…Сколько Анна помнила себя, главным в ее жизни всегда был отец. Она привыкла считать его советы, просьбы, рекомендации обязательными для себя, потому что была убеждена в его абсолютной правоте. Он заведовал библиотекой, много читал и знал столько всего на свете, что стоило ей только спросить о каком-нибудь пустяке, и папа тут же отвечал на ее вопрос, рассказывая целую историю на заданную тему, касалось ли это поэзии, древней истории, или судьбы композитора, или различных религиозных учений, или особенностей минералов и драгоценных камней.
Мама, которая была на пятнадцать лет моложе папы, точно так же во всем признавала его авторитет. Ане нравилось, что она без отца не решалась ни выбрать фасон для нового платья, ни купить духи. Впрочем, это не было диктатом главы семейства, просто и Аня, и мать знали, что с отцом и при его участии все будет лучше, удобнее, целесообразнее. Отец со смехом говорил: "Ах вы мои девочки-сопелочки!" и охотно выполнял их просьбы.
Еще до того, как учитель физкультуры обратил на Аню внимание, отец сказал, что у нее природные данные спортсменки, и отвел в детскую легкоатлетическую секцию, куда ее сразу же приняли, подтвердив его заключение. А когда мама, запутавшись в куче неконкретных, хаотичных рекомендаций своего шефа, не могла окончательно сделать выбор диссертационной темы, папа помог ей определиться и здесь, хотя не имел никакого отношения к проблемам гражданского строительства…
После той ночи все, казалось, рухнуло. Мама из старшей "послушной девочки" в глазах Ани превратилась в сильную женщину, имеющую неограниченную власть над отцом. Теперь, если она, как обычно, спрашивала отца, что приготовить на обед или что лучше купить друзьям в подарок, Аня слышала в каждом таком вопросе фальшь и лицемерие, так как ей казалась только видимостью зависимость и пиетет матери перед отцом, а на самом деле мать все решит сама - ведь Аня видела, какую власть она имеет над ним. Порой она думала, что в один прекрасный день мама может так же, как тетя Оля, крикнуть папе: "Уходи!" - и тогда он уйдет…
Такими тяжкими раздумьями началась новая полоса в ее взаимоотношениях с родителями. Собственно, никаких перемен на самом деле не было, по крайней мере внешне. Появилось лишь новое, незнакомое чувство - ревность, подавляющее в девочке ее прежнюю спокойную и гармоничную жизнь в семье.
Да, она стала ревновать отца к матери. Она приглядывалась и прислушивалась, контролировала и перепроверяла, ища в каждом пустяковом слове или поступке матери повод для мучительных сомнений и переживаний. А тут еще наступил переходный возраст. Аня стала раздражительной, обидчивой, часто ловила себя на желании закричать, убежать куда глаза глядят, заплакать. Но усилием воли сдерживалась и брала себя в руки. Серьезные занятия спортом выработали в ней умение сдерживать свои эмоции, но тем тяжелее ей приходилось.
Вначале ей хотелось поделиться с Леной, рассказать ей обо всем. Но это означало бы, что посторонний человек, пусть даже самая близкая подруга, будет посвящен в то стыдное и непристойное, чего даже ей, родной дочери, не следовало бы знать и видеть. Ну и что, уговаривала себя Аня, разве я не видела и не слышала базарную сцену у Вавиловых? Почему бы и Лене не узнать того, что случилось у нас? Но что-то удерживало ее каждый раз, и наконец, много позже, она уже твердо знала, что никогда никому об этом не расскажет - до самой смерти.
Это была еще одна мука - загнать все внутрь и замкнуться…
Прошел год.
Лена стала постепенно привыкать к новой жизни без отца. Правда, она регулярно встречалась с ним, но всегда вне дома; в его новую семью она категорически не хотела ходить, а о том, чтобы отец приходил к ним, и речи быть не могло - Ольга Николаевна даже от алиментов наотрез отказалась. Это был отчаянный жест оскорбленной женщины. Она взвалила на себя непосильный груз - взяла еще полставки, бегала по рекомендациям друзей и знакомых на частные вызовы, делала уколы, измеряла давление, словом, напрашивалась - лишь бы быть независимой от бывшего мужа. И тем не менее едва дотягивала до очередной получки.
Аня старалась чаще заходить к Лене, чтобы учить вместе уроки, но тренировки отнимали все больше и больше времени, к тому же у Лены неожиданно появилось новое занятие.
Все случилось как-то само собой. Учительница английского заметила у Лены исключительные способности к языку и пригласила в школу Ольгу Николаевну, настоятельно рекомендуя ей взять для девочки педагога, чтобы серьезно и глубоко изучать не только английский, но со временем и французский.
Лена прибежала к Ане взволнованная, возбужденная и вывалила скороговоркой новость. Потом добавила с грустью:
- Только ничего не выйдет…
- Почему? - удивилась Аня.
- Понимаешь, мама хочет взять еще и ночные дежурства в больнице.
- Зачем? - не сразу поняла Аня.
- Как зачем? Чтобы платить за мои частные уроки. Знаешь, сколько это стоит?
- Не знаю, - призналась Аня. У них с Леной никогда не было сложностей с учебой, и репетиторов им не брали. - Сколько же?
- Я и сама не знаю точно, но жутко дорого! Просто ужас… Мама и так целый день на работе, и тут еще бессонные ночи прибавятся…
- Что же делать? Отказаться от занятий?
- Ни за что! - воскликнула Лена. - Я с английским готова хоть целый день сидеть. Буду заниматься сама, без педагога.
Аня вопросительно подняла бровь и взглянула на подругу.
- Да ты не смотри так, - чуть обиженно сказала Лена. - Учат же другие язык самостоятельно.
- Нуда, в исключительных случаях, в тюрьме или в ссылке - сидит человек в одиночке, делать нечего, вот и зубрит.
- Да ну тебя, Анька! Я серьезно… Что же делать? Денег-то на педагога нет. Я запру себя в комнате - вот и будет одиночка.
- Все равно это не выход… Послушай, а если попросить у отца? - осторожно сказала Аня.
- Ты же знаешь, мать ни в какую не хочет принимать от него помощь. Ни алименты, ни просто так. Она считает унижением брать у него. Я ее понимаю…
- Да-а… - задумчиво протянула Аня. - Я бы тоже так поступила.
- Да ладно тебе, откуда ты знаешь, как бы поступила. Такое надо пережить, тогда и решать, - отрезала Лена.
Аня не обиделась на неожиданную резкость подруги, а подумала, что уход отца из семьи сделал Ленку старше и в житейском отношении опытнее ее. Конечно, она права: как бы ни была близка ей Лена, как бы она, Аня, ни страдала за подругу - это не сравнится с тем, что выпало на долю девочки, пережившей уход отца. Об Ольге Николаевне и говорить нечего…
Вдруг Аню осенила совершенно неожиданная, просто нахальная мысль. Она хотела сразу, как всегда, поделиться с Ленкой и даже воскликнула: "Слушай!", но потом засомневалась, умолкла и в задумчивости - сказать, не сказать - уставилась в окно.
- Что - слушай? Ну что ты замолчала? - встрепенулась Лена.
Аня опять, приподняв бровь, искоса посмотрела на подругу.
- Анька, ну что ты так на меня смотришь? У тебя появилась привычка задирать бровь, и получается взгляд свысока. Не очень-то приятно…
- Да не свысока - я просто соображаю, как бы лучше преподнести тебе свою идею…
- Валяй, преподноси не задумываясь.
- А что, если ты попросишь отца платить за твои уроки?
- Надумала! Какая разница - алименты, просто деньги или оплата уроков…
- Большая. Это будут не алименты, а его добрая воля.
- Алименты - тоже его добрая воля. Он так и сказал, что никакого решения суда ему не нужно. Он сам хочет давать деньги.
- Нет, ты все-таки не понимаешь…
- Я все понимаю. Он и мне порывается все время всучить деньги, но я отказываюсь.
- Да погоди ты, не перебивай, выслушай. Вот скажи, когда вы ходили с ним в театр, он покупал билеты?
- Покупал.
- Ты ему деньги возвращала?
- Не-ет… - растерянно ответила Лена. - Но ведь это театр.
- А в буфет вы ходили? А подарки он тебе ко дню рождения и к Новому году делал? - настаивала Аня.
- Ну да… Ты же знаешь, я тебе показывала туфли… Ну, Анька, подарки - совсем другое дело.
- А я что говорю? Подарки, правильно! Так пусть и плата за уроки английского будет как подарок тебе! Лучшего подарка не придумать.
Лена задумалась.
- Уверена, что тетя Оля против этого не станет возражать. Если хочешь, мои поговорят с ней.
Действительно, Ольга Николаевна неожиданно легко согласилась…
Так в доме Вавиловых появилась совершенно очаровательная аспирантка Института иностранных языков. Всегда веселая, насмешливая, со вкусом одетая, успевшая поездить в качестве переводчицы по всей Европе, она, по ее словам, решила, что теперь пора засесть за скучную науку и грызть ее гранит молодыми зубами, добывая кандидатскую степень. Ибо, как она утверждала, за границу надо ездить, а жить можно только здесь. Остроумие, легкий цинизм, дружеские, без снисходительности и скидки на возраст отношения неотразимо подействовала на Лену, и она влюбилась в аспирантку, как старорежимная гимназистка.
Успехи в языке не замедлили сказаться. Лена легко оторвалась от класса и школьной программы, принялась взахлеб читать книжечки в ярких обложках, которые носила ей аспирантка, и вскоре заговорила по-английски.
Теперь ко всем прежним переживаниям Ани прибавилась глупая - она это понимала, но не могла ничего поделать - ревность. Она и сама не могла четко ответить себе - к кому она ревнует подругу. То ли к милой аспирантке, то ли к самому английскому языку, в котором Аня дальше учебника никогда не могла продвинуться…
А тут еще в классе началась эпидемия романов. Сначала все мальчишки коллективно влюбились в Ленку, что Аня считала вполне естественным, а Лена словно и не замечала ничего. Позже в дружной стайке Лениных поклонников пробила брешь Наташа. После летних каникул она стремительно повзрослела, похорошела, утратила девчоночью угловатость и приобрела манеру загадочно улыбаться, разговаривая со всеми без исключения мальчишками. Результат такой метаморфозы не замедлил сказаться - в нее влюбился милый мальчик с оттопыренными, просвечивающими на солнце, как у поросенка, ушами, который, пренебрегая всеобщими насмешками, мужественно стал провожать Наташу из школы домой и носить ее портфель…
Затем и у других девочек начали появляться поклонники. Аня же слыла среди ребят "своим парнем". В играх, где требовалось быстрота и ловкость, ее принимали как равную. Но если в четвертом и пятом классах подобное отношение льстило, в шестом слегка задевало, то в седьмом она вдруг почувствовала себя обделенной.
В результате Аня все больше и больше замыкалась в себе, копалась в своих переживаниях, анализировала отношение к себе подруг…
Сейчас ей стала ближе всегда задумчивая маленькая Деля: с ней можно было помолчать, рассматривать альбомы и книги по искусству с репродукциями картин знаменитых художников, просто гулять. Однако Деля, слишком отдаленная от школьных дел, все свое время посвящала занятиям в изостудии и работе дома. Она, казалось, бесконечно рисовала один и тот же пейзаж - вид из окна своего дома. Зимний снег на ее рисунках сменяла зеленая дымка весны, потом все закрывала роскошная листва лета, затем появлялась желтизна увядания, буйство золотой осени и в конце концов торжествовала графика обнаженных ветвей начала зимы, и опять снег, снег…
- Тебе не надоедает? - спросила как-то Аня.
- Нет. Почему мне должно надоедать?
- Одно и то же.
- Разве? - удивилась Деля. - А тебе не надоедает каждые день бегать до посинения свою стометровку?
Аня промолчала. Вопрос Дели как заноза застрял в голове.
- Нет, - продолжала Деля, - все не так. Я расту, меняюсь, меняется мой взгляд. Это не может быть одним и тем же.
- Возможно… - пробормотала Аня, а про себя даже слегка расстроилась: как же она не смогла додуматься до такой интересной мысли? Вечером не утерпела, поделилась с Леной.
- Подумаешь, наверное, услыхала от руководителя студии, а он в свою очередь от кого-то еще. Умные мысли приходят в голову единицам, а повторяют их сотни. - Ленка скорчила гримаску и добавила: - Я, кажется, афоризм выдала. Но в любом случае в Дельке что-то есть…
"У Лены, - подумала Аня, - появилась какая-то самоуверенность. А может, просто уверенность в себе… Последнее время она производит впечатление человека, нашедшего свое предназначение и место в жизни. Конечно, - размышляла Аня, - она получает удовольствие от своего английского, как и Деля от своих пейзажей. Только Деля - тихая, хрупкая и никакой самоуверенности, а совсем наоборот - вечно сомневается. Наверное, потому, что она некрасивая? Впрочем, ее нисколько не смущают оценки, которые дают ее работам окружающие. Вон ведь как она сегодня уверенно встала на защиту своей работы. Значит, ей нравится заниматься живописью, и она спокойно и хорошо живет изо дня в день той жизнью, которую выбрала. А что же я, - подумала опять Аня, - что мне нужно, что мне интересно? Спорт, спорт, спорт - каждый день, каждый год, режим, тренировки… Но разве у Дели и Ленки не ежедневные занятия? И чем они легче? Сидеть часами за мольбертом или целыми днями зубрить английские слова…"
Аня замотала головой, отгоняя самоедские мысли - так она называла про себя копания в своих ощущениях.
- Анька! Ты что? Спишь с открытыми глазами? - Лена со смехом тормошила подругу. - Я тут распинаюсь, рассуждаю, а ты - как выключенный телефон.
- Извини… просто устала, я еще дома не была, только забросила сумку после тренировки - и к тебе. Пойду…
Девочки распрощались.
Отец сидел за письменным столом и что-то печатал на машинке. Аня чмокнула его в щеку и пошла к себе.
- Будем ужинать вдвоем, - крикнул отец, - мама придет поздно!
- Годится! - крикнула в ответ Аня.
Потом они долго сидели за кухонным столом, самым любимым местом для задушевных бесед.
Отец давно уже заметил перемены в Ане, но полагал, что в ее возрасте матери лучше понимают своих дочерей, и потому решил ничего самостоятельно не предпринимать, а предоставить пока все жене. Но сегодня, взглянув в глаза дочери, не выдержал:
- Ну-ка, ребенок, выкладывай, что у тебя там стряслось или пока еще назревает.
- С чего ты взял? Так тетя Оля про фурункул говорит - назревает.
- До чего остроумная девица у меня растет… Я серьезно. Анечка, что-то в последнее время ты ничего не рассказываешь.
- О чем, папа?
- Ну… - Андрей Иванович неопределенно покрутил рукой, - хотя бы о школе, об увлечениях.
- В школе все нормально. А увлечений у меня нет никаких.
- А спорт?
- Что спорт? - Аня не хотела обижать или огорчать отца, который ревностно следил за успехами дочери, и потому осторожно добавила: - Спорт - это уже привычка.
- Афоризм или потеря интереса? - насторожился отец.
- Считай, что афоризм… Просто ничего нового не происходит - бегаю и бегаю, отжимаюсь, прыгаю, растягиваюсь и все такое… Рутина…
- Правильно, так и должно быть. В каждом деле, в каждой профессии есть несколько этапов для любого, кто решил ее избрать: сначала прелесть и новизна знакомства с предметом, каждый день открытие - что самое интересное и увлекательное, потом бесконечный этап накопления знаний, информации, освоение навыков…
Аня опустила глаза - даже отец не может иногда удержаться от повторения общеизвестного, от банальностей. Ох уж эти взрослые!
- Папочка, ну что ты мне объясняешь! - не выдержала Аня. - Одно дело теория, а в жизни… Понимаешь, у всех есть какое-то свое дело. У Дели - рисование. Вот рисует она одно и то же, и ей интересно.
- Как раз то, о чем я пытаюсь тебе сказать. Из Делиного "одно и то же" когда-нибудь вырисуется нечто великолепное.
- Нет, ты послушай! Вот Ленка счастлива со своим английским и своей аспиранткой. Даже у Наташки есть свое дело - ее пригласили в наш драмкружок, и скоро в школе объявится новая Сара Бернар… А я все бегаю, прыгаю - и ничего не меняется…
- Я полагаю, что до того, как стать Сарой Бернар, Наташа еще не раз произнесет "кушать подано", а перемены в спорте у тебя придут. Ты их почувствуешь, как только перестанешь ограничивать себя одним спортом…
- А чем заняться?
- Ты как-то говорила, что у вас в школе есть очень интересный исторический кружок или что-то в подобном роде.
- Есть. Только называется не кружок, а "Общество юных историков". Но, во-первых, там занимается элита, высшее общество…
- Какая еще элита? - усмехнулся отец.
- Ну-у… они все такие важные… Да не в том дело, просто у меня не остается времени ходить туда, к тому же там надо писать всякие рефераты, а я даже не знаю, с чем их едят.
- Ты свалила все в одну кучу. Давай-ка разберемся. Ну важные - и важные. Бог с ними. Ты и сама у нас важная - с твоими показателями в беге можно и возгордиться. Ходить в это общество тебе некогда - ну и опять же бог с ним. А вот твой интерес к истории я постараюсь чуть-чуть подогреть.
- Ой, папочка, как ты все лихо разложил по полочкам!
- На то я и папа, а не твой ребенок, чтобы в чем-то разобраться лучше тебя.
- Прямо сейчас начнешь подогревать? - засмеялась Аня, прижалась к отцу и затихла. Волна нежности захлестнула ее, и глаза неожиданно налились слезами. Ей показалось, что от ее растерянности не осталось и следа, наоборот, она была под защитой, в нее верили, ей помогали…
Отец с дочерью помолчали, наслаждаясь мгновением полного единения.
Наконец Андрей Иванович отстранил от себя Аню и спросил:
- Вот скажи мне, ребенок, коль скоро вы уже, так сказать, проштудировали "Слово о полку Игореве", что ты думаешь о нем?
- Понятно - пошел подогрев, да?
- Отцепись, Аня. Просто хочу побеседовать с тобой. Так что ты ответишь на мой вопрос?
- Ну-у… это поэтический призыв к единению Руси перед нашествием половцев…
- Ой, не надо, не надо, избавь! - замахал руками отец. - И кто же вас так просветил?
- Учебник и наш Александр Степанович, - развела руками Аня.
- М-да… Лихо. Значит, и автору учебника, вашему учителю все ясно. Удивительно! А я вот увлечен "Словом", более десяти лет занимаюсь им и пришел к убеждению, что оно одно из самых загадочных явлений в русской литературе, я бы сказал - одна сплошная тайна.
- Тайна? - спросила Аня, вспоминая все, что рассказывал отец в прежние времена о "Слове". - Потому что автор до сих пор не известен, да?
- Совершенно верно. Хотя это далеко не единственная тайна. Вот, представь себе автора поэмы - молодой, красивый.
- Постой, ты же сказал, что никто не знает, кто автор, с чего же ты взял, что он молодой? - спросила Аня.
- Видишь ли, достаточно хоть раз прочитать "Слово", чтобы понять: так мог написать не просто гениальный поэт, но молодой поэт. Знаешь, сколько было Пушкину лет, когда он начал своего "Онегина"?
- Сколько?
- Двадцать четыре года! А "Бориса Годунова" создал двадцатишестилетний поэт. Два самых блистательных поэтических творений. Помнишь строчки: "Печальный демон, дух изгнанья"?
- Из "Демона"?
- Да. Эти строчки Лермонтов написал в четырнадцать лет, а в двадцать лет он пишет "Маскарад". А теперь скажи, можно ли предположить, что "Слово" писал седой воин, вспоминающий на досуге былое?
- Ты говоришь так убедительно, папа…