Мои коты прошествовали в сторону кухни, скинули крышку с кастрюли с супом, пошелестели в полиэтиленовых пакетах; я извинилась перед своей знакомой, подняла крышку с пола, насыпала животным то, чего они сами себе, если верить рекламе, охотно бы купили. Купить, может быть, и купили бы, но сейчас не желали есть, а продолжали мяукать, поглядывая на суп, а я вернулась на прежнее место к камину.
Феминистка была в своей стихии. Я решила дать ей выговориться, и она набросилась на меня с удвоенной силой.
- Они думают, что лучше нас! Как бы не так! Разве ты не видишь этого?
Нет, я не замечала. То есть вообще-то замечала, но не теперь. Адам был лучше меня, это уж точно, особенно по утрам, потому что сам готовил завтрак. Объяснил мне, что ему это нравится. А я готовила ужин. В последнее время я стала горячей сторонницей различий между мужчинами и женщинами и даже, возможно, фанаткой.
Феминистка была потрясена.
- А вот если бы заставить их рожать… - начала она.
Вот это уж нет! Не стану я тратить полдня на рассуждения: если бы да кабы. Я ей вкратце напомнила, что мужчины не могут рожать, и славу Богу, и я в общем-то против таких кардинальных перемен в природе.
- А котам повырезала яйца! - торжествующе воскликнула моя гостья. - И наверняка почувствовала удовлетворение! Так ты реализовала подсознательное желание не подчиняться мужчинам! И правильно! Если бы каждая женщина кастрировала ежедневно по крайней мере одного кота, к ней пришло бы сознание собственной силы, мир бы стал иным! А так мы всего лишь в услужении!
Мои коты вернулись с кухни. Один примостился возле пса, тот коротко тявкнул, но даже не шевельнулся, один забрался мне на колени и, расположившись поудобнее, задом к миру, засунул мордочку мне под локоть и заурчал, третий прыгнул на стол, стал охотиться за шариковой ручкой, столкнул ее на пол и начал яростно гонять.
Я переваривала последнюю фразу. Неужели она права? Неужели мои обожаемые коты расплачивались за различия между нами и негодяями-мужчинами, которые только пользуются мною, которые хуже меня, подводят меня под схему, о которой я не имею понятия, и на самом деле получается, что я страдаю, сама об этом не ведая? Может быть, борьба с мужчинами является необходимостью, только я забыла об этом?
Зафырчала машина. Адам! Я чуть не бросилась ему навстречу, но взглянула на интеллектуалку-феминистку. Торжествующая улыбка расплылась по ее лицу. Я сдержала себя. Заскрежетали ворота - я не двинулась с места. Нет, мужчины не будут властвовать надо мной! Не желаю мчаться к двери и оживленно расспрашивать, как прошел у него этот день! Пусть сам откроет. У него есть ключи. Пусть не воображает, что он лучше!
Мужчина вошел. Пес вскочил и радостно побежал встречать его в прихожую. Сейчас, пригревшийся возле нее, бросился вдогонку за Борисом. Найденыш, который лежал у меня на коленях, грациозно спрыгнул и, задрав хвост, чинно продефилировал в кухню. Потом оставил в покое шариковую ручку и кинулся за Найденышем, пытаясь на ходу поймать его за хвост.
А я все сидела. Через приоткрытую дверь видела, как Адам, положив газеты и сумку, понес в кухню покупки. Поздоровался с собакой. Погладил. Вернулся в прихожую, снял куртку. И пошел к нам.
- О, у тебя гости, - сказал он, затем раскланялся с феминисткой, а меня поцеловал в лоб. - Послушай, можно тебя на минуточку на кухню?
"А, что я говорила!" - победоносно посмотрела на меня феминистка.
Я встала. Только без схем!
- Ты голоден? - спросила я вежливым тоном. Адам заглянул в кастрюлю, коты тоже.
- Ого, крупяной суп, - обрадовался он. Коты, кажется, тоже обрадовались.
- Я сам разогрею, у тебя гости. Единственно только взгляни, ты такие хотела? - И он достал из сумки креветки. Именно такие. Королевские. Огромные. Мясистые. Замороженные. Они мне очень нравятся. И он купил креветки, просто так, без всякого повода, несмотря на то что сам их не ест. Потому что креветки в этом доме только я люблю. Я почувствовала в животе тепло. Схема - чтоб тебе пусто было! И я так по-глупому позволила себя науськать! Я вернулась в комнату, извинилась перед феминисткой и принялась разогревать суп. Я поставила на столе три тарелки. Приятельница смотрела на меня сочувственно. Но суп съела.
Когда я провожала гостью до ворот, она многозначительно сказала:
- Именно таких женщин, как ты, мы стремимся защитить.
А чуть позже мы вдвоем сидели у камина. Может быть, феминистка была права? Я спросила Адама, считает ли он себя лучше нас, женщин. Он удивленно взглянул на меня.
- Я вижу, тебе нужен повод для ссоры. Лучше каких женщин и в каком отношении? - уточнил он…
А потом у нас было сорок минут до возвращения Тоси из школы.
И это были ужасно приятные сорок минут. И коты совершенно, ну просто никоим образом не могли иллюстрировать состояние моего подсознания.
* * *
Сегодня Адам приехал с сыном. У него есть сын. Бывшая жена легла в больницу оперировать желчный пузырь. Я не понимала, как можно дружить с бывшей супругой, но Адам дружил. Эта дружба доведет меня до инфаркта, но тут ничего не попишешь. Сын оказался длиннющий, Тося его сразу же аннексировала, а у меня от нервов ходуном ходили руки, когда я подавала пельмени. Такой сын похуже всякой свекрови. А кроме того, он, должно быть, страшно злился, что отец его привез к какой-то чужой бабе. То есть ко мне. Кстати, сын был в выпускном классе, а это самый противный возраст.
- Если я не ошибаюсь, ты нервничаешь?
Это, наверное, какая-то профессиональная социологическая болезнь - надо же за мной вот так непрестанно следить!
- Ведь он, наверное, злится, что ты его сюда привез!
- Я хотел, чтобы вы познакомились. Я рассказывал ему о тебе и Тосе. А если ты думаешь, что он злится, то подобный механизм в психологии называется проекцией.
Что-то похожее я уже слышала. Кто-то когда-то уже обращал на это мое внимание… Но кто? Я не могла вспомнить. И сердилась. Однако мне бы очень хотелось, чтобы Шимон меня признал. Ни за что в жизни не призналась бы в этом.
- Нам всем давно пора было познакомиться. Поэтому постарайся унять в себе раздражительность или неуверенность, парень тебя не съест. Он знает, что я тебя люблю.
Я растаяла, как масло на сковородке. До позднего вечера мы играли в скраббл, все четверо. Потом Адам отвез Шимона. Тося помогала мне мыть посуду и между делом заметила:
- Он - классный. Мне нравится.
Я на всякий случай не стала уточнять, кто именно. Сделала вид, что не слышу.
- Ты что, глухая? - рассердилась моя дочь. - Все в порядке. Шимон о нем хорошо говорит. Мужик, у которого нормальные отношения с сыном, будет и к тебе хорошо относиться.
Я срочно вышла из кухни, чтобы унять в себе радость.
Адам уехал на какой-то симпозиум в Познань. Я пригласила Элю, давнюю знакомую, с которой мы не виделись уже полгода. Потому что сначала у меня был развод, потом я строила дом и так далее.
Она выглядела замечательно. Я тут же ей об этом сказала. Она в ответ:
- Да брось ты, я так измотана, посмотри, какие мешки под глазами.
Мешков я не заметила, но ей, разумеется, виднее.
Все в природе заканчивало свое цветение, стояли последние теплые дни, так что для начала мы решили отправиться куда-нибудь подальше погулять. Когда мы выходили, скрипнула калитка, Уля высунулась из окна и крикнула:
- Привет, Ютка!
Только Уля меня так зовет. И Адам. Эля поджала губки и сказала:
- Вот уж точно, дом в деревне имеет тот недостаток, что здесь следят за каждым твоим шагом.
Мне как-то не приходило в голову, что за мной следят, я воспринимала это скорее как проявление внимания. Но промолчала.
Лес источал все запахи приближающейся осени, я пришла в полный восторг. Слушала ее излияния, ибо такова женская доля: брести по березовой рощице или сосновому лесу, по лугам и пескам и говорить - ясное дело - о мужиках. С годами выяснилось, что муж Эли - человек без зазрений совести, без чести, без веры, без денег, нерасторопный, а что хуже всего, у него нет ни капли понимания. Не то что Адам! Я изредка вставляла фразы типа: левее - там сырая лужайка; или: теперь направо - иначе упремся в шоссе.
Я сочувствовала Эле. Мы вернулись домой, пообедали, солнце спускалось за березы. Заплутавшая в траве лягушка шмыгнула в воду, кот с явным пренебрежением в глазах охотился за бабочками, а Эля, сидя в садике, поглядела вдаль и сказала:
- Несмотря на все недостатки, о которых ты говоришь, это место все-таки имеет свою прелесть.
Я опешила. Да что там, просто на какое-то время лишилась дара речи. Потом выдавила из себя:
- Разве я что-то такое говорила?
И я узнала, что Эля догадалась, как мне тяжело жить в таком месте, где все друг друга знают и друг за другом следят. И всем вокруг известно, кто вошел и кто вышел из моего дома; что лесок, возможно, и красив, но ведь я сама сказала, что он сырой - то есть вреден для здоровья, можно даже сказать, малярийный, да и вообще, какой же это лес, если шоссе рядом, что здесь, должно быть, тучи комаров, коли вода, потому что лягушки живут в болоте. И в общем-то она согласна со мной, местечко не бог весть какое…
Мое терпение иссякло, и я сообщила, что у нее избирательный слух. А потом с сочувствием подумала о ее муже. И спросила Элю, действительно ли он такой недотепа и рохля? Как же она возмутилась! Она ничего подобного не говорила. Потом я напомнила ей о мешках под глазами. Подруга упрекнула меня в грубости и почти обиделась. Я спросила, помнит ли она - я ей сделала комплимент, что она замечательно выглядит. Нет, этого Эля не помнила. Потому что не слышала. А муж у нее был отличный, просто великолепный!
Однако мы не поссорились, в конечном счете сошлись на том, что уши у нас длинные, чутко реагирующие на малейшее изменение в интонации голоса, более того, мы восприимчивее к неприятным вещам, чем к хорошим. Верхом приличия считается выхватить в разговоре с кем-нибудь нечто дурное, компрометирующее, пропустить мимо ушей комплименты, зацепиться за этот единственный факт и на нем строить свою неприязнь к миру.
Однажды Тося - она была еще совсем маленькая - страшно развеселилась, когда я сказала: "Что это посреди кухни делает куча кубиков?" И за праздничным столом (думаю, уточнять необязательно, что это было у родителей мужа) дочь, заливаясь смехом, воспроизвела это так:
- А у нас посреди кухни лежала куча, и мама вошла и спросила, что эта куча делает посреди кухни?
Вот так и наш прекраснейший лес превратится в сырой и малярийный, лягушка, которая прыгает в воду, будет не частицей мироздания, а лишь склизкой тварью, нырнувшей в рассадник комаров, а каждый муж будет казаться ужасным. Если я так слушала Элю, то, может, я слушаю так всех? И бедняжка Адам, стало быть, еще хлебнет со мной горя? Неужели я вообще не умею радоваться? А только придираюсь по пустякам?
Когда я пошла проводить гостью на станцию, с полей поднималась легкая дымка тумана. Скрипнула калитка. Эля помахала в сторону Улиного дома и крикнула:
- До свидания! - А потом сказала: - Классно ты здесь устроилась, все тебя знают. - И добавила: - До чего же здесь красиво.
Я НЕМНОЖКО СОВРАЛА
Вечером позвонил Адам. Сказал, что скучает. Я призналась, что тоже. Он спросил, проверяла ли я электронную почту.
Ладно, подумала я, сделаю ему приятное. Ответила, что да. Ну, конечно, я немножко соврала, да разве это так важно? И зачем он настаивал, чтобы я занималась всеми этими глупостями? Я пыталась выйти в сеть, но это невозможно, к сожалению.
Приехал Адам. Он так крепко меня прижал, что ребра едва не проткнули мое нехуденькое тело.
- Ну и что? - задал мой милый дурацкий вопрос.
- Все в порядке. - Отвечая, я мечтала только о том, чтобы он чуточку ослабил хватку.
Ну и ненормальные же эти мужики.
- Господи, как я рад! - Он начал меня целовать, как никогда раньше.
Поразительно, как я мало, оказывается, знаю о таких вещах, как поцелуй и так далее. Особенно о том, что бывает далее.
- Ты хочешь об этом поговорить?
Вот дурачок, ведь я видела, что ему хорошо, он видел, что мне приятно, так о чем тут было говорить! Мы очень мило провели ночь. Спали всего два с половиной часа.
Ой, мамочка, если б ты знала… Об отце не хочу вспоминать…
Мой день рождения! Приехали все. Счастливая Мань-ка со своим возлюбленным, Гжесик и Агнешка, Кшиштоф, математик, подруга детства и еще тридцать восемь человек. А кроме того, прибыла та девушка на белом коне, которая каталась здесь все лето, и помахала мне. Я тут же загадала желание. Не скажу - какое.
Адам был само обаяние, внимателен ко всем, разливал коктейли, непринужденно общался с гостями, согласился со мной, что Эва прекрасно выглядит. Нет, это в самом деле чересчур. Раз так - весь оставшийся вечер я буду противной, злобной сучкой. Ведь он мог бы и возразить мне. Но Адам вместо того, чтобы раздражаться из-за моих едких острот на тему мужчин, являющихся недостающим звеном в неудачной эволюции неудачника-мужчины, в чем мы можем наглядно убедиться, смеялся громче всех и расхваливал мое чувство юмора. Нет, в самом деле, как замечательно, что я не согласилась отпраздновать свой день рождения в узком кругу, вдвоем.
И тут меня понесло. Я вспомнила, как мой Экс ужасно обиделся, когда я однажды рассказала в компании анекдот. Приходит баба с мужиком к врачу и жалуется, что муж с ней не спит. Врач просит ее подождать в коридоре, а мужу говорит: "Плохи дела, если вы не начнете спать со своей женой - она умрет". Мужчина выходит из кабинета, а жена подскакивает к нему и спрашивает: "Что он тебе сказал?" А муж машет рукой и отвечает: "Ну, что ты умрешь!"
Эксик три дня со мной не разговаривал, дескать, я его скомпрометировала.
И сейчас, покопавшись в закромах своей памяти, которая обыкновенно меня подводит, я рассказывала этот анекдот. Все смеялись. А что Адам? Подошел ко мне, прижался и говорит нагло:
- Значит, ты будешь жить вечно! И все потешались надо мной!
А тут еще Гжесик - ну и свинья же он - сказал Адаму:
- Ты с ней поосторожнее, она может и кастрировать. Ох, я была по уши сыта замечаниями в собственный адрес в мой тридцать седьмой день рождения. Так обижать меня! И никто меня, как всегда, не собирался защищать. Я хотела вырваться из объятий Адама, но он держал меня, этот гадкий социолог, крепко и вещал:
- Это мне в ней как раз и нравится. Но я не из тех мужчин, кто позволяет себе что-то обрезать!
Я вырвалась и убежала на кухню, ненавидя его всей душой. А он пошел за мной и начал целовать, я и слова вставить не успела. Ну и нахал, мать честная, как он целовался, на черта нам гости, мы же могли быть сейчас вдвоем и спокойно выпить шампанское, ну и вообще, когда же они все разойдутся, ведь сидят здесь уже, наверное, полчаса, что за люди! - ни чувства времени, ни такта, ни понимания, - и почему этот тип на меня так действует, я совсем не хочу, чтобы он так держал свою руку на моей шее и еще меня прижимал, теперь все заметят, что у меня грудь поднялась торчком, только пусть он меня не выпускает из рук, еще самую малость, впрочем, они отлично веселятся там сами, без нас…
Вот так… Это был потрясающий день рождения.
* * *
Мы договорились с Адамом: что я не должна каждый день заниматься стряпней, потому что у нас равноправный союз и мы друг другу помогаем; что нет типично мужских и женских дел. При этом более тяжелую работу выполняет Адам, потому что я - женщина;
Адам будет иногда мыть окна, зато я не прикоснусь к машине, если необходимо поменять колесо, проверить что-либо или вытащить из грязи. Я не буду убирать за Адамом в ванной. Не буду прикасаться к его бритве, разве что у меня не будет своей; что я могу носить его зеленую рубашку, потому что она мне больше идет, чем ему, кроме того, она ему почти мала, однако он не будет носить мои вещи, к примеру, толстые шерстяные носки, привезенные из Закопане. И никогда-никогда без моего ведома не прикоснется к моему компьютеру. И никогда меня не будет обманывать. Потому что самая плохая правда лучше самой хорошей лжи.
Адам все время смеялся. Сказал, что я превосходно вела переговоры - мол, все должно быть так-то и так-то, но в приложении к договору всегда есть уступка для меня, а не для него.
Он должен переехать к нам в пятницу. С вещами. А пока мы красили кухню, и сантехник переставлял мойку, потому что необходимо было перенести сюда стол, а в гостиной разместятся вещи Адама. Потому что его квартиру мы решили сдавать.