– Сейчас не об этом! – Маша вытянула вперед руку с электронной сигаретой и пыхнула в меня столбом пара. Запах был сладковатый, с примесью ванили. Я выдернула у Машки из рук пыхтелку и попыталась выбросить, но она возмущенно отобрала ее. – Понимаешь, Ромашка, холдинг действительно нуждался в этих чертовых моделях. Уж фиг его знает зачем, но нуждался. У нас есть заказ от подразделения нефтянки и другие заказы. И по оптимизации. И по электричеству – он даже и актуален. Потому что начальство хочет на электричестве теперь экономить.
– Еще бы, им же как-то нужно теперь восемь лямов отбить, – хмыкнула я. И впервые подумала – серьезно, ведь кто-то присвоил восемь миллионов. Немаленький кусок. Мог ли Сашка Гусев… нет, чур меня, чур.
– Так вот, все заявки – из разных отделов, но все родные. Крендель их честно обрабатывал по мере поступления. А кто-то под эти заявки лепил липовые договоры заказов с "Рогами и копытами" и подсовывал нам.
– Кто-то, кто знал, – вдруг кивнула я. – Ведь этот кто-то должен был знать наверняка, какие мы имеем заказы. И вообще, чем мы там занимаемся. И как выглядит наш документооборот, что нужно куда отправить, чтобы ни у кого не возникло вопросов. А таких людей – раз, два и обчелся.
– Именно, – кивнула Маша, доставая что-то из одного из своих бездонных карманов. – И Сашка Гусев как первый и последний зам подходит просто идеально. Конфетку будешь?
– Нет, я не верю, – помотала я головой. – Не могу поверить.
– А я вот прекрасно могу. А если бы я тебя не знала так хорошо, твою душу дурацкую бессребреническую, я бы и в тебя поверила, в твою вину, – неприятно улыбнулась Маша и снова выдохнула мне в лицо пар. – У тебя есть все: и мотив, и возможность, и мозги, чтобы все это провернуть. И даже с Гусевым ты близко приятельствуешь. К тому же у тебя есть я – в доску свой человек в бухгалтерии. Ах да, Гусев, между прочим, еще и квартиру купил. Как раз пару месяцев назад.
Тут я замолчала надолго. Этот факт Сашкиной биографии был мне неизвестен, и это было действительно странно. Сашка со мной общался как с боевой подругой. Делился радостями, горестями, бадминтонными проблемами, на турнир тянул. Почему он ничего не сказал о покупке квартиры? Это такая радость! Почему же он ею не поделился? Машка продолжала вещать, добивая меня неправдоподобно спокойным тоном.
– И не в ипотеку куплена, Постников со товарищи аналитики уже и выписку из реестра получили, не поленились. Следишь за мыслью? Я все понимаю, но квартира в Москве?! Как раз восемь лимонов и стоит, заметим. А на договорах с "Рогами и копытами" не только подписи подделаны, но и шапка, знаешь, все эти – холдинг такой-то в лице Кренделя такого-то – там это все вручную заполнено. Так что теперь будут делать другую экспертизу, чтобы найти "писуна". Но только я вот что думаю – вряд ли это Гусев сам писал. Не настолько же он дурак, верно?
– Дать бы тебе по башке. Не смей говорить так, как будто уже все решено, – возмутилась я.
– Ну и ты не говори так, словно совершенно убеждена, что Гусь твой – белый и пушистый. Гусик.
– Дура ты, Горобец, – обозлилась я.
– Конечно, дура, раз с тобой дружу, – согласилась она. – Ты после работы в садик? Как всегда? Может, пойдем куда-нибудь, хоть в боулинг?
– Ни в какие места, где я должна что-то кидать и двигаться, я не пойду, – ответила я злобно. – И вообще, мне, может, нужно искать адвоката! – Я вышла за двери курилки.
– Тебе и адвокат не поможет, ты невезучая, – крикнула мне вдогонку Машка. – И уж слишком много улик! Так что поосторожнее! Береги себя!
Никого беречь я не собиралась, и в особенности себя. Беда накатила, как грязевой сель, и все мы уже стояли в грязи, но факт оставался фактом – кто-то из нашего отдела спер восемь миллионов и на нас свалил. Мог это быть Саша Гусев? Что сейчас гораздо важнее, мог ли это быть не он? Я не видела другого способа, как только спросить у него напрямую. Я пробежала бешеной табуреткой по двадцать шестому этажу, но Саши Гусева не нашла. Все птенцы IT-отдела сидели нахохлившись и смотрели в будущее со страхом и недоверием. Наша девочка Яна – та самая, которая выглядит как мальчик, который выглядит как девочка, по секрету сказала мне, что за Сашей пришли и попросили его покинуть здание и сдать все пропуска и ключи.
– Прямо так? – ахнула я, и Яночка закивала.
– Ох, это было так унизительно. Они ему даже не дали забрать свои вещи. Даже сумку с ракетами не отдали. Он возмущался, тогда пришла охрана. Джонни твой пришел. Сказали, что все вещи остаются для проведения расследования. Правда, что ли, что его даже могут посадить в тюрьму? Не могу поверить.
– Даже сумку с ракетками? – прошептала я, представив себе, как Джонни вламывается к нам в помещение, мирный пузатый Джонни, любитель кроссвордов, сплетен и шоу "Минута славы", и пытается выпроводить Сашу из здания. – И где она?
– Кто? – не поняла Яна.
– Сумка?
– Я не знаю. У Постникова, наверное. Или у Джонни. – Она пожала плечами. Я побежала к лифтам, пулей пролетела между зданиями, пересекла несколько коридоров и нашла сумку Саши в кабинете у Постникова. Он бросил ее в угол, я была уверена, что он и забрал-то ее, только чтобы еще больше унизить Сашку Гусева. Сумка с ракетками Постникову была совершенно не нужна и для их дурацкого "следствия" – бесполезна.
– Фаина, тебе чего? – удивленно посмотрел он на меня. – Решила мне в чем-то признаться? Чистосердечное раскаяние, имей в виду, облегчает…
– Твою задачу? – воскликнула я, решительно пересекая помещение. – Ты с какого лешего решил, что можешь забирать личные вещи? Ты что, из полиции? У тебя ордер есть? Ты что, желаешь, чтобы я на тебя заявление написала, реальное заявление в полицию? И не только о том, как ты позволяешь себе со мной разговаривать. А что ты украл сумку с дорогостоящими ракетками.
– Дорогостоящими? – Витя Постников склонил голову набок, подумал и улыбнулся холодно и ядовито: – Значит, они тоже могут быть приобретены за счет украденных средств и должны быть изъяты.
Он был явно и очевидно доволен найденным аргументом. Но меня он не убедил.
– Сразу видно, где тебя учили, Постников – чему-нибудь и, уж будьте уверены, как-нибудь, – брезгливо продолжила я. Меня трясло от бешенства, я балансировала на тонкой грани, отделяющей простую дурь от преступления. – Ты когда-нибудь слышал о такой штуке, как презумпция невиновности? Или ты тут у нас сам себе следователь, судья и палач? А заодно и служба судебных приставов? Может, это мои ракетки! Я ведь тоже с Гусевым тренируюсь. А еще я в этой сумке хранила кольцо моей бабушки, цены немалой. И если ты мне сейчас сумку не отдашь, я этого кольца потом там не найду. И ты, выходит, станешь вором.
– Думаешь, самая умная?
– Думаю, уж поумнее тебя. Уж точно образованнее, – брякнула я, и совершенно напрасно. Не в моем положении переходить на откровенные грубости, но, когда я вижу Витю Постникова, меня, как Остапа, "несет". Я схватила сумку с ракетками и вылетела из комнаты еще до того, как Постников успел меня остановить.
Глава 10
"Просто дыши". Хороший совет, а то я вечно забываю!
Я нашла его в кафе неподалеку, он сидел один и смотрел в окно, хотя я сомневаюсь, что он видел там что-то. Его взгляд был обращен внутрь, на столе стоял высокий картонный стакан с кофе, к которому Саша не притрагивался. Его сумка висела, косо подвешенная за ремень на спинку соседнего стула. К этому столу прилагалось четыре стула, но два забрали – за соседним столом обедала шумная компания. Саша не замечал ни громких голосов, ни смеха, ни звона посуды. Я заметила, как к нему подошел официант, на лице его был написан вопрос: "Ну когда же этот молчаливый товарищ уйдет и освободит столик?" Да, с чашки кофе чаевых не получишь.
– Что-нибудь еще? – донеслось до меня, пока я протискивалась между столиками. Саша вздрогнул, оторвал взгляд от окна и посмотрел на официанта так, словно пытался понять, где он и откуда здесь взялся прыщавый парень в фартуке.
– Мне, пожалуйста, капучино с сердечком – только нарисуйте нормально, не жалейте корицы, – усмехнулась я, глядя, как разочарование исказило лицо официанта. – И принесите какой-нибудь пирог. Есть у вас что-нибудь с вишней?
– У нас только яблочный штрудель, – процедил официант. Я улыбнулась насколько могла лучезарно и согласно кивнула.
– Значит, яблочный штрудель. – И я бросила сумку с ракетками к Сашиным ногам. До него не сразу, но дошло, что я вызволила его ракетки из постниковской неволи. Я ожидала чего-то большего: улыбки, благодарности, вопросов. Негодования, криков, обещания раскатать их всех там, показать им всем там.
– О! – только и сказал он, словно остальные буквы алфавита были в данный момент ему недоступны. Особенно гласные.
– Ого! – Я плюхнулась рядом. На стул, на спинке которого висела сумка Гусева. Кроме как это "О", он никак не отреагировал на мое появление. Он не был рад, не был огорчен, не искал моей поддержки. Это было так на него не похоже, он никогда не впадал в такой анабиоз. Саша Гусев! Самый веселый, отзывчивый, доброжелательный и улыбчивый человек из всех, кого я знала.
– Ну что? – спросила я, когда устала молчать. Я испугалась, что, если молчать дальше, Саша забудет, что я тут. – Ты как?
– Не очень хорошо, – пробормотал он, вместо голоса – шелест листьев под ногами, осень.
– Вот забавно, я и в нормальные дни на такой вопрос бы точно ответила "все очень плохо", а у тебя, значит, "не очень хорошо". В прилагаемых обстоятельствах не так уж плохо. Значит, держишься?
Саша посмотрел на меня с удивлением, словно до него не совсем дошел смысл слова "держишься".
– На тренировку поедешь? – спросила я, просто чтобы снять это чудовищное напряжение, давление, от которого у меня почти разболелась голова.
– Тренировка только завтра, – ответил Саша после долгой паузы. На нейтральные вопросы он отвечал чуть лучше, чем на те, что относились к произошедшему. Я понимала, ему тяжело. Я понимала, его только что прилюдно унизили, вывели из здания под руки, под охраной, а Постников не замедлил сделать все свои выводы – он сделал их еще до того, как подойти к Сашиному столу.
– Я тоже приду, если ты не против.
– Я не против, – ответил он, и я взбесилась. Какое-то подобие человека! Где Саша Гусев?
– Ты что, не собираешься ничего делать? Ты же ни в чем не виноват, да?
– Я не хочу об этом говорить, – услышала я в ответ. Он сказал это куда жестче, он напрягся и даже, кажется, насторожился.
– Не хочешь об этом говорить? Это, знаешь ли, последнее, что я ожидала услышать.
– Ну, извини, – пробормотал он довольно грубо, – что разочаровал тебя. Если ты хотела подробностей, тебе лучше спросить у Постникова.
– Я не хочу подробностей, – почти закричала я. – Я хочу тебе помочь, ты не понимаешь?
– Ты что, мой рыцарь в сияющих доспехах? – Сашино лицо – гримаса отвращения. К нам подходит официант, он смотрит на нас с подозрением, он не одобряет, боится, что мы начнем тут у него ругаться. Он явно решил, что мы парочка, а парочки всегда ругаются.
– Извините, – бормочет он, – но штруделя тоже нет, закончился.
– Вы что, съели мой штрудель? – Я возмущена, и глаза официанта становятся как красный сигнал светофора.
– Я съел? Я ничего не ел.
– А кто съел? Пушкин?
– Люди съели. – Официант оскорблен, он считает, что я попросту измываюсь над ним. Он не так уж и не прав. – Могу предложить блинный торт.
– Блинный торт – это просто что-то, что вы делаете из остатков еды, которые уже невозможно продать. Куча блинов, залитая сгущенкой. Видела я ваш блинный торт.
– Фая, зачем ты пришла? – поворачивается ко мне Саша. – Зачем, а? – Его раздражение прорывается, что, видимо, неплохо, но оно выплескивается на меня, а это нехорошо.
– Почему ты не скажешь мне, что ты ни в чем не виноват? Почему не объяснишь все? – Я говорю, а официант стоит и слушает, не понимая, что ему делать. Я поворачиваюсь к нему. Я говорю, что ничего не хочу, даже кофе. Он пугается, кофе уже заказан, и он боится, что я не стану за него платить. Мне становится стыдно за свое поведение, и я заверяю официанта, что у меня нет никаких претензий и что я выпью этот чертов кофе и могу даже заказать салат по его выбору. Я уверена, что он плюнет мне в этот салат. Я бы плюнула. Наверное. Хотя я никогда ничего подобного не делала и не верила, что кто-то пойдет на такое – плюнуть в чью-то еду. Наконец официант уходит, и мы с Сашей снова молчим. На этот раз я решаюсь задать вопрос, который меня по-настоящему волнует.
– Ты что, действительно подписывал эти акты?
– О, ты и об актах знаешь! – восхитился он. Его губы растянулись в неулыбчивую улыбку-гримасу, когда ничто не улыбается, а мышцы лица просто насильно растянуты. Мне стало страшно, а Саша продолжил: – Быстро работает телеграф, или как там оно называется? Сарафанное радио.
– Подписывал или нет? – нахмурилась я.
– А с чего ты взяла, что я буду отвечать на твои вопросы? Только потому, что ты принесла мне ракетки? А откуда я знаю, что это не было так задумано? Постников и его братья по разуму прессуют меня на двадцать седьмом, потом выкидывают из здания, отбирая мои личные вещи, а затем подсылают тебя, чтобы добиться каких-нибудь признаний?
– Меня? – Я побелела и захотела плеснуть остывший кофе из его кружки прямо ему в лицо. Еле удержалась. Холодно переспросила, кто именно меня подослал. Не Постников ли?
– А почему не Постников?
– Ты ведь квартиру купил, да? Что никому не рассказал-то? Зажал новоселье?
– Послушай, Ромашка… знаешь что… иди ты отсюда, а? Пожалуйста, оставь меня в покое. И не надо меня спасать, я тебя прошу. Я сам разберусь… как-нибудь. – И Саша отвернулся так, словно меня и рядом не стояло. В смысле, не сидело. Все – его словно подключили обратно, он вскочил с места, бросил на стол какие-то купюры и зашагал к выходу, не посмотрев в мою сторону. Хотя я сверлила его взглядом. Он хлопнул дверью и вылетел из кафе. Затем огляделся по сторонам, я видела его через большое витринное стекло, и побежал к метро. Я вдруг заметила, что его сумка осталась висеть на спинке стула. Подскочив, я схватила ее и побежала ко входу. Мы столкнулись в дверях. Он увидел меня, увидел свою сумку в моих руках, но вместо того, чтобы обрадоваться, поблагодарить или, я не знаю, просто промолчать, он сжал зубы и вырвал сумку у меня из рук так, словно я ее зажала специально и не отдаю. Я могла поклясться, что он напуган, что боится чего-то – что я заглядывала к нему в сумку? Чего-то еще.
– Достали вы меня все! – процедил он, я видела, как ходят его желваки, как пульсирует на виске вена. Осторожно, высокое напряжение.
– Сам-то нормальный? С каких это пор я стала тебе врагом, а? Саша, ты чего, с ума сошел? Эй, я хочу помочь. Разобраться.
– Не надо, серьезно, Фая. Оставь все как есть. Слышишь? – И он ушел, оставив меня в состоянии еще более глубокой задумчивости, чем та, в какой я пребывала, когда только пришла в кафе.
– Ваш салат, – услышала я голос официанта. Я обернулась. Официант стоял с огромной тарелкой салата и чашкой кофе в руках. Я вздохнула и вернулась к столу.
– Плюнули или нет? – спросила я таким обреченным голосом, что официант рассмеялся. Я подняла руку, словно пыталась удержать его и не дать приблизиться ко мне. – Не надо, не говорите. Пусть это будет сюрпризом.
– Картой или наличными? – спросил он с такой надеждой, что тут уже пришел мой черед улыбаться. Я посмотрела на лежащие на столе купюры, Саша оставил столько денег, что получалось, что он угостил меня ланчем. Богатый, денег не жалеет. Я запустила вилку в гущу залитой соусом зелени и подумала – почему все-таки он не сказал, что невиновен? Почему не рассказал про квартиру? Машка Горобец, да и сестра моя вечно твердят мне, что я не разбираюсь в людях. Мог Саша Гусев быть таким вот хорошим приятелем, веселым, добрым, с бадминтонной ракеткой в руках, и одновременно коварным хакером, который украл восемь миллионов, планировал украсть больше, пытался подставить Кренделя, подделать его подпись, заставлял меня делать математические модели, заранее зная, что само их изготовление может меня, как это правильно сказать….
Скомпрометировать. Или на основе этих моделей мне можно инкриминировать…
Я безо всякого энтузиазма дожевала салат и отправилась на работу. Мысль, что Саша Гусев вполне "мог", а Витя Постников "был прав", меня угнетала и лишала последней мотивации и веры в людей. Ни то ни другое не были моими сильными сторонами, даже в лучшие дни я верила в людей не больше, чем баптисты в корпускулярно-волновой дуализм. Во все времена люди стремились любой ценой объяснить необъяснимое и обуздать неуправляемое, и все это – чтобы не думать о том, о чем думать было неприятно. Но теперь мне приходилось думать обо всем, и мне это не нравилось.
Я подошла к проходной и подумала – интересно, как чувствовал себя Джонни, когда выводил Сашу из здания, как говорится, под белы рученьки. Я даже спросила его об этом, как и о том, что он думает обо всей этой истории.
– Ты понимаешь, – пожал плечами Джонни, – мне по работе не положено думать. Тем более про этот твой, прости господи, корпускулярно-волновой дуализм. Мне по работе положено соблюдать инструкцию и чистоту. А еще порядок. И субординацию.
– Слова-то какие выучил! – возмутилась я. – А ты понимаешь, Джонни, что если сильно захотеть, то можно легко доказать, что луна на небе существует, только когда ты, Джонни, на нее смотришь. Доказательства – вещь крайне спорная.
– Луна? – рассмеялся он. – А когда ты смотришь, ее нет? Ты давно на луну смотрела, Ромашка?
– Я на нее обычно вою, Джонни.
– Ты что, оборотень?
– Между прочим, Джонни, это вообще не прикол, это серьезный вопрос. С математической точки зрения при определенных условиях, используя специфические алгоритмы, можно вполне вывести, что луна существует, только когда на нее кто-нибудь смотрит. А если на нее никто никогда не смотрит, то ее нет. Математически.
– Ага, математически, – кивнул Джонни. – А на деле – она продолжает висеть. Как кусок сыра.
– Скучный ты, Джонни, – вздохнула я, и он похлопал себя по карманам, словно пытался удостовериться, что за время нашего разговора у него не пропал кошелек – только оттого, что мы на него не смотрели. Кошелек был на месте, и Джонни расслабился.
– Но, Фая, ты же не будешь отрицать, что квартиру-то он купил.
– Я не буду отрицать, у меня нет ни времени, ни желания, ни возможностей, чтобы нормально, по-человечески что-то поотрицать. Я было хотела, но, знаешь, погода не та. Я лучше пойду найду свободный диван и буду с него смотреть на луну, чтобы она не исчезла.
– Так ее еще нет, – опешил Джонни. Я улыбнулась с самым загадочным видом и ответствовала тоном заправской сказочницы:
– Так это потому, что я еще не начала на нее смотреть.
Дни в апреле уже были длиннее, чем ночи, а свет был ярче, если только день выдавался ясным. Согласно статистике, в апреле в Москве примерно двадцать три процента солнечных дней, что, конечно, тоже немного, но я радуюсь и этому после долгой пасмурной эры. Зима длится у нас "плюс-минус бесконечность", я знаю, что этот маленький значок был придуман вовсе не для математиков, это утраченный символ московских синоптиков.