- Ну, на здешнем материале много было написано. Но, знаете, здешние не любят, когда приезжие рыщут тут и всюду суют нос.
- Я это заметил.
Он рассмеялся звучным красивым смехом, прекрасно сочетавшимся с ямочками на щеках.
"Обрати на это внимание, Ловетт", - сказала я себе.
- Так ваша семья из Саванны?
Я кивнула, потом добавила:
- Я выросла в Чаттануге, но семья моего отца происходит отсюда. Я, собственно говоря, живу здесь в исконно фамильном доме.
- Правда? Это любопытно. - Он отхлебнул глоток из своей кружки с пивом. - И чем вы занимаетесь, мисс Ловетт?
- Пожалуйста, называйте меня Николь, - рассмеялась я, подумав о том, что только мальчик лет десяти или восьмидесятилетний старец могли величать меня "мисс Ловетт". - Я работаю на местной телестудии. На канале Восемьдесят девять.
- Правда? Значит, вы знакомы с той женщиной, что исчезла?
- Нет! - закричала я, не успев подумать.
Все в баре притихли, и хотя я понизила голос, в зале сохранялась странная вибрация.
- Почему я должна ее знать? Она даже еще не приступала к работе.
Медленно, очень медленно мой собеседник поднял палец и просигналил барменше:
- Повторить. - Потом повернулся ко мне: - Но ведь об этом написано во всех газетах. Ее имя - Марта Кокс, и она тоже из Чаттануги. Возраста примерно вашего, как мне кажется. Значит, вы ее не знаете?
Ладно, у меня была некоторая возможность выбора. И я приняла решение не лгать никому, даже себе, а особенно незнакомцу, которого только что встретила. И вместо того чтобы повторить, что я ее не знаю, я полезла напролом, что было неправдоподобно странно.
- О! - Я подняла брови с выражением невероятного удивления. - Так вы о той женщине? Я подумала, что о ком-то другом.
- А вы хотите сказать, что пропала еще одна женщина из Чаттануги, работавшая на вашей телестудии?
У меня началась головная боль.
- Нет, конечно, нет. Просто… Гм… Это трудно объяснить. О!
Барменша поставила заказанные напитки на стойку перед нами.
Вопреки здравому смыслу я опрокинула полный стакан легкого белого вина урожая прошлого года. И в голове моей зазвучала музыка, будто она стала филиалом филармонии.
- Не важно, - пробормотал мой новый знакомый, передавая мне другой пластиковый стаканчик. С минуту он пристально смотрел на меня, будто хотел спросить о чем-то, но передумал.
Я улыбнулась идиотской улыбкой и отхлебнула добрый глоток вина из нового стакана. "На этом он должен успокоиться, - подумала я, стараясь подавить желание выплюнуть вино в свой стакан. - О чем бы он ни думал раньше, надо отвлечь его от этих мыслей".
- Я как раз подумал о ней, - продолжал он, к моему ужасу.
- Вы? - Я отхлебнула еще глоток вина, но выражение его лица не изменилось. Должно быть, изменилось мое лицо, потому что теперь он смотрел на меня с большим интересом.
- Вы в порядке?
- Я чувствую себя прекрасно, великолепно.
- Кто-нибудь говорил вам, что вы вылитая Энн Бакстер?
С минуту я молча смотрела на него.
- Нет, никто и никогда.
Если бы он на моих глазах превратился в слона, едва ли я удивилась бы больше.
- Она всегда была одной из моих любимых актрис. Теперь-то ее никто не помнит.
- Это позор. А вы знаете, что ее дедушкой был…
- Фрэнк Ллойд Райт! - выпалили мы в один голос.
И снова весь бар притих, но я едва обратила на это внимание.
Как вы, возможно, уже догадались, я давняя и неизменная фанатка кино. И как ни люблю я новые фильмы, они не могут для меня затмить кино тех дней, когда это искусство казалось волшебным, как и люди из Голливуда. Но никогда еще за всю свою жизнь я не встречала мужчины, который любил бы их так, как я. А незнакомец их любил. Сначала мы поговорили о малоизвестных фильмах, о почивших в бозе режиссерах, о любимых эпизодах и обо всех характерных актерах, имен которых не помнит никто. И все же у меня возникло желание устроить ему экзамен и проверить, действительно ли он так хорошо во всем этом разбирается.
- А как вы думаете, - спросила я застенчиво, - кто убил Уильяма Десмонда Тейлора?
- Ну, - начал он, оправляя свой жилет, - я знаю, что Кинг Видор полагал, будто это была мать Мэри Майлз Минтер, переодетая мужчиной, но лично я всегда думал, что Мейбл Норман знала об этом больше, чем считала нужным сообщить.
Я снова плюхнулась на табурет у стойки бара и смотрела на него, не отводя глаз. Такого со мной не случалось никогда. Потом он улыбнулся, показав свои ямочки во всей красе.
"Господи! - подумала я. - Кажется, я влюбилась".
- Не согласитесь ли вы завтра вечером со мной пообедать? Я только что прочел интереснейший отчет о старом скандале с Фэтти Арбэклем…
Только это я и услышала. Конечно, я ответила согласием: я буду рада пообедать с ним завтра вечером. Глубоко вздохнув, я стала вслушиваться в интонации его голоса, не обращая внимания на слова и праздно наблюдая, как он извлекал из бумажника деньги и тщательно укладывал его снова в карман джинсов. Он оставил слишком большие чаевые, вероятно, ему не хотелось открывать бумажник снова, чтобы положить туда сдачу. И позже, когда я спустилась с облаков на землю, я осознала, что машинально заглянула внутрь его бумажника. И на короткий момент перед глазами моими мелькнуло что-то металлическое и блестящее.
Это был значок. Кристофер Куинн был копом.
Глава 6
Оказавшись дома, в обволакивающем и успокоительном тепле знакомой обстановки и перед лицом пустого блюда для кекса, которое, как мне казалось, смотрело на меня с укором, я решила, что любой ценой должна отделаться от общества полицейского. Главный вопрос заключался в том, как это сделать, не возбудив в нем подозрений. Второй вопрос был посложнее. Действительно ли мне хотелось избежать обеда в обществе Кристофера Куинна? Никогда еще я не встречала никого, похожего на него! А что, если он человек, которого я…
Но тут цепь моих мыслей прервалась. Как я допустила, чтобы в голову мне лезли такие фривольные мысли? Я ведь была убийцей. Я не имела права на простые человеческие радости, не имела права на счастье. Я лишилась этого права в тот момент, когда в моей голове мелькнула мысль о возможности лишить человека жизни. Все дальнейшее было расплатой за этот момент.
И все же перестать думать о Кристофере Куинне, изгнать его образ из своих мыслей оказалось гораздо труднее, чем я предполагала. Пока я стояла в кухне, изобретая политически верный в моей прискорбной ситуации ход, встреча с предполагаемым офицером полиции Куинном представлялась мне притягательной и интригующей. Я вспоминала его глаза, звук его голоса, его интерес к кино и, конечно, ямочки на его щеках.
Итак, безмолвная и неподвижная, я стояла посреди кухни, сжимая в руках влажное полотенце и пытаясь придумать наказание, достойное моего чудовищного преступления, но на лице моем играла широкая и довольная улыбка, в чем я убедилась, поймав свое нелепое отражение в оконном стекле.
Это зрелище меня отрезвило. Если бы кто-нибудь из власть имущих увидел это выражение восторга на лице преступницы, то для меня не нашлось бы достойного наказания. Любого было бы мало. И тогда я приняла решение. Я не стану скрываться. Я не буду трусить. Наступило время облегчить душу признанием в своем грехе и принять все, что мне следовало. И потому я решила пойти на свидание с Кристофером Куинном. Если судьба распорядилась так, чтобы оставшуюся часть жизни я провела за решеткой, я согласна.
На следующее утро, пока я ехала на работу, мое настроение несколько изменилось.
Откровенно говоря, оно изменилось настолько, что я чуть было не проехала мимо телецентра, чтобы махнуть во Флориду, где я могла бы сесть на самолет или отправиться пароходом в какое-нибудь отдаленное местечко на берегу Карибского моря, а возможно, рвануть прямо в Аргентину. Кажется, там принимают преступников с распростертыми объятиями, и в тех краях я могла бы потирать руки и радоваться жизни, если бы преступный склад ума позволил мне это.
Пожалуйста, поймите меня правильно. Я не хочу, чтобы вы сочли меня слишком болтливой. Разумеется, то, что я совершила, было самым ужасным поступком за всю мою жизнь, и ужас свершившегося казался мне непостижимым. И я была готова понести наказание, пострадать за свои грехи, однако свою роль играло и врожденное чувство самосохранения, заставляющее каждое живое существо, даже сознающее, что оно заслуживает возмездия, мечтать о бегстве, чтобы избежать кары. Но вместо того чтобы бежать, я отправилась на работу.
Во всем телецентре стоял гул голосов, говорили только о Марте Кокс. Как явствовало из последних новостей, единственное, что было найдено в апартаментах отеля, где остановилась Марта, был коробок спичек и золотой ножной браслет.
- Это поразительно! Представьте, такая молодая женщина! Ужасно! Есть ли в этом мире справедливость? - вопрошал оператор Бен, тиская в кулаке свою красную бейсбольную шапочку.
- Да, Бен, это совершеннейший кошмар, - соглашалась я, качая головой и склоняясь над экземпляром "Новостей Саванны".
Мэри Клэр растерянно проговорила:
- Мы должны что-то предпринять…
- Например? - послышался голос из комнатки менеджера.
- Не знаю. Возможно, следует отслужить мемориальную службу или сделать что-нибудь в этом роде?
- Но ведь тела-то нет! - возразил Бен. - Как это мы можем отслужить панихиду без тела?
- Ну, видите ли, - пояснила Мэри Клэр, продолжая полюбившуюся тему, - есть ведь разница между мемориальной службой и похоронами. На похоронах тело должно быть, а на мемориальной службе достаточно одних воспоминаний.
Все в молчании обдумывали ее предложение в течение нескольких минут, потом послышался еще один голос - из будки звукооператора:
- Логика непогрешимая. Но у нас не может быть воспоминаний о ней. Она здесь никогда не работала.
- Конечно, - согласился Бен, - она же так и не появилась у нас.
- Но ведь Николь ее знала. Да, Николь? - зачирикала Мэри Клэр. - Они были знакомы еще с Чаттануги.
- А я думал, она Мисс Джорджия, - послышался бесплотный голос из будки звукооператора.
- Чаттануга - почти Джорджия, и она училась в университете Джорджии. Так ведь, Николь? - Голосок Мэри Клэр был гладок и мягок, как бархатные ножны, прикрывающие острый клинок. Все взгляды, в том числе и невидимого собеседника из звукооператорской будки, обратились ко мне.
- Да, да, я до известной степени была с ней знакома.
- И насколько близко ты ее знала? Вы вместе учились в школе?
- Да. Мы учились в одной школе, но, по правде говоря, не были особенно близки. В нашей средней школе училась масса народу.
- Она и тогда была красавицей?
Сейчас было не время вспоминать ее носик картошечкой.
- Конечно. Марта Кокс была капитаном команды поддержки игроков в бейсбол.
- А ты тоже состояла в этой команде, Николь?
- Нет, меня больше интересовали школьные театральные постановки. Кстати, о них… Не следует ли нам?..
- И она участвовала в любительских спектаклях? - ослепительно улыбнулась Мэри Клэр.
- Да, участвовала. Но не перейти ли нам теперь к?..
- Так вы играли на сцене вместе? - не унималась Мэри Клэр. - И в каких же пьесах?
- О! "Парни и куколки", "Оклахома" - ну, обычный школьный репертуар.
- Мне так нравятся эти самодеятельные спектакли! - подал голос Стив, менеджер телецентра. - Какие же роли играла Марта Кокс?
- Гм, кажется, она играла Сару Браун и Лори, но точно не помню. Как бы то ни было, почему бы нам не?..
- А кого играла ты? - снова вклинилась в разговор Мэри Клэр.
Наступила полная ожидания тишина.
- Я предпочитала характерные роли. Поэтому я играла роли уличной потаскушки, злобной бродяжки и тетушки Эл-лер. Удовлетворены?
- Разве в "Оклахоме" есть роль потаскушки? - пробормотал Бен. - Я не помню такой. Должно быть, наша версия школьного спектакля была урезана. Я ведь учился в религиозной школе.
- Нет. В "Оклахоме" никакой потаскушки не было! В этом спектакле я играла роль тетушки Эллер.
Снова наступило молчание.
- Это была маленькая, но очень важная роль. Вокруг нее развертывалось действие. Начиналось там с того, что я на сцене сбивала масло. Помните? Такая сварливая, но все равно очень милая тетушка Эллер.
- Конечно. Ведь все действие связано с ней и все вращается вокруг нее.
Среди этого всплеска приятных и веселых воспоминаний как-то забылась серьезность ситуации.
- Простите меня, - очнулась я, - не стоит забывать, что наша коллега пропала и, весьма вероятно, что ее нет в живых.
- Но труп не найден, - упрямился Бен, - и на работе она не появилась. Мне сдается, что…
- Хорошо, Николь? - вдруг донесся до меня голос Мэри Клэр, старавшейся перекричать остальных.
- Что?
- Ты произнесешь несколько слов во время мемориальной службы? Во время ленча я поставлю на стол несколько свечей. Есть у кого-нибудь Библия?
- У нас есть ролик по детскому варианту Библии. Подойдет? - предложил Стив.
Они все еще продолжали спорить, когда я ушла со студии. Хотя в половине девятого утра, пожалуй, было слишком рано для ленча, мне не терпелось удрать от них как можно скорее.
Ко времени, когда я вернулась, Мэри Клэр была вынуждена сама вести мемориальную "службу", что было мне на руку, и тон этой службы вполне соответствовал столь любимым Мартой торжественным шествиям. Большинство моих коллег сочли странным, что я отказалась произнести речь на доморощенной панихиде, посвященной Марте. Я не могла не задуматься о том, какие у них будут лица, когда они узнают правду.
Кристофер Куинн позвонил днем, чтобы подтвердить свое приглашение. Пока я с ним разговаривала, меня не покидала мысль о том, что я могла бы еще все переиграть, но мне не хотелось отступать от раз принятого решения. Я пойду на свидание с ним, и, что бы ни случилось, такова будет моя судьба.
- Я слышал, здесь есть славное местечко под названием "У Элизабет" на Тридцать седьмой улице. Надеюсь, вы не станете против него возражать? Уже заказан столик.
Слушая его, я вспоминала странные короткие записочки тети Адели. Всего неделю назад я наткнулась на одну из них: "Встретишь свою судьбу в тридцать семь…"
Странно. В тот момент я полагала, что это намек на возраст. И меня передернуло от суеверного предчувствия. Я даже подумала, уж не устроить ли мне через несколько лет пышное празднество, арендовать большой зал и найти на этом балу свою судьбу.
- Так вам это подходит? Заехать за вами домой или вы предпочтете встретиться прямо там?
- У меня есть машина, и я подъеду к ресторану. Это облегчит дело.
- Вы хотите превратить наше свидание в обычную деловую встречу? Вы не позволите мне сыграть роль рыцаря?
Говорил он вовсе не как полицейский, но мне это как раз и не нравилось. Не говоря уже о том, что названный им ресторан намного превосходил мои скромные средства, как и заработок простого полицейского. Откровенно говоря, я не запомнила остальной части нашего разговора. В памяти у меня осталось только, что он был кратким.
Я как-то промучилась остаток дня, потом освежилась, подновила макияж и двинулась навстречу судьбе. Кристофер Куинн был уже на месте. Он выбрал столик в уютном и тихом уголке. Свечи отбрасывали оранжевый отблеск на скатерть. В ведерке со льдом охлаждалась бутылка вина. Если теперь полиция обставляла беседу с подозреваемыми таким образом, то, должно быть, судопроизводство и вся система юстиции шагнули далеко вперед.
Как только я вошла, он встал и с улыбкой приветствовал меня. На нем был спортивный пиджак и свитер. Мне пришло в голову, что ведь он на каникулах. Уж не знаю, что это значило для него. Но главным было то, что он явился не из отделения полиции, а оделся в цивильную одежду ради меня. Насколько я помнила, никогда ни один мужчина для меня этого не делал. Никогда!
Глубоко вздохнув, я протянула ему руку, и ямочки на его щеках показались мне еще глубже. Его пальцы сжали мою руку. Кристофер Куинн подался вперед и поцеловал меня в щеку.
- Кто-нибудь говорил вам, что вы поразительно похожи на Айрини Данн?
Он отодвинул от стола мой стул, и на мгновение я заколебалась.
Большинство известных мне представителей противоположного пола выдвигали стул из-за стола, только если собирались тотчас же задвинуть его на место. Но он не спешил. Вместо этого он положил руку мне на плечо прежде, чем сесть на свой стул.
- Айрини Данн? - переспросила я. - Никто не говорил, но она всегда была одной из моих любимых актрис.
- И моей тоже. Особенно в "Ужасной правде".
Вот так начался наш обед. Мы говорили о кино, о книгах, о старых телепередачах.
Больше чем на час я забыла о своей настоящей жизни. Я просто наслаждалась свиданием с самым замечательным из мужчин. И самым завораживающим в этой встрече было то, что Кристофер умел дать мне почувствовать, что и я для него замечательная собеседница и что он тоже получает удовольствие от моего общества. Он смеялся моим шуткам, таким, которые обычные люди встречают полным непониманием и лишенным всякого выражения взглядом и стараются поскорее сменить тему разговора. Он хорошо понимал меня, даже если я выражала свои мысли не прямо. Когда я заговорила о своей карьере, он сказал, что с ним вечно происходило то же самое, он понимал карьеру как неизменный и тяжкий труд, в котором есть азарт и элементы игры.
Улавливаете, на что я намекаю? Он прекрасно понимал, что я хочу сказать. И вот тут-то меня снова начали одолевать сомнения. Я решила слегка изменить направленность нашего разговора и принялась расспрашивать о его работе. О! Он был в ударе! И это еще слабо сказано! Он заговорил о своей преподавательской деятельности в Чикаго. Он преподавал в одном из колледжей в вечернюю смену. Все его студенты были уже взрослыми людьми. Некоторым было за шестьдесят, но все они горели желанием учиться.
- А какой предмет вы преподаете?
Кажется, это был вполне невинный вопрос. Правда? Но он заерзал на своем стуле, будто ему стало неудобно сидеть.
- Да я преподаю все понемногу, - ответил он осторожно.
В свое время мне доводилось встречать многих преподавателей колледжей - главным образом когда я училась в колледже сама. Всех их отличала одна особенность: они все были склонны распространяться о своей деятельности до тошноты, описывая в мельчайших деталях свою работу и не упуская ни одной мелочи. Одни названия читавшихся ими курсов лекций занимали массу места.
И никогда никто из них не говорил: "Преподаю немного того, немного сего". Ни-ког-да.
- Интересно, - отозвалась я и опустила глаза.
- Ну да, в известном смысле.
Он снова посмотрел на меня и улыбнулся:
- А теперь расскажите мне о своей семье, особенно тех ее представителях, что родом из Саванны.
- А почему, собственно, вы хотите о них узнать?
- Мне нужен материал для моей книги. И я буду весьма признателен за любую информацию - имена, разумеется, будут изменены, чтобы никого не обидеть.
- Благодарю вас, Джек Уэбб. Но, право же, мне хотелось бы побольше узнать о дисциплине, которую вы преподаете. Это литература? Пожалуйста! Я искренне интересуюсь.
- Ну, по правде говоря…
- Да, а как насчет вашей семьи? Вы женаты? У вас есть дети?