– Господи, да как же у вас хорошо! – почти простонал Игорь, и это был тот момент, когда я поняла, что вечер закончен. Было довольно поздно, Вовка засыпал на ходу, Лиза тоже устала – беременным женщинам нужно отдыхать больше, чем нам, простым смертным. Лиза не хотела возвращаться домой, хотя изначально они с Вовкой просто приехали на обед к маме. Мама постелила Вовке у себя в комнате, Лизу устроили на диване. Не в первый и не в последний раз. Я подумала, что эту субботу мы провели очень похоже на прошлую, в смысле – все пошло совсем не так, как хотелось и намечалось. Так и не выбрались на свидание, занимались черт-те чем. Так и не добрались до квартиры Игоря и не прыгали голыми на его кровати, а сидели и дурачились, снова погрузившись в мою жизнь и мои проблемы. Что будет дальше? Он снова не станет мне звонить? От одной этой мысли мне стало холодно, словно кто-то забыл закрыть окно в моей комнате. Я посмотрела на Лизу, дремавшую напротив включенного телевизора, прикрыла дверь и вышла в коридор.
– Давай я тебя провожу, – пробормотала я, стараясь не встретиться с моим рыцарем взглядом. Уверена, я в тот момент смотрела бы глазами потерянного котенка, и любой суд бы осудил меня за давление на подозреваемого в любви. Я не хотела и не могла умолять.
– Давай, давай, – хитро улыбнулся Игорь, взял меня за подбородок, заставил приподнять голову и заглянул мне прямо в самое уязвимое, самое слабое, женское. Я шмыгнула носом, стараясь сдержать дурацкие, без повода и смысла слезы. Кажется, мне это удалось.
– Может быть, тебе пирога с собой отрезать?
– Что? – рассмеялся он. – Пирога на сладенькое?
– Игорь, я…
– Ш-ш-ш. Лучше скажи, почему ты не хочешь поехать со мной? Или ты думаешь, твоя мама будет против, если ты проведешь ночь у меня? Или мое предложение – за гранью приличий, и я сейчас получу по физиономии?.. Эй, иноплатянка, ты чего это делаешь?
– Одеваюсь. – Я застенчиво улыбалась, быстро и энергично натягивая на себя пуховик и угги.
– Значит, я могу надеяться… на сладенькое? – Его губы растянулись в улыбке.
– Ты о грушевом пироге? Я сейчас прихвачу его.
– Как сказал бы сейчас Эпименид, лукавишь, критянин! – хмыкнул Игорь, выволакивая меня на лестничную клетку. – Ты прекрасно знаешь, о каком десерте я говорю…
Глава 17
Что о тебе думают другие? Да то же, что ты о них!
Понедельник – день тяжелый, но только не для нас и только не этот. Такие понедельники – один раз в пять лет. Такие – когда солнечные лучи пляшут по одеялу, под которым нежатся два теплых сонных тела, влюбленных друг в друга, в запахи, формы, в округлость бедер и в разницу в росте, в черты лица, в улыбки и смех. Мы почти не спали, потратив все время, оставленное нам от любви, на поиски этих неизвестных нам еще пока особенностей, которыми запасались на потом, чтобы было о чем думать, когда придется расстаться и заняться работой.
У моего рыцаря было семь родинок, две на лице, четыре на спине и одна сбоку, в области правого подреберья. Я сказала – это след от манипуляций по изъятию ребра для ваяния женщины. Он ответил, что мне виднее, из чего я там сделана. Мы вспоминали мультики, которыми нас потчевали в детстве. Между нами было шесть лет разницы, рыцарю исполнилось тридцать три, возраст Христа, и мы пытались определить на глазок, к одному ли поколению мы с ним относимся. Выяснилось, что мы выросли в разных галактиках. Я обожала диснеевскую "Русалочку" и "Али-бабу" и "Симпсонов", он пожимал плечами и припоминал какие-то олимпиады и футбольные матчи.
– Ты любишь футбол? – изумилась я.
– Ты смотришь "Симпсонов"? – изумился в ответ он.
– Ты еще добавь, как моя мама, что-нибудь про "эту гадость и жуткую пошлятину". И нацепи очки на нос.
– Это жестоко, моя дорогая, – улыбнулся Игорь, снова стащив одеяло так, чтобы хоть чуть-чуть, да оголить меня. – Я, между прочим, работаюто в очках. И потом, кажется, я говорил тебе, что болею за "Динамо".
– Да, говорил, но я забыла. У меня ведь память девичья. Да и когда ты мне это говорил, я не могла исключать вариант, что ты шутишь. У меня же нет никакого способа определить, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.
– Серьезно? – хмыкнул он. – А как насчет такой шкалы: если то, что я говорю, вызывает у тебя смех, то это значит, что я шучу. А если нет – значит, я серьезен.
– Эта методология имеет существенные минусы, мой дорогой. Потому что тогда я должна брать за аксиому, что все твои шутки будут обязательно смешными. И что, будучи серьезным, ты никогда не скажешь ничего, что могло бы меня рассмешить. В то время как твои слова, что ты любишь футбол, вызывают у меня смех.
– Не могу сказать, чтобы прямо обожал спорт, но я же мужчина.
– То есть все мужчины любят спорт? А вот мой папа не любил спорт. Вообще никакой. Что ж он, не мужчина был?
– Господи, Фая, я сейчас пойду на кухню и принесу тебе хлеба с солью. Целую солонку заставлю съесть!
– Зачем? – испуганно спросила я.
– Чтобы побыстрее съесть этот проклятый пуд соли. Говорят, что только тогда можно узнать человека по-настоящему. Значит, так. Я люблю футбол, баранину на гриле и тебя.
– А я-то думала, что все психотерапевты увлекаются икебаной и рисованием по батику. Постой, что ты сказал? – спохватилась я. – Ты меня… что?
– Опять наезды на психотерапию?
– Нет-нет. Вот после баранины… Повтори!
– Ни за что! – И Игорь расхохотался, снова стаскивая с меня одеяло. Через некоторое время – не так чтобы сразу после этих слов, но и не через два часа – я лежала, усталая, но абсолютно довольная и искала слова, которые все как-то порастерялись, поразбежались по дальним углам. Тело чувствовалось каким-то легким и звенящим, каким оно бывало только после целого дня купания и солнечных ванн летом или хорошей, горячей сауны с паром зимой. Игорь лежал рядом, на боку, повернувшись ко мне лицом, и смотрел на меня, изучал меня, и, кажется, ему нравилось то, что он видел. Странный парень.
– Нет, я ни в коем случае не против твоей психиатрии. Наоборот, – пробормотала я, тоже разворачиваясь к нему. Наши лица были близко, на расстоянии дыхания, и мы тихо тлели, как раскаленные угли, оставшиеся там, где еще недавно полыхало пламя. Подуй на нас, и мы покраснеем от жара. О нас можно греть ладони.
– Не против? Я рад.
– Что ты! Я же рассчитываю на нее. Я, можно сказать, надеюсь на нее. В особенности когда речь идет о Лизке. Думаешь, она говорила серьезно?
– О чем? – спросил Игорь так, что было ясно – его эта тема совершенно не волнует. Я вздохнула.
– Она сказала, чтобы я меняла замки и отменяла свадьбу. Думаешь, стоит пойти купить замок?
– А ты думаешь, это будут зря потраченные деньги? – Игорь посмотрел на часы.
– Скажи, что ты думаешь… как профессионал? – Я перевернулась на спину, изогнулась и села, сложив ноги, как это делают доморощенные йоги, которым не по силам настоящая поза лотоса. Эдакий полулотос.
– Ты знаешь, что я скажу, а я знаю, что тебе это не понравится.
– Скажи все равно, – нахмурилась я.
– Такое прекрасное утро… – Я молчала, демонстрируя серьезность своих намерений. Мой благородный идальго поднял руку и провел указательным пальцем от моего плеча по выступающей косточке ключицы и ниже, по груди, по соску, по животу…
– Скажи, – промурлыкала я.
– Хорошо, но только потому, что шансов на то, что ты меня выпустишь живым, все равно нет. Верно же? Ну что ты хочешь услышать? Что тот мужчина, которого я видел всего один раз, больше никогда не вернется? Или что твоя сестра наберется сил и прогонит его, если он все же вернется? Или что на худой конец есть шансы, что он изменится или станет хотя бы приемлемым отцом своим детям?
– Ты можешь также сказать, что все, что родители должны дать своим детям на самом деле, – это жизнь, драгоценная и уникальная сама по себе? Огласи уж весь список, – пробормотала я, пытаясь придерживаться легкости тона, хотя мой благородный рыцарь уже был серьезен. Он поднес ладонь к моему лицу, поправил мои вечно лохматые волосы и нежно улыбнулся. Помимо нежности, которая мне нравилась, там было много сожаления, и оно меня не устраивало категорически.
– Ты хочешь, чтобы она была счастлива. С ним или без него, лучше без него, конечно.
– Да, это так, – огорчилась я. – Этого я и хочу. Без него лучше… Хотя Вовка захочет знать отца. Все ее дети захотят знать отца, – поправилась я. – Кто знает, сколько еще она их нарожает от Сережи. А вообще, я хочу официально заявить, что это достаточно оскорбительно, что ты, Игорь Вячеславович, почти всегда прав. Это просто унизительно, что людей можно вот так знать – как если бы это были и в самом деле биороботы.
– Мне всегда было приятнее думать, что люди уникальны и загадочны, как звездное небо. Возможно, у нас и есть его карта, возможно, мы нанесли туда множество звезд, красных карликов или гигантов, возможно, мы даже знаем, из каких газов состоят их облака. Становятся ли от этого проще бесконечные и мистические небеса, а?
– Поэтично, – хмыкнула я. – Но моя сестра не карлик. И ее ты знаешь хорошо. Как ей помочь?
– Оставить в покое?
– Теперь мне хочется тебя ударить, – пробормотала я, а Игорь улыбнулся, скинул одеяло на пол, открыв себя миру.
– Зачем же сдерживать свои желания?
Если бы мы собирались работать в этот понедельник, мы бы безбожно опоздали, но работа была последним, что занимало нас в это утро. Я отпросилась под предлогом необходимости сопроводить сестру к врачу – ложь во имя великой цели, мой любимый тип лжи. Сестра мирно спала у меня дома и к врачу не собиралась. Апрель еще в воскресенье отпросился на курсы якобы повышения квалификации, и ни единого вопроса не было задано ни одному из нас. Игорю – потому что авторитет его был непоколебим и монолитен, как новостройки в Чертаново. Мне – потому что никого особенно не трогало, прихожу я на работу или нет. Незаменимых нет, а я еще и незаметна.
Саше Гусеву отпрашиваться не пришлось, он и так уже нигде не работал. В какой-то степени я ему завидовала. После долгого солнечного утра в постели с прекрасным мужчиной я не хотела работать.
– Пришли? – хмуро пробурчал Саша, оглядывая наши сияющие лица. – Вам лимоны раздать, детки? А то вы оба – как будто из рекламы к нам в бренный мир спустились, настолько счастливы.
– Ты сегодня исключительно добр и весел, – хихикнула я, но улыбку на всякий случай убавила, как прикручивают громкий звук радио. – Что у нас в программе?
– Если бы я знал. Я думал, мы просто зайдем туда и…
– И? – Я посмотрела на Сашку и окончательно утвердилась во мнении, что все воскресенье Гусев квасил почем зря. Зеленый цвет лица, челюсть в постоянном движении, невроз и жвачка во рту.
– Нет-нет, так не пойдет. Нам нужен план, – замотал головой наш умный рыцарь, и все мы, не сговариваясь, посмотрели на дверь, за которой располагалась Сашкина собственность – фирма "Интел Инвест". Фирма была вполне живая, туда-сюда сновали люди, оттуда-сюда таскались какие-то коробки, подъезжали и уезжали машины.
– Вывески нет, – обратила внимание я. – Может быть, это и не "Интел Инвест".
– Скорее всего, – кивнул Игорь. – Но зарегистрирован Сашкин "Инвест" здесь, по этому адресу. Так что предлагаю пройти внутрь и посмотреть, как говорят сейчас, чего и как. На правах хозяина.
Мы переглянулись, и я почувствовала, как у меня застучало сердце. Я еще никогда не участвовала в таких расследованиях, и в моей голове один за другим стали появляться возможные негативные сценарии развития событий, начиная с нашего попадания в полицию за незаконное вторжение и заканчивая тем, как нас всех троих волокут связанными в какой-нибудь несимпатичный подвал. Я надеялась, что все кончится раньше, чем успеет начаться, что какой-нибудь местный Джонни остановит нас и не пустит войти.
Мы прошли внутрь свободно, тут вообще был проходной двор.
– Как странно! – сказал мой Апрель после того, как мы, незамеченные и никому не интересные, простояли в обшарпанном коридоре больше десяти минут.
– Вот именно, – согласился с ним Саша. Я же напряженно думала. Внутри здание оказалось столь же анонимным, как и снаружи. Никаких вывесок, никаких опознавательных знаков, только информационная доска с графиком приема какого-то склада. "Интел Инвест", если это и был он, никак и ничем себя не выдавал. Но тем не менее что-то тут было. Весь первый этаж здания был занят каким-то бизнесом. После некоторого созерцания я поняла, что большая часть потока машин и людей проходит от дверей налево и исчезает в длинном коридоре. Оттуда же они появлялись с пакетами и коробками в руках. После нескольких вопросов к проходящим мимо нам удалось узнать, что там, в глубине коридора работает склад фирмы "Барко", где выдают заказы не то компьютеров, не то каких-то запасных частей.
– Не то место, ничего тут нет, – покачал головой Саша, но я чувствовала, что это не так. Оставалась правая часть коридора, куда почти никто не шел и откуда почти никто не выходил. Только иногда какие-то отдельные граждане молча уходили за эти двери и возвращались с бумагами. Скользнув взглядом по паре бумажек, я поняла, что там, за этими дверями.
– Бухгалтерия, – сказала я тихо, и Игорь кивнул.
– Я тоже так думаю.
– Машкина бухгалтерия выглядит точно так же. Двери, за которые никто не ходит без лишнего повода.
– Ну и что, что там бухгалтерия? Что нам это дает? Бухгалтерия фирмы "Брако"?
– Не "Брако", а "Барко", – поправил его Апрель.
– Да уж, действительно, большая разница! – вдруг взорвался Сашка. Его нервы сдали, он выплюнул свою жвачку прямо на пол и посмотрел на меня со злым отчаянием. Я терпеть не могу этой чисто мужской привычки плевать на все, везде и всюду, но тут я его понимала. Отчасти.
– Давайте зайдем и спросим, что тут было до них? – предложила я.
– Нет, Фаина, подожди. Посмотри сюда! – Игорь ткнул в доску объявлений, тоже обшарпанную и устаревшую. Все эти графики работы склада на ней вывешивались сто лет назад, и с тех пор о ней позабыли. Я кивнула. Сто лет назад тут тоже была, получается, фирма "Барко". И ее склад.
– Пойдемте отсюда, – пробормотал Саша, направившись к двери. Раньше чем я успела опомниться, я уже бежала за ним, пыталась его остановить, успокоить, урезонить.
– Нам нужно подумать, – кричала я.
– О чем подумать? – орал он в ответ. – Знаешь, Ромашка, о чем мне теперь придется подумать? Чем с долгами расплачиваться!
– Какими долгами? – спросил подошедший к нам Апрель. – Мы знаем, что ты не брал ипотеку.
– Ага, Ромашка, смотри, твой психотерапевт поймал меня на вранье.
– Я этого не говорил, – спокойно ответил Игорь, но угрожающие интонации действительно появились в его сверх меры бархатном голосе.
– Ипотеку я не брал, Ромашка, потому что, знаешь ли, платить по тридцать процентов годовых только буйнопомешанный согласится. Мне деньги одолжил друг. Тоже, кстати, по бумагам и под проценты. Только проценты божеские. Я об этом, между прочим, и Постникову, козлу этому, говорил, пытался объяснить. Даже заемный договор показывал. Ему было наплевать, ему бы возглавить весь наш финансовый департамент. Ему нужны ордена и медали. Ничего, ничего мы не сделаем, зря мы приехали. Мы не сможем тягаться с такой махиной, как наш Муравейник. Ты не понимаешь, меня уже перемололи, ссыпали в пакетик и выбросили. Все. Какая разница, что мы обнаружим за этими дверями?
– А если мы обнаружим там истинного виновника? – предположила я, и озарение – я хочу думать, что это было именно оно, – вдруг снизошло на меня. – Что, если это место и то, что случилось с тобой, все-таки как-то связаны?
– Что ты имеешь в виду? Что ты хочешь сделать? – спросили меня чуть ли не хором оба мои соратника по борьбе за справедливость. Я не знала, как объяснить. Я не мастер объяснять, я не умею жонглировать словами. Прикусив губу, я посмотрела на Сашу.
– Помнишь корпускулярно-волновой дуализм? – спросила я, и мой несчастный идальго закатил глаза.
– Опять? Говори по-человечески!
– И что? – спросил меня Саша.
– Воздействуя на квант, мы меняем квант, так? – пробормотала я. Саша кивнул.
– Господи! – подал голос Игорь.
– Понимаешь, Игорь, в свое время Томас Юнг проводил свой знаменитый эксперимент с пучком света и двухщелевой ширмой. В ходе эксперимента было доказано то, что перевернуло наши представления о вселенной. Ну или вроде того. Выяснилось, что само наличие наблюдателя меняет поведение фотонов света. Черт, как сложно-то объяснить! Фотоны, проходящие через ширму с двумя щелями, вели себя прилично и хорошо, в соответствии с тем, как им и положено было себя вести воспитанным частицам. Они пролетали сквозь ширму и оставляли на фотоэкране две линии. Как бы два следа. Однако когда за ними принимались наблюдать – в буквальном смысле, ставили видеокамеру, к примеру, – то частицы свихивались и принимались менять свое поведение. Вместо того чтобы лететь как частицы, они вдруг начинали расходиться в стороны, как круги на воде. Так называемый интерференционный узор.
– Фая! Убьешь ты меня, ей-богу.
– Ты хочешь их спугнуть? – спросил Саша, и Игорь в немом изумлении уставился на него. Что я могла сказать? Мы с Сашкой были с одной планеты, мы хорошо понимали друг друга.
– Как? – возопил Игорь. – Как из всего того, что она сейчас сказала, ты сделал этот простой и, в общем, безусловно уместный вывод?
– Ну, понимаешь, само наличие наблюдателя должно послужить стимулом… – пробормотал Саша, и я активно закивала.
– Черт с вами, – обозлился Игорь. – Корпускулярно-волновой дуализм… Давайте просто сделаем это.
И мы пошли обратно, в здание, являвшееся по документам офисом компании "Интел Инвест". На этот раз мы не стали торчать в холле, мы сразу повернули направо, раскрыли двери бухгалтерии и замерли на пороге, обозревая девичью светелку, полную компьютеров, постеров с котятами и цветов разного калибра и в разном вегетативном периоде их жизни. Один из цветков действительно в точности напоминал Машкин разлапистый камень раздора. Мы определенно попали в бухгалтерию, и крупную, если судить по количеству персонала. Бухгалтерия, без преувеличения, занимала две трети всего офиса на первом этаже. Она была, наверное, больше, чем склад.
– Вы к кому? – спросила нас сидевшая с краю девица в черных лосинах и леопардовом платье. И то и другое слишком короткое, чтобы соответствовать рабочему дресс-коду. Секретарша.
– Мы к себе, – сказал ей Игорь. – В "Интел Инвест".
– Ага, – улыбнулась она, почему-то ничуть не удивившись. – Секундочку. – И принялась набирать чей-то номер по телефону. Отвлекшись на секунду, она уточнила, записаны ли мы. Мы снова переглянулись, и Игорь с готовностью подтвердил, что мы да, конечно, записаны. Какие вопросы.