***
После обвала на бирже наступили великие перемены. И не только потому, что мы все вдруг поняли, насколько реальны на самом деле наши деньги. Просто денег оказалось так много, что их стало опасно хранить просто на счету. Мы должны были решить, куда их можно потратить.
Это был довольно трудный выбор. Легко спустить пятьдесят долларов в ресторане. Труднее решить, что лучше купить – новую машину или новый трактор, построить новый дом с бассейном или с тренажерным залом.
Для многих женщин выбор оказался еще сложнее. Не все, что сопутствует успеху, приятно и легко переносить.
Один из моих любимых поэтов сказал: "Даже победа иногда может обернуться поражением". Превращаясь в богачей, мы отдаляемся от своих старых друзей и соседей. И нам приходится ломать головы над тем, как не потерять их совсем.
Именно поэтому в маленьких городках и в сельской местности Среднего Запада до сих пор есть семьи, которые скрывают свое богатство. Фермер-сосед, живущий в развалюхе и работающий на старом тракторе, может на самом деле оказаться миллионером.
В разные времена люди по-разному относятся к богатству. К сожалению, восьмидесятые годы были суровыми как для фермеров, так и для промышленных рабочих Среднего Запада. Все, что мы видели в новостях по телевизору в те годы, только усиливало всеобщее уныние.
И посреди этого уныния и паники члены Независимого женского клуба Ларксдейла делали инвестиции и сказочно богатели. Старое выстраданное житейское правило, что без прилежного труда нельзя стать богатым, больше не работало. И женщины были живым подтверждением этому. Они нашли гораздо более быстрый и приятный путь разбогатеть. Для них эти годы стали годами настоящего расцвета.
Я до конца не понимала, как может измениться положение членов клуба среди друзей и соседей, пока мы не пережили тот "черный четверг". Было четыре тридцать дня, когда Долли, вставая, сказала: "Обвал на бирже или нет, но Боз уже наверняка проголодался и устроит мне скандал". За ней ушли все остальные. Мы с Хэйди остались еще на пару часов оформлять документы и следить за новостями. В семь часов правительство объявило, что мировая экономика выстояла. Значит, клуб опять выиграл.
Мы закрыли офис и тоже пошли по домам. Вернее, я направилась в супермаркет, чтобы купить еды на ужин.
В этом магазине всегда толпился народ. Так было и на этот раз. Передо мной в кассу стояли трое мужчин среднего возраста. По виду они напоминали водителей грузовиков. В руках у них были банки с пивом и упаковки жевательных резинок.
– Слышали, что творится на бирже? – спросил один из них.
– Да. Правда, здорово? Может, эти богатые ублюдки хоть раз в жизни подумают о чем-то более серьезном, чем цвет машины, которую хотят купить, – ответил другой.
– Ты прав, черт возьми. Хотел бы я, чтобы они все потеряли свои денежки. Пачка резинки и сигареты "Мальборо", сынок, – сказал третий.
Кассир, молодой парень, пробил чек и дал ему сдачу, никак не отреагировав на их слова.
Мужчины вышли. Но меня их слова преследовали весь вечер и заставили задуматься.
Глава 35
ЗАВОД ЭЛЕКТРОННОГО ОБОРУДОВАНИЯ
Я думала о разговоре в супермаркете и неделю спустя, когда в Ларксдейле взорвалась бомба.
До 1987 года беда обходила стороной наш город. Наш единственный крупный завод электронного оборудования продолжал работать во многом благодаря семье Халворсен, в руках которой был сосредоточен контрольный пакет акций завода. Эта семья сделала очень многое, чтобы удержать завод на плаву.
Они тратились и на благоустройство города. Я даже знаю, что старый Джейкоб Халворсен вложил все свои личные сбережения в то, чтобы спасти завод от остановки. Часть этих денег пошла на экспериментальную лабораторию, которой руководил Майк Мейтлэнд, муж Мэри. Здесь разрабатывались новые модели электронных кассовых аппаратов и терминалов для кредитных карточек, что составляло основную продукцию завода. Завод никогда не был в лидерах, но благодаря новым разработкам Майка и не сходил с дистанции, в то время как другие промышленные предприятия Среднего Запада одно за другим вылетали из седла.
Но в августе 1987 года Джейкоб Халворсен, последний из сыновей основателя завода, умер от сердечного приступа, который случился прямо на поле для гольфа. Его не успели довезти до госпиталя. Учитывая преклонный возраст и постоянное нервное напряжение последних лет, это никого не удивило.
Единственными наследницами старого Джейкоба были две его дочери. Через двенадцать дней в городе стало известно, что они согласились продать завод какой-то нью-йоркской промышленной корпорации. Говорили, что обе дамы договорились о продаже прямо в день похорон, но, скорее всего, это лишь грязные слухи.
Естественно, никто не собирался взваливать на себя тяжелую ношу по спасению завода, которую тянул старик Джейкоб, спасая город от безработицы и запустения. Обе они впоследствии переехали в Эдинбург.
Так что к концу сентября весь город бурлил, гадая о будущем завода.
В октябре стало известно, что корпорация уже скупила почти две трети промышленных предприятий Среднего Запада, собираясь превратить их в крупную промышленную империю. Наш завод собирались перепрофилировать, уволив при этом одну пятую часть рабочих. В принципе это не так много из двадцати пяти тысяч работающих на заводе, если это не касается одного из пяти ваших родственников, друзей или знакомых.
И это было только началом.
Глава 36
ХОЛОДНОЕ РОЖДЕСТВО
В общем кризисе страны середины восьмидесятых годов пять тысяч человек были каплей в море. Все даже радовались, что уволят немногих.
Пока за неделю до Дня благодарения эти люди действительно не оказались без работы. Думаю, им было не до благодарения в этом году. Члены клуба разрывались от желания помочь и переводили многочисленные анонимные взносы на счета нуждающихся семей, но это тоже было каплей в море.
Во всех остальных семьях нашего городка в этот день, как обычно, прошел традиционный праздничный обед. Затем наступила предрождественская лихорадка. Для многих семей это были довольно грустные дни.
У меня жизнь разделилась на два мира. Один был в Миннеаполисе, где жила Марси и ее друзья, которые сметали в магазинах все в подарок себе и своим друзьям. Другой мир существовал в Ларксдейле, где все было более старомодно, почти в диккенсовском стиле, с украшениями из фольги и самодельными подарками. Во всех витринах появились новые ценники, и многие жители разглядывали их, прикидывая, насколько туже им придется затянуть пояса в этом году.
Мои родители к этому времени находились в самом разгаре холодной войны, которую спровоцировал экономический спад в стране. Мой отец в семейных спорах размахивал, как флагом, своим рабочим происхождением тем горячее, чем труднее ему было удержаться на работе. Моя мать, сбережения которой тем временем росли, предлагала ему в ответ вообще бросить работу, уверяя, что денег благодаря удачно сделанным инвестициям хватит им до конца дней. Иногда, думаю, она была слишком заносчива, что могло вывести из себя даже святого, тем более что на отца даже в спокойном состоянии мать действовала теперь, как красная тряпка на быка. Наивный, он не знал, что мать тщательно скрывает истинные размеры своего богатства из страха совсем его добить.
На Рождество домой приехали мои братья, чтобы принять участие в праздничном обеде, церковной службе и традиционном обмене подарками. Но атмосфера в доме была нервной и печальной, хотя родители старались изо всех сил. Они даже заключили между собой перемирие на дни праздника, но подавленные эмоции только усиливали напряженность в доме. Это было очень холодное Рождество, и мы мерзли, распечатывая подарки, ежились во время позднего ужина и совершенно окоченели, когда провожали братьев в аэропорт.
Лучшим рождественским подарком для меня в тот год стала возможность подключения компьютера к Интернету, чтобы переписываться с Милтоном, моим однокурсником и любимым корреспондентом. Вместо того, чтобы писать друг другу раз в неделю длинные письма, мы теперь при желании могли обмениваться короткими посланиями по электронной почте хоть несколько раз в день.
Милт, который к тому времени сделал блестящую карьеру в своей престижной юридической фирме, приглашал меня на праздники в Нью-Йорк, пообещав оплатить поездку и показать мне город. Но я ответила, что стала жуткой провинциалкой и любой большой город вызывает во мне отвращение. На самом деле я уже давно для себя решила, что Милт устраивает меня именно в таком качестве – остроумного, отзывчивого и невидимого собеседника.
Но очень возможно, что мне не особенно нравилась идея провести праздники в обществе своего однокурсника, который добился значительно большего, чем я, имея то же образование.
Пока Милт проводил время в праздничной круговерти многомиллионного города, распивая шампанское в хрустальных бокалах в компании блестящей, остроумной молодежи в лучших ресторанах Нью-Йорка, я торчала на заседаниях женского клуба и даже пыталась спасти рождественский праздник в детском читальном зале публичной библиотеки Ларксдейла.
Конечно, уговаривала я себя, все дело в почве, на которой ты вырос. Но если есть на свете занятие более противное, чем растягивать рот в улыбке во время разговоров о новых образцах вышивок крестом и гладью, то я просто его не знаю.
Это был тяжелый крест, но я несла его с терпением христианской мученицы.
Глава 37
БЕДНАЯ АГНЕС
Я старалась хоть немного помочь своим любимым клиенткам, самой скромной и тихой из которых была Агнес.
Если, рассказывая эту историю, я редко ее упоминала, то только потому, что Агнес очень не любила выделяться. Если эмоциональный камуфляж существует, то именно его Агнес носила всю жизнь. Во время наших бурных дебатов по поводу выбора компаний для инвестиций она обычно скромно молчала. А когда она выступила в день обвала на бирже, это было по-детски мудро и очень неожиданно. Мне она нравилась.
Агнес была типичным детским библиотекарем. В двадцать лет у нее обнаружили рак. Ей удачно сделали операцию, но она после этого превратилась в застенчивую и очень ранимую женщину, напоминавшую внешне маленькую птичку.
Сейчас, когда с тех пор прошло более тридцати лет, Агнес изменилась. Она стала более закрытой, почти непроницаемой, но сохранила детскую способность радоваться любому пустяку. Например, она могла ликовать почти неделю, узнав, что вышел повторный тираж какой-нибудь хорошей детской книги.
Самой большой радостью в жизни Агнес был детский читальный зал в городской библиотеке. Это был ее класс и студия, ее общественный клуб и святилище. Она обожала его и любила всех своих читателей и коллег. Агнес была способна каждый день улыбаться сторожу и садовнику Уолли, который был отъявленным бабником и каждый раз старался ущипнуть ее, когда она выводила детей на лужайку почитать сказку.
Очень бы хотелось начать историю про Агнес словами: "Много-много лет назад в одном сказочном государстве… – и закончить словами: – …Ну вы сами увидите, чем все это закончилось".
Злодеем, покусившимся на размеренную жизнь Агнес, стал человек по имени Инигоу Стаут, директор публичной библиотеки города Ларксдейла.
Отдавая ему должное, надо признать, что он хорошо справлялся со своими обязанностями. За шестнадцать лет работы он превратил библиотеку в очень богатое собрание хороших книг. Он мастерски доставал деньги на пополнение фондов, мудро их тратил и ни разу не украл ни копейки.
При этом это был ограниченный, властный и довольно нудный женоненавистник.
Инигоу Стаут управлял библиотекой твердой рукой, считаясь со своими подчиненными не больше, чем считались с рабами на римских галерах. И они платили ему взаимностью. Его боялись, не любили, но, разумеется, не говорили об этом вслух. Инигоу Стаута спасала присущая всем работникам библиотек интеллигентность.
Агнес была самой безропотной и робкой из его подчиненных.
Поэтому, когда Инигоу Стаут в первую неделю декабря вызвал ее в свой кабинет, чтобы объявить, что ее гордость и радость, ежегодный детский рождественский праздник, отменяется, он, конечно, не ожидал никакого сопротивления.
Более того, он даже снизошел до объяснений.
– Звонили с завода электронного оборудования. Они отказались дать ежегодную дотацию библиотеке, поэтому мы вынуждены многое отменить в этом году. В том числе и детский праздник.
– Но!.. – воскликнула Агнес, которая не смогла удержаться от протеста. Праздник был кульминацией целого года ее кропотливой работы с детьми. Этот односложный протест был большой ошибкой с ее стороны.
Инигоу Стаут вскочил. У него были замашки великана, хотя на самом деле он был маленьким круглым и совсем не страшным мужчиной. Единственное, что могло испугать в нем, это налитое кровью лицо, когда он злился. Сейчас был как раз такой случай.
– Послушайте! – заорал Инигоу. – Сейчас наступили времена, когда нам всем лучше держаться вместе, а не устраивать друг другу неприятности. Я меньше всего хочу иметь у себя в коллективе бунтарей. Вам это понятно? Могу я на вас рассчитывать или нет?
Агнес, которую от страха затрясло так, что ему показалось, будто она кивнула, ничего не ответила, повернулась и вышла из кабинета. Ее еще трясло, когда она вернулась за свой рабочий стол, но уже через несколько минут робкая улыбка озарила испуганное лицо.
У Агнес появилась идея.
***
Вы, конечно, догадались, что это была за идея? Агнес появилась вечером у меня в кабинете и потребовала, чтобы я перевела деньги с ее счета в библиотечный фонд на устройство детского праздника, не указывая имени. Когда я сказала, что весь клуб обязательно захочет в этом тоже поучаствовать, она решительно отказалась. Сказала, что она хочет сделать это лично и абсолютно анонимно.
Когда Агнес ушла, я сняла трубку и набрала номер Инигоу Стаута.
Я действовала обычным путем. Представилась доверенным лицом анонимного спонсора, который хочет внести недостающую сумму на устройство ежегодного детского праздника в библиотеке на Рождество. Если праздник пройдет хорошо, есть реальная вероятность, что взнос превратится в ежегодный.
Я расслабилась в ожидании слов благодарности.
– Спасибо, не нужно, – ответил Инигоу напряженным голосом.
– Простите? – опешила я.
– Я сказал "нет". На подготовку праздника уже нет времени. Надо будет заказать угощение, купить призы и подарки, придумать игры и викторины. Нет никакой возможности успеть все это сделать.
Он говорил так, как будто речь шла о подготовке очередной свадьбы Элизабет Тэйлор где-нибудь в роскошном особняке в Беверли-Хиллз, на которую приглашены две тысячи гостей. Я прикинула, что нужно всего лишь найти актера, который в костюме Санта Клауса раздаст детям давно приготовленные Агнес подарки. Что касается угощения, то члены женского клуба напекут столько сладостей, что завалят весь читальный зал, и на это у них уйдет всего дня два, не больше.
– Мой клиент все берет на себя, не беспокойтесь, – твердо сказала я. – С этим не будет никаких трудностей.
– Есть еще кое-что, – ответил Инигоу Стаут, явно пытаясь что-то с ходу придумать.
– Да?
– Страховочный полис, – сказал он с облегчением.
– Мы застрахуемся, – тут же нашлась я. Я блефовала, у меня не было на это разрешения клуба. Но мне было трудно представить, что детский праздник может перерасти в пьяную драку, где все перестреляют друг друга. Хочу напомнить читателям, что все это происходило много лет назад.
– Кто это "мы"? – тут же вцепился в меня Инигоу Стаут, не отреагировав на суть дела.
Он поймал меня. Я не могла выдать ему женский клуб, но и без борьбы сдаваться не собиралась.
– К сожалению, я больше ничего не могу вам сказать. Наш банк подпишет чек на любую указанную вами сумму страховки.
– Библиотека нуждается в дотации примерно на сумму в миллион долларов. И это помимо поступлений из городского бюджета. Вы в состоянии подписать чек на миллион долларов? – спросил он с издевкой.
Меня это просто взбесило. Я уже хотела ответить: "Идиот, да хоть на пять миллионов!", но вовремя прикусила язык.
– Это очень важно для моего клиента, – сказала я, притворившись шокированной. – Очевидно, мне лучше связаться по этому вопросу с городской администрацией.
Простите, – произнес он очень довольным тоном. – Но следующее заседание городской администрации состоится только в январе. Счастливого Рождества! – злорадно пожелал мне Инигоу Стаут и тут же бросил трубку.
Это был конец. Мы не успеем ничего легально предпринять, не раскрывая своей анонимности. Агнес этого просто не переживет. Мне было очень жаль ее, но, в конце концов, это всего лишь детский праздник, подумала я про себя.
На следующий день последовала страшная месть Инигоу Стаута. Он воспринял мой звонок как попытку подорвать его авторитет в коллективе.
В принципе не произошло ничего страшного. Инигоу Стаут просто встал на ежедневной пятиминутке сотрудников библиотеки и, уставившись гневным взором на Агнес, объявил, что кое-кто из сотрудников выдает их секреты, наплевав на цеховую солидарность. По его мнению, это просто стыд и позор и таким людям не место в дружном коллективе городской публичной библиотеки города Ларксдейла.
Все это напоминало сталинский трибунал. Во всяком случае, для запуганной Агнес это был кошмар, и она ушла с пятиминутки вся в слезах.
Тем же вечером она снова пришла ко мне в офис. Агнес Бринкли рассказала мне о происшедшем, беспрестанно всхлипывая и сморкаясь.
– Он действительно очень плохой человек. Я хочу прекратить его издевательства надо мной. С меня хватит!
Я страшно обрадовалась, возможно, потому, что наши чувства к Инигоу Стауту совпадали. У меня до сих пор был гнусный осадок в душе после телефонного разговора с ним. Я тут же взяла в руки блокнот и ручку.
– Вот теперь поговорим серьезно. Мы еще оставим его без штанов. Начнем с основного обвинения в… – с воодушевлением начала я в предвкушении обвинений в превышении служебных полномочий, в угрозах и оскорблении, запугивании и нарушении равноправия по половому признаку.
– Никаких судов, – тихо, но твердо перебила меня Агнес.
Это был удар. Я немного сникла, отложила ручку, но еще на что-то надеялась.
– Даже самого маленького? – спросила я, предлагая ей печенье.
– Никаких.
Я уставилась на нее, собираясь с мыслями. Что поделать, моя работа заключалась в удовлетворении требований клиентов, а не собственной кровожадности. А жаль.
– Ладно. Тогда есть несколько других вариантов, – сказала я. – Первый, – и я выставила один палец. – Ты можешь уволиться, чтобы он понял, как нуждается в тебе библиотека как в сотруднике. У тебя куча денег, так что ты проживешь.
Агнес отрицательно покачала головой.
– Хорошо, – продолжила я, выставив второй палец. – Если ты хочешь продолжать работать, ты можешь уйти в другую библиотеку.
– Наш детский читальный зал лучший в Миннесоте, – грустно возразила Агнес.
Я пожала плечами: