Ну что за люди! В собственных глазах я оставалась нежным, чутким созданием, все отдавшим за любовь и получившим взамен лишь поцелуй Иуды. Сегодня меня трижды предали. А если учесть изначальное предательство Ричарда, получается, что я женщина, преданная четырежды. Я - олицетворение боли. Меня нужно жалеть, успокаивать. Да, пусть долго, пусть очень долго, раз мне это требуется!
Я присела к туалетному столику и вгляделась в свое отражение: вокруг печальных глаз залегли тени; волосы беспорядочно падают на лицо, словно я хочу отгородиться ими от мира и спрятать свою боль от людей. Если бы у меня было легкое косоглазие, я стала бы почти точной копией Дианы. Храброй принцессы Дианы. Я, как и она, страдала от любви и предательства. Меня тоже никто не понимал. И так же, как Диану, меня оклеветали, обо мне злословили…
Я сейчас была очень похожа на Диану в тот день, когда она давала интервью для "Панорамы". Оголенные нервы. Чуткая душа. Разбитое сердце.
Возможно, это немного раздражало… да…
Я резко выпрямилась. Я даже огляделась по сторонам, не видит ли кто, как меня "пробило". Меня пронзила простая мысль: а я ведь и вправду - точная копия Дианы во время интервью для "Панорамы". Но вот так ли это хорошо? И до меня вдруг дошло, что это совсем, ох, совсем не хорошо.
Бедной Диане казалось, что, если она разделит всю свою боль с народом, люди полюбят ее еще больше. Она и не догадывалась, что в тот момент большинство уже твердо решило, что ей давно пора прекратить лить слезы и научиться "держать удар". Люди хотели видеть ее сильной.
Я снова посмотрела на себя. Нет, это не лицо сильной женщины. Круги вокруг глаз. Складки, обозначившиеся оттого, что уголки губ все время опущены. Две морщинки между бровей - следствие постоянно хмурого выражения лица, боли и слез. Нет это не лицо прекрасной покинутой леди из Шалотта, чьи страдания только подчеркивали ее красоту. Скорее, это лицо леди Макбет. Безумной, одержимой, душевнобольной. Такая может замучить вас до глухоты однообразными бесконечными рассказами о своих печалях и страданиях. Вот почему Брэнди не выдержала: она была сыта этим по горло. И вот почему, вероятнее всего, меня не приняли в Голливуде и не набросились на меня с предложениями.
Я вдруг совершенно ясно поняла бедную принцессу Диану. Она была прекрасным, удивительным человеком. Люди любили ее. Но если вы сломали ногу, то рано или поздно врач попробует заставить вас встать на нее и начать ходить снова. Именно это пыталась сделать Брэнди с моим разбитым сердцем.
Телефон Эрика Нордоффа вдруг показался мне телефоном Армии спасения.
Итак, все ясно. Сейчас пойду извинюсь перед Брэнди. А потом позвоню Эрику.
Глава 13
Брэнди не терпелось познакомиться с Нордоффом. Пока я набирала номер, она стояла рядом со мной и жарко дышала в ухо. Но непосредственно с Нордоффом меня не соединили. Вместо этого я услышала голос приятного молодого человека, он назвался Жаном и пообещал в точности передать мое сообщение.
- Он не перезвонит, - убежденно сказала я, вешая трубку. - Он и думать забыл, что оставил мне визитку.
Однако полчаса спустя Жан перезвонил, чтобы сообщить, что мистер Нордофф хотел бы встретиться со мной в самое ближайшее время. Возможно ли пригласить меня на завтрак завтра в шесть тридцать?
- В шесть тридцать? - не поверила я своим ушам. - Утра?
- Да, разумеется, завтрак бывает утром.
Что делать? С тех пор как я начала работать в "Ледибойз", я перестала завтракать по утрам. В шесть тридцать я обычно еще спала глубоким сном. Завтракала я тогда, когда нормальные люди садились обедать. Но Брэнди бурно жестикулировала, давая понять, что надо срочно соглашаться. И я согласилась.
- Завтрак - это круто, - сказала Брэнди, когда я повесила трубку. - Не так круто, конечно, как ужин, но всяко интереснее дневного чая.
- Ну-ну, - вздохнула я. - Но, боже мой, какая же это рань!
- Не нуди, - сказала Брэнди. - Это удачный знак - то, что он решил встретиться с тобой так быстро и пригласил поесть вместе. Значит, настроен серьезно. Только не вздумай и вправду там есть! Еще не хватало сидеть с набитым ртом, когда режиссер будет тебя рассматривать. Вот Джо, например, не рассказывал тебе, как поперхнулся и выплюнул полный рот чипсов прямо на брюки Спилбергу в баре "Скай"?
Я отрицательно покачала головой.
- Ну раз не рассказывал, лучше и не напоминай ему. Думаю, Джо все еще больно вспоминать об этом. Итак, что бы там ни случилось завтра, главное - ничего не ешь. Если он предложит тебе выпить - откажись категорически, а то еще подумает, что ты алкоголичка. Даже если он сам будет пить, все равно откажись. То же относится и к сигаретам. Не кури, даже если тебе захочется покурить больше всего на свете. Потому что так они всех проверяют. Но если он спросит, почему ты ничего не ешь, объясни, что ты просто плотно позавтракала. А то еще решит, чего доброго, что у тебя анорексия, а это еще хуже, чем прыснуть недожеванной едой ему на пиджак.
- Ладно, я запомню.
Сколько мне еще предстоит узнать о Голливуде!
- И никакого кофе, - добавила Брэнди в заключение. - От него изо рта воняет.
- Тогда конечно. Никакого кофе. Спасибо, что предупредила.
- И последнее. Если он спросит, зачем ты приехала в Голливуд, не говори, что приехала забыть бывшего дружка. Потому что, хоть это и мило, когда ты откровенничаешь с друзьями, он-то сразу решит, что ты просто…
Брэнди даже не стала произносить это слово вслух, просто начертила в воздухе большущую букву "Д".
- Победа, победа, победа впереди, - напевала она ободряюще, отправляясь в ванную. Воскресные вечера были тем особым временем, которое Брэнди посвящала косметическим процедурам. Если мы с Джо не успевали воспользоваться ванной до восьми, попасть туда было нереально до самого понедельника.
Я легла в постель, прихватив с собой томик мисс Остин. Я когда-то читала "Нортенгерское аббатство" перед экзаменом, но сейчас, хоть убейте, не могла вспомнить, о чем там шла речь. Может, я и не всю книгу читала. Видимо, просто листала, чтобы найти правильные ответы на вопросы экзаменационных билетов. Но теперь я старательно вчитывалась в текст, ведь от этого зависело мое будущее, а не отметка на экзамене. Завтра я встречаюсь с Эриком Нордоффом, и я могу вытащить Билет в Большой Мир.
В любом случае я бы не заснула. Если бы я не ушла с головой в Остин, я погрузилась бы в другие, безрадостные, мысли. Мысли о Ричарде Адамсе. Меня ранили слова Брэнди, я пообещала себе, что не буду думать о нем, и все же…
Дойдя до восьмой главы, я, видимо, задремала. Я вдруг увидела себя на церемонии награждения Листера Бэдлендса. Я шла сквозь толпу элегантно одетых мужчин и женщин, не узнавая ни одного лица, но они смотрели на меня во все глаза. Когда я приблизилась к сцене, толпа расступилась, пропуская меня вперед.
Я опустила голову, оглядывая себя. Как раз в это время человек, которому снится сон, обычно обнаруживает, что он совершенно голый. Но нет, на мне было черное платье, вполне соответствующее случаю.
Нет, голой была не я.
"Представляем вам Ричарда Адамса!"
Гром аплодисментов. Я проталкиваюсь сквозь последний ряд зрителей у сцены, чтобы посмотреть, что вызвало такой бурный восторг. И вижу его. Ричарда. Обнаженного. Он стоит на сцене с Дженнифер. На ней тоже нет одежды, только на безымянном пальце блестит кольцо с бриллиантом. Ричард притягивает ее к себе, и они целуются.
- Так вот что называется "живой картиной"? - говорит какая-то женщина слева от меня.
И я бегу, бегу по галерее, захлебываясь слезами, и просыпаюсь в своей постели в Венис-Бич, в жару, в слезах, с пустотой в душе. Книга упала на пол - я выронила ее во сне.
Я механически подняла книгу, попробовала читать дальше, но сердце стучало, как молоточек. Только прочтя пять страниц, я осознала, что ничего не понимаю, потому что пропустила целую главу.
Да ладно, сказала я себе, это всего лишь сон. Глупый сон, рожденный разговором с Мэри, словами Брэнди и волнением перед встречей с Нордоффом. Но у меня было такое чувство, словно я и вправду увидела, как Ричард и Дженнифер занимаются любовью.
Я думала, что всю ночь теперь пролежу без сна, терзаясь видением, которое сама себе придумала, но все-таки, вероятно, заснула. Потому что вскочила в полшестого в полной уверенности, что я уже приехала на автобусе из Венис-Бич в Максвелл-Хилл, а не в Малибу, где, собственно, и жил Эрик Нордофф.
Что же мне надеть на свои первые в Голливуде пробы? К счастью, Брэнди и здесь помогла советом. У нее была на этот счет своя теория, которой она однажды уже поделилась со мной, когда я шла устраиваться в "Ледибойз". Теория эта заключалась в том, что надо выглядеть так, как будто тебя уже взяли на роль. "Как будто".
- Ты должна прийти в таком виде, словно это уже первый день твоей работы или съемок, - говорила она. - Ты должна полностью поверить сама, что работа у тебя в кармане.
Наряд был очень важной составляющей теории "как будто". Чтобы получить работу в "Ледибойз", я пришла в костюме Мадонны, когда она записывала альбом "Словно девственница". Что, надо заметить, было очень далеко от образа девственницы.
- Чтобы получить главную роль в "Нортенгерском аббатстве", - сказала Брэнди, - надо выглядеть как персонаж того, другого, фильма. "Эмма", кажется, да?
- Ты имеешь в виду фильм с Гвинет Пэлтроу? - рискнул спросить Джо.
Но как же я смогу быть похожей на Гвинет Палтроу с ее неменяющимся выражением лица, что бы она там ни играла, и одновременно показать, что я способна на большее?
- Надень вот это, - скомандовала Брэнди.
Вот так и случилось, что в половине седьмого утра, в Малибу, у дома Эрика Нордоффа, я стояла в полупрозрачной сорочке времен королевы Виктории, локоны обрамляли мое лицо (одна палочка бигуди, которую я не заметила, осталась на затылке, и я так и проходила с ней до обеда), а на ногах - плетеные греческие сандалии.
- О! - только и вымолвил Эрик Нордофф, открыв дверь и взглянув на меня. - Простите, я не хотел вытащить вас прямо из постели.
- Я очень люблю романы Остин, - проникновенно сказала я, заглядывая ему в глаза.
- А… Я-то, хм… решил, что это ночная рубашка. Очень… да… мило.
Да уж, голову на отсечение даю, милее не придумаешь.
- Подружка, с которой мы вместе снимаем дом, очень увлекается модой, - поспешила пояснить я. - Этот стиль будет хитом следующего сезона.
- Ну, я не очень-то разбираюсь в моде, - примирительно сказал Эрик Нордофф, - так что мне придется поверить вам на слово.
- Этот стиль будет называться "ночнушки днем". Или "дневные пижамы". Поверьте, за этим стилем - будущее.
Эрик кивнул.
- Пожалуйста, входите. - Он сделал приглашающий жест рукой, и я вошла в холл. Ну что ж, по крайней мере меня не выгнали.
Снаружи владения Эрика Нордоффа не могли привлечь любопытного взгляда. Высокая стена, поросшая засохшим плющом, отгораживала дом от настойчивых взглядов туристов, которые толпами приезжали в Малибу в надежде углядеть, как Том Хэнкс выходит на крыльцо или Мишель Пфайфер вытряхивает мусор. Но на самом-то деле с дороги вообще ничего не увидишь. Оставаться незаметным - вот основная цель, которую преследуют все те, кто здесь живут. Снаружи можно в лучшем случае увидеть двустворчатые двери гаража в массивной стене дома и по ним определить, что здесь живет небедный человек. Не более того.
Но стоило попасть внутрь, и сразу становилось ясно, чем этот "дом на побережье" отличается от того, в котором жила, например, я. Ни один нормальный таракан не дерзнул бы выползти на мраморные плиты этого холла (плиты, специально доставленные сюда из Италии, как я узнала впоследствии).
Меня сразу потрясло освещение. В центре виллы, выстроенной в средиземноморском стиле, был широкий внутренний двор с садом, открытый горячим лучам калифорнийского солнца. Цветы полыхали всеми оттенками, какие только можно себе представить во вселенской палитре. Аромат роз и жасмина дурманил голову, и это был сладкий дурман, вовсе не похожий на смесь кошачьей мочи и освежителя воздуха, к которому я уже притерпелась в Венис-Бич. В центре сада даже был фонтан, и его струи нежно подпевали воробушкам, прыгавшим у воды.
Все было так красиво. Красивый сад. Красивые цветы. Красивые птички.
Вдруг их милое щебетание разорвал неуместный здесь громкий и неприятный крик.
- Это Пикассо, - сказал Эрик. - Мой павлин.
Мы подошли к металлической клетке. Пикассо сидел на жердочке в дальнем углу и неприязненно поглядывал на меня глазами-бусинками.
- Не любит женщин, - пояснил Эрик.
"А я терпеть не могу павлинов", - ответила я мысленно, глядя на Пикассо с ответной неприязнью.
Но подумать только - фонтан, павлин! И столько цветов, что на их фоне померк бы даже голландский цветочный рынок. А ведь это еще только внутренний двор. Сперва я старалась сохранять невозмутимое выражение лица, давая понять, что бывала и не в таких местах на прослушивании, но дом Эрика Нордоффа оказался так прекрасен, что вскоре я обо всем позабыла и только ахала и охала от восторга, как ребенок.
- Я подумал, что нам лучше позавтракать в саду, - сказал Эрик.
- Здесь? - Я огляделась. Пикассо сидел на единственной жердочке, больше сесть было негде.
- Нет, в нормальном саду. Это же так, палисадник.
Что, еще один сад? Я последовала за Эриком по мраморному коридору, мы вышли и оказались позади дома. Мы стояли на огромной, идеально постриженной лужайке, такой ярко-зеленой, что сразу становилось ясно: чтобы достичь такого цвета травы в Калифорнии, сюда потребовалось перекачать половину реки Колорадо. Дальше шел широкий пляж. А потом - вода. Тихий океан. Простирающийся небесной голубизной до самого горизонта. И все это у подножия сада.
- Смотрите, дельфины! - закричала я, не в силах удержаться. Переливающиеся черные спины мелькали в волнах то тут, то там.
- А, да… - рассеянно бросил Эрик. - Все время плещутся в это время года. А на Пасху и в октябре приплывают киты. - Он даже не посмотрел на пируэты, которые вытворяли дельфины. - Хотите кофе?
Белоснежный стол был уже сервирован на двоих. Я села лицом к океану, Эрик разлил кофе по чашкам.
- Нет-нет, спасибо, - вспомнила я предостережение Брэнди.
- Вот и правильно, - сказал Эрик. - Мне бы и самому от кофе отказаться, я от него дерганым становлюсь, нервным. А впрочем, мнё нравятся люди, которые не спят на ходу.
- Ну что ж, тогда я, пожалуй, выпью чашечку, - решила я.
Может быть, Брэнди и права насчет запаха, но я была готова вести себя как угодно неправильно, лишь бы это пришлось Эрику по душе.
- Кексик? - предложил он.
А как же риск поперхнуться и заплевать крошками весь стол? Помнится, предупреждая меня о разных неприятностях, Брэнди особенно предостерегала от этого.
- Нет-нет, спасибо, - ответила я. Чувство долга взяло верх над голодом. - Я уже позавтракала по дороге.
- Правда? - Судя по тону, которым был задан вопрос, мои слова прозвучали не слишком убедительно.
В ответ я смогла лишь кивнуть. Само собой, со вчерашнего дня у меня маковой росинки во рту не было. Самым неприятным в этой ситуации было то, что кексики выглядели на редкость аппетитно. Эрик взял один из них, положил себе на тарелку и разрезал пополам. Кекс был еще теплым внутри, и в воздухе поплыл аромат свежего масла, тающего на тесте с черникой. Мой желудок прореагировал на это вполне естественно, но абсолютно некстати: он не просто заурчал, а выдал такую руладу, что слышно было, наверное, даже в доме.
- Что-что? - переспросил Эрик. - Вы хотели сказать, что, если чуть напряжетесь, то сумеете протолкнуть в себя еще что-нибудь, например пару кексиков?
- Ну, если вам это доставит удовольствие…
С этими словами я схватила кекс с блюда и, откусив большой кусок, крепко сжала челюсти. Мысленно я приказала себе не раскрывать рта до тех пор, пока не прожую все до последней крошки.
- Ну вот… - произнесли мы с Эриком. Одновременно.
- Да-да, я вас слушаю, - оборвав себя на полуфразе, Эрик галантно предложил даме развить посетившую ее мысль.
- Нет-нет, это я вас слушаю. Я, в общем-то, собиралась всего лишь выдать какой-нибудь дежурный комплимент по поводу вашего сада.
Я едва успела прикрыть рот ладонью, не позволив полупережеванной чернике отправиться прямым ходом на белоснежную скатерть. Осознав, какого промаха мне с трудом удалось избежать, я покраснела как помидор. Эрик сделал вид, что ничего не заметил.
- Мне почему-то кажется, что вам было бы интересно узнать, зачем я вас пригласил и что от вас хочу, - тактично заметил он, направляя разговор в нужное русло.
В ответ я промычала что-то невразумительное, чтобы, не дай бог, не открыть рот с недожеванным кексом.
- Там, в клубе, я поспрашивал кое-кого из девушек о вас. Мне сказали, что вы - актриса и приехали сюда, в Голливуд, в надежде найти работу. Судя по тому, где мы с вами встретились, пока вы не слишком преуспели.
- Я приехала сюда всего пару месяцев назад, - выдвинула я единственный аргумент, который смогла придумать в свое оправдание.
- Да это, в общем-то, и неважно, - примирительно сказал Эрик, не желая вступать со мной в спор. - Если честно, мне просто очень понравилась ваша манера говорить и ваш акцент.
- Спасибо.
Мама порадовалась бы, узнай она, что деньги, вложенные в занятия по сценической речи, на которых из меня выбивали провинциальное бирмингемское произношение, были потрачены не совсем напрасно.
- Я и по-другому могу… Ну в смысле с разными акцентами. Хотите, я…
- Да нет, и так хорошо.
Отодвинув тарелку с кексом, Эрик наклонился над столом и сказал:
- Вы, наверное, уже догадались, что у меня есть для вас работа. Я хочу предложить вам роль - хорошую роль, - и начать работать над ней придется уже с завтрашнего дня.
- Лиззи, вы меня слышите? Вы сможете приступить к работе с завтрашнего дня?
Прошло, наверное, уже полминуты, а я все так же неподвижно сидела перед ним с открытым ртом. Я была настолько потрясена, что не могла произнести ни слова. Какое там говорить? Я просто сидела с открытым ртом. Хотя и чувствовала, как крошки кекса скатываются у меня по подбородку. При этом я явственно слышала, как где-то в глубине моей души тысячеголосый хор поет: "Аллилуйя". Помимо хора там же, в дебрях моего подсознания, собралась целая толпа народу - еще тысяч десять. Все они радостно размахивали британскими флагами и по мере сил подпевали хористам.
Аллилуйя! Аллилуйя!
Интересно, это галлюцинация или реальность? Неужели мне действительно предлагают работу?
Ослышаться я не могла, это точно.
Хор, завывавший "Аллилуйя", сменил пластинку. У меня в ушах хрипло зазвучало "Видели б они меня сейчас" - ремикс одного из последних хитов Джоанны Буавер. Мысленно я уже подкатывала к дому своего брата в лимузине размером с хороший крейсер. При этом я названивала Джорджио, чтобы сообщить тому, что Кельвин уже прислал мне платье, в котором надеется лицезреть меня на церемонии присуждения "Золотого глобуса". Я уже распаковывала вечернее платье от Версаче и, не осчастливив своим присутствием церемонию вручения премий Британской академии кино и телевидения, прямым ходом направлялась за "Оскаром", на ходу сочиняя подобающую такому случаю речь.