- Доктор Симпсон? - насмешливо переспросила она. - Мой дорогой Дэви, он ужасно отстал от жизни. Он даже не мог объяснить мне, как правильно стоять на голове, Седрику пришлось звонить в Париж и Берлин. Должна сказать, я с каждым днем чувствую себя все моложе и моложе, с тех пор, как научилась стоять на голове. Надо прогонять кровь через железы, они это любят.
- Откуда вы знаете, что любят железы? - ответил Дэви с раздражением. Он презирал любой режим здоровья, кроме того, которого сам придерживался в настоящий момент, считая все остальные опасным суеверием, которое недобросовестные шарлатаны внушают доверчивым дуракам. - Мы слишком мало знаем о наших железах, - продолжал он. - Почему это должно быть им полезно? Разве мы по замыслу Природы должны стоять на голове? Разве животные стоят на голове, Соня?
- Ленивец, - ответил Седрик, - летучие мыши висят вниз головой много часов подряд, вы не можете отрицать этого, Дэви.
- Да, но ленивец и летучие мыши молодеют от этого? Я сомневаюсь. Летучие мыши, может быть, но только не ленивец.
- Пойдем, Седрик, - сказала леди Монтдор, очень недовольная замечаниями Дэви.
Леди Монтдор с Седриком открыли на зиму Монтдор-хаус, и я больше их не видела. Лондонское общество, не имеющее никаких предубеждений против "анютиных глазок", которые все еще существовали среди Борели и доводили дядю Мэтью до судорог, втянуло Седрика в свой сверкающий водоворот. Отголоски его успехов достигали даже Оксфорда. Он оказался таким арбитром вкуса, таким организатором торжеств, какого не являлось в свете со времен галантной эпохи, так что он жил в беспорядочном и сумбурном мире вечеринок с верной леди Монтдор, неизменно следовавшей за ним. "Разве она не очаровательна? Ей семьдесят-восемьдесят-девяносто лет? Ее счет идет уже не по дням, а по часам. Она так молода и весела, какой я надеюсь быть в сто лет". Так Седрик превратил ее из шестидесятилетнего страшного идола в столетнюю резвую любимицу общества. Существовало ли что-то, невозможное для него?
Я помню один ледяной день поздней весны, когда я столкнулась на улице с миссис Чаддерсли Корбетт с юным студентом, возможно, ее сыном, судя по подбородку.
- Фанни! - воскликнула она. - Ну, конечно, вы ведь живете здесь, дорогая? Я слышала о вас от Седрика, он просто обожает вас.
- О, - сказала я, весьма довольная, - я тоже очень люблю его.
- Я тоже не могу не любить его. Он такой милый, такой уютный, идеальный партнер за столом. А Соня, что за волшебное преображение? Похоже, брак Полли оказался для нее благом. Вы что-нибудь слышали о Полли? Что она с собой сделала, глупышка. Но я без ума от Седрика, как и все в Лондоне, маленький лорд Фаунтлерой. Мы сегодня ужинаем вместе, я передам им ваш привет. Скоро увидимся, дорогая, до свидания.
Я видела миссис Чаддерсли Корбетт не чаще раза в год, но она всегда называла меня "дорогая" и обещала скоро увидеться, всегда оставляя меня в приподнятом настроении.
Я вернулась домой, где обнаружила Джесси и Викторию сидящими у камина. Виктория была совершенно зеленая.
- Я должна предупредить, - сказала Джесси, - новый автомобиль добил бедную Вики, и теперь она не может открыть рот, опасаясь, как бы чего из него не выронить.
- Иди посиди в туалете, - предложила я, но Виктория только яростно затрясла головой.
- Ей плохо, - перевела Джесси, - но не слишком. Надеюсь, ты рада нас видеть?
Я сказала, что рада, очень.
- И мы надеемся, что ты заметила, как мы не приезжали к тебе в наши дни?
- Да, заметила. Я решила, что из-за охоты.
- Глупышка, как можно охотиться в такую погоду?
- Погода установилась только вчера, а Норма видела вас на охоте.
- Мы не думаем, что ты понимаешь, как горько обидела нас своим отношением в прошлом году.
- Хватит, хватит, дети. Мы обсуждали это тысячу раз, - твердо сказала я.
- И все-таки это нехорошо с твоей стороны. В конце концов, естественно было ожидать, что когда ты выйдешь замуж, твой дом откроет нам все прелести цивилизованного общества, и что рано или поздно мы встретим в твоем салоне блестящих титулованных молодых людей, предназначенных нам судьбой. "Я полюбил ее с первого взгляда, эту длинноногую девушку с красивым чувственным лицом, которую встретил в гостиной миссис Уинчем в Оксфорде". И что же мы видим? Один из самых богатых и блестящих женихов Западной Европы становится завсегдатаем твоего дома, а мы оставлены на милость двоюродных братьев, сброшены с неба на землю. Это нечестная игра.
- Хватит, - повторила я устало.
- Тем не менее мы приехали к тебе, - Виктория выбежала из комнаты, Джесси не обратила на нее внимания, - чтобы показать неизмеримое великодушие нашего сердца. Дело в том, что мы знаем потрясающую новость, и, несмотря на твое недостойное поведение, собираемся рассказать ее тебе. Но мы хотим, чтобы ты оценила наше благородство, потому что мы спешили к тебе с горящими глазами и развевающимися волосами. А теперь надо подождать Викторию, я не хочу быть коварной сестрой. И можно ли нам чаю, мы проголодались.
- Миссис Хетери знает, что вы здесь?
- Да, она поддерживала голову Виктории.
- Ты хочешь сказать, что ей уже было плохо?
- Всего три раза в машине и два раза здесь.
- Ну, что ж, миссис Хетери знает, будет вам чай.
Она появилась одновременно с Викторией.
- У Фанни божественный туалет, Джесси. Ковер на полу и центральное отопление, я готова сидеть там вечность.
- Так что это за новость, которую вы узнали? - спросила я, наливая детям молоко.
- Мне нравится твой чай, - сказала Джесси, - сразу видно, как ты по нам соскучилась. Я люблю твой чай, почти как кофе. Новость заключается в том, что Наполеон покинул Эльбу. Он приближается.
- Повтори.
- Достаточно. Мы думаем, что твой блестящий космополитический интеллект приведет тебя к остроумной разгадке.
- Вы имеете в виду Полли, - сказала я, почувствовав внезапное озарение.
- Горячо, дорогая! Джош проезжал мимо Силкина и заглянул к Кровавому Полковнику. И вот, что он услышал. Поэтому мы сразу бросились к тебе, потому что верны тебе в болезни и здравии. Разве наш добрый жест не заслуживает ответного благородства?
- Не будьте занудами и продолжайте рассказывать. Когда?
- Не сегодня-завтра. Арендаторы съехали, дом подготовлен, ну, там белье леди Патриции и прочие вещи. Она собирается родить ребенка.
- Кто, Полли?
- Ну, дорогая, а кто же еще? Не леди Патриция, конечно. Вот почему они возвращаются. Так ты признаешь, что с нашей стороны было очень мило приехать к тебе и рассказать?
- Очень мило.
- Так ты пригласишь нас на ленч в один прекрасный день в ближайшее время?
- В любой удобный вам день. Я сделаю профитроли с шоколадом и сливочным кремом.
- А как насчет закрыть глаза на священное чудовище?
- Седрик, если вы его имеете ввиду, находится в Лондоне, но вы можете закрыть глаза на Джека Борели, - сказала я.
- О, Фанни, какая жестокость. Можем ли мы позвонить Дэви?
Глава 7
Установилась морозная погода, постоянно шел снег. Газеты выходили с ежедневными страшными описаниями овец, похороненных в сугробах, певчих птиц, замерзших на ветвях, фруктовых деревьев, погибших на корню, и ситуация казалась еще ужаснее тем, кто как миссис Хетери предпочитал верить газетам, не обращаясь с прошлому опыту. Я пыталась приободрить ее, рассказывая, что скоро все поля будут покрыты овцами, деревья птицами, а яблони цветами, как это происходит каждую весну. Но, несмотря на то, что будущее не тревожило меня, я находила возвращение зимы очень неприятным, потому что в конце весны было бы разумно ожидать приятной погоды, достаточно теплой, чтобы посидеть на улице час или два. Небо затянуло густой желтой пеленой, из которой бесконечно сыпались снежинки, и это продолжалось день за днем.
Однажды утром я сидела у окна, лениво рассматривая морозный узор на стекле и праздно размышляя, придет ли когда-нибудь тепло, удастся ли мне разглядеть Церковь Христову сквозь хлопья снега, думая, как холодно должно быть сегодня вечером у Нормы без леди Монтдор, разжигающей огонь, и как скучно без Седрика с его узким белым кантом. Слава Богу, думала я, что я продала бриллиантовую брошь отца и установила дома центральное отопление, а потом стала вспоминать, каким был дом два года назад, когда здесь еще жили рабочие, и как я смотрела в это самое стекло, тогда отвратительно грязное и залитое побелкой, когда увидела Полли со своим будущим мужем. Я и хотела и не хотела возвращения Полли в мою жизнь. Я снова была беременна и чувствовала себя усталой.
Но через несколько минут утренний сумрак развеялся без следа, потому что в моей гостиной стояла Полли, с большим животом, веселая и красивая, как всегда, в красном пальто и без шляпы. И, конечно, без следа растаяло и было забыто мое нежелание снова увидеть ее. Вместе с ней в моей гостиной возник Профессор Безобразник, постаревший и какой-то изношенный. Когда мы с Полли закончили смеяться и обниматься, говоря: "Как я рада тебя видеть" и "Почему ты ничего не писала" она сказала:
- Могу ли я тебя склонить к некоторым вещам?
- О, конечно. Мне совершенно нечего делать, я просто глядела на снег.
- О, благословенный снег, - улыбнулась она, - и эти облака, за которыми скрываются синие небеса. Дело в том, Фанни, что я хочу склонить тебя к моему обществу на весь день, потому что Малыш еще недостаточно развлекся, а я не могу долго ходить, ты же видишь. Должна тебе откровенно сказать, я буду часто к тебе заходить, потому что при этом я прохожу мимо "Эллистона" - чудесного, чудесного "Эллистона" после всех этих иностранных магазинов, я чуть не заплакала от счастья, когда мы шли сегодня мимо его витрин - сумки и шарфы за рубежом просто ужасные.
- Но как же замечательно, - сказала я, - что теперь вы оба здесь.
- У Малыша деловой обед с кем-то, - сказала Полли быстро, - ты можешь идти, дорогой, Фанни говорит, что я останусь у нее, а затем вернись за мной, когда закончишь.
Малыш, потиравший руки у огня, вышел, мрачно завернувшись в шарф.
- И не очень спеши, - крикнула она на лестнице, приоткрыв дверь. - А сейчас, Фанни, дорогая, я хочу сделать последнее усилие и склонить тебя к обеду у Фуллера, только не говори мне о погоде, мы вызовем такси. Фуллер! Ты никогда не поймешь, как можно тосковать по дуврской камбале и ореховому торту на Сицилии. Помнишь, как мы ходили туда, когда я жила в Алконли, и ты ездила смотреть, как идет ремонт? Я не могу поверить, что это тот самый дом или мы те же самые люди. Только я вижу, что ты та же самая дорогая Фанни, к которой я вернулась когда-то из Индии. Что за всеобщая мания уезжать за границу? Я думаю, это просто глупо, как ты считаешь?
- Я бы поехала хоть сейчас, - сказала я, - разве это не приятно?
- А ты представь, что пришлось бы остаться там навсегда. Ты знаешь, мы начали с Испании, и ты никогда не поймешь, как можно ждать свой ланч два часа - два часа, Фанни - начиная с половины первого. Конечно, к тому времени вместо чувства голода уже испытываешь только тошноту, потому что еда готовится на прогорклом масле, его запах пропитывает волосы и всю одежду. И везде висят фотографии круглой арены, где несчастного старого быка мучают до смерти. Они ни о чем не думают целые дни напролет, кроме как о быках и Пресвятой Деве. Я считаю, Испания была хуже всего. Правда, Малыш не очень жаловался, кажется, ему там даже нравилось, он может говорить на всех этих ужасных иностранных языках (дорогая, итальянский! ты бы умерла), но я бы не выдержала больше, я чуть не зачахла с тоски по родине. Во всяком случае, теперь я здесь.
- Как вы смогли вернуться? - мне это было очень интересно, как они смогли себе это позволить, слова Дэви об их бедности не выходили у меня из головы. Силкин не был очень большим домом, но требовал трех-четырех человек прислуги.
- Ну, ты же помнишь мою тетю Эдну из Хэмптон-корт? Славная старушка умерла и оставила мне все свои деньги, не слишком много, но мы думаем, что можем себе позволить жить в Силкине. Кроме того, Малыш пишет книгу, ему пришлось вернуться ради Лондонской библиотеки и Паддингтона.
- Паддингтон? - переспросила я, имея ввиду вокзал?
- Герцог. Памятник. Кроме того, этот ребенок. Странно было бы родить ребенка за границей, как-то неуместно. Правда, Малышу не очень хочется жить здесь, мне кажется, он все еще боится мамы, я тоже, вернее, не боюсь, но мне кажется скучной сама идея семейных сцен. Но, с другой стороны, что еще она сможет сделать с нами?
- Я не думаю, что вам стоит о ней беспокоиться, - сказала я, - твоя мать очень изменилась за последние два года.
Я не могла с полной уверенностью сказать, что леди Монтдор совершенно забыла о Малыше и Полли, и что она, скорее всего, отнесется к ним довольно доброжелательно, все зависело от отношения Седрика, единственного человека, чье мнение ее беспокоило.
Наконец, когда мы уселись за стол у Фуллера среди резного мореного дуба, гобеленов и прочей изысканности (как здесь чисто и хорошо, и официант так любезен, ты не представляешь, как ленивы официанты за границей) и заказали нашу дуврскую камбалу, Полли сказала, что теперь я должна рассказать ей все о Седрике.
- Ты помнишь, как вы с Линдой провели расследование о нем? Хотели узнать, подходит ли он вам.
- Ну, он совершенно не подходит, - ответила я, - абсолютно.
- Так я себе и представляла, - сказала Полли. - Как много ты знаешь о нем?
Я вдруг почувствовала себя виноватой и очень надеялась, что Полли не подумает, будто я перешла на сторону противника. Но я не могла устоять перед своим охотничьим инстинктом, звавшим меня травить зайца со сворой гончих.
- Малыш подружился на Сицилии с одним итальянцем по фамилии Пинчио, он о нем тоже пишет в своей книге, так он знал Седрика в Париже и много рассказывал о нем. Он говорил, что Седрик очень привлекателен.
- Да, это совершенно верно.
- Насколько он красив, Фанни, красивее меня?
- Нет, на него не хочется смотреть бесконечно, как на тебя.
- О, дорогая, ты так добра.
- Просто он такой же, как ты. Вы с ним очень похожи, итальянец тебе не говорил?
- Да, он сказал, что мы словно Виола и Себастьян. Должна сказать, я умираю от любопытства.
- Он тоже умирает. Мы должны встретиться с ним.
- Но только после рождения ребенка, не сейчас. Ты же знаешь, как я ненавижу беременных женщин. Все любопытные ищейки сделают все, чтобы увидеть меня сейчас. Но расскажи побольше о Седрике и маме.
- Я действительно думаю, что он любит твою мать. Он во всем потакает ей, не оставляет ее ни на мгновенье, всегда в прекрасном настроении - я думаю, что это можно делать только из искренней любви.
- Я не удивлена, - сказала Полли, - я тоже очень любила ее, пока она не начала выдавать меня замуж.
- Вот! - воскликнула я. - Вот оно! Когда ты сказала, что ненавидела ее всю свою жизнь, я знала, что это неправда.
- Дело в том, - ответила Полли, - что, когда ненавидишь кого-либо, то не можешь представить, как ты могла относиться с этому человеку иначе, то же самое с любовью. Но, конечно, мама такая живая, такая интересная, что начинаешь любить ее, не успев узнать, какой она может быть злой. И она не будет так подавлять Седрика, как подавляла меня.
- Совершенно не подавляет, - сказала я.
Пустой синий взгляд остановился на моем лице.
- Ты имеешь ввиду, она сама влюблена в него?
- Влюблена? Не знаю. Она любит его, как и все вокруг, он доставляет ей море удовольствия, видишь ли, ее жизнь стала такой увлекательной. Кроме того, она должна хорошо понимать, что Седрик вообще не создан для брака.
- О, нет, - сказала Полли. - Малыш согласен со мной, что она вообще ничего не знает о таких людях. Один раз она перепутала содомитов с доломитами, над этим смеялся весь Лондон. Нет, я думаю она влюблена. Она очень, очень сильно влюбляется, я думала, она именно так любила Малыша, хотя он говорит, что нет. Но все это очень неприятно, потому что она не хочет меня видеть, а я скучаю по ней. А теперь скажи мне, как поживает папа?
- Очень постарел. Он постарел, а твоя мать помолодела. Ты должна быть готовой к шоку, когда увидишь их.
- В самом деле? Что ты имеешь ввиду? Она покрасила волосы?
- В голубой цвет. Но это еще не все. Она стала тонкой, гибкой, порывистой, сидит, положив ногу на ногу, иногда садится на пол и так далее. Совсем как девушка.
- Боже мой, - удивилась Полли. - Мне казалось, мама сделана из гранита.
- Это все мистер Виксман, ее с Седриком массажист. Он мнет и тянет ее каждое утро, еще она сидит в паровой бочке не меньше часа и вообще работает на полную смену - косметические маски, ногти, упражнения для ног и всего остального, новые зубы, эпиляция рук и ног.
- Пластические операции?
- О, да. Но это было сто лет назад. Она избавилась от мешков и морщин, выщипала брови и все такое. Ее лицо - настоящий шедевр.
- Конечно, здесь это может казаться странным, - сказала Полли, - но за границей есть сотни и сотни таких женщин. Я полагаю, она стоит на голове и загорает на солнце?
- Да, она все это делает. Она представляет собой совершенно удивительное зрелище.
- Нет, я не могу ждать, Фанни, когда мы сможем увидеть ее?
- Не сейчас, она в Лондоне, ужасно занята большим балом, который дает в Монтдор-хаусе. Седрик вчера звонил мне поболтать, он сказал, что до бала они не приедут в Хэмптон.
- Что за сложности с этим балом?
- Он будет в венецианском стиле. С настоящей водой и настоящей гондолой посреди зала. "O, Sole Mio" в исполнении сотни гитар, все официанты в плащах и масках, полная темнота, за исключением венецианских фонарей на гондоле, пока гости не войдут в бальный зал. Затем все прожектора будут направлены на Седрика и твою мать, восседающих в гондоле. Довольно сильно отличается от твоего бала, да, Полли? О да, я слышала, что Седрик не допустил на бал ни одного монарха, он говорит, что они разрушают лондонский шарм и ведут себя здесь совсем не так, как в Париже, где они знают свое место.
- Боже! - поразилась Полли. - Как изменились времена. Не будет даже старой Супер-мэм?
- Нет, и даже новой инфанты твоей матери не будет. Седрик был непреклонен.
- Фанни, ты просто обязана поехать к ней.
- О, нет, дорогая, я не могу. Я чувствую себя такой сонной во время беременности, я просто не донесу себя туда. Потом мы выслушаем подробный отчет от Седрика.
- И когда это состоится?
- Через месяц, шестнадцатого.
- Именно в тот самый день, когда я должна родить своего ребенка. Значит, когда все кончится, мы все встретимся. Ты все устроишь, обещай, Фанни.
- О, не волнуйся, Седрик не сбежит. Он болезненно заинтересован в тебе, ты для него как Ревекка.