Если у меня нет захватывающей работы, я совершенно не могу без общения. Я начинаю задыхаться. Лежать на диване и смотреть телевизор у меня не получается. Я честно пыталась, но это не мое. Я пыталась вызвонить Машку ото всех ее возможных любовников. Я играла в разведчицу и толком не говорила, зачем звоню. Но Машка таким путем обнаружена не была. Может, я зря ищу ее у любовников. Может, она зубрит текст своей новой судьбоносной роли и не берет трубку, отдавшись искусству.
Свет на Машке клином не сошелся. Я позвонила Наташке. Но Наташка жарила котлеты, и они у нее горели. Интересно, кому она жарит котлеты? Нормальные люди себе котлеты не жарят.
Гришка отдавал супружеский долг, о чем прямо мне и сообщил. Без обиняков. И хоть он уверял, что я ему не мешаю, я все-таки оставила его в покое.
О, незабвенная моя Эльга Карловна, как созидательно научиться транслировать энергию наступившего тебе на горло Меркурия? Так, кажется, это называется, когда хочется бросаться на стены, только бы тебе дали живого собеседника.
Я позвонила папе. Но по телефону папа общаться не умел. Он явно топтался с ноги на ногу в темной прихожей и желал, чтобы возникла какая-то ясность - либо я еду, тогда он начнет пылесосить и мыть посуду. Либо я не еду, тогда он пойдет читать свой прерванный на самом интересном месте детектив. И я его, конечно, должна была отпустить. Хотя, честно говоря, настроена была расспросить его обо всех морях на свете. Видел ли он китов? Как общался с дельфинами? Какие анекдоты рассказывал последней обоймой боцман Либерман? Да мало ли о чем еще можно спросить у папы, если он не занят детективом.
Пришлось призадуматься. Кому я вообще на этом свете нужна? Собственно, так оно и должно было случиться, потому что Меркурий отвечает не только за болтологию, но и за процесс мышления. Не с кем поговорить, значит, навыдумаю такого, что потом лопатой будет не разгрести.
Так оно и получилось.
Сева приехал в субботу в восемь вечера. Первые часа полтора после его приезда о депрессии своей я и не вспоминала. Чувствовать его рядом - этого оказалось вполне достаточно для моего душевного спокойствия.
Я накормила его ужином. Вытащила из духовки пузатую шарлотку под названием "Венера в декрете".
Но социального счастья с Севой не получилось. Он валился от усталости. Разговаривать у него не было сил. Он прилег на кровать прямо в джинсах и свитере. А я, как кошка, примостилась рядом. Мне как воздух нужна была его энергетическая подпитка.
- Я устала, - произнесла я наконец сакраментальную фразу, которую ежедневно говорят своим мужчинам тысячи абсолютно ничего не сделавших за день женщин. - Я устала, - повторила я, потому что никакой реакции на мои слова не последовало. Мне пришлось повернуться к нему лицом, чтобы он не мог уйти от разговора. - Понимаешь?
- Отдохни, - он прижал мою голову к своей груди и некоторое время ее удерживал, несмотря на мое отчаянное сопротивление. - По-моему, тебе не хватает физической усталости. Коров не доила, - он стал загибать мои пальцы своими, - воду не носила, печку не топила, на шейпинг не ходила. Ступай себе с миром. - Он прихлопнул мою ладонь своей.
- Нет. Ты не понимаешь, - запальчиво сказала я. - Я за целый день слова никому не сказала. Все заняты. У всех дела.
- Вот видишь, у всех дела…
- Я не понимаю, что со мной происходит, Севка. Мне кажется, что я уже умерла. Что меня больше нет. Ай! Ты что! - Я отпрыгнула, потому что он ощутимо ущипнул меня за бочок.
- А говоришь, умерла… - улыбнулся он довольно. - Жива, здорова и в меру упитанна.
- Я тебе о серьезных вещах! А ты! - отвернулась я и села на кровать.
Он завалил меня обратно. Перекатился и подмял меня под себя, с обеих сторон забаррикадировав руками, да так, чтоб было уже не рыпнуться.
- Ну где там у тебя серьезные вещи. Давай, показывай! - он потерся своим носом о мой. Я оставалась холодна и непреклонна. И тогда он сказал мне тихо и очень нежно: - Кузнечик, родной! Ну ты же не такая… Ты же умница… Просто клин какой-то. Заклинило. Это пройдет! Я уеду, придет вдохновение. Так у тебя, кажется, обычно бывает?
- Мне кажется, что я уже все пропустила. - Я жалобно посмотрела в его солнечные глаза. - Отчего это?
- Ты сидишь на скамейке запасных, - ответил он мне.
- Что же мне делать? - пролепетала я, глядя в потолок.
- Хочешь, поедем и прыгнем с парашютом? - в голосе его послышался зажигательный энтузиазм.
- Не хочу… - ответила я как можно равнодушнее. - Я морально не готова.
- Ну вот видишь, - он огорчился. - А когда же ты будешь готова? Лет через десять? Ты же не полуфабрикат в морозилке. Ну… Кузнечик! Ты же умница…
- Мечты исполнились, - сказала я с философским отчуждением. - А за ними оказалась пустота.
- Ну-ка, ну-ка! - он отстранился от меня, что бы получше рассмотреть человека, у которого исполнились все мечты. Но во взгляде его читалось абсолютное неверие. Он насмешливо переспросил: - Что, все мечты исполнились?
- А о чем мне мечтать? - спросила я свирепо. - О доме, собаке и Нобелевской премии за чугунную оградку?
- Победы окрыляют, - сказал он утомленным голосом, в котором я услышала несвойственное ему раздражение. - Победы над собой. Поехали, прыгнем. Ну не завтра - так как-нибудь на днях. Очень полезная вещь. Все трясутся. А отступать нельзя. Поедешь - обещаю, хорошо будет полгода.
- Я боюсь, - ответила я. Но все же почувствовала, что вместе с неясным страхом ко мне медленно возвращается утраченное чувство реальности.
- Я с тобой прыгну. Не бойся. - И видя, что по-хорошему меня не уговорить, устало сказал: - Ну, в общем, поедешь со мной. И не перечь.
Вслух я не перечу. Но кто ж меня заставит. Взрослую-то девушку за двадцать. Я эту проблему для себя решила. Зачем мне куда-то прыгать. Мне казалось, что Сева итак умудрился запустить во мне остановившийся механизм.
…В понедельник с утра мне было сказано:
- В два часа встречаемся у Финляндского, Кузнечик. Твой час настал! Мне все равно в ту сторону ехать. Вот мы с тобой к Опельянцу и заедем. Только не опаздывай. Я потом иначе не успею. Давай. До встречи.
Я от души его поцеловала. Но конкретно ничего не ответила. Видимо, молчание мое он истолковал по-своему. В два часа я спокойненько сидела дома, забравшись с ногами на диван и читала Генри Миллера. А уж если я начала, то бросить на полдороги я просто не могу. Я так устроена.
Решено было разыграть безнадежное опоздание.
Вопреки моим ожиданиям, он не стал брать меня на абордаж. Он даже не позвонил. Не говоря уж о том, чтобы ломиться за мной в квартиру. Вот и хорошо. Мне очень хорошо в мире, где не надо рисковать. Я так хотела жить в таком…
Он не звонил мне весь день. Чувство освобождения уступило место глубокому недовольству собой. Он приехал поздно вечером, когда я уже места себе не находила и бегала от двери к окну и обратно. Вид у него был просто убийственный.
- Ну что? - спросил он, глядя на меня, как хирург, приготовивший скальпель. - Спряталась она… От судьбы-то не уйдешь…
- Я не понимаю. Я что, не свободна? - сказала я с вызовом, потому что надо было хоть что-то сказать в ответ на его взгляд. - Я сделала свой выбор.
- Боишься, - сказал он таким тоном, будто говорил с грудным ребенком, который пока ни чего не понимает и ругать его бессмысленно. - А вот этого как раз делать нельзя! Нет. Ты, конечно, можешь… - широким жестом разрешил он. - Но не должна. Если слово мое для тебя хоть что-то значит.
Я гордо промолчала, повернувшись к нему спиной и разглядывая собственное отражение в черном окне. На этом разговор закончился.
Следующую неделю мы прожили без эксцессов. Сева предоставил мне право на самоопределение. И признал мою свободу.
* * *
Такого ужасного дня рождения у меня еще не было.
Ночью растаял снег. Улица стала серой, небо непроглядно пасмурным. Настроение - погоде подстать. Утром мы отправились в магазин закупать продукты на вечер. Вечером я ждала гостей. Только самых близких. Оделась я как и подобает человеку, отправляющемуся за продуктами. Джинсы, ботинки и теплая куртка.
- Перчатки не забудь, - напомнил мне Сева, когда мы уже выходили из квартиры.
- Да зачем, мы же на машине? - спросила я беспечно.
- Мало ли, замерзнешь еще, - уклончиво ответил он.
Я пожала плечами и сунула перчатки в карман.
- Ну как настроение? - спросил меня Сева вкрадчиво, когда мы выехали на грязный, измазанный подтаявшим снегом проспект.
- Да так, ничего.
Если честно, то я была не в восторге. Любимый мужчина как будто забыл, что у меня день рождения. Конечно, весь день был еще впереди. Но праздника хотелось с утра. Мама с папой меня так приучили - клали подарок у изголовья ночью. Утром в день рождения я точно знала, можно и глаз не открывать - протянешь руку и тут же наткнешься на что-то таинственное в шуршащем пакете. Но это родители… Они мне с утра уже позвонили. Даже Чургулия цветы когда-то дарил. А тут, понимаешь… Ни сном ни духом.
От грустных мыслей меня отвлекли пейзажи за окнами машины. Мы выехали на шоссе и стремительно удалялись от города. Я вдруг поняла, что ситуация выходит из-под моего контроля. С ужасом жирафа, до которого наконец дошло, я резко повернулась к Севе.
- Ну что, Кузнечик, очнулась? - весело спросил он, глядя на дорогу. - Долго же ты соображала. Так тебя можно на Северный полюс завезти.
- Поворачивай обратно! - прошипела я со смертельной угрозой в голосе. - Сева, я не шучу!
- Так ведь и я не шучу… - он на секунду оторвался от дороги и ласково на меня взглянул.
- У меня вообще критические дни и медотвод от физкультуры! - выкрикнула я последний аргумент.
- Неправда! - он непреклонно покачал головой. - Медотвод у нас был на прошлой неделе.
Всю оставшуюся дорогу я молчала, как партизан на допросе. Только меня никто ни о чем не спрашивал. Я пытала себя сама.
Разве не этого я хотела? Разве не об этом мечтала? Как часто мы боимся именно того, чего на самом деле хотим! Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Я действительно сто лет его не пила.
Стасик Опельянц радостно пожал Севе руку. Они весело о чем-то переговорили. Стасик помахал мне опасливо, как водитель "Запорожца", въехавший в "Мерседес". Видимо, предупредили, чтоб не спугнул. Я неподвижно сидела в машине. Это был мой последний приют. Я прекрасно понимала, что если я выйду, то обратной дороги уже не будет.
Захотела шуршащий пакет к дню рождения? Вот он - получи. Разложен на стартовой площадке.
Время на размышление подходило к концу. Сева повернулся и решительно пошел к машине. Сердце ударило в горло.
Он открыл дверь. Молча протянул мне руку. Страшнее момента в моей неспокойной жизни еще не было.
Я, конечно, могла никуда не выходить. Руку не давать. Потому что насильно меня никто бы оттуда вытаскивать не стал. И с парашютом бы, конечно, не сбросил.
Я это понимала. Понимал и он. Принятие решения было за мной. А это как-никак и называется свободой выбора. Но как смогла бы я жить дальше и смотреть в его солнечные глаза, если бы призналась в своей трусости?
Я вылезла из машины на негнущихся ногах. Адреналина во мне было столько, что можно было торговать им на ярмарке. Путь к отступлению был отрезан.
Как хорошо, что у меня нет детей! Они не останутся без мамы…
Сева не говорил мне ни слова. Не смотрел мне в глаза. Не давал мне ни малейшего шанса на контакт и последнюю мольбу отпустить подобру-поздорову. И все-таки правда была на его стороне. Откуда у него столько сил, чтобы принимать все так близко к сердцу? Не сказать - "делай, как знаешь". Или утешить - "ничего, само пройдет".
Губы его были плотно сжаты. На подбородке обозначилась волевая складка. Он уверенными движениями крепко затягивал на мне ремни. Подергал, проверил и удовлетворенно хлопнул меня по плечу. Взглянул мельком, как старшина на новобранца, без малейшей тени сочувствия. Чтобы не порождать панику.
- Перчатки надевай, - вот и все, что он мне сказал.
Потом экипировался сам. Стас помог ему разобраться с ремнями. Меня-то ведь они должны были пристегнуть к Севе. Потому что прыгать мы с ним собирались под одним куполом, вместе. Говорят, это не так страшно. Дергать за кольцо не надо. Просто летишь, как балласт. Все за тебя сделает тот, кто у тебя за спиной.
Вот и самолет. Стасик Опельянц в летной куртке забрался в кабину. Непривычно громко засвистели турбины. Ноги у меня стали подкашиваться.
Это кто говорил, что жизнь моя уже прожита? Как-то она мне подозрительно дорога. Прожито еще так мало. Я молодею на глазах.
Как я себя чувствую? Да это просто лазерный пилинг и золотое армирование моей души. Это американские горки моего сознания. Электрошок моей лени. Утоление моей жажды.
Будь я одна, меня было бы не вытащить из щели между скамейкой и стеной. Но мы подошли к открытой в небо двери вместе, сцепленные воедино. Я обезумела и стала трепыхаться.
- Ку-уда? - заорал он мне в ухо, загораживая собой путь к отступлению. - Только вперед!
Вот это начало моего нового года, вот так день рождения! Кокаин с героином пополам с витамином! Падение, озвученное моим криком, сорвавшимся от ветра на визг. Страх смерти. И резкая радость жизни, разделенные с Севой пополам в остановившемся сером небе.
А потом - земля. Снег. Провал в памяти.
Шампанское, льющееся через край. Глотки счастья. Смех до изнеможения и жестокие поцелуи в губы.
И я снова отчаянно юна!
* * *
Такого прекрасного дня рождения у меня еще не было.
Мне казалось, что законы-физики в мою честь перестали действовать. Сила тяжести отпустила процентов на пятьдесят. Я перестала ходить и начала порхать.
Сева обещал, что хорошо будет полгода. Но на таком градусе больше недели я бы не продержалась. Состояние мое было - как если бы мне дали официальную бумагу, что я бессмертна, и подписана она была бы самим Господом Богом…
Я родилась заново. Заново влюбилась. Заново захотела жить.
Мне казалось, что я телевизор, которому заменили выдохшуюся трубку. И теперь вместо серо-зеленого месива на экране появились неправдоподобно яркие краски.
Такой подарок дорогого стоил. Ни один бриллиант в мире не мог сравниться с ним по своей цене. На обратном пути ни в какой магазин мы так и не заехали. Мы ввалились домой в коллективной эйфории.
Вторая бутылка шампанского, припрятанная в машине, хлопнула прямо в прихожей. Я хлестала его так, как пьют воду, после перехода через пустыню.
Пока я пила, прислонившись к стене, Сева стягивал с меня ботинки.
Я передала бутылку ему и кинулась расстегивать его куртку.
Сделав всего пару глотков, он снова отдал ее мне. Теперь с его помощью я рассталась с джинсами.
А потом, побросав на ходу совершенно лишние вещи и оставив их валяться в прихожей, мы кинулись друг другу в объятия. Он отнял мешающую мне бутылку, подхватил меня одной рукой, отнес в комнату и зачем-то захлопнул ногой дверь, хотя кроме нас в квартире никого не было.
Все его подарки в тот день были бесценны. Но все они остались только в моей памяти. Взять с полки и показать их внукам я, увы, не смогу.
В тот день он заставил меня узнать о себе то, о чем я не подозревала. Мне казалось, что я знаю об этом все. Как мне надо. Сколько. И когда мне уже точно не надо.
Оказалось, что все не так.
Оказалось, что когда я думаю, что мне не надо, - я просто ленюсь. А дальше-то как раз и начинается самое интересное.
Второй раз взрывная волна сметает на своем пути то, до чего не достала первая.
Третий изумляет до глубины души.
Четвертый захватывает пространство вокруг тебя, которое в этот момент становится твоей собственностью.
Пятый пробивает красный коридор в соседнюю галактику.
Шестой - это Эверест, на котором кричишь, обращаясь ко всему миру: "Здесь был Вася-а!".
Кажется, дальше подниматься некуда. Лежишь и умираешь. И вот тут-то до тебя доходит, что означают все эти ранее непонятные сцены из фильмов, когда герои не могут пошевелить ни рукой, ни ногой. Раньше аналогий с большим спортом мне было никак не понять.
- Я не могу больше, - говорю я искренне как никогда.
- Можешь, просто еще не знаешь об этом, - улыбается он и съезжает щекой по моему животу.
Меня забыли спросить, лечу ли я в этом самолете. Я замираю от бархатного наслаждения. Или мучения… Разве наслаждения пытаешься избежать, бессильно хватаясь за простыни и царапая ногтями стену… Определяться в понятиях нет сил. Они двоятся.
Он не дает мне спастись от него бегством и отползти из последних сил в сторонку. И я ему опять благодарна. Чека из гранаты вынута. Через пять секунд прогремит оглушительный взрыв и остановить это уже невозможно. Мне кажется, что нутро мое плавится, как жидкий металл Терминатора. Растекается. А потом вскипает, как электрический чайник красного цвета. Несколько секунд кипит и бурлит белым ключом. Кнопка автоматически отключается, чтобы избежать перегрева системы и превращения ее в реактивный двигатель. Раскат грома проносится по небесам моего отстегнувшегося сознания и теряется за верхушками дальнего леса.
Романтик сказал бы, что это - любовь. Я, пожалуй, от диагноза воздержусь. Из чистого суеверия.