Поднявшись по чёрной лестнице, Дэниел нашёл Кингсли в коридоре, тот был занят весьма страстным поцелуем с темнокожей богиней, почти такой же высокой, как он сам. Кингсли поднял девушке ногу и, заведя себе за пояс, просунул руку между их телами. Девушка слегка ахнула от удовольствия, так как рука Кингсли исчезла под юбкой и сделала что-то, плохо видное Дэниелу, и всё же очень хорошо понятное по громким, тяжёлым вдохам.
Кингсли явно заметил ждущего Дэниела. Каким-то образом ему удалось одновременно смерить гостя вопросительным взглядом и ещё глубже просунуть язык в рот богине. Должно быть, французская штучка.
В конце концов отстранившись, богиня исчезла в спальне Кингсли.
- Твой выбор времени безупречен, mon ami. - Кингсли расправил смятый галстук и вытер пальцы шёлковым платком.
- Сожалею, что прервал, - сказал Дэниел без тени истинного раскаяния.
- А я нет. Эта девица ненасытная, я же француз, а не машина.
- Она великолепна.
Кингсли кивнул.
- Гаитянка. Последнее пополнение...
- Да, твоей императорской коллекции. Всё ясно. Поэтому-то я и здесь.
- Ты и без меня знаешь, моя коллекция сродни твоей библиотеке - бери напрокат, что душа пожелает, только возвращай вовремя. - Кингсли подвёл их к лестнице.
От шутки Кингсли у Дэниела упало сердце. Разумеется, Кингсли не знал, насколько его слова близки к правде. Внезапно Дэниелу с кристальной ясностью вспомнился тот день в библиотеке после их первой с Элеонор ночи.
"Итак, ты библиотекарь. Кто же в таком случае я? Взятая на неделю книгу?" - сверкнув на него глазами, спросила тогда Элеонор.
Боже, эти глаза... Ему никогда не забыть глаз Элеонор, то чёрных, то в следующую минуту зелёных. Их цвет менялся также быстро, как её настроение. Нуждаясь в ней, в ней, а не в призраке Мэгги, он смёл книги в сторону, но она, Элеонор, настолько мощно им завладела, что он почти содрогнулся от этой силы.
Взятая на неделю книга... Вряд ли мне нравилась мысль о том, что тебя надо вернуть.
Элеонор тогда рассмеялась над его необдуманными словами. Её смех... этот смех будет звенеть в его ушах и на смертном одре - низкий и грудной, но в то же время невинный и жизнерадостный. Соблазнительный, чувственный: смех который хотелось сцеловать с её губ и проглотить без остатка.
Он пошутил, просто пошутил: что угодно, лишь бы она рассмеялась. Немыслимо даже думать о том, чтобы попросить Элеонор остаться. Она чужая собственность. И не абы чья. В Преисподней есть доминанты. И есть Он. В Преисподней есть садисты. И есть Он. Есть люди, которых можно поиметь , и есть люди, которых нельзя.
И есть Он.
- Я здесь не затем, чтобы кого-то позаимствовать из твоей коллекции. Хочу поговорить об Ане.
Они дошли до первой лестничной площадки, и Дэниел застыл в шоке, потрясённо поняв, что эхо на лестнице - это звук, которого он не слышал уже больше года.
И не какой-нибудь там звук.
Смех.
Её смех.
Замерев, Дэниел посмотрел в тёмные, наблюдательные глаза Кингсли.
- Элеонор... Она здесь?
Кингсли сначала не ответил. Очаровательный французский проказник снова исчез, и теперь на него предостерегающе смотрел стальным взглядом опасный хранитель Преисподней.
- Non, mon ami, - наконец ответил он. – Они здесь.
Глава 4
ИГРА
Дэниел не двигался, не мог сдвинуться. И не сдвинется, пока Кингсли стоит тут и смотрит. Но послушает. Вот мужской голос, низкий, суровый - голос, который он не слышал с той единственной идеальной недели в обществе Элеонор. А вот снова её смех. Смех, такой радостный и чувственный... плывёт вверх по лестнице и проходит насквозь, замораживая до мозга костей.
Голоса удалились, и Кингсли подняв руку, молча пригласил следовать за собой. На следующей лестничной площадке они остановились и стали ждать. На этом посту их скрывали тени, и было хорошо видно то, что происходит в комнате.
Элеонор... столь же прекрасная , как и в первый день встречи. Она теребила волосы, собранные в небрежный конский хвост, а Он, похоже, подсказывал ей что-то насчёт событий, развернувшихся на шахматной доске, которая лежит между ними на столе.
Даже издалека была видна лучистая радость, которой сияют глаза Элеонор, пока она изображает сибаритскую, зевающую скуку. Священник щёлкнул пальцами перед её лицом, и она тотчас же села прямее. Неохотно оторвав от неё глаза, Дэниел уставился на Него - этот человек некогда считался другом, но теперь, после утраты Элеонор , стал соперником. Дэниел ненавидел себя за злобу, которую носит в сердце, но никакие доводы рассудка и самоувещевания не помогали проглотить ту горькую пилюлю, что застряла во рту с тех пор, как Элеонор сказала на его просьбу остаться "нет".
- Он священник, - сказал Дэниел так тихо, что засомневался услышал ли Кингсли.
- Oui.
- Как она может быть счастлива с ним? - взгляд на её лицо и глаза не оставлял сомнений, что она женщина, которая по уши, без ума влюблена. - Он же не может на ней жениться. Не может дать детей, ведь тогда его отлучат от церкви.
- Она любит его, а он - её. И если бы существовал способ их разлучить, я бы его уже обнаружил.
В голосе Кингсли прозвучала какая-то горечь - горечь сродни той, которую испытывал сам Дэниел. Пара в комнате приковала взгляды обоих. Мужчина: высокий, весь в чёрном , красивый, изящный, лицо лет на десять младше реальных тридцати девяти, а глаза - веками старше. И она: чёрные волосы, чёрные и зелёные глаза, полные губы, созданные для куда более интимных дел, чем поцелуи с другими губами. На ней была девчачья белая пижама, на шее - белый ошейник.
Глаза Дэниела изучали каждую чёрточку и изгиб Элеонор, а Кингсли сосредоточил внимание кое-где ещё: на лице мужчины, который ею владеет, на лице своего лучшего и, как многие бы сказали, единственного друга.
Дэниелу на миг стало слишком невыносимо видеть Элеонор и её спутника вместе, да ещё такими довольными жизнью. Он закрыл глаза, и его мысли устремились в прошлое, причём куда дальше, чем хотелось бы.
Как он вообще оделся тем утром, для него до сих пор загадка. Просто стоял перед зеркалом и завязывал галстук пальцами, которые функционировали лишь благодаря мышечной памяти.
- Сегодня я хороню жену, - эхом отдавалось в его голове. - Тридцать четыре, а уже вдовец... за что?
Должно быть, он произнёс эти слова вслух, потому что от двери между его комнатой и спальней Мэгги, донёсся ответ:
- Наверняка тебе от моих слов не легче, но я тоже не знаю за что.
Обернувшись, Дэниел увидел, как к нему идут почти два метра ангельски белокурой церковной собственности.
- На самом деле, это утешение.
Священник изучал его добрым, проницательным взглядом. Чуть раньше приходил со своим подарком из медкабинета Кингли, и теперь Дэниел держался на ногах, лишь благодаря сочетанию транквилизатора и шока.
- Я не стану тебя оскорблять, спрашивая, как ты, - сказал священник. - Спрошу только, чем могу сегодня помочь.
На Дэниела тогда нахлынула такая благодарность. Её даже не требовалось скрывать: этому человеку, священнику, можно было рассказать, что угодно, признаться в любой тайне и встретить понимание.
- Если бы я попросил тебя меня убить, ты бы это сделал?
Священник улыбнулся.
- Я иезуит. Мы пацифисты. И хоть я не согласен с римской курией по ряду вопросов, убийства из милосердия не поддерживаю. Ещё просьбы?
- Да, пожалуй. Вряд ли мне по силам это выдержать... - Дэниел замолк, подбирая слова. - Не вынесу, если сегодня ко мне кто-нибудь прикоснётся или заговорит. Я должен пройти через это. Ради неё.
Священник сцепил перед собой аккуратные, ухоженные руки. Дэниел не раз видел священника Преисподней, но не припоминал, чтобы в сутане. Обычно тот ограничивался традиционным белым воротничком. В чёрном, длиннополом одеянии мужчина выглядел даже более грозно, словно порождение давних времён.
- Может, тогда тебя оградить от общения?
Дэниел снова кивнул. Или , по крайней мере , попытался: тело и разум, как будто принадлежали разным людям.
- Тут я помочь могу.
Следующие два часа Дэниел провёл, глядя прямо перед собой, - ничего не слышал, никого не видел, разве что размытое пятно темноты, которое нависало за спиной подобно тёмному ангелу.
Только у могилы Дэниел начал снова что-то воспринимать. Друзья и родственники уже расходились по машинам, а он всё стоял, не сводя глаз с гроба. Даже пастор, приглашённый для заупокойной службы, и его родители, в конце концов, ушли, устав ждать. Остался лишь тёмный ангел - молчаливый, равнодушный, еле заметный.
- Моя жена в ящике в земле, - сказал Дэниел скорее себе самому, чем стоявшему рядом священнику. - Мне следовало бы лежать с ней.
Повисло молчание. Дэниел почувствовал, что священник раздумывает над услышанным.
- Кроме Кингсли никто не знает, что в моей жизни кое-кто есть, - начал священник. - Её зовут Элеонор.
- Красивое имя.
- Она его ненавидит. Разумеется, потому-то я её им и называю.
Дэниел обнаружил, что всё ещё способен улыбаться.
- Разумеется.
- Если вдруг что-то случится с моей Элеонор... - он остановился, сделал глубокий вдох, - ...ни одна яма, ни одна пропасть, ни один каньон, какими бы глубокими они ни были, не вместят моего горя.
Ни одна яма, ни одна пропасть, ни один каньон... Дэниел сердцем почувствовал искренность и правильность этих слов.
- Я в растерянности, не знаю, что делать, - немигающие глаза Дэниела начали слезиться.
- А чего тебе хочется?
- Вырыть настолько глубокую яму, чтобы вместила горе, закопаться туда, закрыть глаза и не открывать их долго-долго.
- Ну так сделай это.
Дэниел повернул голову и встретился со взглядом священника. Со взглядом глаз, обладавших цветом и силой стали.
- А если я больше не смогу выбраться из этой ямы?
- Ты мне доверяешь, Дэниел?
Дэниел не торопился с ответом. Священник , несомненно , заслуживает уважения. Редко встретишь более умного и образованного человека. В то же время он по праву считается одним из самых печально известных садистов Преисподней. Провести с ним вечер наедине отваживаются лишь самые сильные и вышколенные мазохистки, да и то считанные единицы. Интересно, какая его Элеонор? Должно быть, похожа на него: холодная, жёсткая, безжалостная и несгибаемая.
Доверяет ли он священнику? В памяти всплыл случай, когда ещё один садист из окружения Кингсли пренебрёг безопасным словом сабмиссива, сломав юноше-партнёру нос и запястье. Кингсли и священник заперлись тогда с этим садистом в одном из клубов Кинга. В ту ночь там оказались и Дэниел с Мэгги. Крики того мужчины были такими звериными и жалобными, что Дэниел едва не вмешался. Но в зале суда твёрдость Мэгги не уступала её покорности в спальне. Пробыв сабой с семнадцати лет, она возненавидела плохих доминантов всеми фибрами души и в ту ночь, ради разнообразия, дала ему почувствовать свою власть.
- Пусть на собственной шкуре испытает, что такое безжалостность. - Мэгги вернула его "ой ". - Оставь их в покое.
И он оставил. Надо сказать, ему порядком хотелось оказаться в той комнате и вершить собственное жестокое правосудие. Сама мысль о том, что какой-то доминант, и впрямь нанёс связанному сабмиссиву телесные повреждения, воспользовавшись беспомощностью последнего, приводила чуть ли не в слепую ярость.
Когда Дэниел , наконец , ответил священнику, это было от чистого сердца.
- Ты пугаешь меня до усрачки, но, да, я тебе доверяю.
Казалось, оба признания священника ни капли не удивили.
- Что ж, тогда ступай. Выкопай свою яму и заползи внутрь. Если не найдёшь способ выкарабкаться, пошлём кого-нибудь тебя выкапывать.
Три года Дэниел не мог выбраться из ямы горя. Три года он не выезжал из Большого дома, не преступал границ своего имущества. Но священник сдержал обещание, послав ему собственное имущество, свою Элеонор, своё сердце.
- Боже, какой я засранец, - сказал Кингсли Дэниел. - Даже не верится, что пытался отобрать её у него. А ведь он столько для меня сделал. Да и она.
- А что она для тебя сделала? - с каким-то весёлым вуайеристским любопытством ухватился за вопрос Кингсли.
- Спасла мне жизнь. Если бы не она, я бы умер в том доме, Кинг. Да я, в общем-то, и умер.
Тем временем в гостиной Элеонор взяла шахматную фигуру. Её спутник показал на один из квадратов поля, но она покачала головой. Зная его, он сейчас пытается её обучить хитростям какой-нибудь малоизвестной стратегии. Зная её, - играет по самоубийственным правилам, пытаясь поскорее покончить с игрой. Священник снова щёлкнул у неё перед лицом пальцами. Она снова покачала головой. Он раздосадовано вздохнул, потянулся за фигуркой, но тут Элеонор засунула её в рот.
- Merde, только не снова, - вздохнул Кингсли.
Дэниел же просто смотрел. Священник зажал ей пальцами нос, битва двух характеров началась. Учитывая, что рот Элеонор закрыт, а нос зажат, шансов на победу не было никаких. Рано или поздно потребность вздохнуть заставит её забыть об этом своевольном отказе играть по Его правилам.
Прошла минута. Элеонор зажмурилась. Священник постучал пальцем у неё под подбородком, и она сдалась, выплюнув фигурку ему на ладонь.
- Merci mon Dieu, - выдохнул Кингсли.
- Почему?
Кинг взглянул на Дэниела.
- В прошлый раз Элеонор её проглотила.
- Случайно? - Дэниел поморщился. Неприятная штука: что туда, что обратно.
- Намеренно, bien sûr.
Дэниел прикрыл рот рукой. Пришлось, а то рассмеялся бы на весь дом.
Вспомнилась ночь, когда они с Элеонор сами играли в игру, только не в шахматы, в покер. В покер на раздевание. Тогда она тоже играла по самоубийственным правилам и в итоге после трёх партий осталась в одних крошечных белых кружевных трусиках.
- Давай, побей меня, - сказала она и перекатилась на живот. Её голые ноги болтались в воздухе, выше пояса - ничего, кроме улыбки.
- Это покер, не блэкджек, - начав тасовать карты, напомнил он
Они проводили в гостиной у камина каждый вечер: говорили, трахались , иногда и то, и другое сразу.
- Чпокарь? А кто он такой?
Дэниел щёлкнул пальцами у неё перед носом.
- Будь паинькой.
- Ну ладно. - Она сбросила несколько карт. - Побей меня.
- Покер, не блэкджек, - повторил он.
Элеонор глянула на него сквозь завесу чёрных волнистых волос.
- Может, я вовсе не об игре.
Дэниел чуть не выронил карты.
- Ты не можешь не понимать, что мы знакомы всего несколько дней. - напомнил он.
Она пожала плечами - нежными, бледными плечами со следами укусов и грубых поцелуев, которыми он покрыл их всего несколько часов назад.
- Ты уже трахнул меня несчётное количество раз, приказывал мне, заставил называть тебя "сэр", но так и не побил. Знаю, ты этого хочешь... сэр.
Она перевернулась на спину и посмотрела на него. Есть ли на свете что-то более прекрасное , чем обнажённые женские груди, омытые светом камина? В особенности, если это груди Элеонор у твоего камина?
- Я очень серьёзно отношусь к причинению боли другим, - ответил он, хотя до боли желал, привязав Элеонор к кровати, разукрасить её бледную кожу красными рубцами. – Здесь требуется большое доверие. Ты действительно настолько мне доверяешь? Всего после нескольких дней?
- Нет. - Она залезла рукой ему под брючину и погладила ногу. - Но доверяю Ему, а Он - тебе. В конце концов, на эту неделю я здесь не по твоей воле, а по его.
- Ответь на один вопрос. Сколько вы уже были знакомы, когда он побил тебя в первый раз?
Элеонор мелодраматично простонала.
- Ах да, забыл. Ты не хочешь о нём говорить.
Она, кивнув, села.
- Знаками хоть показать можешь?
Элеонор забрала из его рук колоду и быстро пролистав карты, достала пятёрку треф.
- Пять лет? - спросил Дэниел, и она снова кивнула. - Пять лет, не пять дней, - подчеркнул он. - Сколько тебе было, когда вы встретились?
Элеонор снова перебрала карты и на этот раз подняла сразу две.
- Пятьдесят один? - спросил Дэниел.
Закатив глаза, Элеонор повернула карты к себе.
- Пятнадцать? Ты встретила его в пятнадцать. Во сколько тогда у вас был первый секс?
Она выдохнула через нос, снова покопалась в картах и вынула десятку пик и десятку бубён.
- В двадцать? Выходит, чтобы тебя не то что побить, а просто поиметь , он прождал целых пять лет. А со мной ты готова на это всего после нескольких дней?
Она с воодушевлением кивнула.
Дэниел опустил глаза на разбросанные карты.
- Ты действительно счастлива с ним? - спросил он, сам толком не зная, почему задаёт этот вопрос.
Она тяжко вздохнула, как будто ей уже надоело в тысячный раз отвечать на одно и то же.
- Вы двое занимаете умы каждого, ведь твой хозяин такой тихий и серьёзный...
- Не говоря уже о том, что он ростом больше шести футов и садист...
- Что ж, да, он такой.
Элеонор подняла короля треф, тот держал по мечу в каждой руке.
- Нет не такой. Не со мной. Со мной он...
Она перелистала всю колоду, собирая набор.
Затем разложила карты между собой и Дэниелом на полу - сплошь червы.
- И кто ты? - он нервно сглотнул. Её преданность своему хозяину больно напомнила о той близости, что была у него самого с Мэгги. Найдёт ли он ещё нечто подобное? - Она?
Дэниел поднял королеву червей.
- О, чёрт. Нет. - Элеонор полезла в коробку с картами. - Вот я.
Она протянула джокера.
- Почему? Ты что, забавная, или, может, худший кошмар Готэма?
- Это знаю только я, а тебе предстоит выяснить. А пока, как насчёт небольшой игры в ?..
Она подняла две карты. Первая - шестёрка треф, вторая - девятка пик.
Дэниел метнул сердитый взгляд.
- Ну вот. Теперь я тебя побью.
Схватив её за запястья, он рывком поднял Элеонор на ноги. Не прошло и минуты, как она оказалась в спальне, прижатой спиной к спинке кровати. Его губы жадно поглощали нежный рот девушки, пальцы впивались в её бёдра. Он грубо толкнул её на пол. Элеонор даже не понадобился приказ. Она мгновенно расстегнула ему штаны и взяла его глубоко в рот.
Запустив пальцы в её волосы, Дэниел пытался побороть страх. Что если он начнёт её бить и не сможет удержаться в узде? С Мэгги они месяц пробыли любовниками, и только потом он позволил себе шлёпнуть её во время любовных игр. Правда, она так эротично это восприняла, что на следующий же день он накупил целую кучу игрушек для садо-мазо - игрушек, которые касались исключительно кожи Мэгги. А теперь будут использованы на кое-ком ещё.
Не дожидаясь, пока кончит, Дэниел высвободился и снова поднял Элеонор на ноги. Затем открыл шкаф в спальне, в котором они с Мэгги держали игрушки и достал флоггер, наручники для бандажа и крюки-карабины. Вернулся к кровати, заломил девушке руки за спину и застегнул наручники.
- Скажи мне своё стоп-слово , - потребовал он. Голос звучал сердито, но в душе Дэниел боролся со страхом зайти слишком далеко.