- Боже, смилуйся надо мной, грешницей.
- Не пять ли малых птиц продаются за два ассария? И ни одна из них не забыта у Бога. А у вас и волосы на голове все сочтены. Итак, не бойтесь: вы дороже многих малых птиц.
Нора улыбнулась. Послание от Луки двенадцать, стихи шесть и семь – были одними из ее любимых отрывков.
- Благослови меня, отче, ибо я согрешила. Я не исповедовалась...
- Восемь дней, - вставил Сорен.
- Восемь дней с прошлой исповеди. Итак... с чего же начать?
- Не спеши, Элеонор. Если забудешь что-то, я напомню.
- О, большое спасибо, Отец. Ваша доброта не знает границ. Я так согрешила на этой неделе.
- Как обычно.
- Я солгала, давая интервью по телефону. Не в первый раз, кстати. Они хотели знать мои планы на лето, и я сказала, что вероятно буду за границей, работая над новой книгой. Так... что еще? О, мне заплатили здоровенный жирный куш, а я ни капельки не пожертвовала на благотворительность.
- Кому много дано, с того много и спросится, - Сорен напомнил ей. Господи, и чья бы корова мычала.
- Я знаю, - ответила Нора и вздохнула.
Она знала, просто кому-то нужно было напомнить об этом.
- Нужно сделать какое-нибудь пожертвование для церкви?
- Родители Оуэна финансово пострадали в этом году. Не сильно, но скорее всего придется отдать мальчика в государственную школу.
- Государственную школу? Этот маленький мальчик будет съеден заживо в такой школе. Он любит школу Св. Ксавье.
- Но она не такая дешевая.
- Пять тысяч будет достаточно?
- Да, и еще немного чуточку попозже.
Нора кивнула. Совсем недавно она могла заработать пять тысяч только за то, чтобы поставить кого-то на колени. И Оуэн заслуживал столько же доброты, сколько ее клиенты заслуживали хорошей порки.
- Я оставлю чек на кухонном столе завтра утром. Не говори им, что это от меня.
- Конечно, нет. Что-нибудь еще?
- Ну, я играла в свою любимую игру с кровопусканием со священником этой ночью, а затем чертовски много трахалась.
- Это были благие дела.
- Это точно.
- Элеонор, что еще?
В голосе Сорена слышалось ожидание, он знал, что было нечто большее, в чем она хотела признаться.
- Я солгала о кое-чем еще, - наконец, смогла прошептать Сатерлин.
- Тебе не нужно бояться признаваться в чем-то мне, - сказал Сорен, наставительный тон его голоса мог вытянуть признания из самых потаенных уголков сердца.
- Ты спросил меня сегодня, почему я не отвечаю на звонки Уесли. Я сказала, что это потому, что ты не даешь мне разрешение. Это неправда.
Нора, уставилась в пол, не желая встречаться взглядом с Сореном.
- А в чем правда?
Сглотнув, Нора заставила себя посмотреть в его глаза.
- Я думаю, что, - начала Нора, делая глубокий вдох, - если бы я так сделала, это бы плохо закончилось для нас.
Казалось, Сорен пристально изучает ее в тусклом умирающем свете камина. Сердце Норы разрывалось от мысли, что она может причинить боль Сорену. Но он хотел правды от нее не смотря ни на что.
- Твое покаяние, - начал он, и она успокоилась.
- Да, Отче?
- Смирись с мыслью о Уесли, пока будешь вдали от меня этим летом. Смирись, и не возвращайся, пока не сделаешь этого.
Желудок Норы скрутило. Смириться с мыслями о Уесе? Что это вообще значит? Отпустить его? Или она должна поговорить с ним? Она не знала. Она не хотела знать.
- Да, Отче, - было все, что Нора смогла ответить.
Она опустила голову.
- Властьюмне данною прощаю и разрешаю тебя от всехгреховтвоих,воимяОтцаи Сына и Святого Духа.
Нора перекрестилась.
- Аминь.
Нора встала с тяжелым сердцем. Она ненавидела тот факт, что в их последнюю ночь вместе пришлось признаться в чем-то настолько причиняющем боль. Но внезапно ее ноги оторвались от пола, и она очутилась на руках у Сорена. Не говоря ни слова, он отнес ее наверх, в свою спальню.
- Ты не сердишься? - спросила она, пока он снимал с нее рубашку и укладывал в постель.
Мужчина сбросил штаны и прижался к ней всем обнаженным телом.
- Элеонор, когда ты уже, наконец, поймешь, что если я говорю "Я тебя люблю" я действительно так считаю?
- Наверное, однажды, - сказала Сатерлин и улыбнулась в темноте. - Я буду так сильно скучать по тебе этим летом. Уверен, что мне нужно исчезнуть? Сбегать совершенно на меня не похоже. По крайней мере, теперь.
- Боюсь, в данном случае, исчезновение – требует даже больше храбрости. Элеонор, дело не в том, что церковь или кто-то узнает о нас. Нужно бояться не того, что узнают, что мы вместе.
- Ты не согласен с Кингсли, да? Ты не думаешь, что это был всего лишь один из моих старых клиентов, кто украл досье, не так ли?
- Я действительно в неведении по этому вопросу.
Сорен смотрел на тени, пляшущие вокруг лампы.
- Но кто бы это ни был, и по какой бы то ни было причине... Я не позволю им причинить тебе вред. Сначала им придется вырезать мое сердце.
Нора протянула руку, касаясь раны возле его сердца. Поверхностный порез можно было бы исцелить всего за несколько дней. Однако внутренние шрамы были старыми и их вряд ли можно излечить. Рубцовая ткань, как когда-то читала Нора, самая плотная из всех видов ткани в теле человека. Возможно, именно по этой причине сердце Сорена и было таким сильным, потому что было сплошь покрыто шрамами.
- Элеонор? Помнишь похороны моего отца?
Нора закрыла глаза, и унеслась на семнадцать лет назад во времени. Она вспомнила, как ей пришлось солгать матери, чтобы поехать с Сореном на похороны его отца. Сказать, что ей стоит быть там, чтобы поддержать Клэр, его шестнадцатилетнюю сестру. По крайней мере, таково было прикрытие.
В ночь после посещения кладбища она нашла Сорена сидящим в большом кресле его детской спальни – спальня, которая хранила для него лишь воспоминания кошмаров. Она вспомнила, как зашла и увидела его, сидящим и молящимся в океане лунного света. Бледный свет освещал его лицо и блондинистые волосы. Беззвучно девушка подошла к нему, и Сорен взял ее на руки и обнял. Тогда он впервые признался, что любил ее, любил ее с того самого момента, как увидел, когда ей исполнилось всего пятнадцать. Печаль и скорбь по отцу, пытавшемуся убить сына, проступила на его лице, когда он рассказывал ужасающую историю своего детства. Она сделала то, что могла – утешила его. Она сделала это, и на следующее утро все еще оставалась девственницей, но не совсем.
Нора хихикнула.
- О, нет. Пока я жива, я никогда не забуду ту ночь.
Сорен ласкал ее губы кончиками пальцев.
- Я знаю, что ты подслушивала, малышка.
На ум пришло другое воспоминание. На этот раз не такое приятное. Покинув Сорена, Элеонор направилась в спальню, которую делила с Клэр. В доме было больше десятка спален, но Сорен настоял, чтобы она и Клэр не оставались в одиночестве ни на минуту. Как только они прибыли в поместье, Сорен изменился. Он всегда защищал ее, но сейчас превратился почти в параноика насчет охраны девочек и действовал так, как будто в доме до сих пор обитал опасный призрак. Той ночью, находясь в руках Сорена, Нора поняла, что это было недалеко от правды. На своем пути в комнату для гостей она увидела очертания женщины, стоящей рядом с открытым окном. Та стояла со скрещенными на груди руками и склоненной головой. Рядом с ней стоял Сорен, и они о чем-то перешептывались друг с другом. Нора скользнула в тень, прячась там. Когда она смогла подкрасться поближе, то услышала, как женщина говорит Сорену три слова - я не жалею. И услышала его ответ - я тоже.
В этот момент Нора поняла, что услышала что-то, не предназначавшееся для ее ушей. Она вернулась в комнату, которую делила с Клэр, и до рассвета лежала, уставившись широко открытыми глазами в потолок - все тело горело там, где Сорен касался ее, разум лихорадило от слов, которые она подслушала.
На похоронах Сатерлин лицом к лицу встретилась с той женщиной, с которой Сорен говорил накануне. Высокая и элегантная, с темно-рыжими волосами и фиалковым цветом глаз, женщина ужаснула ее своей неповторимой красотой и, казалось, почти материальным отчаянием, которое окутывало ее темным светом. Сорен представил ее как Элизабет, его старшую сестру, а Нору как подругу Клэр. Нора вспомнила, что Элизабет была похожа не на человека, а на привидение. Она была живым, дышащим, но все же призраком. Даже в темноте сейчас Сатерлин видела призрачное отражение в серых глазах Сорена.
- Я пообещал защитить тебя малышка. И это единственная причина, почему я отсылаю тебя, - сказал Сорен, притягивая Нору в тиски своих объятий.
- Твоя сестра... Ты боишься, что они узнают о том, что натворила Элизабет, да?
Сорен заправил прядь волос за ее ухо.
- Мой страх насчет Элизабет навсегда останется прежним. Я боюсь, что она узнает о тебе.
Глава 5
В понедельник утром Сюзанна проснулась на рассвете, и даже не потрудилась включить свой компьютер. Никогда еще она не была в таком тупике, как сейчас. Как будто кто-то на другом конце интернета намеренно делал все, чтобы не дать ей найти хоть что-то об отце Маркусе Стернсе. Но сегодня она собиралась вытрясти все, что могла. Отчаянные времена требовали отчаянных решений.
Она собиралась проводить расследование не в интернете.
Обычно библиотека открывалась рано, но она приехала еще до открытия. Как только ее впустили внутрь, Сюзанна с блокнотом и карандашами бросилась к исследовательским стендам. Она не проводила таких исследований уже несколько лет. Наверное, еще со средней школы, когда ее вместе с классом отправили на экскурсию в библиотеку, тогда она и узнала, как правильно искать нужную информацию в толстенных зеленых томах, как правильно записывать имя, дату и номера необходимых изданий. Пока что у Сюзанны было не так много данных. Все, что ей удалось почерпнуть из онлайн исследований так это то, что отец Маркус Стернс работал в Пресвятом Сердце почти двадцать лет, исключительно в одном приходе. Также, по всей видимости, Отец Стернс выступал в качестве духовника для соседнего прихода сестер-бенедиктинцев. Одна из них вела свой блог и там отметила, что очевидно отец Стернс родился в Нью-Хэмпшире, как и она сама. Предположение, что он окончил семинарию в возрасте двадцати восьми лет, означало, что ему примерно сорок семь или сорок восемь лет. Таким образом, Сюзанна знала его имя, приблизительный возраст и место рождения. Хоть что-то для начала.
К полудню, Сюзанна снова сдалась. В библиотеке не было практически ничего на Маркуса Стернса. После еще одного забега к полкам с периодикой девушка узнала, что существовал такой Маркус Стернс, ему было около сорока лет в 1963 году и жил он в Нью-Хэмпшире. По крайней мере, это было то же самое имя, но не возраст. Возможно, родственник, решила она, и продолжала копать.
К часу Сюзанна осознала, что напала на какой-то след.
Маркус Август Стернс, рожденный в Англии в 1920 году, был наследником барона. Он приплыл в Новую Англию, тогда ему было около тридцати лет, и использовал свой титул, чтобы жениться на необычайно богатой наследнице. Невеста, Дейзи, как и полагалось девушке, зачитывающейся любовными романами Эдит Уортон, вышла за барона, несмотря на то, что его титул был единственным, что он мог предложить. Спустя год в браке Дейзи родила дочь, Элизабет Беннетт Стернс. Как оказалось, она была не только поклонницей Эдит Уортон, но и Джейн Остин, отметила Сюзанна. И еще меньше чем через год, с восторгом обнаружила девушка, родился сын, Маркус Леннокс Стернс. Далее след исчезал. Казалось, Маркуса-младшего вообще не существовало. Ни школьных отметок, ни записей в колледже, вообще никаких упоминаний.
Сюзанна откинулась на спинку стула, в тесной библиотечной кабинке, и закрыла глаза.
Католические священники практически ничего не зарабатывали. Никто не стал бы работать католическим священником, ради того чтобы разбогатеть. И все же, если это был тот же Маркус Стернс, то для того, чтобы стать священником, он должен был отказаться от огромного наследства и титула, хоть и незначительного, в среде британской знати. Верилось в такое с трудом. Тем не менее, существовала и такая возможность.
- Отец Стернс, - прошептала Сюзанна, - кто же ты, черт возьми, такой?
* * *
Когда Нора проснулась на следующее утро, на ее шее больше не было ошейника, а постель была пуста. Выбравшись из-под одеяла, она уничтожила все доказательства своего присутствия - сменила простыни на кровати на прежние белые, спрятала свечи и удостоверилась, что в доме нет и малейшего запаха женщины – от ванной и до кухни. После, достав кошелек, Нора выписала чек для Оуэна Перри на фонд школы. Она знала, что Сорен найдет способ передать деньги для семьи Перри, утаив тот факт, что они были от нее. Никто не возражал против того, что Оуэн постоянно был рядом с ней на воскресных мессах, приклеившийся как банный лист, милый и невинный ребенок. Но все же... у нее была слишком нехорошая репутация.
Положив чек на стол Сорена, Нора застонала, увидев, что он оставил ей еще одну записку. В этот раз та была в запечатанном конверте, а на внешней стороне конверта были слова "Не открывать до получения дальнейших инструкций".
- Садист, - заворчала Нора и сунула конверт в сумочку.
Достав ключи, Сатерлин заодно проверила время на мобильном телефоне. На экране высветилось одно новое текстовое сообщение.
"Поспеши, - говорилось в нем. - Мой член ждет не дождется, чтобы тебя увидеть. С любовью, Гриффин".
Нора написала в ответ: Тогда, я, пожалуй, выберу живописный маршрут.
С тяжестью на сердце Нора покинула дом Сорена и направилась к своей машине. Забравшись внутрь и бросив рядом свои вещи, она завела двигатель.
Гриффин... Прошло уже больше полутора лет с тех пор, как они были вместе. Последний раз, наверное, был в Майами в пляжном домике его родителей. Тогда, она солгала Уесли, сказав, что должна быть на презентации книги в другом книжном магазинчике, хотя все, чего ей хотелось в тот момент, так это сбежать от неодобрительных взглядов ее соседа на парочку дней, чтобы заняться нескончаемым извращенным и грязным сексом. Ее желание исполнилось. Она, скорее всего, продолжала бы видеться с Гриффином и после возвращения к Сорену, но даже терпение Сорена не было бесконечным, когда дело касалось молодого и частенько нахального Гриффина Фиске. Для Сорена садо-мазохизм был таким же нужным, как вода или воздух – чтобы продолжать существовать. Для Гриффина же садо-мазохизм был игрой, в которую он игрался так часто, насколько это вообще было возможно для человека.
Нора вспомнила свою последнюю ночь с Гриффином в пляжном домике. Они отправились в клуб и привели домой какого-то безумно горячего португальского парня по имени Матео или Матеус... как-то так. Его интересовали би-отношения, и к своему двадцать первому году он все еще никогда не был с другим парнем и не занимался извращенным сексом. Сначала Нора поимела его, следующим был Гриффин. А затем они трахали его вместе. На следующее утро парень упал на колени, умоляя взять его с ними в Нью-Йорк.
Внезапно, Нора поймала себя на том, что ухмыляется, как идиотка. Они с Гриффином были замечательной командой.
Заведя двигатель, Нора поставила песни BeastieBoys, вырулила с парковки и нажала на газ.
К черту живописный маршрут.
* * *
Не важно, где бы он ни засыпал накануне – на диване в гостиной, на маленькой кровати в бабушкином доме, или на своей кровати в доме мамы – ему всегда казалось, что он снова лежит на больничной койке, стоило только открыть глаза.
Микаэль помнил сухость во рту, когда он, наконец, проснулся, помнил, что его губы ощущались, словно листы наждачной бумаги. В носу была трубка, и провода обвивали его руки. Он боялся пошевелить руками, боялся, что они откажутся двигаться.
Парень открыл глаза и мучительно заморгал. Возле окна больничной палаты стоял человек в черном и смотрел вниз на вертолетную площадку. Была глубокая ночь, и единственный свет в комнате исходил от системы жизнеобеспечения, пищащей и жужжащей в темноте.
- Отец С?
Чтобы прохрипеть это, Микаэлю пришлось собрать все свои силы.
Его священник отвернулся от окна и подошел к кровати. Глядя на Микаэля сверху вниз, он улыбался, и в его улыбке парень мог видеть только прощение.
- Твоя мать здесь, Микаэль, - голос священника был таким же тихим, как и окружившая их ночь. – Сейчас она с твоим отцом и доктором. Мне ее позвать?
Микаэль покачал головой. Он не был готов увидеть свою семью, не был уверен, что вообще когда-нибудь сможет посмотреть на них.
- Я…, - начал он и немного закашлялся. - Я попаду в ад?
Отец С протянул руку и положил ее на лоб Микаэля.
- Нет, - сказал он так просто и с такой убежденностью в голосе, что парень сразу же ему поверил.
Микаэль смотрел на лицо священника. Он восхищался Отцом С с того самого момента, как его семья начала посещать Пресвятое Сердце. Он все бы отдал, чтобы обладать его уверенностью и спокойствием.
- Я буду жить?
Микаэль едва мог слышать собственный голос.
- Да, будешь. Слава Богу.
Микаэль услышал тень страха, притаившуюся за облегчением в голосе священника. Он никогда не мог и подумать, что Отец С чего-то боится. Даже в кромешной темноте парень мог видеть пятно красного на белом воротничке священника. Это была кровь Микаэля.
- Некоторое время ты будешь чувствовать онемение в руках, но все ощущения со временем вернутся. Ты потерял много крови, и будешь чувствовать усталость несколько недель после поправки. Боюсь, некоторое время ты будешь под присмотром врачей. Я попросил твою семью, чтобы они разрешили мне лечить тебя вместо того, чтобы отправить к обычному психиатру. И прямо сейчас они обсуждают это с твоим доктором.
- Не думаю, что вы сможете мне помочь.
Отец С посмотрел на него сверху вниз и медленно вздохнул.
- Твоя мать рассказала мне о фотографиях, которые нашел твой отец несколько месяцев тому, а также о порезах и ожогах.
Микаэль не покраснел от стыда лишь только потому, что и так потерял много крови.
- Мой отец думает, что я болен. Он бросил маму, потому что они продолжали ссориться из-за меня. Я тоже думаю, что я болен. Мне нравятся плохие вещи. Я не знаю, почему. - Он замолчал и снова закашлялся. - Я не знаю, что я такое.