* * *
Физз сыграла Элизу в "Пигмалионе". Это была феминистская интерпретация. Такой подход к пьесе имел шумный успех. Сама Вирджиния Вульф – высокая, сутулая, рассеянная и красивая – зашла за кулисы, поблагодарила Физз и подарила ей экземпляр своего романа "Миссис Дэллоуэй" с дарственной надписью.
После ее ухода Макс открыл книгу, поднял брови и прочел вслух:
– "Жизнь – это светящийся ореол, полупрозрачная оболочка, окружающая нас от начала до конца". Ну разумеется! – фыркнул он.
– Нечего ерничать! – Физз вырвала у него из рук драгоценный подарок.
Друзья молодых Фэйнов ясно видели, что Макс завидует карьере Физз. Он по-прежнему сидел без работы. Она зарабатывала деньги и, следовательно, была главой семьи. Макс не давал чувству зависти взять верх, но с трудом сдерживался, когда новый швейцар в театре называл его мистером Алленом.
Их брак оказался не особенно удачным. Правда, любая, самая яростная стычка всегда заканчивалась примирением в постели. Но словно чтобы специально усугубить раздражение Макса, Физз, казалось, потеряла прежний пылкий интерес к сексу, хотя с удовольствием предавалась ему по утрам в воскресенье. Если молодые Фэйны успевали вовремя выбраться из постели, то они шли пешком на Фицрой-сквер, где их всегда ждали к ленчу.
На Рождество ленч у Мими прошел особенно оживленно. Все выпили больше обычного.
Мими, готовившаяся выступить на следующий день в главной роли в "Дике Уиттингтоне" в "Минерве", надела красный костюм Санта-Клауса. Когда внесли рождественский пудинг, политый бренди и подожженный, она чуть не оглушила гостей, запев рождественский гимн. Потом, не снимая забавных бумажных колпаков, все открыли подарки, сложенные под елкой в гостиной.
Когда Макс и Физз вернулись наконец к себе домой, Физз с трудом поднялась по лестнице, мечтая только об одном – немного поспать.
У Макса были совсем другие намерения, когда они улеглись в постель, стоявшую неубранной с утра.
Физз зевнула и смахнула его руку со своей груди:
– Не сейчас, Макс.
– Я только это от тебя и слышу последнее время!
Физз понимала, что муж прав. Она сама удивилась, обнаружив, что роль высасывала из нее все до капли, не оставляя сил для упражнений в постели. Иногда крайне сексуальному Максу, который не знал изнуряющей ответственности главных ролей, с трудом верилось, что жена его действительно любит.
– Я просто не понимаю, что с тобой творится, – пожаловался Макс. И с сарказмом добавил: – Разумеется, если у тебя нет кого-нибудь еще.
Физз устало приподнялась на локте:
– Ведь ты и сам в это не веришь, правда? Ты слишком высокомерен, чтобы допустить такое даже в мыслях!
– Я в постели с Элизой Дулитл или с миссис Фэйн? – Макс вовсе не шутил.
– Знаешь, еще одно твое слово, и я надену рождественский подарок Мими и отправлюсь обратно на Фицрой-сквер!
Мими подарила Физз на Рождество светло-серое замшевое пальто с воротником из серебристой лисы. Макс на мгновение представил себе обнаженную Физз под этим роскошным одеянием и тут же выскочил из постели.
– Еще одно твое слово, и я отправлюсь в Нью-Йорк с папиным рождественским подарком! – Он помахал чеком.
– Ну и проваливай! – Физз схватила стеганое пуховое одеяло, выскочила из спальни, бегом спустилась по лестнице, влетела в гостиную, заперла за собой дверь, завернулась в одеяло, легла на диван и мгновенно уснула.
На следующий же день Макс забронировал себе место на пароходе. Возможно, если его не будет месяц, Физз перестанет быть такой эгоисткой.
* * *
Оказавшись на Манхэттене, Макс сразу же отправился в театральный квартал. Таймс-сквер выглядела куда более дешевой и безвкусной, чем ее лондонская сестра Шефтсбери-авеню. По форме площадь напоминала треугольник. Она была грязной, кричаще-безвкусной и маленькой. Уродливые афиши, под ногами – обертки от шоколада, пустые пачки из-под сигарет, разорванные газеты. Запах горящего масла и застоявшегося пива. Свалка для отбросов общества. Макс был расстроен, как ребенок… Но вечером, когда зажглись фонари, Бродвей преобразился. На помойке зажглись звезды, в строгом геометрическом порядке обрисовывая вывеску над каждым театром.
Макс не пошел к известным театральным деятелям, к которым отец рекомендовал ему обратиться, потому что он искал общества актеров своего возраста. Каждое утро он завтракал в маленьких кафе, где собирались молодые актеры. Макс быстро обзавелся друзьями. Один из его новых приятелей помог ему снять крошечную квартирку.
Следующие две недели Макс наслаждался радушной, энергичной атмосферой Нью-Йорка, бросаясь от одного удовольствия к другому. Он пересмотрел все шоу на Бродвее, но мюзиклы ему не понравились, кроме завораживающего "Шоу-корабля". Он любовался проворными чернокожими танцорами и изысканными девушками из кордебалета в ночных клубах Гарлема, а иногда посещал подпольные заведения, где пили джин из чайных чашек. Прошло уже почти десять лет со дня принятия сухого закона, и даже политики были озабочены ростом беззакония, насилия и расцветом гангстеризма, спровоцированными этим законом, не говоря уже о том вреде, который суррогатная выпивка наносила здоровью.
Молодой Фэйн встречался и с актерами из театра "Гильдия". Один лысеющий, маленького роста режиссер по фамилии Ли рассказал ему о гастролях труппы Станиславского. Несмотря на старые костюмы русских актеров и отсутствие сценических эффектов, все были потрясены тем, что они делают на сцене. Маленькие роли были сыграны так же блестяще, как и ведущие. Ли говорил, что ему казалось, будто он подслушивает разговор друзей, а не смотрит постановку пьесы "Вишневый сад".
Макс прослышал об американском театре-лаборатории, который открыли в Нью-Йорке бывшие актеры Московского Художественного театра. Макс отправился туда спустя два дня, его прослушал Ричард Болеславский, и Макс записался на обучение на полгода.
За два дня до предполагаемого возвращения Макса в Лондон Физз торопливо разорвала желтый конверт телеграммы и прочла:
"Остаюсь еще на шесть месяцев для обучения американском театре-лаборатории тчк Подробности письмом тчк Обожаю тебя тчк Макс".
Разъяренная, Физз тут же телеграфировала в ответ:
"Как ее зовут?"
Обмен ядовитыми телеграммами продолжался до тех пор, пока письмо Макса на шести страницах, полное восторгов и объяснений, не добралось до Лондона.
"Наконец-то Макс снова ожил", – подумала Физз. Лежа в постели, она нацарапала ответ на одну страничку и тут же вернулась к своим запискам по новой пьесе.
Воскресенье, 27 мая 1928 года.
Нью-Йорк
Макс стоял на пороге и оглядывался по сторонам. Благотворительный вечер, который устроила театральная знаменитость Нью-Йорка Ева Лагальен, был в разгаре. Ева – звезда Бродвея, закончив карьеру, открыла единственный в городе театр с постоянной труппой и определенным репертуаром. Она преподавала драматическое искусство, давала работу молодым американским актерам и уговаривала звезд выйти вместе с ними на сцену за чисто символическую плату. Таким образом, зрители могли, не затрачивая бешеных денег на билеты, смотреть классические пьесы. Этим вечером актеры послушно собрались, чтобы вытрясти деньги из потенциальных спонсоров и пополнить фонд Евы для следующих постановок.
Макс сразу же заметил красивую блондинку с классическим пучком на затылке. Интересно, это звезда или спонсор?
Одетая в платье, напоминающее покроем греческую тунику, с поясом, украшенным настоящими бриллиантами, Бетси намеревалась соответствовать статусу главного спонсора движения "Маленькие театры" Западного побережья. Она увидела, как Джек посматривает на часы, и поняла, что пора уходить. Муж и так был просто душкой, что пошел с ней, ведь он буквально ненавидел подобные мероприятия. Чем раньше он уйдет, тем больше будет сумма его пожертвования.
Бетси гадала, как скоро им с Джеком удастся улизнуть, и вдруг заметила у входа высокого, темноволосого, красивого молодого мужчину. Бетси бесцеремонно прервала говорившего вопросом:
– Простите, кто этот молодой человек? Он только что вошел.
Один из актеров обернулся к дверям:
– Это Ли Страсберг.
– Нет, я имела в виду другого, того, что рядом с ним.
– Это Макс Фэйн, английский студент из школы-студии.
Вечер сразу же стал для Бетси намного интереснее. Она указала на ничего не подозревающего Макса Черному Джеку.
Черный Джек медленно, зловеще улыбнулся.
– Ребенок – заложник судьбы своего родителя, Бетси. Легче всего заставить страдать мать, причинив вред ее ребенку.
При этой мысли Бетси широко улыбнулась и начала двигаться в толпе.
– Привет, Ли, – пропела она, коснувшись легким поцелуем бледной щеки.
Страсберг повернулся к Максу:
– Ты наверняка знаком с Бетси, покровительницей искусств и богиней Маммоны…
Фиалковые глаза Бетси остановились на Максе. Ли отошел.
– Простите, я не расслышал вашего имени, – вежливо сказал Макс.
– Бетси.
– Бетси… А дальше?
Тут ее кто-то толкнул в спину, и Бетси нашла удобную возможность заставить Макса замолчать. Она пролила шампанское ему на брюки и тут же театрально охнула:
– Что же теперь все подумают?
Макс усмехнулся, когда его новая знакомая прикрыла рот рукой и восхитительно хихикнула.
Глава 15
Июнь 1928 года
Физз прижалась к Максу:
– Ты в самом деле по мне скучал?
– Каждый день.
– Ты мне изменял?
– Ни разу, – очень убедительно солгал Макс.
– Это заметно, дорогой, – Физз удовлетворенно вздохнула.
– После того как герцог Веллингтон победил Наполеона в битве при Ватерлоо, его жена сказала подруге: "Три раза… до того, как он снял сапоги".
– Благодарение богу, ты не герцог Веллингтон, – прошептала Физз.
* * *
В июне 1928 года Макс вернулся в Великобританию, но работы для него по-прежнему не было. Он наприглашал половину Нью-Йорка забегать, если кто часом окажется в Лондоне, и теперь он с изумлением осознавал, что его новые американские друзья поняли его буквально. Бедные студенты и актеры путешествовали по Европе и надеялись, что Макс не откажется приютить их в Лондоне на одну ночь в гостиной на кушетке. Одна ночь неизменно превращалась в неделю или две. Как-то раз Физз прямо заявила мужу, что уже забыла, какого цвета обивка на их кушетке, что она устала от вечных потертых чемоданов и рюкзаков в прихожей и чужих мочалок за дверью в ванной комнате.
А Макс радовался гостям. Он охотно закупал пиво, чтобы потом до полуночи можно было спорить, что лучше – традиционная постановка или игра прямо в зрительном зале, при минимальном количестве костюмов и реквизита.
А однажды Макс задумался. А почему, собственно, он не может начать карьеру режиссера?
Утром в следующее воскресенье в кабинете Тоби Макс произнес заранее отрепетированную речь. Он осторожно начал с того, что благодарен отцу за постоянную финансовую поддержку, но что настала пора ему подумать о том, как самому зарабатывать деньги.
Тоби, давно понявший, что актера из Макса не получилось, внимательно слушал.
Макс заговорил о преуспевающем драматурге мистере Шоу.
"Ах вот оно что, Макс решил писать пьесы".
А Макс продолжал:
– И зрителям нравится современная постановка.
Тоби фыркнул:
– Ну да, голая сцена, костюмы из простыней или мешков, а освещение такое, будто сейчас грянет гроза и электричество вот-вот отключат.
– Да, простые декорации, чтобы ничто не отвлекало от текста. Как ставит Гордон Крэйг.
С лица Тоби исчезло выражение непонимания. – Ты пытаешься мне сказать, что хочешь заняться дизайном декораций?
– Нет, папочка, я хочу стать режиссером.
Тоби задумчиво забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Этот путь мог стать спасением для Макса. В качестве актера ему придется соревноваться с такими талантливыми молодыми людьми, как Гилгуд, Оливье и другие. Но молодых многообещающих режиссеров в Британии немного.
* * *
Вечером после спектакля Лилиан Бейлис вернулась в свой кабинет и застала там Физз. Молодая женщина сидела в гамлетовском кресле, оперевшись локтями на конторку, и сморкалась в большой носовой платок. Лилиан кашлянула, но Физз не услышала. Мисс Бейлис осторожно тронула ее за плечо. Физз вздрогнула, резко обернулась и, увидев, что это Лилиан, заплакала опять.
– Я не могу больше терпеть этот брак, мисс Бейлис. Я прихожу домой и вижу в гостиной батарею пивных бутылок, американских парней в помятых рубашках, которые непрестанно говорят о конструктивизме и важности социального реализма…
– Актерские браки все таковы, – сухо сказала мисс Бейлис.
Физз уткнулась в грудь Лилиан.
– Макс всегда меня поддерживал, а теперь он говорит: "Разумеется, ты должна взяться за эту роль", а потом делает все возможное, чтобы я не попала в театр. Где сам он, кстати, бывает крайне редко. Если у него находится время посмотреть на меня в спектакле, он засыпает на середине и начинает храпеть… Это просто оскорбительно!
Мисс Бейлис осторожно погладила спутанные белокурые волосы и пожала плечами:
– Многие театральные мужья стали просто экспертами по разрушению личности жены. Они делают это спокойно и неторопливо.
– Ну уж нет! – с вызовом воскликнула Физз.
На лице мисс Бейлис появилось скептическое выражение.
Понедельник, 3 сентября 1928 года
Вооружившись благословением Тоби и его обещанием ежемесячно выписывать чек, Макс отправился в непрестижный пригород Лондона – Барнс. Пару лет назад в маленьком, на крошечной сцене, зале кинематографа ученик Станиславского Федор Комиссаржевский поставил две пьесы Чехова. Макс видел эти постановки и был восхищен. Многие серьезные театралы были готовы отправиться в пригород, чтобы посмотреть постановки в театре Барнса.
У театра Макс выпрыгнул из своей низкой спортивной машины, не открывая дверцы, надеясь произвести хорошее впечатление на мистера Комиссаржевского. Макс надеялся, что режиссер примет его в качестве помощника, тем более что Макс был согласен работать без жалованья. Перед Максом стоял лысеющий мужчина в твидовом пиджаке и мятых серых фланелевых брюках. Он был чем-то похож на Ленина, только без бороды.
– Это вы тот самый мистер Фэйн, который написал письмо? Отлично, что у вас есть машина. Это может пригодиться.
Макс с уважением посмотрел в раскосые зеленые глаза – проницательные, умные и веселые, – сидящие на плоском, типично славянском лице.
Мистер Комиссаржевский дернул курносым носом:
– Вы понимаете, что мы не можем вам платить? Идите за мной. – Он направился к главному театральному входу.
Макс с облегчением вздохнул. Теперь он сможет продолжать дело, начатое в Америке.
К концу дня Макс понял, что он нашел своего Учителя. Это был просто перст божий.
* * *
Прошло всего несколько дней, и Физз заметила изрядные перемены в облике Макса. Он снова стал тем веселым, кипящим энергией молодым человеком, за которого она выходила замуж. У вновь рожденного Макса оказался только один недостаток. Он без умолку говорил о Комиссаржевском, которого запросто, как и вся труппа, называл Комисом.
Спустя две недели после того как Макс начал работать в театре Барнса, они сидели днем в своем любимом ресторане "Берторелли" на Шарлотта-стрит, и Макс продолжал с энтузиазмом вещать за порцией спагетти:
– Физз, я никогда не встречал еще человека, похожего на него. Он архитектор, блестящий мастер по свету, декорациям, костюмам. Он еще и музыкант… Ты бы слышала, как он импровизирует за роялем!
Физз протянула руку и ухватила Макса за нос:
– Макс, меня уже тошнит от рассказов об этом блестящем сумасшедшем и его неподражаемом юморе. Запомни на будущее – за каждое слово об этом лысеющем маленьком гении я буду угощать тебя рассказом о Лилиан Бейлис!
– Отпусти мой нос, – гнусаво попросил Макс и засмеялся.
* * *
В марте 1929 года Физз сыграла Нору в пьесе Ибсена "Кукольный дом".
На премьере в партере чередовались белые бабочки, крахмальные рубашки, обнаженные напудренные плечи, ряды жемчугов и тиары. Зрителей привлекал не только спектакль, но и сидящие в партере. И Физз честно призналась себе, снимая грим после спектакля, что партер интересовал их куда больше происходящего на сцене. На следующее утро у нее брали интервью, но уже не театральные критики, а журналисты.
Все еще уставшая после спектакля, она позавтракала с репортером из "Ивнинг ньюс" в пахучих носках, выпила кофе с язвительным, умным парнем из "Дейли глоб" и под конец побеседовала с пухлой, по-матерински милой женщиной из интеллектуальной и сволочной "Уикли ревю".
Сочувственно обсудив с Физз ее исполнение роли Норы, репортерша вдруг небрежно заметила:
– Разумеется, ваша собственная жизнь не похожа на жизнь Норы.
Физз изумилась:
– Что вы имеете в виду?
Очаровательная дама уточнила:
– Вы сами зарабатываете деньги. Не чувствует ли ваш муж себя униженным, ведь именно вы его содержите?
– Я этого не замечала. – Тон Физз стал ледяным.
– То есть ваш муж никогда вам не завидует, не дуется и не бывает агрессивным? – Голос женщины зазвучал резче. – Не ведет ли он себя в личной жизни как Отелло или Петруччио?
Физз неестественно рассмеялась:
– Господи, конечно, нет.
– Но ведь он не работает, верно? Это наверняка создает трудности в вашей семейной жизни.
– Вы ошибаетесь. Макс работает помощником режиссера у мистера Комиссаржевского в театре Барнса.
– Но это же не Друри-Лейн, вы согласны?
– Никто не учится играть в теннис на центральном корте Уимблдона, – резко ответила Физз. – Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом, кроме моей личной жизни?
Женщина понимающе улыбнулась:
– Я полагаю, вас все спрашивали о том, каково это – добиться такого успеха в столь юном возрасте?
– Меня действительно об этом спрашивали. – Физз несколько расслабилась, успокоенная новой темой разговора.
– Ну, значит, я не буду повторяться. Еще один вопрос, – промурлыкала дама-журналист. – Эта вражда между вашей свекровью и О'Брайенами. На чьей вы стороне?
Физз рассмеялась серебристым смехом.
– Эту забытую историю раздувает пресса. Мы дома этого никогда не обсуждаем. – Она улыбнулась и встала. – Прошу меня извинить, но у меня еще одна встреча.
В следующую пятницу в "Уикли ревю" появились две статьи. Над ними разместились фотографии – угрюмый Макс и встревоженная Физз.
В первой статье под заголовком "Вражда Фэйнов" было совсем мало сказано о Физз в роли Норы, но зато подробно изложено все, что журналист смог раскопать о вендетте между Мими и Бетси.
Вторая статья, под заголовком "Кто здесь главный?", была не подписана.