* * *
В день выступления я нервничала ужасно. Покрашенные накануне волосы казались мне слишком черными. Я все время стояла у зеркала. Чем дольше я себя разглядывала, тем больше находила причин для недовольства.
Музыку, под которую мне предстояло выступать, я слушала без перерыва и заслушала ее чуть ли не до дыр. Несколько дней назад я купила в военторге две тельняшки, подогнала по себе для выступления, просто прокипятила в кастрюле, чтобы "сели". Семь раз отмерила, прежде чем разметить в нужных местах надрезы. Две я купила на всякий случай. Вдруг пригласят опять.
Утром позвонил Сева. В это время у него всегда тренировка.
- У тебя что-то случилось? - взволнованно спросила я.
- Нет, Кузнечик, - сказал он как-то невесело, - все в порядке. Просто захотелось тебя услышать. Чего делаешь?
- Вещи стираю… - ответила я напряженно. - А ты?
- У меня перерыв, - сказал он коротко. - Ты вечером куда-нибудь уходишь?
- Еще не знаю, - соврала я. - Может быть. А что?
- Я позвоню, - неопределенно пообещал он. - Будь умницей. Пока-пока.
Да уж… Вот умницей я сегодня как раз быть не собиралась.
Я достала из дальнего угла привезенные из Америки на память о моих выступлениях босоножки на стеклянной платформе. Собрала сумку и отправилась успокаивать нервы в бассейн.
Зачем, интересно, звонил Севка? Почему он беспокоится? Вечно он нутром все чувствует.
Вторым пунктом в моей подготовительной программе значилась уникальная вещь - фейк бейк. Может, кто-то понятия не имеет, что она существует. Но я узнала об этом средстве еще в Америке и прихватила с собой всего-то одну дефицитную баночку.
Фейк бейк - шоколадный крем для массажа. Через пару часов становишься загорелой, как египетская мумия. Только делать массаж должен человек одаренный. Иначе получатся полосы и разводы. Самой этого не сделать никак. А поэтому к массажистке Ире я записалась на час. Будем надеяться, что она со своей непростой задачей справиться сумеет. Иначе выступление придется отложить до лучших времен. И ждать, как змея, смены кожи.
У Иры все получилось превосходно. Но окончательный результат должен был проявиться несколько позже. Я позвонила Гришке.
- Ну что, ты придешь сегодня? - спросила я его по-деловому.
- Ты что, меня совсем не стесняешься? - обиженно промычал Гришка.
Честно говоря, вопрос этот застал меня врасплох.
- Аю-Даг, это запрещенный вопрос. Понимаешь? Если я начну думать, что стесняюсь тебя, то как я могу не стесняться других? А делать этого мне никак нельзя. Ты знаешь, тогда лучше совсем не ходи. Или приходи, а потом выйди, когда номер начнется. А закончится - опять заходи.
- Так ты стесняешься или нет? - добивался своего Гришка.
- Иди ты в баню! Ты, Гришка, чего хочешь? Чтоб стеснялась или нет? - нетерпеливо ответила я вопросом на вопрос. - Мне, знаешь, поддержка твоя нужна и защита. Мало ли что? А ты мне какую-то ерунду говоришь…
- Ладно. Проехали… Во сколько? - совсем обиделся Аю-Даг.
- Мне надо быть там в девять. Можешь меня потом проводить?
- Сева знает? - коротко спросил он.
- С ума сошел! - гаркнула я. - Он не знает и знать об этом ему совершенно не нужно! Его вообще сейчас нет в стране.
Фейк бейк проявился к вечеру. Теперь, к счастью, у меня не осталось никаких причин для недовольства собой. Машка пришла ко мне ровно в семь. У гримеров на студии она свистнула парочку накладных ресниц, клей и пудру с нежными чуть золотящимися блестками.
Мои американские золотые трусики из трех тесемочек я положила в сумку. В Сан-Франциско я их снимала. В России же стриптиз был весьма относительным. Стринги снимать было просто не разрешено. Разве ж это серьезно? Так, детский сад.
В клуб мы поехали вместе с Марусей. И это было верное решение. Потому что для поддержания в себе "развратного" духа я надела недавно купленные высокие сапоги на шпильках, в которых без Севы выходить не решалась.
В девять народ уже собирался. В зале играла негромкая музыка. Царил полумрак. Машка отправилась со мной за кулисы. Здесь мы встретили лысоватого Карелина.
- О звезда очей моих! - простонал он, когда увидел меня. - Ох, как хороша. Вот ключ от твоей гримерки, Ева. Твой выход последний. Тебя мы оставили на закуску. Ты уж не подведи. Задай им всем жару!
- Ну что, начинаем! - ответственно заявила Машка, когда Карелин ушел. - Давай раздевайся!
Я надела свои золотистые трусики. Они были чуть светлее моей загорелой кожи. Машка щедро покрыла блестящей пудрой выдающиеся части моего распрекрасного тела. Я посмотрела в зеркало. Это действительно выглядело эффектно.
- Какая у тебя все-таки обалденная фигура! - с завистью сказала Машка. - "Плейбой" по тебе плачет!
- В "Плейбое" одни блондинки! - ответила я ей, чувствуя, как шалят нервишки. - Ладно. Я болтать сейчас не могу, извини. Лицо давай делать.
Машка профессионально наклеила мне ресницы. Я на свои не жалуюсь, но со сцены эффектнее искусственные. В сценическом гриме Машка была специалистом. Веки накрасила мне блестящими тенями бежевого цвета. А черным карандашом подвела глаза чуть сильнее, чем можно позволить себе в обычной жизни.
Потом я надела тельняшку. Губы пока что не красила, чтобы случайно ее не испачкать. Тельняшка так прекрасно "сбежалась" после стирки, что сидела на мне, как вечернее мини-платье. Прозрачные босоножки на толстой платформе безумно удлиняли ноги. Как я себе нравилась!
Остались губы.
- Однозначно красный, - решила за меня Маруся.
Старательно сопя, как первоклассник над прописью, она прорисовала мне контур губ красным карандашом. А уже потом накрасила помадой. Они получились особенно вызывающими. Но в этом была виновата Машка.
И вот я стояла перед зеркалом такая красивая, что глаз не могла отвести. А Машка, дура, сказала:
- Жаль, что Сева тебя такой не увидит.
Как будто бы с ним что-то случилось.
У меня закололо сердце.
РВАНАЯ ТЕЛЬНЯШКА
Стриптиз - это искусство. И мне оно нравится. Честно говоря, меня абсолютно не волнуют те чувства, которые я своим танцем могу вызвать и, наверное, вызываю. В конце концов, все зависит от меры испорченности того, кто на меня смотрит. Даже диктор центрального телевидения может вызывать у кого-то совершенно нездоровые чувства. Если решаешься выйти на сцену, об этом лучше не думать. У каждой профессии есть свои издержки. Я делаю это во имя красоты. Мысли эти в свое время внушил мне Денис.
Я стояла за кулисами и, конечно, волновалась. Но теперь, после самолета, волнение это расценивалось мной как легкое. Мне не хотелось сбежать. Мне хотелось скорее выйти на сцену.
Только ожидание всегда давалось мне с трудом. Скорее бы!
Когда закончила номер девушка, отороченная птичьими перьями, я уже чувствовала себя как лыжник на вершине трамплина. Затихли предназначенные ей аплодисменты. Какую же все-таки вялую музыку она себе подобрала. Колыбельную какую-то.
Еще что-то весело говорил ведущий. Но для меня ориентиром было начало моей фонограммы. Я знала, что первые же звуки заставят присутствующих забыть о разговорах. Музыка, которую написал Джаис, обещала накал страстей. Ритм, который отбивали аккорды, мог зажечь кого угодно. И потом, все здесь такие манерные - перья, мех, серебряные мантии. А у меня тельняшка, которую я буду рвать от избытка чувств на груди.
Грянула музыка. Сердце забилось в такт. В полной темноте я добралась до шеста. Свет врубился с мощнейшим аккордом. Я резко вскинула голову. И танец начался. Я кожей почувствовала заскользившие по мне взгляды. Забытое ощущение. И, оказывается, очень мне нужное. И я постаралась выдать все, на что я способна. А я способна…
Раздались оглушительные аплодисменты. Я не верила себе от счастья. Развернулась к залу в резком повороте. И вдруг как на нож напоролась.
Недалеко от сцены за столиком сидел Он!
Он курил и смотрел на меня абсолютно чужими глазами.
Почему он здесь?!
Пауза в моих движениях осталась для публики незамеченной, потому что случайно попала в ритм аккордов.
Откуда он узнал?!
Как я довела свое выступление до конца, я не очень помню. Сработал автопилот. Тельняшка от злости порвалась на удивление легко, но радость от "искусства" пропала напрочь.
Так было со мной в детстве. Однажды мы самозабвенно играли в доктора со всеми волнующими подробностями, пока не увидели, что в дверях стоит мама. Мы ничего плохого не делали. Но стало очень неловко.
Моя нагота мне ужасно мешала. Реакцию публики я пропустила мимо ушей. Хотелось скорее уйти за кулисы. Но маячивший в проеме Карелин сделал мне страшные глаза. И махнул рукой к залу.
Что посеешь, то и пожнешь. Надо было снимать урожай. Восторженные аплодисменты оставили меня равнодушной. Кто-то хорошо поставленным голосом крикнул "Браво". Кажется, это Костя.
И тут во мне проснулся протест. "Да. Вот я какая! Смотри и знай, кто я на самом деле".
Все равно погорела. Значит, надо набраться сил и выдержать все до конца. Может быть, и обойдется.
Но решимость моя выдержать все до конца мгновенно растаяла, когда Сева направился к сцене.
Он подошел, глядя на меня спокойно и иронично. Медленно полез за пазуху, не сводя с меня глаз.
Мне показалось, что сейчас он вытащит пистолет и меня пристрелит. От этой мысли мне стало легче. Во всяком случае, все закончится мгновенно.
Но он вынул из внутреннего кармана стодолларовую бумажку, задержал ее на секунду в руке, давая мне время прочувствовать момент и засунул ее за тончайшую резинку моих золоченых стрингов, нагло коснувшись пальцами кожи.
От прикосновения его меня словно дернуло током. Охранники встрепенулись. Но криминала не последовало. Ясно было, что девушка получила немалые деньги в одно касание.
Он повернулся и вышел из зала.
А я убежала в гримерку, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. Стало ужасно холодно. Я кинулась одеваться, не попадая ногами в брюки и прыгая на одной ноге.
Все пропало. Почему он вернулся, меня не предупредив? Как он здесь оказался? Таких совпадений не бывает. Кто же ему сказал?
Вжикнула молния сапога. В дверь постучали. У меня упало сердце. Я глухо спросила:
- Кто там?
Это были всего лишь Карелин с Покровским. "Всего лишь". Еще час назад мне казалось, что их визит будет самым важным за этот вечер. А сейчас… Я открыла, нетерпеливо и бегло взглянула на них и, не слыша, что они мне говорят, стала заглядывать им за спину. Карелин недоуменно обернулся. Потом явно озадачившись моим неадекватным поведением, спросил:
- Переволновалась, что ли?
Я кивнула поспешно и равнодушно. Застегнула второй сапог. Их присутствие было мне в тягость.
- Ну что хотим сказать - молодец! - И с этими словами Покровский вручил мне какой-то конверт. - У нас так и профессионалы не работают. Народу понравилось. Хотели вот предложить тебе поработать в клубе. А сумму оговорим за ужином. Мы тебя ждем!
- Спасибо, ребята! Боюсь, не смогу сегодня дать ответ. Давайте так, я вам позвоню на днях. - Мне ужасно хотелось от них отделаться. - А сейчас я очень спешу. Опаздываю на поезд в Москву.
И я буквально вытолкнула их из гримерки, захлопнув за ними дверь. Ни в какую Москву я, конечно, не ехала. Я, вообще не очень теперь понимала, куда же мне надо ехать.
Домой? А что меня там ждет?
Я стала быстро собираться. Даже с группой моей поддержки, Машкой, Костей, Наташей и Гришкой встречаться мне не хотелось. Хотелось удрать ото всех. И как можно скорее.
Вызывающе красивый грим смывать было жаль. Но выходить так на улицу ночью было просто опасно. Я быстренько стерла салфеткой помаду и сняла накладные ресницы. Из женщины-вамп превратилась в девчонку. В брюках и черном свитерке стало зябко. Зуб на зуб не попадал. Ужасно замерзли руки.
И вот когда я застегивала кожаную курточку, в дверь постучали уже совсем иначе. Я замерла. В отчаянии посмотрела на окно. И деться-то мне было некуда.
- Кто там? - обреченно спросила я.
- А ты открой и узнаешь, - от этого голоса я медленно сползла по стене. И села на пол у самой двери. А он саркастически добавил: - Я тут первый в очереди. А очередь до конца коридора.
- Зачем ты пришел, Сева? - спросила я агрессивно. - Зачем ты мне все испортил?
- Я в чем-то виноват перед тобой? - артистично удивился он.
- Я просто хочу сейчас побыть одна! - истерично крикнула я, закрыв лицо руками.
- Одна ты уже у меня побыла, - во вздохе его я услышала тихое отчаяние. - Ладно, Кузнечик. Хватит… Давай открывай.
Я поднялась с пола. Щелкнула задвижкой.
Он чуть приоткрыл дверь ногой, но так и остался в коридоре, скрестив на груди руки и прислонившись плечом к стене.
- Пойдем.
Больше он ничего говорить не стал. Некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза. Я первая не выдержала его тигриного взгляда.
Я тащилась за ним как на веревке. Он не оглядывался и шел довольно быстро, засунув руки в карманы пальто. Я десять раз могла занырнуть в любой закуток по соседству. Уйти и затеряться. Но я продолжала идти за ним как привязанная.
Мы вышли через служебный подъезд.
Он распахнул передо мной заднюю дверь машины.
Обычно я ездила рядом с ним. Но так было даже лучше. Не надо ни напряженно молчать, ни разговаривать. Я забралась на заднее сиденье и нахохлилась. Он сел за руль. Включил отопление. И только один раз бегло, но сосредоточенно взглянул на меня в зеркало. Я поежилась.
Мы ехали по темным улицам, шел дождь, дворники на лобовом стекле молотили в самом активном режиме. Он вел машину чуть жестче, чем делал это обычно. Ехали быстро. Один раз колеса на повороте противно завизжали.
Пока что он скрывал от меня всю степень своего гнева. Но я-то чувствовала, что все это должно во что-то вылиться.
Каким безрадостным и ненужным казался мне в этот момент стриптиз. Все эти горящие глаза похотливых мужиков. Боже! Зачем он туда пришел!
Мы остановились резко. И я подалась вперед.
Он посидел еще немного в машине, будто решая для себя что-то.
Потом вышел и распахнул передо мной дверь. Я вынесла на улицу сразу обе ноги в утонченных сапогах на шпильках.
Он молча протянул мне руку.
Когда я коснулась его руки, то почувствовала остро, как никогда еще, наверное, не чувствовала, что только эта рука в мире имеет для меня значение!
И как мне теперь объяснить это после всего, что ему довелось увидеть?
Мы молча вошли в квартиру. Молча разделись. Я скинула сапоги, и гонору сразу стало как-то меньше. Вроде бы и не я это была там в клубе. А какая-то другая безумная женщина.
Я пошла на кухню ставить чайник. Что-то же надо было делать…
Когда я стояла у плиты, он подошел ко мне сзади, крепко взял за плечи и развернул к себе лицом. Требовательно отловил мой взгляд и сказал с отчаянием:
- Меня тебе было мало?
- При чем здесь ты? - запротестовала я. - Мне кроме тебя никто не нужен. Но это же просто… Спектакль!
- Нет! - Он категорично мотнул головой. - Нет! Не просто спектакль. Ты хоть себе-то не ври.
Я разозлилась и сбросила его руки со своих плеч.
- Зачем ты пришел? Ты все испортил и мне, и себе! Кто тебе сказал?
- Это неважно, - сказал он небрежно. - Подумаешь - поймешь.
- Я ведь не собиралась у них работать. Но один-то раз можно было попробовать?
- Нет, Кузнечик! Нельзя, - сказал он твердо. - А меня ты разве спросила?
- Если бы я спросила, что от этого изменилось бы? - Я начинала заводиться, и правда, как мне в эту минуту казалось, была на моей стороне.
- Что изменилось бы? - переспросил он, присаживаясь на подоконник.
Медленно вынул губами сигарету из пачки. Закурил.
- Изменилось бы то, что ты не пошла б позориться! Изменилось бы то, что ты бы меня не обманула! А еще, изменилось бы то, что у меня не возникло бы вопросов по поводу твоего уважения ко мне как к мужчине. - Он прищурился, выпустил дым в потолок и закончил почти спокойно: - Потому что сейчас это для меня бо-оль-шо-ой вопрос!
- Я не понимаю, при чем здесь неуважение, - слегка растерявшись, но не подавая виду, сказала я. Я чувствовала, что должна его убедить в том, что права именно я. - Тысячи актрис играют во всяких там сценах. И почти все они замужем. И ничего. Я просто тебя не понимаю!
- Ну ладно… - сказал он, вставая, - не понимаешь. Будем считать, что это не навсегда. Просто, я не их муж… И это не роль, не искусство, а…
Он оборвал себя на полуслове. Видимо, так и не нашел, как все это назвать так, чтобы уши мои не увяли.
Он повернулся к окну, засунул руку в карман. Другой оперся о стену, зажав между пальцами сигарету. Меня прошибла дрожь. Мощнее переплетение вен. Широкая ладонь. Длинные сильные пальцы. Мне кажется, даже если бы я ослепла, я узнала бы его руки из тысячи чужих с одного прикосновения.
Надо срочно спасать положение! Я подошла и уткнулась носом ему в спину.
- Не сердись! Пожалуйста! Ну давай мириться, Севка! - И я стала настойчиво стучаться лбом в его спину. - Прости…
- В общем, Ева, дело обстоит так. - Я встрепенулась, потому что, во-первых, он почти никогда не называл меня Евой, а во-вторых, такого голоса у него я не слышала никогда. - Я не хочу расставаться с тобой, потому что я тебя люблю! Я не выгоню тебя к маме, потому что так ты ничего не поймешь. Но и простить тебя вот так запросто я тоже не могу!
Он повернулся ко мне лицом. Стиснул зубы. Под кожей заходили желваки. Я озадаченно молчала, не понимая, как же в таком случае жить дальше. Одно только понимала, что он меня любит. А все остальное значения не имело.
И тут он решительно направился к выходу из кухни, а в дверях резко обернулся и жестко сказал:
- Мне необходимо, чтобы ты кое-что поняла. Но придется объяснить тебе это чуточку иначе… Я просто возьму и выдеру тебя ремнем, Ева! Но сделаю это завтра. Так что если хочешь бежать - беги! Спокойной тебе ночи!
Я, оглушенная, стояла посреди кухни. Мне казалось, что я во поле береза, в которую ударила молния. Обычно у этих бедных деревьев мгновенно отстреливается вся кора.
Потом я вдруг свято поверила, что неудавшийся дубль можно переснять заново, как в кино.
Я зашла в комнату. Остановилась в дверях. Смотрела, как он снимает пиджак, надетый на тонкий свитер. Расстегивает ремень… Нет. Стоп. Это невозможно.
Он обернулся и увидел меня, застывшую, в дверях.
- Я не понимаю, - закричала я срывающимся от возмущения голосом. - Какие у тебя вообще на меня права?! Что ты себе напридумывал! Ведь я тебе даже не жена!
- Не жена? - Он сурово на меня посмотрел. - Если это единственное, что во всем этом тебя смущает, я легко это исправлю.
- Почему завтра? - гаркнула я и вовсе непонятно зачем.
- Потому что ночь. Начнешь орать, соседи прибегут.
- Я не начну орать, - с патологической уверенностью сказала я.
- А вот это вряд ли… - мрачно ответил он. - Спать давай. Говорить не о чем.
Я долго сидела на кухне. Очень долго… Курила забытые на столе сигареты. Что парашют? Что стриптиз? Что это в сравнении с тем, что со мной происходило теперь. В жизни не испытывала я такого ужаса, как перед лицом человека, которого безумно любила.