* * *
Ночью Северинцеву приснился удивительно красочный и яркий сон. К нему явился темноволосый ангел с зелёными глазами и почему-то в шелковом цветастом халате. Ангел скользил по его лицу тоненькими чувственными пальчиками, обводя контуры скул и носа, спустился к губам, а затем склонился над ним, чтобы поцеловать. Поцелуй был настолько реальным, что он проснулся от собственного сладкого стона.
- Чччёрт! - Профессор заглянул под одеяло и попытался вспомнить, когда у него в последний раз был секс. Выходило, что зимой. - Да что за нафиг! Долбаная работа! Никакой личной жизни! - Он перевёл взгляд на будильник - полшестого утра. Вскочив с постели, он ринулся в душ. Весьма внушительная проблема требовала немедленного вмешательства. О том, что проблема была вызвана одной зеленоглазой особой, он счёл за лучшее не думать. Ну, или подумать об этом чуть позже.
В центр профессор явился за полчаса до начала работы, привычно отгородившись от окружающих маской язвительной сволочи, и ничто в его облике не напоминало о том, что снежный царь и бог местных операционных тоже может быть обычным человеком.
В центре его ждал весьма неприятный сюрприз. У входа стояли две полицейские машины, а в светлом холле толпилась целая куча людей при погонах и в штатском. Выяснилось, что полчаса назад в больничном парке был обнаружен труп. Убитой оказалась операционная медсестра Полина, ассистировавшая ему вчера допоздна в детском блоке.
К нему подошёл неопрятно одетый мужик и, представившись оперуполномоченным отдела убийств капитаном Хохловым, предложил ему ответить на несколько вопросов.
Опер, больше похожий на братка из девяностых, чем на служителя правопорядка, прошёл следом за ним в кабинет, огляделся и, пробормотав себе под нос что-то типа: "ну ни хера себе, живут же люди", плюхнулся в мягкое кожаное кресло.
Несмотря на сомнительную внешность и совковые замашки, капитан оказался весьма неглупым и дотошным человеком, вопросы задавал с подковырками, но ответами Северинцева остался доволен.
- Мы вам позвоним, если будут ещё вопросы, - вытянув из профессора всю информацию о вчерашнем вечере, опер поднялся из кресла, не сказав ни слова о самом происшествии. Когда Северинцев спросил его, что же всё-таки случилось, капитан зыркнул на него исподлобья:
- Ведётся следствие, - и откланялся.
Пришлось идти на пост, который гудел как потревоженный улей. Поначалу, завидев шефа, девчата притихли, но заметив проблеск любопытства в глазах сурового начальства, снова загомонили. По словам первой сплетницы отделения буфетчицы Валечки, которая знала всё, всегда и про всех, несчастную Полину нашли задушенной неподалёку от центрального входа в пышных кустах сирени. Она лежала со сложенными на груди руками, причём в одежде убитой был полный порядок и видимых следов насилия не наблюдалось. За ухо был заложен цветок розы, сорванный, по слухам, с куста, растущего в огромном вазоне в холле кардиоцентра.
Внезапно ожил висевший на стене сестринского поста громкоговоритель:
- Профессор Северинцев, вас ожидают в первой реанимации.
Он сорвался с места и понёсся к лифту.
- Что случилось? - через пять минут он уже стоял у постели очень пожилого мужчины.
- Послеинфарктное осложнение, - ответил кардиолог, - внутренний разрыв сердца. Депутат думы из соседней области. Вчера с самолёта сняли. Прямо на борту плохо стало.
- А чего в Москву не повезли?
- Он бы не доехал. Заднебоковой инфаркт. Пролапс. Сначала думали, что сами справимся. Ещё час назад всё было нормально. И вдруг резко - потеря сознания, цианоз…
- Тогда какого дьявола мы тут стоим и разглагольствуем? В операционную его. Срочно!
Пока пациенту давали наркоз и готовили к операции, он прошёл в детское отделение интенсивной терапии.
- Ну, как мы тут? - спросил он, подходя к кювезу, где боролся за жизнь его вчерашний маленький пациент.
- Да всё нормально. Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить бы, - сказал неонатолог и для верности перекрестился.
- Показатели?
- В норме.
- Кровь взяли?
- Да.
- Надо бы переливание провести. На всякий случай.
- Уже готовят.
- Хорошо.
Он развернулся и собрался было уже уходить, как вдруг его взгляд упал на соседнюю кроватку. Там лежал малыш. Он не спал. На синеватом бескровном личике жили одни глаза - широко раскрытые, страдающие и уже какие-то неземные, как глаза пришельца с другой планеты. Из маленького ротика тянулась трубка интубатора, крошечные запястья обёрнуты манжетами с электродами. Цыплячья грудка тяжело вздымалась - крохе было трудно дышать.
- Это Димочка, - неонатолог подошёл и встал рядом, - наш отказничок. Мать как узнала, сколько его выхаживать после операции, тут же отказ написала. Это если выживет, конечно. Пентада. Лисовицкий даже браться боится. Не знаю, сколько протянет.
- Отказник говоришь? Пентада? Ну-ка, историю дай.
Неонатолог принёс историю болезни мальчика. Северинцев пролистал её, посмотрел данные обследований и анализов и вернул обратно.
- На завтра в план его. Готовьте к операции, - он повернулся и склонился над ребёнком, - ну, что, Димка, дадим бой твоей пентаде? Ничего, малыш, мы ещё поборемся.
Он вышел из палаты и быстро пошёл в сторону лифта.
В операционной уже вовсю кипела работа. Два торакальника из его бригады, Василич и Коля Мезенцев, вскрывали грудную клетку, тихонько переговариваясь между собой:
- Рассекай шире, - донесся до Северинцева голос Василича, - а то Север опять разорётся.
- Угу. Скажет, что экспозиция недостаточная! - фыркнул Коля.
- Вообще-то я уже здесь и всё слышу, - крикнул он из предоперационной, сосредоточенно намыливая руки.
- Да мы и не сомневались, - хихикнул Василич, - ну давай, мой мальчик, пересекай рёберные хрящи. Таак. Нарочка?.. Умничка, моя!
"Вот придурки, - мельком подумал Северинцев, - вчера ещё с Полькой хихикали, а сегодня девчонка в морге. Ржут как кони…"
- Что мы имеем? - спросил его ассистент Антон, моясь у соседней раковины.
- Мы имеем свежий инфаркт задней стенки левого желудочка с отрывом задней папиллярной мышцы. Дрянь редкостная.
- Да уж…
Оба хирурга притихли, видимо, путь к сердцу депутата оказался труден и тернист:
- Ну вот, началось, - с неудовольствием сказал Мезенцев. - Сюрпризы в плевральной полости.
Василич наклонился над разрезом:
- Легкое припаяно к грудной стенке. Тут черт знает сколько времени спайки разделять.
- По-моему, зря мы тут корячимся.
- Коль, ты что самоубийца? - прошипел Василич, - Услышит ведь.
- Уже услышал, - Северинцев хищно улыбнулся.
- Да молчу я.
- Вот и молчи. Нехрен тут под руку каркать.
- Нас сегодня двенадцать, как апостолов, - раздался мелодичный баритон Логинова.
- Вить, не смешно, честно. Займись лучше делом.
Анестезиолог тонко улыбнулся и скрылся за стерильным барьером. Похоже, сегодня он был в отличном настроении. Не то что вчера, кидался на всех как собака.
- Даже не верится, что он еще здесь, - донёсся из-за экрана его голос. - Не кардиограмма, а пляска Святого Витта.
- Заткнись уже, а!
- Всё готово? - поинтересовался Северинцев.
- Да.
- Свет!
Фонари бестеневой лампы едва заметно повернулись в круглых гнездах.
- И это, по-вашему, хорошая экспозиция? - он наклонился и заглянул между пластинами ранорасширителя.
- Так и знал, - устало вздохнул Василич.
- Прежде, чем мы начнем, - сказал Северинцев, - я попрошу тех, кто считает, что этот пациент обречен, покинуть операционную прямо сейчас. Я жду.
Никто не пошевелился.
- Тогда поехали.
Наступила тишина. Северинцев пробирался к сердцу.
- Так, так, так, - через несколько минут донёсся из-под маски хриплый голос Северинцева. - Большое, однако, сердце у слуги народа. Левое предсердие как мешок. Угу. Угу. А желудочек-то! Прямо как у слона. И всё жиром заплыло. Фу.
- Север, что ты там потерял? - спросил Антон, наблюдая за его пальцем, запущенным в глубину сердца.
- Обручальное кольцо, - огрызнулся тот.
- Ну что там?
- Дрянь. Створки заизвесткованы. И струя бьёт прямо в палец.
- Рассчитывал своей излюбленной аннулопластикой обойтись?
- Какая к херам аннулопластика! Но если что-то можно сохранить… - он помолчал, продолжая ощупывать изнутри депутатское сердце. - Нет, нечего тут сохранять. Протезирование полное.
- Костик, подключаемся, - Антон махнул перфузиологу. - Начинаем охлаждение.
Все разогнули затекшие спины, пока Костя возился с искусственным кровообращением.
- Что вшивать будем? - поинтересовался Антон, - шведа или наш?
- Шведа, конечно, надо же их куда-то девать. Дорогущие, суки!
- А вдруг ему нечем платить?
- Издеваешься? Слуге народа, да нечем заплатить! Не смеши меня, Тоша. Это простой смертный, пока квоту дождётся, семь раз коньки отбросить успеет. А этот… Ничего, тряханёт мошной ради собственной жизни.
- Так-то да.
- Вот именно. Не обеднеет. А выкарабкается, ещё себе наворует.
- Двадцать три градуса. Фибрилляция, - объявил перфузиолог.
- Всё, харе трындеть, - они снова склонились над измученным сердцем.
- Рассекаем предсердие.
- Надо же, отсос приличный.
- Какой хозяин, такой и отсос.
- Север, ну ты сегодня в ударе… что там?
- Глохни. Вот оно, святое святых. Скиния Завета, блин.
- Ну и пакость ваша скиния. Одна известь.
- Не кощунствуй, Тоха. Кто там в скинию входит, первосвященник? Входит и видит: створки укорочены, жёсткие, скопления извести с полсантиметра в диаметре, щель не смыкается. Иссекаем, - сказал "первосвященник".
- Если тут кто и кощунствует… - Антон взял предусмотрительно протянутые Нарой зажимы. - Подожди, я створки захвачу. Отсекай, первосвященник.
Северинцев склонился ещё ниже, и через минуту в таз метко шлепнулись створки митрального клапана.
- Ну, а если продолжать пользоваться религиозной терминологией, как тогда протез назвать? - спросил Антон, передавая ему маленький круглый диск искусственного клапана.
- Ковчег Завета.
- И что бы ты ему завещал?
- Не воровать у народа. Всё, теперь помолчите.
В операционной наступила тишина, прерываемая негромким бряцаньем инструментов. Всё делалось синхронно, как в танце.
Идиллия изредка нарушалась бурчаньем Северинцева: вшивать клапан неудобно, повернуться инструментом негде, иглы тупые, и ловящий концы нитей Тоха - криворукий раздолбай. Члены бригады давно привыкли к этому и мужественно молчали.
- Ковчег на месте, - сказал, наконец, "первосвященник". - Тридцать швов, чтоб не уплыл. Какой гемолиз?
- На тридцатой минуте был двадцать.
- Угу.
- Что с папиллярными мышцами? По методу Карпентира?
- По моему методу.
- Ну-ну.
- Не юродствуй, - Северинцев повернулся к Наре. - Готовьте прокладки под шов.
- Ты этот метод уже… э-э… опробовал?
- Вот сейчас и опробуем. Суть проста: сближаем папиллярные мышцы П-образными швами по направлению к плоскости фиброзного кольца, формируем четыре неохорды из полимера, подтягиваем к кольцу, проводим через него нити и фиксируем. Всё. Работаем.
Прошло ещё сорок минут. Спина Северинцева затекла, ноги налились свинцом, но всё шло как надо.
- Аллес. Запускайте нагревание. Зашиваем… Стоп! Крупная фибрилляция.
- Сколько градусов?
- Тридцать четыре.
- Готовьте дефи… погодите-погодите…
- Всё нормально, пошло! - крикнул Логинов, смотрящий на монитор. - Хороший ритм!
- Видим, видим. Ну что, поехали дальше? Тош, удаляй дренаж, я затяну кисетный шов.
Антон аккуратно взялся за дренажную трубку и…
- Б…ь, - струя крови выстрелила вверх на полметра.
Тихо охнула Нара.
- Отсос! - Северинцев мгновенно заткнул дырку пальцем, - живо! Швы! На большой игле! Антон, давай, пока я держу!
- Прорезаются! Чёрт, не ткани, а кисель! Пень трухлявый. Нитки вообще не держатся!
- Заплатку "Биостар"! Быстро!
К всеобщему ужасу, заплатка не помогла: кровь хлынула из-под ее краев. Отсос не справлялся, кровь, стекающая через края раны, обагрила халаты хирургов и уже капала на пол.
- Большую заплату!
Новая заплата была почти с ладонь.
- Охлаждай, это всё дохлый номер.
- Да заткнись ты, ради Бога!.. Есть! Почти не кровит.
Все стояли молчаливые и отупевшие, словно не веря больше в благополучный исход.
- Вить, что там?
- Низкие зубцы. Миокард слабый.
- Потому и нитки прорезались. Ну, ничего. Осталось немного, - он снял зажим и опять сунул палец в сердечные недра. - Обратного тока нет.
- Подкачайте немного крови в артерию.
- Давление?
- Восемьдесят пять.
- Отключаем машину, шьем перикард и закрываем.
- Сань, ты можешь идти. Я сам зашью, - подал голос Антон.
- Я никуда не спешу.
- Эмболию караулишь?
- Иди ты…
Минут тридцать прошло в тишине.
- Открыл глаза! - вдруг выкрикнул из-за барьера Виктор.
Северинцев ринулся за ширму, словно не веря словам анестезиолога. Через минуту он вернулся к столу пружинистой кошачьей походкой.
- Эмболия, говоришь? - злорадно сказал он Антону. - А вот хренушки вам! У нас всё хорошо.
С этими словами он стянул с лица забрызганную маску, снял оптику и подмигнул оторопевшей Наре.
- Мы победили, девочка. Мы победили!
Глава 3
Переодевшись, Нара вышла из оперблока и направилась в сторону буфета. После такой нервотрёпки ей срочно требовался шоколад. По пути ещё нужно было завернуть в отдел кадров, справиться насчёт работы для Маши.
- Мест нет, - толстая кадровичка поджала накрашенные ярко-красной помадой губы.
Нара хотела было сказать, что в детскую реанимацию требуется санитарка, она точно знает. Но толстуха так зыркнула на неё, что пришлось отступить.
В буфете она купила большой сникерс и стаканчик кофе в автомате. Сидя за столом, Нара размышляла над северинцевским подмигиванием и его "девочкой". Интересно, почему он так назвал её? Да что там, назвал! Вообще впервые в жизни обратил на неё внимание на операции! К чему бы это?..
- Отравиться не боитесь? - раздался позади неё знакомый голос, - это не кофе, а раствор цианида.
Она вздрогнула и обернулась, во все глаза глядя на Северинцева, который отодвигал соседний стул:
- Вы позволите?
Нара кивнула и закашлялась - кусочек шоколадки попал не в то горло. Видимо, от крайней степени удивления.
Он аккуратно похлопал её по спине:
- Не спешите, барышня. Никто у Вас шоколад не отнимет. А то задохнётесь ещё, не хотелось бы терять столь ценного работника.
"Не иначе в лесу что-то крупное сдохло, - прокашлявшись подумала Нара, - он со мной разговаривает! Охренеть!"
А Северинцев продолжал как ни в чём не бывало:
- Как спасительница котят поживает? Нога не болит?
- Хорошо. Спасибо, - просипела она. Горло всё ещё саднило.
- Вы меня боитесь?
- Нет.
- И правильно. Я добрый. Иногда.
- Вы не сердитесь на Машу. Она не хотела. Честно!
Профессор вертел в руках бутылку неоткрытой минералки.
- Не сержусь. Вы её родственница?
- Подруга. У неё никого нет, кроме бабушки. Да и та вечно её обижает.
- Я знаю.
- Знаете?
- Я был дружен с её отцом в студенческие годы.
Нара честно попыталась представить Северинцева студентом, но фантазии не хватило. И тут ей на ум пришла совершенно дикая мысль, но она всё же её озвучила:
- Александр Николаевич, а вы не могли бы похлопотать за Машу? - поражаясь собственной храбрости, спросила она.
- В смысле?
- Понимаете, она хочет устроиться к нам на работу. Санитарочкой. А кадровичка сказала, что мест нет, хотя я точно знаю, что в детское требуются.
- Разве она не студентка?
- Нет, баллов не добрала. Но на следующий год обязательно будет пробовать снова.
- С бабушкой она не ладит, значит.
- Угу. Она теперь у меня жить будет. Бабка ей разрешила. Сказала, чтобы катилась на все четыре стороны. Вы ей поможете? - Нара умоляюще посмотрела на него.
- Хорошо, - он встал, так и не откупорив бутылку с водой, - я поговорю с заведующим реанимации. Завтра вы стоите со мной на пентаде Фалло. Я уже вписал вас в план. Всего хорошего.
- До свидания, - пробормотала Нара ему в спину.