– Врач. – Наоэ смотрел на мужчину в упор.
– Плохой же вы врач!
– Мы не лечим больных, не зная их адреса, места работы и кредитоспособности.
– Но человек истекает кровью! Вот вы не примете его, а он возьмет и умрет!
– У нас уже не раз бывало, что подобные пациенты отравляли жизнь соседям по палате, а потом выписывались, не заплатив ни иены.
– Вы считаете, он из таких?!
– Сейчас и квартиру-то без задатка не снимешь.
– Дерьмо ваша больница!
– Вместо того чтобы ругаться, поскорее достали бы деньги, – одернул сутулого полицейский.
– Да говорю вам, сегодня это уже невозможно. В таком случае – до свидания.
– Вы отказываетесь принять его?
Наоэ повернулся и решительно зашагал к лифту.
– Постойте! – Мужчина снова преградил Наоэ путь. – Значит, непременно сегодня?
– Я же сказал.
– Вы можете обождать минутку?
С досадой прищелкнув языком, сутулый отозвал дружков в сторону. Наоэ вернулся в процедурный кабинет, сел на стул и закурил.
– Ну и удружили мы вам, доктор, – смущенно улыбнулся полицейский.
– Да, хлопот с этими якудза… Наоэ затянулся и посмотрел на часы.
– Пойди-ка взгляни, как он там.
– Хорошо. – Норико направилась было к дверям, но не успела открыть их, как в комнату влетел сутулый.
– Мы тут скинулись у кого сколько было. Тридцать тысяч сойдет? – Сейчас он был настроен более миролюбиво. – Так что, по рукам?
– Ладно. Но как только кончатся эти деньги, прошу немедленно внести остальную сумму.
– Конечно, конечно. Только вы уж с ним повнимательней. Пожалуйста.
Наоэ взял с протянутой ладони три бумажки по десять тысяч иен и пришпилил их к истории болезни.
– Э-э, доктор, да и от вас винцом попахивает! – вдруг заметил сутулый, присаживаясь на табурет напротив Наоэ, но тот, даже не удостоив его взглядом, поставил на карту штемпель и начал заполнять графы.
– Из-за чего вышла драка? – поинтересовался полицейский.
– А! Из-за муры какой-то, – пожал плечами якудза. – Сидели, сидели – да и разругались. Ни с того ни с сего.
– Этот ваш новый приятель – из той же компании?
– Почем я знаю? Они же смылись.
– Не прикидывайся!
– Истинная правда, – клятвенно заверил сутулый. – Зачем мне врать?..
– Впрочем, в основном и так все ясно, – махнул рукой дежурный.
В кабинет вбежала Норико.
– Он вдруг замолчал и сел на пол!
– Вот как?
Наоэ быстро оглядел кабинет.
– Пододвиньте кушетку поближе, на середину. Инструменты готовы?
– Готовы. Шелк четвертый?
– Да.
Норико побежала предупредить санитаров. Наоэ закатал рукава, надел полиэтиленовый фартук. Полицейский с сутулым подтащили кушетку к середине комнаты.
В кабинет внесли на носилках раненого.
– Головой сюда!
Развернув носилки, санитары положили мужчину на кушетку, головой к окну. Раненый, бушевавший еще минуту назад, сейчас спал безмятежным сном, запрокинув голову и раскинув руки. Каору вместе с Норико принялись стягивать с него пиджак и свитер. Тело было тяжелым, покорным и безвольным, будто в нем иссякли все жизненные силы. Когда он остался в одной рубашке, Норико, взяв его руку, застегнула манжетку тонометра. Наоэ нащупал пульс, приставил трубку.
Лицо раненого было в крови, но кровотечение уже прекратилось.
– Капельницу. Плазма – четыреста. А ты налей в таз раствор, – приказал Наоэ медсестрам, пряча стетоскоп.
– Что с ним? – спросил сутулый.
– Ничего серьезного. Посторонних прошу удалиться.
Все отступили на шаг. Наоэ надел маску, натянул резиновые перчатки.
– Раствор!
– Хорошо.
– Тампон!
Смочив марлю в растворе, Наоэ осторожно приложил тампон к краю раны. Корка засохшей крови стала медленно растворяться. Наоэ проделал это несколько раз, и лицо раненого начало очищаться. На лбу зияли три длинные раны: одна спускалась вниз, наискосок, рассекая лицо, – через всю щеку и уголок глаза. В самом центре лба торчал острый четырехугольный кусок стекла длиной сантиметра в три, а в волосах запуталось множество мелких осколков. Якудза, отошедшие было подальше, снова придвинулись и столпились у кушетки.
– Мой руки и помогай! – скомандовал Наоэ Норико. Кожа у раненого оказалась неожиданно белой, почти прозрачной, черты лица четкие, правильные. Невозможно было даже предположить, что под запекшейся кровавой маской скрывается такая красивая внешность.
– Доктор, а шрамы исчезнут? – спросил сутулый, с любопытством наблюдавший за Наоэ. – Хоть через несколько лет?
– Нет. Теперь уж до самой смерти, – ответил Наоэ, стягивая пинцетом края раны.
Операция, закончилась через тридцать минут. Всего было наложено двадцать швов. Раненому забинтовали лоб и правую щеку и отвезли на третий этаж в палату третьего класса. Он все еще был пьян и совершенно не чувствовал боли. Когда был наложен последний шов, он даже не пошевелился.
– Поставь капельницу: пятьсот кубиков глюкозы и две ампулы кровоостанавливающего. Не пускай этих типов в палату, пусть поскорее убираются.
Дружков раненого еще в середине операции выдворили в коридор, где теперь дежурный полицейский выяснял у них обстоятельства дела.
– Да, чуть не забыл! – Наоэ пошел к выходу, но вдруг, что-то вспомнив, резко остановился: – Я же заказал суси в том ресторанчике…
– Где?.. – Норико непонимающе уставилась на него.
– Как раз когда ты позвонила снова. Я не мог ждать, но подумал, что, когда мы покончим со всем этим, неплохо будет закусить, и оставил официанту деньги. Как ты считаешь, если сейчас позвонить, привезут?
– Но…
– И на вас с Каору можно заказать. Только надо позвонить.
– Из Сибуя, в такое время?.. Пробило уже половину первого.
– Ничего. Они поймут.
– Ну, если так… Спасибо.
Наоэ, толкнув дверь, вышел в коридор. Полицейский с готовностью вытащил записную книжку.
– Выяснил адрес!
– Сообщите, пожалуйста, медсестрам.
– Но… Мне бы хотелось узнать диагноз.
– Рана на лбу и в области правой щеки. Только слово "рана" в этом случае пишется другим иероглифом, – добавил Наоэ, заглядывая полицейскому через плечо.
– Это что же, принципиальная разница? – поинтересовался тот, записывая диагноз в блокнот.
– Конечно. У него же открытая рана, а этот иероглиф обозначает закрытую, когда кожный покров не поврежден.
– Понятно. Скажите, сколько потребуется времени для окончательного выздоровления?
– Недели две.
– Шрамы останутся?
– Безусловно.
– Большие?
– Будь на его месте женщина, это исковеркало бы ей всю жизнь, – ответил Наоэ и оглянулся на толпившихся сзади гангстеров. – Но вам-то это, кажется, только на руку?
– Неужели будет настолько заметно?..
– Заметно? Чудовищно!
Сутулый задумчиво посмотрел на Наоэ.
– Ловко вы с ним управились…
– Просто он был пьян до бесчувствия и не мешал мне, – усмехнулся Наоэ.
– Ну, доктор, прошу извинить за беспокойство. – Полицейский низко поклонился, и вслед за ним, как заводные куклы, склонились и гангстеры.
Когда Норико с Каору, вымыв инструменты, закончили наводить порядок в кабинете, из ресторана принесли суси. Якудза, вняв наконец уговорам полицейского, ушли, и девушки вернулись в свою комнатку на третьем этаже.
– Ну что, будем ужинать?
– Выглядят они ужасно аппетитно! – Каору, поглядывая на суси, разливала чай. Было за полночь, и девушки очень проголодались.
– А сэнсэй, оказывается, умеет быть добреньким.
– Грехи свои искупает. Клинику-то на нас бросил…
– Значит, понимает, что поступил нехорошо?
– Да как будто…
– Все-таки он замечательный!
– Какая же ты еще дурочка, – усмехнулась Норико, и Каору обиженно надулась. – Лучше держись от него подальше.
– Но как он оперировал – просто загляденье! Такая сложная рана… А когда ввалились эти жуткие типы, он и бровью не повел! – с жаром воскликнула Каору.
– Он же хирург. Они все такие.
– Ну уж нет! Вот доктор Кобаси. Как-то привезли к нам больного с переломом ноги, так он весь прямо затрясся!
– Кобаси моложе, да и опыта у него гораздо меньше.
– Лично мне больше нравятся такие, как Наоэ. Хладнокровные.
– Ну ладно, – улыбнулась Норико. – Садись есть.
– А ты?
– Мне нужно спуститься в амбулаторию, я там кое-что оставила.
– Я принесу. Только скажи что.
– Да нет, ладно. Не надо. Сначала поужинаем…Норико спустилась по лестнице на первый этаж.
Совсем недавно здесь, в залитой ярким светом амбулатории, толпились люди, а теперь было тихо, тускло светила слабая ночная лампочка. От лестницы Норико свернула налево и прошла в регистратуру, к внутреннему телефону. Набрала семерку – номер комнаты дежурного врача.
– Алло! – ответил сонный голос Наоэ.
– Это я, – приглушенно, словно боясь, что кто-то услышит, сказала Норико. – Мы только что поужинали, спасибо за суси.
– Не за что.
– У нас еще осталось. Вы больше не хотите?
– Нет.
– Может, чуть-чуть?
– Я же сказал: нет.
– Да, совсем забыла… Пока вас не было, приходило четверо больных: двое на перевязку и двое на уколы. Мы сделали все, как было назначено.
– Хорошо.
– И еще: Исикура очень жаловался на боли. Мы ввели ему бробарин, две дозы.
– Вот как?
– Что, неправильно?
– Да нет, почему же.
– А… вы уже отдыхаете?
– Прилег, читал книжку.
– Вы сегодня много пили, вам лучше поскорее лечь спать…
– Все?
– Э-э…
– Ну что еще?
– Вы свободны – завтра или послезавтра?
– Завтра – нет, дела.
– А послезавтра? Или в другой день…
– Пожалуй, послезавтра…
– Тогда послезавтра, на прежнем месте?
– Ладно. В шесть. Эй, ты откуда говоришь?
– Из амбулатории. Я здесь одна. Каору наверху. Наоэ промолчал.
– Спокойной ночи. – Норико повесила трубку и радостно взлетела по лестнице на третий этаж.
Глава II
Главный врач клиники "Ориентал" Ютаро Гёда жил в районе Мэгуро, на улице Какинокидзака. На машине до клиники всего минут пятнадцать езды. Супруги Гёда жили вместе со своими взрослыми детьми – сыном Юдзи и дочерью Микико. Юдзи исполнился двадцать один год, и он, решительно воспротивившись родительским планам вырастить из него врача, поступил на экономический факультет университета Т. Микико была на два года старше. Закончив в прошлом году женский университет, где изучала английскую литературу, она не пошла работать, а осталась дома: помогать матери по хозяйству и отцу – в клинике. В сущности, была секретарем при собственном отце, ведала канцелярскими делами. В "Ориентал" работало более сорока человек, и Ютаро теперь было бы не под силу справиться в одиночку со всеми заботами. Сам он появлялся в клинике весьма редко. Правда, там были управляющий делами и старшая медсестра, но не мог же Ютаро полагаться во всем на чужих людей! Например, при решении денежных вопросов он просто не мог обойтись без жены или Микико. Обычно, приезжая в клинику, он сначала пил чай, листал журнал ночных дежурств, выслушивал отчет управляющего и старшей медсестры о вчерашнем дне, а затем принимал пациентов – только тех, что приходили лично к нему по чьей-либо протекции. Как правило, к двенадцати дня все дела в клинике бывали закончены.
После обеда Ютаро отбывал на заседания или деловые встречи. Вот уже несколько лет он большую часть своего времени и энергии посвящал не медицине, а заседаниям в муниципалитете и правлении Ассоциации врачей. Впрочем, такое положение вещей его вполне устраивало.
В тот день, как обычно, Ютаро к половине десятого утра завершил завтрак, состоявший из овощного салата и тостов, и запил его чашкой чаю. Он был невысок, но тучен, а в последнее время располнел еще больше, и давление у него основательно повысилось. В результате продолжавшихся в течение целого года атак дражайшей половины Ютаро наконец смирился со скромными европейскими завтраками. Зато за обедом и ужином, не желая отказывать себе в удовольствии, упорно продолжал поглощать рис и лапшу. На банкетах, если кухня была не японская, у него пропадал всякий аппетит. Из спиртного Ютаро по-настоящему любил только сакэ, но на худой конец мог обойтись и виски.
После завтрака Ютаро, прихлебывая кофе, неторопливо просматривал газеты. В соседней комнате прихорашивалась жена. Сорокавосьмилетняя Рицуко была на семь лет моложе мужа и благодаря стройной фигуре и высокому росту выглядела рядом с ним еще моложавей. Конечно, годы все же давали себя знать: кожа утратила былую упругость, однако ее лицо с большими глазами и безукоризненным носом еще хранило следы былой красоты.
– Послушай, Ютаро. Микико, кажется, снова собирается отказать, – проговорила Рицуко, рисуя перед зеркалом брови. Черты ее были резковаты, и Рицуко подбривала свои густые брови, подводя их тоненькими полосочками, чуть книзу.
– Если все снова сорвется, у нас больше нет никого на примете, – оторвался от газеты Ютаро. – Просто не понимаю. Парень из приличной семьи и собой хоть куда… Что ей в нем не нравится?
– Говорит, слишком обыкновенный.
– Обыкновенный? А что в этом плохого?
– Что ты меня-то спрашиваешь? Откуда я знаю?! Рицуко аккуратно подвела правую бровь.
– И учился хорошо. Медицинский факультет – это, знаешь ли, не шутка! И работает теперь прекрасно, профессора не нахвалятся…
Отчаявшись направить по медицинской стезе собственного сына, супруги Гёда твердо вознамерились компенсировать неудачу замужеством дочери: Микико непременно должна была выйти за медика.
– Послушный, хороший парень…
– Вот это-то ей, кажется, и не нравится, – вздохнула Рицуко.
– Ничего не понимаю. А ей, случаем, не приглянулся кто-нибудь другой?
– Чепуха. Этого не может быть. В университете учились одни девушки, а после окончания она работать не пошла… Сидит целыми днями дома, помогает по хозяйству – где ей было познакомиться с мужчиной?
– Не понять эту нынешнюю молодежь! – Допив последний глоток, Ютаро поднялся.
– Ведь уже двадцать три, а ей хоть бы что. Смеется, говорит, из подружек еще и половина замуж не вышли.
– Спроси ее как-нибудь, какие парни ей нравятся, – буркнул Ютаро.
– Лучше тебе это сделать.
– Ты что, рехнулась? Ведь я же отец… мужчина. Микико была главной слабостью Ютаро. Он слепо обожал свою единственную дочь, потакая ей во всем с самого младенчества, и теперь, когда Микико выросла, никакие нравоучения отца не могли возыметь на нее действия.
– Ох, да мы совсем опаздываем!
Рицуко открыла рот, чтобы позвать дочь, но та уже спускалась по лестнице.
Микико была хороша собой: огромные глаза, маленький точеный носик. Чуть холодновата, но все равно – красавица, вылитая Рицуко в молодости.
– А Юдзи еще спит!
– Оставь его. Скоро сам проснется.
Рицуко села в машину. Ютаро устроился рядом с женой на заднем сиденье, Микико села впереди.
– Счастливого пути! – помахала с порога служанка Томиё.
Машина выехала на кольцевую дорогу № 6. Уже давно пробило десять, и дорога, в ранние утренние часы пик обычно забитая машинами, сейчас была довольно свободна.
– Ты ничего не слышал насчет Наоэ и Симуры? – спросила вдруг Рицуко.
– Симуры? Симуры Норико?
– Да.
– А что такое?
– Кажется, между ними что-то есть.
– Сомнительно.
– Уж поверь мне!
– А что? Что такое, мама? – подскочила на сиденье Микико.
– Тебя это не касается, – одернула ее мать и закончила, повернувшись к мужу: – Мне об этом сказала Сэкигути.
– Сэкигути? – Физиономия Ютаро приобрела кислое выражение.
Цуруё Сэкигути была старшей сестрой клиники "Ориентал". Ей исполнилось сорок два. Три года назад она развелась и осталась вдвоем с сыном, который еще ходил в школу. Медсестрой Цуруё работала очень давно и опыт имела немалый, но у нее был один существенный недостаток – Сэкигути любила посплетничать.
Для четы Гёда она, пожалуй, была в своем роде сокровищем: Цуруё исправно доносила хозяевам обо всем, что делалось в клинике, и ничто не могло ускользнуть от ее бдительного ока. Однако информация поступала не столько к главному врачу, сколько к его супруге, и Ютаро, сам не раз попадавший впросак из-за длинного языка старшей сестры, не слишком ее жаловал.
– Говорят, они частенько встречаются в Сибуя…
– Вот как? – Как и подобало мужчине, Ютаро отнесся к новости довольно равнодушно.
– Между прочим, их отношения носят отнюдь не невинный характер!
– А что, есть свидетели? – невозмутимо осведомился Ютаро.
– Да ведь Симура ходит к нему домой! Наоэ жил в Икэдзири, неподалеку от клиники.
– Ну и что? Из этого вовсе не следует, что они спят.
Рицуко фыркнула.
– Наоэ – холостяк.
– Я тоже слыхала такие разговоры, – поддакнула с переднего сиденья Микико. – Симура почти всегда остается в его дежурства.
– Вот-вот. И Сэкигути об этом говорила. Удивительно: на этот раз Рицуко и Микико выступали единым фронтом.
– Ну хорошо, допустим. Но нам-то какое дело?
– Да, но… – Рицуко даже задохнулась от возмущения.
– Ты пойми, для нас большая удача, что мы заполучили Наоэ. Пусть это дело прошлое, но он преподавал в университете, был доцентом, а теперь работает у нас.
– Да разве дело в Наоэ? Это все штучки Симуры!
– Ого-го! – насмешливо протянул Ютаро. – Да ты никак ревнуешь?
– Что ты несешь? Глупости какие! – Рицуко одарила супруга убийственным взглядом.
– Пусть он делает свою работу, а остальное меня не касается. – И Ютаро махнул рукой.
– В том-то и беда, что с работой у него тоже не все в порядке.
– У Наоэ?
– Да. Помнишь того старичка, Исикуру?
– Исикуру?..
– Из палаты второго класса, на четвертом этаже. Ну, того, с раком желудка…
– А-а! Ёсидзо Исикура, – вспомнил наконец Ютаро.
– Так вот. Наоэ все время держит его на наркотиках.
– Наверное, чтобы облегчить страдания?
– Как знать. Может, и по другой причине.
– Да какие еще могут быть причины? – Ютаро недоуменно поднял брови.
– Это, конечно, слухи, но… – Рицуко наклонилась к уху мужа. – Говорят, он дает Исикуре наркотики, чтобы ускорить его смерть!
– Ты что городишь? – Ютаро неожиданно рассвирепел. – Хватит молоть чепуху!
– Я только повторяю то, что слышала.
– Это тебе тоже Сэкигути на хвосте принесла?
– Она просто сказала, что ей так кажется… – От неожиданной вспышки мужа Рицуко слегка растерялась.
– Как она смеет! Какая-то медсестра… Да и ты хороша: смотришь ей в рот! А, да что с тебя взять!
Пока Гёда бранился, машина подъехала к клинике. Ютаро, Рицуко и Микико зашли в канцелярию. Управляющий и девушки-конторщицы поднялись из-за столов, приветствуя хозяев.
– Чудесная сегодня погода. – Словно забыв об инциденте в машине, Рицуко непринужденным движением скинула шарф и выглянула в окно, на внутренний дворик. На крохотном, стиснутом каменными стенами клочке земли густо багровели сальвии.