Угольцев многозначительно кивнул и стал подниматься по узкой шаткой лестнице. Девушка шла за ним следом. В мансарде были низкие потолки. Он обратил внимание на покрытый стареньким пледом матрац возле окна, разбросанные возле него книги, среди которых была его любимая - "Воспитание чувств" Флобера. Тут же валялись стопки старых номеров "Советского экрана" и "Театральной жизни".
- Это младшая сестра, - виноватым голосом пояснила девушка. - Она еще в школе учится.
Угольцев отодвинул кусок пестрой материи, которым было занавешено широкое окно, увидел желтеющую степь, прорезанную извилистым проселком, небольшие островки тополей и ив. Очевидно, там была речка.
Он прошелся раза два по душной мансарде, скрипя половицами чисто вымытого крашеного пола. Обратил внимание на висевшие на стене пуанты и самодельную - из жестко накрахмаленного тонкого тюля - пачку в углу. Она свисала с потолка и была завернута в марлю. Угольцеву показалось на мгновение, что он увидел Марию-Елену, стоящую на кончиках пуантов и почему-то виновато ему улыбающуюся.
- Сестра увлекалась балетом, - пояснила девушка.
- Увлекалась? А теперь не увлекается?
Она пожала плечами и отвернулась.
- Кстати, я не знаю, как вас зовут, - вспомнил вдруг Угольцев. - Мне неловко обращаться к вам с вопросами, не зная вашего имени.
Это на самом деле было так. Угольцев получил хорошее воспитание. Его мать была из старой профессорской семьи.
- Нина Васильевна. Нина.
Девушка протянула ему руку. Он взял ее в свою и поцеловал. Рука была изящной, но какой-то безжизненной. Похоже, девушка смутилась.
- Значит, ваша младшая сестра больше не увлекается балетом. А вот моя и по сей день не пропускает ни одной премьеры. Ну а дома у нее настоящий музей балетного искусства.
Он тут же подумал о том, что, вероятно, выдал себя с головой - ведь человек, которого ждали Берестовы, наверняка принадлежал к другому слою общества. Угольцев давно догадался, что этот человек был потенциальным покупателем дома Берестовых. Вряд ли кому-либо из так называемой артистической братии придет в голову приобрести в собственность дом на окраине затерянного в степях города. Но все обошлось.
- Маруся гостила у отца. Она только сегодня приехала, и я еще не успела поговорить с ней толком. Она убежала к своей подружке.
Нина провела Угольцева по остальным комнатам дома. Он задержался в той, которая, как он понял безошибочно, принадлежала Марии-Елене. В ней царил музейный порядок, а потому ему не удалось представить здесь ее, хоть на полках и стояли книги, которые она читала, а возле стены низкая тахта, на которой она спала. К переплетам рам были аккуратно пришпилены кнопками пожелтевшие от солнца газеты, и Угольцеву вдруг показалось, что дух Марии-Елены покинул эту комнату.
- Это южная сторона, - пояснила Нина. - Солнце бывает здесь с утра до вечера. Маруся… любит солнце.
Угольцев понял, что ей очень хотелось говорить о сестре в прошедшем времени. Очевидно, Нина разделяла точку зрения матери о позоре, который навлекла на их дом Мария- Елена.
- Вон там еще одна комната, но в ней лежит бабушка. Она… словом, ей нездоровится. Эта комната точная копия маминой, только выходит окнами не в переулок, а в сад. Конечно, я могу ее предупредить, и вы посмотрите.
- Не стоит. - Угольцев поднял правую руку в знак того, что с него вполне достаточно. - Можно я покурю на веранде?
- Пожалуйста. - Нина усадила Угольцева в старое плетеное кресло возле стола, придвинула к нему тяжелую глиняную пепельницу, которой, похоже, не пользовались много лет. Угольцев выпустил в потолок струю дыма и попытался расслабиться. Ему это не удалось. Дело в том, что у него была тонкая душа, чрезвычайно чувствительная к малейшим проявлениям дисгармонии окружающего мира. В доме Берестовых в одночасье наступил полный хаос. Он знал это определенно. И виной тому была Мария-Елена.
- Вам понравился… этот дом? - услыхал он голос Нины.
- Да. Кажется, это то, что мне нужно. - Угольцев сам поразился категоричности своих слов. Но, поразмыслив немного, понял, что сказал сущую правду.
- Понимаете, поначалу я была против, но потом поняла, что маме здесь нельзя оставаться.
- Что так? Не подходит климат? - помог девушке Угольцев.
- Да, - благодарно выдохнула она и присела на табуретку возле стены. - Летом здесь бывает жарко, а зимой дуют сильные ветры. У мамы все время скачет давление. К тому же у нее диабет и… Да, похоже, у нее начинается климакс.
- Вы медик? - догадался Угольцев.
- Я закончила медицинское училище. К сожалению, в нашем городе нет мединститута.
- И куда вы собираетесь переехать, если это, конечно, не секрет? - поинтересовался Угольцев, разглядывая приколотые к внутренней стене веранды цветные вырезки из журналов, главным образом на тему балета.
- Нет, конечно же не секрет. Мама хочет уехать в Полтаву к тете Вере, ее старшей сестре. В прошлом году умер ее муж, а единственный сын… Словом, они давно не поддерживают никаких отношений.
- В Полтаве тоже довольно жаркое лето. - Угольцев вспомнил, как пять лет назад делал одну халтуру на студии имени Довженко и провел почти полтора месяца в Полтаве. За всю свою жизнь он не видел такого количества мух и ос. К тому же вся группа переболела каким-то кишечным заболеванием. - Но город сам по себе интересный. А вы тоже хотите отсюда уехать?
Нина кивнула и опустила голову. Угольцев понял по выражению ее лица, что ей вовсе не хочется уезжать из родного города. И она это почувствовала.
- Я хочу завербоваться на Север, - убежденно заговорила она. - Дело в том, что здесь у меня нет никаких перспектив роста. У меня диплом фельдшера-акушера, а я работаю в больнице дежурной медсестрой. На Севере с моим дипломом мне дадут должность участкового врача. У них, я слыхала, настоящая катастрофа с медперсоналом.
- Понятно.
- Вам приходилось бывать на Севере?
Угольцев кивнул и подумал о том, что ему, пожалуй, не приходилось бывать разве что на Луне. Он усмехнулся.
- Полярная ночь волшебно прекрасна, но слишком уж однообразна. День похож на непрекращающийся кошмар. Я заработал там стойкую бессонницу.
- Вы геолог? - неожиданно спросила Нина.
- Почему вы так решили?
- Вы много путешествовали и вообще…
Она замолчала, продолжив свою мысль вялым движением руки.
- Я работаю в кино. - Он достал из кармана визитку и протянул ее девушке. Дело в том, что изображать из себя другого больше не было никакого смысла. Быть может, он на самом деле купит этот дом, кто знает.
- О! - невольно вырвалось у Нины. - Но тот человек, которого ждала мама… кажется, он работает в торговле.
- Я прочитал ваше объявление в газете. Мне дал ее друг, он был проездом в вашем городе. Он знает, что я давно хочу купить дом в глубинке. Моя мама родилась и выросла в небольшом городке на юге России. Очевидно, во мне эта тяга наследственная.
- Но тот человек… мне кажется, он должен был принести маме задаток.
- Но он почему-то не пришел, верно? Вероятно, тот человек передумал покупать ваш дом.
- Да. - Нина произнесла это слово с явным облегчением. - Он хотел перестроить его и вырубить сад. Он так и сказал маме.
- А вы наверняка не хотите этого. Потому и решили уехать на Север.
- Мы с сестрой выросли в этом доме.
Нина вздохнула печально, но в то же время с облегчением.
- Ну, а ваша сестра? Как она относится к переезду?
- Она еще ничего не знает. Она ведь только сегодня приехала. Я, кажется, говорила вам.
- Возможно. Как вы думаете, она захочет переехать в Полтаву?
Нина задумчиво покусала губу.
- Маруся останется здесь. Она собирается поступить в медучилище.
- Но где она будет жить, если вы продадите дом? - вырвалось у Угольцева прежде, чем он успел подумать о том, что вопрос подобного рода может насторожить его собеседницу.
- У них замечательное общежитие. В самом центре города и со всеми удобствами. Мама считает, что сестре полезно пожить в коллективе. Последнее время она…
Девушка замолчала и снова вздохнула.
- И сколько вы хотели бы получить за этот дом? - спросил Угольцев, вставая с кресла.
- Двадцать пять тысяч. У нас газовое отопление. Перебои с водой бывают только летом, когда все поливают огороды. Но по ночам вода идет вполне сносно.
- Ясно. В таком случае я оставлю вам задаток. - Угольцев достал из внутреннего кармана пачку четвертных купюр, свой аванс за будущую картину. - Здесь ровно пять тысяч. Остальные деньги я привезу примерно через неделю. Тогда же и оформим документы. Я вам позвоню накануне своего приезда, если позволите.
Лицо Нины выражало явную растерянность. Она смотрела на лежавшую на столе пачку денег с каким-то сожалением и даже страхом.
- Расписка мне не нужна. Я привык доверять людям.
- Но это… это очень большая сумма. Я обязательно дам вам расписку. Или, может, вы хотите, чтобы это сделала мама? Дом записан на нее. Я сейчас ей позвоню.
Нина выскочила с веранды прежде, чем Угольцев успел ее остановить. Признаться, ему не очень хотелось встречаться с Марией Лукьяновной Берестовой.
- Мама придет через десять минут, - сказала она, вернувшись на веранду так скоро, что Угольцеву было впору усомниться в том, что Нина на самом деле успела поговорить по телефону. - Она очень просит, чтобы вы дождались ее.
- Хорошо. - Угольцев поморщился, унюхав запах собственного пота. В спешке он даже не положил в карман дезодорант. - Если позволите, я умоюсь с дороги. У меня такое ощущение, словно я с ног до головы в пыли.
Нина провела его в тесную ванную комнату. Определенно, когда-то здесь был чулан, но потом в дом провели воду и чулан переоборудовали в ванную. Небольшое чуть-чуть приоткрытое окно под самым потолком тоже выходило в сад. - Угольцев определил это по аромату зрелых абрикосов. Обоняние у него было развито потрясающе.
Вода шла тоненькой струйкой, но ему удалось освежиться до пояса. Он испытал огромное облегчение. К тому времени, как он вышел из ванной одетый, причесанный и благоухающий гэдээровским мылом, которым, судя по его виду, пользовались довольно редко, появилась Мария Лукьяновна Берестова. Она сидела в том кресле, где десять минут назад сидел он, положив на подлокотники руки и неестественно выпрямив спину.
- Дочь мне все сообщила. Здравствуйте. - Она сделала было попытку встать, но вдруг побледнела, прикусила край нижней губы и застыла в кресле. - Сейчас я напишу вам расписку, - сказала она изменившимся голосом. - Вы не пожалеете, что купили этот дом.
Ее лицо не выражало никаких эмоций. И в светло-серых глазах, взгляд которых был устремлен куда-то поверх головы Угольцева, тоже ничего нельзя было прочесть. И тем не менее он понял безошибочно: совсем недавно эта женщина пережила тяжелую драму или даже трагедию. Ему невольно стало жаль ее.
Мария Лукьяновна придвинула к себе лежавший на столе листок бумаги в клетку, не задумавшись ни на секунду, написала на нем несколько крупных разборчивых слов. Поставила число и подпись. И подняла голову. Их глаза на мгновение встретились. У Марии Лукьяновны оказался очень тяжелый взгляд.
- Спасибо. - Он сложил листок вдвое и положил в боковой карман пиджака. - Я не собираюсь торопить вас с отъездом. Дело в том, что в настоящий момент я занят по горло и смогу заняться обустройством не раньше октября, а то и ноября, а потому…
- Я планирую уехать из города через неделю, самое большее десять дней, - нетерпеливо перебила Угольцева Мария Лукьяновна. - Я сегодня же закажу билеты и контейнер.
- Мама, но ведь ты знаешь, что оформление документов займет у меня целый месяц, если не больше. Да и я хотела помочь Марусе подготовиться к вступительным экзаменам в училище. Я хорошо знакома с доцентом Ивченко, который будет в этом году председателем приемной комиссии.
- Нам еще только блата не хватало! - отрезала Мария Лукьяновна. - Поступит как все. Она же круглая отличница.
- Но где она будет жить до первого сентября? В общежитии сейчас идет ремонт.
Мария Лукьяновна задумалась всего на секунду.
- Поживет у Волоколамовых. Насколько мне известно, Вера Афанасьевна к ней очень расположена.
Угольцев уловил нотки злой ревности в голосе Марии Лукьяновны. Это удивительным образом вписывалось в то впечатление, которое создалось у него о Берестовой.
- Мама, но у Маруси сейчас такой сложный возраст. - Нина осеклась, встретившись с осуждающим взглядом матери. - Может, все-таки стоит взять ее с собой в Полтаву? - робко предложила она.
Если Мария Лукьяновна и колебалась, то совсем недолго. Хотя, по всей вероятности, у нее на самом деле пересохло в горле.
- Это абсолютно исключено. Украинский язык там входит в число общеобразовательных предметов. Мария не сумеет овладеть им за короткое время, оставшееся до занятий. К тому же, как тебе должно быть известно, Вера живет не в самой Полтаве. До ближайшей десятилетки нужно будет добираться электричкой или автобусом.
- Мне кажется, бабушке будет трудно перенести дорогу. Может, стоит все-таки подождать, пока ей снимут гипс?
- Я возьму отдельное купе. - Мария Лукьяновна встала, давая понять Угольцеву, что время их общения истекло. - Буду ждать вашего звонка, - сказала она, протягивая ему руку. - Уверена, что вы сдержите обещание относительно сроков.
- Можете не сомневаться. - Угольцев пожал протянутую руку, улыбнулся и кивнул растерянно стоявшей возле стола Нине. - Я не собираюсь ничего здесь перестраивать, а уж тем более вырубать, - сказал он и увидел, как просветлело ее лицо. - Итак, до скорой встречи.
Угольцев плотно пообедал в ресторане в центре город и даже позволил себе выпить бутылочку пива. Ему больше нечего было делать в этом городе. Но он, как и пообещал, вернется сюда через неделю. К тому времени Мария-Елена начнет понимать, что в этой жизни далеко не все бывает так, как в девичьих мечтах. И, по всей вероятности, будет нуждаться в друге. Угольцев чувствовал, что готов оказать этой удивительной девушке любую возможную и даже невозможную помощь.
Они сидели в каком-то кафе в центре города и пили коньяк. Кроме них здесь не было ни души. Муся еще никогда в жизни не пила коньяка, но она знала его странный, всегда казавшийся ей старомодным запах: коньяком часто пахло от ее отца. С этим запахом были связаны бурные домашние ссоры, которые затевала мать, когда отец возвращался домой в окружении этого запаха. Коньяк показался Мусе невкусным, но вполне терпимым напитком. Он был микстурой от горя. Ведь существуют же микстуры от кашля, от боли в желудке и так далее.
- Девочка моя, сейчас я отвезу тебя домой, уложу в постельку, и ты будешь баиньки. Ты проснешься утром веселой, счастливой, полной сил. Ты расскажешь своей сестре и маме, как хорошо провела время на море, как ты по ним скучала. Они по тебе тоже очень скучали. - По мне только бабушка скучала, - возразила Муся. - Она мне обрадовалась.
- Вот видишь. Ну да, ты расскажешь бабушке, как мы с тобой были в обезьяньем питомнике в Сухуми. Помнишь, как одна мартышка узнала в тебе свою родственницу и…
- Не надо, Вадик. Это… совсем не смешно.
- Ну что ты. Это очень смешно. Когда ты будешь вспоминать то, что было на море, ты будешь все переживать заново. И я буду делать то же самое. Мы будем вместе в наших воспоминаниях.
У него заплетался язык, хотя он выпил не так уж много коньяка, мозги, похоже, окончательно поплыли. У Муси же они работали четко, хоть она и пила почти наравне с Вадимом. Зато что-то случилось с ее движениями. Руки, ноги и все остальное теперь словно принадлежали не ей, а этому странному существу со средневековым запахом, которое разлилось жаром по ее телу.
- Я буду думать о том, как мы встретимся через триста тридцать два дня. Но мне почему-то кажется, что мы встретимся гораздо раньше.
- Умница, Мария-Елена. Ты должна быть генералом, а я твоим денщиком. Я буду сопровождать тебя в сауну, стелить твою постель, подавать тебе в кровать шампанское и ананасы. Мария-Елена, считай, что я произвел тебя в генералы.
- Я очень хочу, чтобы ты дал мне свой адрес.
- Ни-ни. - Он пьяно икнул и помахал у нее под носом своим длинным пальцем. - Военная и семейная тайны. Ариша изорвет твое письмо в мелкие клочки и предаст их медленному огню. Я сам напишу тебе, Мария-Елена.
- Ты вернешься к жене? - неожиданно легко спросила она.
- А я никуда и не уходил от нее. То есть я хочу сказать, Вадька Соколов свободный человек, но он к тому же женатый человек. Он должен явиться в квартиру номер семь и отрапортовать своей благоверной, что за время отпуска чрезвычайных происшествий не случилось, погода была летная, девочки, тьфу, видимость отменная.
- Ты будешь спать с ней в одной постели?
Он протянул руку, чтоб похлопать ее по щеке, но она увернулась и чуть не упала со стула. Лишившись внезапно равновесия, она поняла, что в любую минуту ее может вывернуть наизнанку.
- Ну, разве что она постелит мне на полу на кухне. У нас один кровать, один комната, один ребенок, один военторг, один…
- Я все поняла. Ты хочешь переспать со своей женой?
- То есть, что значит, хочешь или не хочешь? Она мне жена или нет? Я просто обязан с ней переспать, иначе она подумает, что я им-по-по или что мне откусили в очередной драке яйца.
- И ты испытаешь от этого удовольствие? - не унималась Муся.
- Ну да, наверное. Ариша, когда захочет, такие штучки в постели вытворяет. Она бабенка что надо. И задница у нее упругая, как мячик. Когда-то она занималась спортивной гимнастикой. Бедра у нее крутые и очень сильные. Когда она начинает ими крутить, я такой кайф ловлю, - он снова икнул. - Если я узнаю, что этот Вовка Простаков заходил в мое отсутствие к Арише, а я это обязательно узнаю - у Вадьки Соколова кругом одни разведчики и шпионы, - я этого Вовку Простакова запихну в центрифугу и буду гонять ее до тех пор, пока у него не оторвется хер. Ясно?
Мусю ни капли не коробила пьяная болтовня Вадима - коньяк, догадалась она, был чем-то вроде анестетика для сердца. Но его действие рано или поздно закончится, и вот тогда… Она не в состоянии была представить себе, что случится тогда. Она понимала разумом, что Вадим напился до подобного состояния из-за того, что ему тоже очень больно рвать по живому. Она его простила. Но тоже разумом. Впрочем, она знала, что ее сердце, когда отойдет анестезия, тоже простит Вадима.
- Пообещай мне одну вещь.
Муся протянула руку и накрыла ладонью тонкое и в то же время очень сильное запястье Вадима.
- Что угодно, моя маленькая Дюймовочка, моя экзотическая девочка, моя испаночка с глазами славянской русалки, моя…
- Пообещай мне, что каждый вечер в десять часов ты будешь не просто вспоминать меня, а представлять, как будто я с тобой рядом.
- Я буду делать это каждый час и даже чаще. Я буду всегда…
- Всегда не надо. - Она замотала головой, но вдруг почувствовала, что ее вот-вот стошнит. Тогда она набрала полные легкие воздуха, задержала его там, пока перед глазами не поплыли малиновые круги. Как будто помогло. - Надо в десять. Каждый день. И обязательно, чтобы ты в это время был один.
- Мария-Елена, нас в казарме сто пятьдесят рыл, и я при всем желании не смогу уединиться - даже в туалете в это время, пардон…