- Пройдемте на перевязку, - снова услышала она откуда-то из-за горизонта своей видимости. Это было как-то странно и даже дико, как будто голос раздавался из какого-то другого мира, теперь уже недоступного для Саши… "Неужели так будет всегда? - с нарастающим страхом в душе подумала она, представив, что теперь ее мир будет всегда ограничен мутными серыми сферами вокруг глаз, и тут же отогнала от себя эту мысль. - Это бинт. Просто бинт, его скоро снимут, и тогда все будет нормально. Все будет так, как было раньше…"
Она медленно приподнялась в кровати, сразу почувствовав головокружение. Потолок плавно заскользил вниз - Саша даже взметнула руки, зажмурила глаза, защищаясь от надвигающейся угрозы, и вскрикнула, снова почувствовав обжигающую боль.
- Осторожно, - снова донеслось до нее из "другого" мира, она повернула голову и наконец успокоилась, снова увидев лицо медсестры. Женщина поддержала ее, помогла встать с кровати. - Осторожно, - настойчиво повторила она, будто опасаясь, что Саша ослушается ее, взбунтуется и все испортит.
За дверью палаты бурлила жизнь. Люди в белых халатах, мужчины и женщины, торопливо передвигались по узкому и длинному, слабо освещенному коридору. Никто, казалось, не обращал внимания на новую пациентку. Саша прислушивалась, приглядывалась. Ей необходимо было освоиться, примириться с мыслью о том, что она не дома, что эти серые стены на время станут ее стенами, ее укрытием, убежищем. Ей даже стало легче - спокойные и непринужденные лица вокруг, по крайней мере, внушали мысль о том, что с ней не случилось ничего страшного, что пройдет совсем немного времени, и все будет так, как прежде…
"Будет ли?" - оказавшись в операционной, она поняла, что больше не может бороться с собой, и мысль, самая страшная, все же прорвалась наружу, зазвучала в сознании, не смолкая, все громче, все настойчивее. У Саши больше не было сил для борьбы. "Будет ли?" - снова подумала она, увидев свое отражение, мелькнувшее в стеклянной дверце белого медицинского шкафа с инструментами.
С этого момента все изменилось. Саша чувствовала, что близка к панике, к истерике. Она почти не слышала и не понимала ни одного слова, адресованного ей, только кивала головой и чисто механически выполняла просьбы врача: опуститесь пониже, голову повыше.
- Расслабьтесь, - снова донеслось до нее, - больно не будет…
Она совсем не боялась боли. Боль, физическая боль, которая неизбежно ждала ее во время перевязки, совсем не внушала ей страха. Она даже не задумывалась о том, что с ней сейчас делают, почти не отдавала себе отчета в происходящем. Теперь, когда сознание полностью пробудилось от наркотического сна и память о прошлом обрела свою власть над настоящим, Саша боялась того, что неизбежно случится потом. Пройдет всего лишь несколько дней, и Денис вернется… Денис вернется, а ее, Саши, больше нет.
Эта мысль поразила ее своей доскональной точностью. Ведь человек неотделим от своей плоти. От своей внешней оболочки, которая, по сути своей, есть оболочка души. А теперь, когда ее оболочка так грубо разрушена, душа стремительно улетает прочь. Саша почти физически ощущала, как происходит этот процесс, как ее душа покидает свою оболочку, оставляя лишь израненную пустоту. Ни памяти, ни надежды - только слабое эхо, все тише и тише… Ее, Саши, больше нет. И с этим уже ничего не поделаешь.
- Главное, Сашка, что ты осталась жива.
Кристина сидела на самом краешке кровати, в изголовье, опустив глаза. Сначала она смотрела на Сашу, не отрывая взгляда, но Саша сама чувствовала, каких усилий стоило подруге смотреть на ее перевязанное лицо. Кристина сдалась быстро, и нескольких минут не прошло, как она опустила взгляд.
- О чем это ты? - тихо и равнодушно спросила Саша, как будто искренне не понимала смысл фразы.
- О том, что могло бы быть и хуже, - настойчиво и почти что убежденно произнесла Кристина, продолжая разглядывать облупившийся линолеум на полу.
- Не думаю.
- Перестань. Перестань, пожалуйста. Тебе сейчас очень тяжело, но, пойми…
- Не надо, Кристина. Я ведь знаю, что ты сама так не думаешь. Ты сама все прекрасно понимаешь.
- Что я прекрасно понимаю? - не сдавалась Кристина.
- Ты ведь даже не смотришь… Не смотришь на меня.
Кристина подняла глаза.
- Глупости…
- Не глупости. Знаешь…
Некоторое время в палате стояла мертвая тишина. Как будто весь мир внезапно замер, смолкли все звуки, наполнявшие окружающее больничную палату пространство. Пространство, которое сконцентрировало в себе только боль и отчаяние, вытеснив все остальное, что только может чувствовать человек.
- Знаешь, - Саша наконец нарушила эту мистическую тишину, - он очень любил смотреть на меня. Он всегда смотрел на меня подолгу, я даже сердилась на него за это. С самого первого дня - помнишь, когда мы только познакомились на том новоселье. Я сердилась, а он говорил, что не сможет жить без этого прикосновения взгляда. Прикосновение взгляда… Да, он так говорил. Говорил, что слышит мои мысли, видит мои желания, когда смотрит на меня. Иногда, на самом деле, угадывал… Очень часто, знаешь…
- Но ведь ты - есть! - почти прокричала Кристина. - Ты - осталась, а все остальное не важно, к этому можно привыкнуть, пойми. Самое главное - что ты есть, ты осталась жива. Ведь врач сказал, что со временем можно будет все исправить, ты же сама слышала…
- Слышала, - как отдаленное эхо, повторила Саша, - только это не важно. Поврежденные полотна великих художников тоже реставрируют, только, знаешь…
- Ты - не полотно! - окончательно взвилась Кристина. - Ты не картина, ты - живой человек, и ты продолжаешь жить, ты - это ты! Ничего не изменилось, пойми, и грош цена тому человеку и тому чувству, которое не выдержит этого испытания!
- Ты жестока…
- Это ты жестока! Ты, а не я! Нельзя так относиться к себе, Сашка! Нельзя хоронить себя заживо, пойми!
Саша устало прикрыла глаза.
- Не заживо. Ты не понимаешь, Кристина. Ты не понимаешь, что это - конец. Он не сможет… Это слишком тяжело. Это практически невозможно.
- Дай ему шанс. Вот увидишь…
- Нет! - Саша энергично замотала головой. - Ни в коем случае! Я не хочу, чтобы он узнал. Чтобы он увидел… Неужели ты не понимаешь, самое ужасное… Самое ужасное - это когда любовь перерождается в жалость. Самый страшный мутант, которого только можно вообразить. Но это перерождение неизбежно. А я не хочу, слышишь, не хочу видеть, как он меня жалеет, как он отводит глаза - вот, как ты сейчас… Не спорь, пожалуйста! - Саша взметнула тонкую белую руку из-под простыни, неосознанно пытаясь возвести физическую преграду любым возражениям. Устало вздохнув, она повторила: - Нет, Кристина. Это - конец.
- Я не понимаю, - Кристина стала говорить тише, почти шепотом, но этот шепот был горячим и жестким, напоминающим шипение змеи. - Не понимаю. Ведь ты всегда… Ты всегда обладала потрясающей, почти идиотической способностью верить в добро. Ты, черт возьми, видела добро там, где его нет и быть не может, Сашка! Ты верила в то, что этот подонок, который изуродовал тебя, на самом деле - добрый и прекрасный человек, заблудившийся ребенок…
- Я просто давала ему шанс.
- Так почему же ты отказываешься дать шанс человеку, которого любишь и который любит тебя? Почему ты даже не хочешь предположить, что он окажется способным пережить все это - вместе с тобой?
- Потому что меня больше нет, - устало повторила Саша. - Потому что это невозможно. Это выше человеческих сил. Тебе этого не понять, Кристина. Ты жалеешь меня и хочешь, чтобы все было хорошо. Чтобы все было - как раньше. Я тебе благодарна… Благодарна за эту поддержку…
- Заткнись! - снова прокричала Кристина. - Прекрати говорить штампованными фразами! Плевать я хотела на твою благодарность, если ты и дальше собираешься на моих глазах калечить свою жизнь и жизнь другого человека, понятно? Или ты думаешь, я буду смотреть, как ты тонешь, и махать тебе рукой на прощание? За это ты меня благодаришь, да? Нет, Сашка, не угадала. Я буду тащить тебя! Тащить за волосы, изо всех сил буду тянуть наверх, кричи не кричи - пусть тебе будет больно, но я тебя вытащу! Вытащу тебя, дуру, и вот тогда ты мне спасибо скажешь - тогда, а не теперь, понятно?
- Прошу тебя…
- Ах, какие мы несчастные! Каким жалким голоском… Черта с два, и не проси! Если тебе самой бог ума не дал, придется с тобой поделиться. От меня не убудет. Знаешь, что? Я позвоню ему прямо сейчас.
- Кристина! Прошу тебя, не сейчас! Я обещаю тебе, я поговорю с ним, но только не сейчас, умоляю! Я поговорю с ним потом! - Саша рванулась с постели, голова закружилась, и она застыла, пытаясь обрести равновесие. Подняв глаза, она столкнулась со взглядом Кристины, зная, что вступает в поединок. В первые мгновения этого поединка она была уверена, что одержит победу, но с каждой секундой эта уверенность таяла, силы покидали ее. Она никогда в жизни не видела у подруги такого взгляда. Глаза были чужими, злыми, как будто в Кристину вселился какой-то беспощадный демон, не знающий ни жалости, ни простого сочувствия. Саша опустила глаза.
Она не видела, но отчетливо представляла себе, как Кристина достает из сумки телефон. Пальцы ее дрожали, цифры путались в голове, она никак не могла вспомнить, но потом догадалась отыскать сохранившийся в памяти аппарата номер телефона. За прошедшие сутки этот номер определялся семь или восемь раз - Кристина не снимала трубки, потому что не знала, что она скажет в ответ на простой и страшный вопрос.
Саша откинулась на подушку. Она почти ничего не чувствовала - ни страха, ни волнения, казалось бы, неизбежного в подобной ситуации. Волна опустошения снова накрыла ее с головой. Слабые звуки доносились как будто издалека - словно Кристина нажимала на кнопки с цифрами не здесь, а в соседней палате…
Потом стало тихо. Тишина сгущалась и уплотнялась с каждой секундой - казалось, еще немного, и она взорвется огненным шквалом, накроет с головой и сомкнется, превратившись в вечность. Так и случилось - в тот момент, когда Кристина хриплым, чужим и неузнаваемым голосом тихо произнесла его имя.
С высоты десятого этажа проезжающие по дороге машины казались маленькими и нелепыми разноцветными жуками, абсолютно бесцельно снующими взад и вперед по намеченному кем-то пути. Денис понятия не имел, сколько уже времени прошло с тех пор, как он, остановившись у окна, стал смотреть на машины. На улице уже сгущались сумерки, и было странно, что день проходит. В это невозможно было поверить, в его жизни еще не было таких длинных дней. Ни одного дня, похожего на этот.
Передышку в текущем расписании игр устроили ради команд, участвующих в европейском турнире. Остальных надо было чем-то занять - вот и придумали этот, по сути, никому не нужный "междусобойчик". Всего несколько часов - два часа тренировки и два часа игры - он был чем-то занят. Занят чем-то механически, совершая свои действия абсолютно бездумно, чем и заслужил обоснованные упреки тренера: "Ты никогда не играл так паршиво". Наверное, он и правда никогда не играл так паршиво. В тот день он пропустил три абсолютно глупых мяча. Таких мячей он не пропускал даже в детстве - ни разу, с тех пор, как стоял на воротах. По большому счету, сейчас ему было все равно. Такого тоже раньше не случалось - на поле он никогда, ни разу в жизни, не позволял себе отвлечься или расслабиться. Все изменилось за один день. Вернее, за одну ночь. Эту чертову ночь, которую он провел, не отходя от телефона. Под утро пальцы перестали слушаться, в голове окончательно помутилось, и он заснул на несколько часов. Потом была тренировка, потом игра, закончившаяся очередным проигрышем. Снова три мяча, которые летели прямо в руки - нужно было только подставить руки, поймать…
После игры он два или три часа пытался дозвониться, попеременно набирая два номера телефона - Саши и Кристины. Ответа не было. Он пробовал смотреть телевизор, потом снова, незаметно для себя, забылся сном.
Ощущение беды нарастало. Недоумение, даже подозрение и ревность, в какой-то момент закравшаяся в душу, полностью отступили, не оставив и следа. Теперь в душе была только тревога, порой переходящая в панический ужас. В такие моменты ему хотелось вскочить с места, поймать машину до аэропорта и улететь обратно, чтобы разрушить наконец этот таинственный заговор молчания, не предвещающий ничего хорошего. Но разум в конце концов все же побеждал чувства, позволяя на какое-то время взять себя в руки.
Гостиничный номер казался ему клеткой, стены давили - возможно, поэтому он так долго стоял у окна и наблюдал за снующими по дороге машинами. Было бы глупо сорваться с места и уехать, на все наплевав. Денис сомневался в том, что его отпустили бы с турнира даже при наличии причины. Но тревога на душе и длинные гудки телефонного эфира едва ли можно рассматривать как причину преждевременного и скорого возвращения. Едва ли… В конце концов, все это когда-нибудь закончится. Он дозвонится, он прорвется через эту глухую стену длинных гудков. Может быть, сейчас…
Гудки продолжались. Продолжались, несмотря на то, что Денис заклинал их наконец оборваться, призывая на помощь все добрые и недобрые силы. Сашин телефон молчал. Единственное, что ему оставалось - это ждать. Опустившись в кресло, он снова включил телевизор.
Голубой экран загорелся медленно и лениво. Телевизор в гостинице был старым, девяностых годов выпуска "Горизонт". Переключая каналы, Денис совершенно неожиданно для себя наткнулся на футбольный матч одного из европейских Кубков. Еще вчера он так ждал этой игры, а сегодня пропустил ее начало… Помехи изображения не помешали разглядеть знакомые лица на экране. Минуты бежали одна за другой, и он наконец почувствовал, что события на экране поглощают его, ощутил привычное волнение. К середине второго периода счет сравнялся, игра захватила его еще сильнее. Телефонный звонок, раздавшийся за спиной, даже не сразу заставил его обернуться. Какое-то время он сидел без движения, с некоторым недоумением глядя на аппарат. Потом медленно поднялся с места, подошел и снял трубку.
Но том конце была полная тишина. Денис тоже молчал, словно опасаясь спугнуть почти что сбывшуюся надежду. Секунды летели с быстротой кометы, но тишина не обрывалась.
- Саша, - наконец справившись с наваждением, произнес он глухим голосом.
- Денис.
Услышав в ответ голос Кристины, он почувствовал, как что-то оборвалось внутри. Почти исчезнувшая тревога, предчувствие беды снова накрыло его с головой. Он молчал, не понимая, как продолжить разговор. Молчал и злился на себя, понимая, что должен что-то сказать, но не находя в себе сил. Когда-то давно, в ранней юности, он прыгал с парашютом. Теперь вспомнился первый прыжок - он знал, что прыгнуть придется, что обратного пути нет, и все же медлил, тянул время, продлевая секунды жизни, которые, казалось, могли оказаться последними. Воцарившаяся тишина могла оказаться предвестием чего-то страшного, непоправимого…
И в этот момент он наконец услышал долгожданный голос. Саша произнесла его имя - спокойно, тихо и ласково, словно утешая его, успокаивая. Он сразу представил ее лицо, освещенное вспышкой улыбки, синий свет огромных глаз…
- Здравствуй, Денис.
- Здравствуй…
Снова - тишина, наполненная только звуками дыхания. Он слышал, как Саша вздохнула в трубку.
- Как ты? Как у тебя дела?
- Я нормально… - не своим голосом произнес он, не понимая, что происходит. Разговор казался нереальным, как будто на самом деле этот телефонный звонок и Сашин голос ему приснился.
- Как прошла игра?
- Игра? Отлично.
- Выиграли?
- Проиграли.
- Проиграли? А говоришь, отлично.
Казалось, она улыбнулась, но Денис не чувствовал ее улыбки. Это выглядело невероятным и совершенно необъяснимым, но в тот момент он даже не смог представить себе ее лица. Такого раньше никогда не случалось - с той минуты, как только Денис впервые увидел Сашу, он мог представить себе ее лицо в любое время дня и ночи. А теперь память вдруг отказывалась служить ему, словно заблокировался какой-то участок мозга. С этим ничего нельзя было сделать - как он ни пытался, кроме мутного, расплывчатого сизо-серого пятна, перед мысленным взором ничего не возникало.
- Это… Это не важно, Саша. Ты же знаешь, этот турнир по сути никому не нужен.
- Да, знаю, - эхом отозвалась она. - А у нас сегодня опять дождь. Вчера было солнце, а сегодня снова. Как в тот вечер, помнишь…
Она продолжала тихо рассказывать ему о погоде. Что-то про облака, про запах листьев, про ветер… Он почти не слушал ее, отвечал невпопад, пытаясь справиться с навалившейся беспомощностью памяти. Но секунды шли, и каждая из них, казалось, приближала его к чему-то неотвратимому. Он закрыл глаза, плотно сомкнул веки, изо всех сил пытаясь воскресить в сознании нежный овал лица, обрамленный светло-бежевыми вихрами непослушных прядей, губы, улыбку, синие глаза… Ничего не получалось. Мелькнуло лицо Кристины, мамино лицо, Машка, вспомнилась даже Жанна, а Саши не было. И в этот момент он почувствовал - нужно что-то сделать, что-то срочно предпринять, какой-то отчаянный шаг, иначе будет поздно. Иначе Саша уже никогда не вернется к нему, так и оставшись бледным расплывчатым пятном, повинуясь странной прихоти его больного мозга.
- Солнце с утра светило так ярко, а потом исчезло. Знаешь, мне иногда кажется…
- Саша! Замолчи, слышишь! Замолчи сейчас же!
В тот момент, когда он взорвался, она говорила про солнце. Он оборвал ее - грубо, не задумываясь о том, что может обидеть, причинить боль своей грубостью. Все это было не важно. Он должен был прекратить это наваждение, оборвать этот бред - теперь он понял, насколько странным и неестественным был их разговор, насколько бессмысленными и никому не нужными были эти фразы про солнце и ветер.
- Замолчи, - повторил он тихо, но все так же настойчиво. - Прекрати нести чепуху. Я ждал твоего звонка весь вчерашний вечер, я всю ночь тебе звонил, я… Я понятия не имею, сколько раз за прошедшие сутки я набирал твой номер телефона. Ты исчезаешь, я схожу с ума, какие только мысли в голову не приходили, все передумал… А ты вдруг появляешься и начинаешь как ни в чем не бывало разговаривать про погоду, про солнце… Да я плевать хотел на это солнце, на этот ветер, на эту чертову осень! Плевать хотел! Ты слышишь меня? Скажи, что случилось, куда ты исчезла, Саша? Куда ты исчезла?
Она долго молчала. Смысл первой фразы, которую она произнесла, показался Денису не совсем понятным.
- Вот, и ты тоже. Сговорились вы, что ли, - сказала она с улыбкой, но без тени обиды в голосе. Ее улыбка стремительно промелькнула у него перед глазами, тут же растворившись, словно ее и не было.
- Куда ты исчезла, Саша? - снова повторил он, обращая свой вопрос словно в два измерения - той Саше, которая находилась сейчас за несколько сот километров от него, и той, которая всегда, вплоть до последних минут, жила в его памяти и которая так внезапно покинула место своего обитания.
- Я не исчезла, Денис, - тихо и спокойно проговорила она. - Я здесь… Почти рядом. Ты ведь слышишь мой голос… Ты видишь меня?