки? Специально созданные ван Клиффом для меня?
- Я терпеть не могу очки, - ответила леди Монтдор твердо.
Наконец горничной леди Монтдор выдали ключи от сейфа и велели достать все шкатулки. После обеда мы вернулись в Длинную галерею, оставив лорда Монтдора с его портвейном, но в сопровождении Седрика, который, вероятно, не знал об английском обычае задерживаться в столовой и следовал за леди Монтдор, как собака. Карточные столы были заставлены лотками голубого бархата, каждый из которых содержал парюры с крупными и красивыми драгоценными камнями. Седрик испустил счастливый крик и сразу приступил к делу.
- Во-первых, дорогая тетя Соня, - сказал он, - это платье здесь совершенно не годится. Дайте подумать, ах, да - он сорвал кусок красной парчи с фортепиано и очень ловко задрапировал его на ней, заколов на плече огромной бриллиантовой брошью. - У вас есть что-то из косметики в сумочке, дорогая? И гребень?
Леди Монтдор пошарила в сумочке и достала маленький тюбик дешевой губной помады и зеленую расческу.
- Ах, вы озорница, - приговаривал он, колдуя над ее лицом. - Только губы! На данный момент ничего больше не требуется. Мы просто подчеркнем красивую форму вашей головы. Итак, смотрите! - он подвел ее к зеркалу на стене.
Она была в восторге, эффект был действительно впечатляющим.
- Теперь моя очередь, - сказал он.
Хотя на леди Монтдор не осталось клочка ткани, не закрытой бриллиантами, их было еще много в шкатулках на столах. Он скинул пиджак, воротник и галстук, распахнул ворот рубашки и застегнул на шее богатое ожерелье из сапфиров и бриллиантов, потом завернул еще один кусок шелка в виде тюрбана и воткнул в него алмазное перо. При этом он болтал, не переставая.
- Вы действительно должны ухаживать за своим лицом, тетя Соня.
- Что?
- Питательный крем. Я покажу вам. У вас такое замечательное лицо, но им пренебрегали, не заботились, оно голодало. Мы начнем ухаживать за ним прямо сейчас. Вы увидите, что все можно поправить. Дважды в неделю вы должны спать в маске.
- В маске?
- Да в маске. Это довольно трудно, к утру вы будете похожи на Командора из "Дон Жуана", поэтому утром вам нельзя будет ни улыбаться ни говорить, пока вы ее не смоете. Вам придется даже игнорировать телефонные звонки, для меня это было невыносимо, но так надо.
- О, мой дорогой мальчик, я не понимаю, что это за маска. И что скажет Гриффит?
- Если Гриффит ваша горничная, то она ничего не заметит. Они никогда ничего не замечают. Зато все вокруг заметят вашу красоту, когда исчезнут эти морщинки.
Они были настолько поглощены друг другом и самими собой, что не заметили пришедшего из столовой лорда Монтдора. Он некоторое время посидел в своей любимой позе, прижав друг к другу кончики пальцев и глядя на огонь, и очень скоро побрел спать. За несколько месяцев после брака Полли он превратился в старика, он усох, его одежда висела на нем мешком, его голос дрожал и жаловался. Прежде чем уйти, он передал Седрику книгу стихов, которая была принята с очаровательной улыбкой признательности. Однако, Седрик не стал ее раскрывать и, когда лорд Монтдор скрылся с глаз долой, резво обернулся к жемчугам. Я уже была беременна и чувствовала сонливость после обеда. Я взглянула на картину лихорадочной деятельности и последовала примеру лорда Монтдора.
- Спокойной ночи, - сказала я, делая шаг к дверям.
Они с трудом отвлеклись, чтобы ответить. Теперь они стояли рядышком перед зеркалом с лампой у ног, счастливо улыбаясь своим отражениям.
- Как вы думаете, что лучше - это или это? - спрашивал один.
- Так намного красивее, - отвечал другой, не глядя.
Время от времени они обменивались драгоценностями. ("Передайте мне рубины, дорогой мальчик", "Могу я взять изумруды, если вы закончили с ними?"), теперь у него на голове сияла тиара с розовыми бриллиантами, драгоценности лежали вокруг них на столах, стульях и даже на полу.
- Я должна сделать одно признание, Седрик, - сказала леди Монтдор прежде, чем я покинула комнату. - Мне очень нравятся аметисты.
- О, я тоже люблю аметисты, - ответил он, - если это большие темные камни в оправе из алмазов. Они удивительно подходят друг к другу.
На следующее утро, когда я зашла к леди Монтдор попрощаться, я обнаружила Седрика в ее бледно-лиловом шелковом капоте, сидящим на уголке ее кровати. Оба они втирали в лицо крем из большой розовой банки. Он пах очень приятно и, конечно, принадлежал ему.
- И после этого, - рассказывал он, - до конца своей жизни (а умерла она только на днях) она носила густую черную вуаль.
- И что же он сделал?
- Он разослал свои карточки по всему Парижу с одной надписью: "Тысяча сожалений".
Глава 4
С момента, когда Монтдоры впервые увидели Седрика, больше никогда не поднимался вопрос о его дальнейшем пребывании в Хэмптоне, его приняли раз и навсегда. Они раскрыли ему свои сердца и почти сразу полюбили его даже сильнее, чем любили Полли с самого ее детства. Огромная пустота, образовавшаяся в их душе после ее отъезда, снова была заполнена человеком, способным дать им больше тепла и внимания, чем она. Седрик мог толково обсуждать с лордом Монтдором предметы искусства, наполнявшие Хэмптон. У него имелся огромный запас сведений о французском антиквариате, хотя в общепринятом смысле слова он был не образован, плохо читал, был не в состоянии произвести простейший расчет и с любопытством узнавал о многих элементарных предметах. Он был одним из тех людей, кто воспринимает мир через слух и зрение, его интеллект, вероятно, был не развит, но его любовь к красоте была совершенно подлинной. Библиотекарь Хэмптона был поражен его библиографическими знаниями. Оказалось, что Седрик мог по переплету книги угадать, кем и когда она была издана, библиотекарь заявил, что Седрик знает о французских изданиях восемнадцатого века даже больше, чем он сам. Лорд Монтдор редко встречал людей, способных так вдумчиво и увлеченно обсуждать его любимые комоды и столы, и им с Седриком было приятно проводить над ними целые часы. Конечно, он души не чаял в Полли, она была зеницей его ока чисто теоретически, но никогда не могла составить ему компанию на практике.
Что до леди Монтдор, в течение следующих нескольких месяцев счастье совершенно преобразило ее, Седрик взял процесс ее трансформации в свои руки и добился невероятных результатов. Так же как Малыш (в те времена, когда имел на нее влияние) заполнил ее время светским общением и живописью, Седрик увлек ее совершенствованием собственной внешности, и это хобби более удовлетворяло ее эгоизм. Пластические операции, лекарства для похудения, упражнения, массаж, диета, голубые ополаскивания для ее седых волос, розовые банты и алмазные цветы в синих кудрях, она была совершенно поглощена этим. Я видела ее все реже и реже, но при каждой встрече она выглядела все более и более модной и неестественной. Ее движения, раньше такие тяжеловесные, стали живыми и по-птичьи изящными. Теперь она никогда не ставила обе ступни на землю, а садилась, закинув ногу на ногу. Ноги, подвергаясь ежедневному массажу и горячим обертываниям, постепенно утратили почти всю плоть и стали чуть толще косточек. Ее лицо было отменно натянуто и накрашено и смотрелось аккуратно, как личико миссис Чаддерсли Корбетт, и она самостоятельно научилась улыбаться так же очаровательно, как Седрик. "Я наношу, как она выразилась "последний штрих", когда вхожу в комнату, - рассказал он мне. - Я научился этому из одной старой книги по этикету, там писали о необходимости веселой улыбки на лице. Надо, чтобы кто-нибудь рассказал об этом лорду Алконли".
Леди Монтдор до сих пор не прилагала ни малейшего усилия, чтобы выглядеть моложе, чем она была, она оставалась верна стилю короля Эдуарда, глядя с чувством собственного превосходства на маленьких умненьких субтильных существ вроде миссис Чаддерсли Корбетт и ей подобных; Седрик произвел в ней революционные перемены. На мой взгляд они не были успешными, потому что леди Монтдор пожертвовала своей внушительной внешностью, не став действительно красивой, но, несомненно, усилия, которые она прилагала, доставляли ей много радости.
Мы с Седриком стали хорошими друзьями, он навещал меня в Оксфорде так же, как леди Монтдор, и я должна сказать, что его общество было для меня гораздо приятнее, чем беседы с ней. В последние месяцы моей беременности и после рождения ребенка он сидел со мной по несколько часов, и я чувствовала себя с ним совершенно свободно. Я могла при нем заниматься шитьем или починкой белья, не заботясь, как я при этом выгляжу, словно он был одним из моих кузенов Радлеттов. Он был добрым, вдумчивым и ласковым, как очаровательная подруга, даже лучше, поскольку наша дружба не была омрачена тенью ревности. Позже, когда я восстановила фигуру после рождения ребенка, я начала одеваться и ухаживать за собой с целью получить одобрение Седрика, но обнаружила, что при средствах, которыми я располагала, это не имело никакого смысла. Например, когда я с успевала переодеть шелковые чулки, когда ждала его, он сразу замечал, что они от "Эллистон" 55-го размера; это было все, что я могла себе позволить, поэтому оказалось более разумным придерживаться "Лилу". Однажды он сказал мне:
- Знаете, Фанни, в вашем случае не имеет никакого смысла покупать дорогую одежду. Вы как член королевской семьи, моя дорогая, одинаково выглядите в любой одежде.
Я была не очень довольна этим открытием, но знала, что он прав. Я никогда не смогла бы выглядеть модно, даже прилагая титанические усилия, как леди Монтдор, с моими жесткими волосами и круглым лицом. Я помню, как моя мать во время одного из своих редких визитов в Англию привезла мне жакет из алого сукна от Скиапарелли. Мне он казался совершенно неинтересным за исключением бирки на подкладке, и я старалась как можно чаще выставлять его на всеобщее обозрение, чтобы все вокруг знали, откуда он. Я носила его дома вместо кардигана, когда в дверь позвонил Седрик и первое, что он сказал, было:
- Так, так, теперь мы одеваемся у Скиапарелли? Что же будет дальше?
- Седрик, как вы могли узнать?
- Моя дорогая, всегда можно узнать. Вещи имеют свое лицо, если не закрывать на них глаза. Просто я лучше подготовлен, чем вы; Скиапарелли - Ребу - Фаберже - Вионне - де Люк - я могу определить их с первого взгляда. Значит, здесь недавно побывала ваша злая матушка-Скакалка?
- Разве я сама не могла купить его для себя?
- Нет, нет, моя любовь, вы экономите, чтобы воспитать двенадцать прекрасных сыновей. Разве вы позволите себе двадцать пять фунтов за курточку?
- Не говорите! - воскликнула я. - Двадцать пять фунтов за это?
- Уверен, что угадал.
- Как глупо. На один фунт можно купить килограмм одежды.
- А сколько ярдов холста пошло на Фрагонара? Сколько досок красного дерева и сафьяновых шкур надо израсходовать, чтобы превратить их в кушетку? Искусство не измеряется ярдами и килограммами. Но я должен предупредить вас, Соня будет здесь через минуту в поисках чашки крепкого чая. Я взял на себя смелость и хочу передать миссис Хетери (она просто прелесть, обожаю ее) булочки с корицей.
- А чем сейчас занимается леди Монтдор? - спросила я, начиная судорожно убирать комнату.
- Прямо сейчас, сию минуту? Она у Паркера покупает мне подарок на день рождения. Это будет большим сюрпризом для меня, но я зашел к Паркеру подготовить почву, и очень удивлюсь, если это окажется не "Каталог Аккермана".
- Не думала, что вы интересуетесь английской мебелью, - сказала я.
- Более-менее. Провинциально, но очаровательно. Сейчас я заинтересовался "Каталогом Аккермана", это такая забавная книга, я кое-что скопировал из нее на днях, когда мы с Соней ездили к лорду Мерлину, и я бы очень хотел иметь ее. Думаю, так оно и случится. Соне нравится делать мне подарки, кажется, она хочет поставить меня на якорь в Хэмптоне. Я не виню ее, ее жизнь, должно быть, была слишком скучна до моего приезда.
- Но вы теперь привязались к нам? - спросила я. - Мне кажется, вы целиком принадлежите Парижу, я не могу представить, чтобы вы остались здесь навсегда.