На следующий день Лена почувствовала себя гораздо лучше. У нее был здоровый, молодой организм, а средство, подмешанное в апельсиновый сок хитрой ассистенткой, обладало, по всей видимости, хотя и сильным, но краткосрочным действием. Однако вопрос с Леонардой так и остался неразрешенным. У другой на ее месте, возможно, опустились бы руки, но Елена была не из таких. Просыпаясь каждое утро, она убеждала себя, что рано или поздно должна что-нибудь придумать. Пока все ее планы оставались тщетными, однако Лена не унывала.
Глава 14
Александра Васильевича по-прежнему влекло к Тане. Испытывая мучительное желание бесконечно унижаться перед ней, он одновременно жаждал унизить, растоптать ее за собственную несвободу.
Такого с ним никогда еще не случалось. Отличаясь холодным, апатичным нравом, он и в горячечном бреду не мог бы представить себя в подобном положении. Но теперь смотрел на все точно сквозь ядовитый, сладкий туман и несся, не разбирая пути, к Тане.
Посреди рабочего дня Александр Васильевич вдруг запирал свой кабинет и торопливо предупреждал Губанова:
– Мне срочно нужно на объект, в покровские переулки. В международную общественную организацию "За жизнь без СПИДа и насилия".
Приехав в заветный особняк, он подолгу разыскивал Таню в путаном лабиринте коридоров – она редко оказывалась на месте – или прилежно ожидал, пока закончится ее совещание. Лицо его тогда становилось чугунным, глаза рассеянно блуждали.
Затем не сговариваясь они оба делали вид, будто Александр Васильевич действительно приехал решить какую-то возникшую проблему по Таниному заказу, а она будто в это верила и вовсе не догадывалась об истинной цели его визита.
Александр Васильевич принимался обстоятельно объяснять загвоздку, стараясь говорить размеренно и спокойно. Таня же добросовестно вникала в проблему.
Потом они отправлялись в какое-нибудь людное общественное место, в холл или в кафе, и там у всех на виду, разложив эскизы, планы и спецификации, сосредоточенно склонялись над ними.
– Татьяна Юрьевна... – слегка касаясь ее талии локтем, говорил Александр Васильевич. – Татьяна Юрьевна, если вот здесь мы устроим шкафы, как вы предполагаете, то дверь будет плохо открываться...
Вглядываясь, Таня наклоняется ниже, их головы почти соприкасаются. Александр Васильевич слышал запах ее волос, а Танина выбившаяся прядка ползла по его лицу.
– Ну хорошо. Тогда изменим глубину этого шкафа. – Таня решительно отчеркивала прямую линию толстым карандашом.
Александр Васильевич завороженно следил за ее длинными пальцами, унизанными кольцами.
– Если мы срежем глубину шкафа, – говорил он, – дверь в кабинет все равно не будет открываться до конца. Видите почему? – В порыве делового энтузиазма Александр Васильевич придвигался к Тане и теперь ногой через тонкую ткань брюк чувствовал ее голое колено.
– Ах, ясно. Двери мешает задняя стенка шкафа. Так, Александр Васильевич? – Таня в раздумье покачивала ногой.
– Нужно, Татьяна Юрьевна, отодвинуть шкаф. – Александр Васильевич осторожно брал из ее руки карандаш, словно невзначай касаясь ее пальцев, и рисовал другую линию, которая у него получалась нервной и кривой, точно собственная кардиограмма.
По Таниному лицу пробегала тень улыбки.
– Насколько же отодвинуть, Александр Васильевич?
– А вот это, Татьяна Юрьевна, нужно смотреть уже на месте!
После этого они одновременно вставали. Александр Васильевич убирал со стола бумаги и складывал их в папку. Таня помогала ему, а потом быстро вела его коридорами и лестничными маршами в самую глубину дома, сохраняя сухой, официальный вид, но мило кивая встречным.
Наконец, Александр Васильевич с Таней входили в какую-нибудь пустую комнату, где старая игра немедленно сменялась новой, в которой он с наслаждением, не свойственным ему прежде, исполнял роль грубого насильника, а она – беспомощной жертвы.
Вечерами Александр Васильевич часто наведывался в Перепелкино. Там правила игры были уже другими.
Подъехав к заповедным глухим воротам, он легонько сигналил. Ворота отодвигались, и Александр Васильевич не спеша въезжал на территорию.
Обычно в это время смеркалось. В парке горели фонари, освещая яркие клумбы, выложенные гирляндами из живых цветов и зелени, дорожку к дому и крыльцо. Пахло садом, свежестью и чем-то вкусным. Во всем чувствовался праздник.
Астерий с Викой выходили из дома его встречать. Оба нарядно одетые.
За ними появлялась улыбающаяся Таня в белом или черном платье с пышным кружевным подолом. Невесомо-легко сбежав по ступенькам, она обгоняла молодую чету.
Александр Васильевич выходил из машины в белоснежной расшитой сорочке, брюках благородного цвета слоновой кости и черных остроносых замшевых ботинках. Всю эту одежду он специально купил для этих визитов и возил с собой в багажнике. Немного не доезжая до Перепелкина, останавливался у леса и переодевался.
Радостно смеясь, Таня протягивала ему сразу обе руки. Александр Васильевич сладко прикладывался к ним, чуть раздвинув пальчики, увитые перстнями, целовал между ними. Это доставляло ему особое, острое наслаждение.
Таня обычно хохотала, вырывая руки, и счастливо его обнимала. Затем, целуя в ухо, нежно шептала:
– Ты приехал... счастье мое...
Александр Васильевич, хотя и понимал, что это всего лишь часть игры, каждый раз был очарован ее сладким шепотом.
Затем Александр Васильевич крепко жал руку сыну, оглядывал его с головы до ног и удовлетворенно хлопал по плечу, мол, орел вырос, молодец!
Вика на Танин манер протягивала Александру Васильевичу две руки с длинными коралловыми ногтями, в кольцах, и он так же целовал их, каждый раз сознавая, что они лишь жалкая пародия на Танины ручки. Как у Тани все было шикарно, органично и просто, так у Вики – вымученно и коряво.
Потом все отправлялись на праздничный ужин, Астерий любовно обнимал Вику, Александр Васильевич – Таню. Со стороны все это выглядело вполне правдоподобной картиной – всеми желанный, любимый человек приехал в уютный, счастливый дом, где ему бесконечно рады... А главным героям этой сцены, Тане и Александру Васильевичу, удавалось даже жить внутренним духом их ролей – счастливой семейной пары. Если бы Константин Сергеевич Станиславский мог увидеть их игру, он наверняка сказал бы:
– Верю!
Они и сами в это верили. В эти моменты о Лизе Александр Васильевич просто не помнил. Но скорее всего, здесь не было никакого колдовства, на него просто действовала сила Таниного таланта.
За беседкой на лужайке дымилось барбекю и мелькал белый передник Лидии Алексеевны. Накрывали стол. На деревьях вокруг лужайки горели разноцветные китайские фонарики. А саму лужайку украшали, образуя подобие навеса, гирлянды из белых и черных роз.
– Наконец мы вместе, – шептала Таня. – Я коротала бесконечные вечера в этой краснорожей Аргентине, думая только о тебе. Веришь, у меня никого не было. Я ждала тебя. Представляла тебя и говорила с тобой. А ты мне отвечал. Я могла сойти с ума... И вот мы вместе. Чтобы никогда больше не расставаться. Ведь правда? Я ни за что никуда больше от тебя не уеду! А ты? Не уедешь? Радость моя единственная...
На глазах у Тани блестели слезы. А в них дрожали разноцветными точками китайские фонарики – декорации к сцене семейного торжества.
Застолье, как всегда, обрывалось неожиданно. Когда начинали убирать посуду, Таня вставала и уходила к себе. А Александр Васильевич, как маленькое жалкое существо, плелся за ней.
Она поднималась на второй этаж, проходила анфиладу комнат, затем в самой маленькой из них садилась в кресло, а он униженно ложился у ее ног. То, что ему было нужно от этой бесконечно прекрасной бабочки, он не мог взять ни силой, ни хитростью. И мучительно ждал подачки.
Бывало, что, провалявшись перед этим невероятным существом, не получал ничего. Тогда он был готов без конца унижаться, просить, ползать на коленях, но боялся вспугнуть ее.
Но если все совершалось, ему становилось легко, как в сказке, и наступало блаженство, когда он мог только мотать головой и сладострастно мычать. А время, казалось, оборвалось и переставало существовать.
Глава 15
Боль может быть очень разной... Острой и пронзительной, как зубная. Тоскливо ноющей – так в сырую погоду болят суставы. Или тяжелой, свинцовой – хорошо знакомой людям, пережившим сотрясение мозга...
В последнее время Лиза привыкла переживать все разновидности боли. Боль то обжигала ее, мешая спокойно оставаться на месте, гнала к плите, в магазины, на бесполезные и дорогостоящие семинары врачей-косметологов, а то, наоборот, угнетала, парализовала. В такие дни Лиза могла просидеть весь вечер недвижимо в углу дивана, потом всю ночь так же неподвижно пролежать не смыкая глаз. И утром с дурной головой и неверными руками явиться на работу.
Она уже отчаялась понять причину неутихающей боли. Скрывалась ли эта причина внутри нее самой? Или довлела извне?.. Лиза ни в чем не винила мужа, с некоторых пор прилежно избегавшего ее общества, как избегают людей, инфицированных опасной болезнью. Она отлично понимала, что у взрослой дочери своя жизнь. Но даже с Наташей – подругой, соседкой, родственницей – не могла поговорить откровенно. Да и о чем говорить? О том, что у нее бессонница? Дурные предчувствия? Угнетенность? Это же компетенция психиатра! Психолога, на худой конец.
Парадокс заключался в том, что штатный психолог их фитнес-центра, компанейская, смешливая тетка, Светлана Валентиновна Садовникова вела прием в соседнем с Лизиным кабинете. Светлана служила в фитнес-центре с момента его организации. Многие искренне уважали ее, другие побаивались, потому что она знала абсолютно про всех абсолютно все и при определенном стечении обстоятельств могла высказать в глаза самую нелицеприятную правду. Но к Лизе Садовникова относилась благосклонно и даже чуть по-матерински, хотя они и были ровесницами. Почти каждое утро она заглядывала в Лизин кабинет, давая своей товарке на грядущий рабочий день нехитрые наставления, а по сути подбадривая. Лизино угнетенное состояние давно уже перестало быть для Садовниковой тайной.
В этот день она пришла со словами:
– Чего сидишь скучаешь? Начинай прием! У тебя там уже собралась целая очередь.
– Сейчас. – Лиза посмотрела на часы. – Пять минут еще есть в запасе. Я же не виновата, что им нравится раньше приходить...
– Знала бы ты, кто сидит в очереди, так поспешала бы, – интриговала Садовникова.
– И кто же там сидит? Брэд Питт?
– Ничем, Лиза, тебя не удивишь, – хохотнула Садовникова. – Ну может быть, не Брэд Питт, а сидит в твоей очереди очень даже симпатичный мужчинка.
– Подумаешь, мужчинка! Попадаются иногда экземпляры. Женятся на молодых, например, и приходят делать подтяжки, морщины убирать. А некоторые, вполне естественно, стесняются плохой кожи: прыщей, расширенных пор.
– И тех и других ты должна направлять ко мне. Это мои клиенты!
– Необязательно. Болезни кожи надо лечить.
– Нудная ты, Лизка! Боишься, что ли, что я твой хлеб отобью?
– Не отобьешь. По нашим временам нам обеим работы хватит.
– Да уж, – согласилась Садовникова. – Времена не боже мой. Ну, я побежала, заскочу после приема. Сгоняем в "Перекресток"?
– Сгоняем.
Лиза с вымученной улыбкой кивнула Садовниковой и вслед за ней вышла в коридор объявить о начале приема.
Первой вошла Ковачич. Она пришла поблагодарить Лизу. И как в добрые советские времена, принесла подарки: коробку конфет и набор вышитых льняных салфеток. Продвигает на рынке свой товар, подумала Лиза равнодушно – она знала, что павильоны, принадлежащие Ковачич, торгуют разнообразным бельем.
Из короткой благодарственной речи экс-пациентки Лиза поняла, что все у нее теперь хорошо: молодой муж ("Чуть постарше моего Богданчика", – озорно улыбнулась Ковачич), торговля – доходная, а кожа – гладкая и здоровая.
– Я за вас очень рада. Но все-таки постарайтесь выкроить время и заглянуть к диетологу...
– Ладно. Запишусь после отпуска, – неохотно согласилась Ковачич. – Вот только домой съезжу.
Следующую пациентку привело к врачу-косметологу появление стрий, именуемых в простонародье растяжками.
– Боролись с лишним весом? – догадалась Лиза и, как положено, стала рассказывать о причинах появления растяжек – недостатке эластина и коллагена в организме большинства женщин.
– Вы, наверно, использовали экспресс-диету?
– Да вот, – вздохнула девушка. – Хотела как лучше, а вышло как всегда.
– Должна вас разочаровать, медики уже сорок лет пытаются найти средство избавления от стрий. Но пока, – Лиза улыбнулась, – медицина бессильна.
– И что же делать?
– Есть возможность сделать растяжки менее заметными. Одна из самых популярных программ включает несколько этапов: распаривание, затем пилинг солями Мертвого моря, а в финале комбинированный массаж – ультразвук и вакуум – на специальном аппарате...
Лиза вдруг почувствовала, как тупая боль трансформируется в беспокойство, и начала из угла в угол ходить по кабинету, повторяя из последних сил крепко затверженные фразы про маски, гели, обертывания.
После ухода пациентки Лиза обессиленно опустилась на стул. Ничего, беспокойство – состояние для нее привычное. От него не избавишься так просто, но можно "затормозиться": передохнуть, расслабиться, посидеть пару минут с закрытыми глазами, а потом съесть яблоко...
Вспомнив о яблоке, Лиза полезла в шкаф за сумкой. Но в это время в дверь постучали и, не дождавшись ответа, в кабинет вошел новый пациент – мужчина, похожий на американского актера Брэда Питта.
– А вы... не могли бы подождать две минуты... – начала неуверенно Лиза. – А впрочем, не стоит, – поспешно перебила она себя (все равно две минуты не поправят дела!), – не беспокойтесь. Не надо. Проходите, садитесь... и я слушаю вас.
Лизу смутил собственный монолог, сбивчивый и сумбурный, и от этого она разволновалась еще больше. Но то, что Брэд Питт безмолвствовал, усевшись напротив, окончательно выбивало ее из колеи. Не сдержавшись, она с раздражением спросила:
– Что молчите? Рассказывайте, что вас беспокоит.
Но Брэд Питт продолжал молчать.
– Как специалист-дерматокосметолог, – Лиза предприняла новую попытку коммуникации, – могу заверить вас: ваша кожа в прекрасном состоянии. Лишь некоторые, очень незначительные возрастные изменения...
– Да! Вот я как раз и хотел! – неловко обрадовался он. – Я хотел бы, чтобы их... это... убрали.
– Простите? – Лиза с тоской подумала, что Светка оказалась права: у Брэда Питта проблемы с психикой. Красавчик страдает каким-то своеобразным психозом.
– Чтобы вы убрали возрастные изменения! – оживился Брэд Питт.
– Вы хотите сделать омолаживающую операцию? Подтяжку?
– Вот-вот, операцию...
– Ну зачем же спешить? Могу посоветовать и не столь радикальные средства. Маски, массаж. Все зависит от того, для чего вы... решили прибегнуть к услугам нашего центра. То есть, проще говоря, какие у вас цели.
– Я бы хотел... – Брэд Питт очаровательно улыбнулся и опять замолчал. Его желания по-прежнему оставались для Лизы тайной.
– После операции... Понимаете ли, это очень заметно. У вас на работе пойдут разговоры, и вам это может повредить... А маски, массаж – они, конечно, не имеют такого эффекта, какой дает операция, зато никто не будет ни о чем знать.
– Пожалуй... я предпочел бы маски.
– Вот и хорошо. Тогда, – Лиза улыбнулась тепло и с облегчением – слава богу, договорились, – я сейчас запишу ваши данные. Пожалуйста, ваша фамилия, имя, отчество...
– Руднев Олег Михайлович.
– Ваш возраст, Олег Михайлович?
– Мне тридцать пять лет.
"Совсем еще молодой человек, – со странной грустью подумала Лиза. – Я уже в первом классе училась, когда его катали в колясочке... И нормальный вроде бы... полноценный... Зачем ему нужны маски и массажи? Если к Светке сагитировать записаться, интересно, у нее он расколется?.."
– Давайте, Олег Михайлович, подвергнем вашу кожу небольшому тесту.
Руднев напрягся:
– Это больно?
– Ну что вы? Нет, совсем нет. Пойдемте со мной в процедурную.
– Подождите. Подождите, Елизавета Дмитриевна. Пожалуйста, присядьте и выслушайте меня.
– Вы аллергик? – догадалась Лиза.
– Нет. Да не важно... Я пришел к вам не ради процедур.
– Но вы же только что отказались от операции. Либо операция – либо процедуры. Больше я ничего предложить вам не могу.
– Я пришел, чтобы увидеть вас. Чтобы поближе познакомиться с вами.
Лиза вздрогнула.
А беспокойство-то имело на этот раз вполне реальные основания! Этот человек пришел, чтобы сообщить ей нечто ужасное... Кто он такой, господи? Ленин знакомый? Дочь на прошлой неделе вернулась домой в невменяемом состоянии. А вдруг это не просто так? Вдруг Лена пристрастилась к наркотикам? На ранней стадии это почти незаметно, но...
– Впервые я случайно увидел вас в баре вашего фитнес-центра две недели назад. Вы искали кого-то: вошли, оглядели зал, не нашли. А я... я не выдержал и пошел за вами.
– Говорите прямо, что произошло.
Теперь Лиза решила, что Руднев – просто-напросто добрый человек, сочувствующий ее несчастью. Ему неприятна его миссия, он хочет оттянуть, смягчить тяжелый для нее момент.
– Я пошел за вами и потерял вас из виду. Но по униформе догадался, что вы сотрудник центра. Все это время я только и делал, что искал вас, и нашел только в прошлую пятницу. В выходные у вас нет приема, а на понедельник все ваше время уже расписано. И... я так долго ждал этой встречи, этой минуты.
– Говорите же, наконец, – довольно сурово начала Лиза, подняла голову и осеклась.
С правильного загорелого лица на нее смотрели чуть прищуренные голубые глаза, смотрели в упор, с откровенным обожанием.
– Я пришел, чтобы познакомиться с вами...
Лиза вздохнула и еще раз внимательно посмотрела на Брэда Питта-Руднева. Он был очень, картинно хорош собой, здоров, молод и полон сил. То давящее и саднящее, что с некоторых пор обитало внутри у Лизы, было абсолютно несовместимо с его американской жизнерадостностью. Им нечего делать вместе. Теперь он сам это чувствует и, наверное, раскаивается в своей поспешности.
– Считайте, что вы мне ничего не говорили. Я вас понимаю, так бывает: мы часто судим о человеке по первому впечатлению. Но первое впечатление обманчиво.
– Нет! Чем больше мы сейчас общаемся с вами, тем сильнее я убеждаюсь, что...
– Поймите, это затмение! Как и любое затмение, оно пройдет.
– Давайте встретимся на нейтральной территории. Один раз. Один-единственный раз!
– Я замужем.
– Ну и что? – искренне удивился Руднев. – Какое это имеет значение?
Действительно, какое? – с любопытством подумала Лиза.