Я снова была вынуждена признаться, что до сих пор не никогда не видела Веронику и ничего не знаю о ее жизни. Он, казалось, был поражен этой новостью не меньше Роли. Он задумчиво поглядел на меня и произнес:
- Вы так молоды. Но в вас есть что-то от вашей матери. Сначала я не заметил, но теперь думаю, что-то есть.
- И кто же по-вашему любовник миссис Чаддерсли Корбетт? - спросила я.
В этот момент она интересовала меня больше, чем моя мать, к тому же эти разговоры о любовниках опьяняли меня. Одно я знала, они существуют, доказательством этому был герцог Монмут и все такое, но увидеть живого любовника так близко, под одной со мной крышей, это было захватывающе интересно.
- Это совершенно неважно, - сказал он. - Она, как все женщины ее типа существует в крошечной группе или, так сказать, сообществе, где каждый рано или поздно становится любовником всех прочих. Так что, когда она меняет любовника, это больше походит на перестановку в кабинете министров, чем на смену правительства. Всегда выбирается кандидат из той же старой партии.
- Во Франции все происходит точно так же? - поинтересовалась я.
- Со светскими людьми? Так происходит во всем мире, хотя во Франции, должен признать, перестановки случаются реже, чем в Англии. Министры дольше остаются на постах.
- Почему?
- Почему? Потому что только француженки умеют правильно обращаться с любовниками.
- Нет! - воскликнула я. - О, расскажите.
Я была совершенно очарована этой беседой.
- Это очень просто. Вы должны давать понять, что уважаете их.
- Боже, - сказала я, - наверное, это трудно.
- Все эти английские роковые женщины, которых вы будете наблюдать, Вероники, и Шейлы, и Бренды, и ваша мать в том числе (хотя никто не ожидал, что она захочет покинуть эту тесную сцену и станет деклассированной изгнанницей), все они следуют другой модели поведения. Они всегда слишком горды и неприступны, когда звонишь им и хочешь пригласить пообедать на этой неделе. Короче говоря, они во всем ищут себе выгоду, и это им никогда не удается. Даже англичанам, которые ко всякому привыкли, и тем становится не по себе. Конечно, ни один француз не станет мириться с таким отношением ни дня. Поэтому им приходится идти на перестановки.
- Какие противные дамы, не правда ли? - сказала я, подводя итог впечатлениям вчерашнего вечера.
- Вовсе нет, бедняжки. Просто они - роковые женщины и должны рекламировать себя. Я люблю их, с ними вполне можно ладить. Нет, они совсем не противные. Я люблю даже леди Монтдор, она так забавна со своим снобизмом. Я всегда окружен снобами, они очаровательны. Я останавливался у них в Индии, знаете? Она была очаровательна, и даже лорд Монтдор притворился любезным.
- Притворился?
- Этот человек состоит из предрассудков, как большинство англичан старой закалки. Конечно, он непримиримый враг моей страны, жизнь посвятивший борьбе с французской империей.
- Почему, - спросила я, - разве мы все теперь не друзья?
- Конечно, друзья, как удавы и кролики. Я не люблю лорда Монтдора, но он довольно умен. Вчера после ужина он просто забросал меня вопросами об охоте на куропаток во Франции. Зачем? Можете быть уверены, поступая таким образом, он руководствовался собственными скрытыми мотивами.
Я решила переменить тему.
- Не кажется ли вам, что Полли очень красива?
- Да, и она является для меня загадкой, - ответил он. - Может быть, у нее пока нет надлежащим образом организованной личной жизни? Да, без сомнения, именно это делает ее такой мечтательной. Надо посмотреть, что я смогу сделать для нее, хотя у меня не так много времени. - он посмотрел на часы.
Я чопорно сказала, что очень немногие хорошо воспитанные девятнадцатилетние английские девушки имеют должным образом организованную личную жизнь. Моя, например, не была организована вообще, но я была уверена, что я не такая мечтательная, как Полли.
- Но какая красавица, даже в этом уродливом платье. Если дать ей немного любви, она может стать одной из выдающихся красавиц нашего времени. Хотя, не уверен, с англичанками сложно угадать. Она может нахлобучить на голову фетровую шляпу и превратиться в леди Патрицию Дугдейл, все зависит от любовника. Что за человек этот Малыш Дугдейл, что с ним?
- Он глуп, - ответила я, имея ввиду его "глуповство".
- Но вы невозможны, моя дорогая. Противные дамы, их глупые мужья… Постарайтесь взять себя в руки, иначе вы ничего не добьетесь в этом мире.
- Что вы имеете в виду?
- Ну, не получите ни жениха, ни мужа, не умея поладить с ними. Они имеют серьезное значение в жизни женщины, знаете ли.
- А дети, - спросила я.
Он расхохотался.
- Да, да, конечно, дети. Сначала мужья, затем дети. Чем больше мужей, тем больше детей. Тогда вам придется поселиться около Парка Монсо, из-за няни. Это целая программа по деторождению, скажу я вам, особенно если вы, как и я, предпочитаете левый берег.
Я ни слова не поняла из всего этого.
- Не собираетесь ли вы стать Скакалкой, - спросил он, - как ваша мать?
- Нет, нет, - воскликнула я.
- Огромная ошибка.
- В самом деле? Я не совсем уверена.
Вскоре к моему глубокому сожалению мы повернули назад к дому.
- Каша, - сказал герцог, взглянув на часы.
Входная дверь открылась и нашим взорам предстала сцена, больше напоминающая домашнюю постановку "Гибели Помпеи". Все гости, некоторые в твиде, а некоторые просто в халатах, а так же прислуга в разной степени паники метались по холлу, в то время как деревенский полицейский, вероятно в сильнейшем смятении вошедший в дом со своим велосипедом, о чем-то совещались с лордом Монтдором. Леди Монтдор, затянутая в лиловый атлас, возвышалась над толпой, опираясь на перила лестницы. За ее спиной заламывала руки мраморная Ниобея. Леди Монтдор кричала мужу:
- Монтдор, скажи ему, что нам нужно обратиться в Скотланд-Ярд. Если он не пошлет за ними, я сама позвоню домой Секретарю. К счастью у меня есть номер его частной линии. В самом деле, думаю, мне лучше пойти и сделать это прямо сейчас.
- Нет, дорогая, пожалуйста, не надо. Инспектор уже в пути, я же тебе сказал.
- Да, надеюсь. Но как мы узнаем, что это самый лучший инспектор? Я все-таки думаю, что мне лучше обратиться к моему другу. Я уверена, он с уважением отнесется к моей просьбе. Мы должны сделать все возможное.
Я была весьма удивлена, услышав, как ласково леди Монтдор говорит о члене лейбористского правительства, это не соответствовало отношению других взрослых, но со временем узнав ее получше, я поняла, что власть была могучей добродетелью в ее глазах, и ей автоматически нравились все, кто ею обладал. Мой спутник с тем выражением сосредоточенного внимания, которое появляется на лицах французов, когда приходит время сесть за стол, не стал слушать эти призывы и направился прямо в столовую. Любопытство взяло верх надо мной и, хотя я очень проголодалась после прогулки, я решила остаться и выяснить, что все это значит. Оказалось, что ночью имело место ограбление и почти все в доме, кроме лорда и леди Монтдор лишились украшений, наличных, мехов и небольших безделушек, забытых на туалетных столиках. Особенно раздражал жертв тот факт, что все они были ночью разбужены шорохом в своих комнатах, но все дружно пришли к выводу, что это должен быть Советерр, предающийся своему хорошо известному хобби. Поэтому мужья с ворчанием переворачивались на другой бок, говоря: "Прости, старина, сегодня здесь сплю я. Попытай удачи по соседству". А их жены лежали неподвижно, счастливо улыбаясь в темноте. Или, по крайней мере, так они рассказывали друг другу. Когда я с намерением сменить насквозь промокшие туфли направлялась к себе, я услышала, как в телефонной будке миссис Чаддерсли Корбетт щебечет внешнему миру свою версию этой истории. Возможно, бесконечные перестановки в кабинете министров уже надоели этой даме, и она в глубине души созрела для новой политики.
Общее возмущение теперь было направлено на Советерра. Безусловно, во всем был виноват он. Страсти разгорелись еще сильнее, когда стало известно, что он, как следует выспавшись, уже в восемь утра звонил в Париж своей любовнице, а затем пошел гулять с этой маленькой девочкой ("Всего лишь дочь Скакалки", - сказал кто-то с горечью). Наконец, общее возмущение достигло кульминации, когда его обнаружили в столовой перед тарелками с кашей со сливками, рыбой, яйцами, холодной ветчиной и ломтиком сыра Купер Оксфорд на тосте. Он вел себя очень не по-французски, и совсем не в соответствии с собственной репутацией. Британия чувствовала себя оскорбленной этим иностранцем и готовилась покончить с ним! Ничего не замечая, он решительно покончил с завтраком и вскоре уже сидел за рулем своего "ньюхейвена" с откидным кожаным верхом, намереваясь успеть на корабль до Дьеппа.
- Замкнутая жизнь, - пояснила его мать, которая одна оставалась совершенно спокойна, - всегда раздражает Фабрицио и делает его ужасно нервным. Бедный мальчик.
Глава 6
Остаток дня прошел в бестолковой суете. Мужчины, наконец, хотя и очень поздно ушли на охоту, а женщины остались давать показания различным инспекторам о своем утраченном имуществе. Конечно, кража со взломом сделалась основной темой для разговоров, да и вообще, ни о чем другом больше не говорили.
- Я не очень переживаю из-за бриллиантовой броши, в конце концов, она хорошо застрахована, и теперь я смогу приобрести парные клипсы вместо нее, что будет гораздо умнее.
Клипсы Вероники и теперь напоминают мне о моем собственном ничтожестве всякий раз, как я вижу ее, а бриллиантовая брошь наводит на нелестные для меня сравнения с поддельными драгоценностями моей старой свекрови.
Я не могла не думать, как жестоко со стороны грабителей было украсть мой меховой палантин. Наверное, они никогда не мерзли по-настоящему. Как бы этим грабителям понравилось, если бы я забрала шали у их жен?
- Да, это позор. Я ужасно переживаю из-за моего браслета с талисманом. Он никому больше не нужен, а для меня так важен. Я рассказывала, как заполучила кусок веревки миссис Томпсон у палача? Роли теперь никогда не выиграет национальный кубок, бедняжка.
- А у меня был мамин медальон, я хранила его с детства. Не могу понять, почему эта ленивая задница, моя горничная, не убрала его, как обычно.
Эти плачущие над своими побрякушками дамы стали почти похожи на людей, и теперь, когда мужчины ушли из дома, они казались мне намного приятнее. В отсутствие своего хора Вероника, то есть миссис Чаддерсли Корбетт стала похожа на леди Монтдор, леди Патрицию и всех прочих здешних дам. В разгар чаепития снова появился деревенский полицейский со своим велосипедом, во все глаза глядя на великих детективов, приехавших из Лондона в своих больших блестящих автомобилях. Он привез беспорядочно перемешанную груду похищенных ценностей, которую грабители бросили под стог сена. Почти все сокровища были под радостные крики возвращены их владелицам. Как только выяснилось, что исчезли только наиболее ценные и хорошо застрахованные драгоценности, вечеринка продолжилась в гораздо более веселой атмосфере. Я больше не слышала, чтобы кто-то из женщин снова упоминал о краже, хоть их мужья и бубнили что-то о страховых агентах и страховых взносах. Однако, теперь стали отчетливо заметны антифранцузские настроения. Нора и Нелли встретили бы холодный прием, вздумай они появиться в этот момент, а Малыш вынужден был обходиться всего одной единственной герцогиней, да и то французской, потому что хозяева и гости сбежали из-под пулеметного огня ее вопросов, и ближайшие два дня ему предстояло провести практически наедине с ней.
Я существовала, как большинство гостей, от одного приема пищи до другого; оставалось еще достаточно времени, чтобы переодеться к воскресному ужину. Одним из удовольствий пребывания в Хэмптоне был огромный стол в стиле Людовика XV, полностью покрытый аккуратно выложенными в ряд газетами и журналами, набор которых пополнялся дважды или трижды в день лакеем, чьей единственной обязанностью это являлось. Мне редко попадал в руки экземпляр "Татлера", так как обе моих тети считали подписку на подобные издания необоснованной экстравагантностью, и я жадно глотала номер за номером, когда леди Монтдор позвала меня с дивана, где она пила чай в обществе миссис Чаддерсли Корбетт. Они были совершенно увлечены своим разговором, и я бросала на них случайные взгляды, от всей души сожалея, что не могу стать мухой на стене и подслушать их.
Невольно закрадывалась мысль, что трудно найти двух настолько разных женщин. Миссис Чаддерсли Корбетт не мостилась на краешке дивана, а удобно расположилась на нем, скрестив свои шелковистые, открытые выше колена ноги. Она была одета в простое бежевое платье, сшитое, без сомнения, в Париже и предназначенное для англо-саксонского рынка, и курила сигарету за сигаретой, завораживая причудливой игрой длинных белых пальцев, сверкая кольцами и красными ногтями. Она ни мгновение не оставалась неподвижна, хотя была очень серьезна и полностью поглощена беседой. Леди Монтдор сидела, откинувшись на спинку дивана, обе ее ноги прочно стояли на полу. Она, казалось, вросла в диван, твердая и неподвижная. Ее волосы, похожие на гнездо из седой дранки, слегка вились и ни в коем случае не могли быть зачесаны в модную гладкую прическу; ее брови росли, как им вздумается, и, когда она вспоминала про помаду и пудру, невозможно было наперед предсказать их цвет. Одним словом, по сравнению с лицом Вероники ее собственное выглядело как сжатое поле рядом с ухоженным газоном. Вся ее голова была раза в два больше маленькой блестящей головки ее соседки. И все же на нее не было неприятно смотреть. Было в ее лице то живое и умное выражение, которое придавало ему особую привлекательность. Конечно, она казалась мне очень, очень старой. Дело в том, что ей было уже пятьдесят восемь лет.
- Поди сюда, Фанни, - я была удивлена и испугана этим приглашением и сразу повиновалась. - Сядь там, - она указало на кресло, затянутое гобеленом ручной вышивки, - и поговори с нами. Ты влюблена?
Я почувствовала, как мое лицо стало пунцовым. Как они разгадали мою тайну? Конечно, я была влюблена уже целых два дня после моей утренней прогулки с герцогом де Советерром. Страстно, но, как я, впрочем, понимала, совершенно безнадежно влюблена. На самом деле, именно то, что леди Монтдор собиралась проделать с Полли, случилось со мной.
- Ну что, Соня, - с ноткой торжества проговорила миссис Чаддерсли Корбетт, нервно сжимая сигарету закованной в драгоценности рукой и поднося к ней позолоченную зажигалку. Ее бледно-голубые глаза пристально смотрели мне в лицо. - Что я вам говорила? Конечно, она влюблена, бедная малютка, видите этот взгляд, он приобрел какое-то новое беспокойное и лживое выражение. Я знаю, это мой дорогой старенький муж. Признавайтесь, я не буду сильно возражать.
На самом деле, после целого уик-энда я по-прежнему не имела понятия, кто из присутствующих здесь многочисленных мужей является ее собственным, но быстро и без запинки ответила:
- Нет, нет, ничей муж, клянусь. Только жених, и его здесь нет.
Они обе рассмеялись.
- Хорошо, - сказала миссис Чаддерсли Корбетт, - мы не собираемся тебя допрашивать. В действительности мы хотим знать, чувствовала ли ты себя влюбленной всегда, сколько себя помнишь? Ответь правдиво, пожалуйста.
Я была вынуждена признать, что это имело место. С самого детства, с тех ранних дней, которые я могла вспомнить, я хранила в сердце различные милые образы, которые были моей последней мыслью в ночное время и первой по утрам. Фред Терри, сэр Перси Блейкни, лорд Байрон, Рудольф Валентино, Генрих V, Джеральд дю Морье, дорогая миссис Эштон в моей школе, Стирфорт, Наполеон, охранник в магазине - любовь за любовью. В последнее время это был бледный и чопорный молодой человек из Министерства иностранных дел, который когда-то в дни моего лондонского сезона пригласил меня на танец. Он казался мне изысканным цветком космополитической цивилизации и оставался стержнем моего существования, пока не был изгнан из сердца таким притягательным и опасным Советерром. Время и расстояние постепенно стирали их образы, но не уничтожали, пока некое новое прекрасное увлечение не приходило им на смену.
- Итак, вы видите сами, торжествуя, повторила миссис Чаддерсли Корбетт. - От малютки в коляске до старухи на катафалке все женщины думают об одном и том же. В конце концов, о чем еще можно помечтать в одиночестве?
Здесь Вероника попала в самую точку. Но леди Монтдор это не убедило. Она, я была уверена, никогда не питала романтических чувств и имела множество других предметов для размышления в одиночестве.
- Но в кого она могла влюбиться, если это так, конечно? Я должна знать это, - сказала она.
Я догадывалась, что она говорит о Полли. Мою догадку подтвердила миссис Чаддерсли Корбетт, сказав:
- Нет, дорогая, ты не догадаешься, ты ее мать. Я хорошо помню, как ловко обманывала маму и усыпляла ее подозрения.
- Итак, Фанни, скажи нам, что ты думаешь? Полли влюблена?
- Ну, она говорит, что это не так, но…
- Но ты не думаешь, что это невозможно?
Я сама задавала себе этот вопрос. Мы с Полли проболтали половину ночи, уютно устроившись в халатах на моей кровати, и у меня осталось чувство, что она многого не договаривает. Как минимум половина моих вопросов осталась без ответа.
- Я полагаю, это зависит от характера, - сказала я с сомнением.
- Во всяком случае, - подвела итог леди Монтдор, - есть один очевидный факт. Она не обращает внимания на молодых людей, которых я представляю ей, а они не замечают ее. Они стараются понравиться мне, но что в этом хорошего?
Миссис Чаддерсли Корбетт отвела глаза и, мне показалось, что она даже подмигнула мне. Леди Монтдор продолжала:
- Это и скучно и грустно. Я не могу сказать, что смогу многого ожидать от ее дебюта в Лондоне, пока она ведет себя в том же духе. Раньше она была таким милым и покладистым ребенком. Но с возрастом, кажется, ее характер изменился совершенно. Ничего не понимаю.
- О, в Лондоне ей обязательно попадется несколько хороших парней, дорогая, - сказала миссис Чаддерсли Корбетт. - Я на вашем месте не слишком волновалась бы. Тот, в кого она влюблена, как мы с Фанни считаем, является, вероятно, наполовину мечтой или фантазией. Ей понадобится только увидеть мужчин из плоти и крови, чтобы забыть о нем. Так часто бывает с девушками.