Главнейшей задачей собора, как и в случае с земством, было ограничение своевластия руководителей церковных епархий, занимавших положение, сравнимое разве что с положением удельных князей. Дело в том, что епархии за столетия своего существования всеми правдами и неправдами обросли богатыми поместьями со своим сельскохозяйственным производством, природными и ремесленными промыслами, что приносило им большие доходы, бесконтрольно расходуемые архиереями. Другим источником поступлений являлись сельские и городские церкви. Само собой разумеется, что всем этим сложным хозяйством нужно было кому-то управлять. Так вот для этого архиереи-владыки располагали своим штатом бояр на кормлении и детей боярских, наделенных поместьями. Как удельные князья и вотчинники, владыки на территории своих епархий имели право духовного и мирского суда, который непосредственно исполняли бояре и десятильники. Своекорыстная же природа человека такова, что он, не имея сдерживающих факторов, почти всегда будет стремиться к обогащению, что и происходило в те времена как на государственных, так и на монастырских землях. Поэтому собор постановил: на владычном суде в обязательном порядке должны присутствовать выборные священники, старосты и десятские, а при необходимости на них следует допускать и земских старост с целовальниками. Таким путем царь и митрополит надеялись если не искоренить, то хотя бы уменьшить число неправосудных решений.
Нужно сказать, что к середине XVI века монастыри располагали огромными земельными владениями и имели неплохую перспективу к их приросту. Однако и государство остро нуждалось в увеличении поместного фонда, за счет которого царь наделял землей дворян, становящихся опорой его правления. Поэтому для ликвидации земельного дефицита собор, по настоянию Ивана Васильевича, постановил отобрать у монастырей все вотчины, отданные им боярами после смерти Василия III, а также возвратить дворянам те земли, что были присвоены у них монастырями под предлогом невозврата долга. Впредь же церкви разрешалось приобретать земельные угодья только с высочайшего разрешения.
Собор сделал очередную попытку ликвидировать безграмотность как среди священников, так и среди мирян, для чего постановил учредить училища, вверив их устройство наиболее подготовленным церковнослужителям, а православных христиан призвал отдавать туда своих детей для обучения грамоте, письму и церковному пению.
Во избежание распространения неканонических книг, всякого рода измышлений, ложных учений и ересей собор учредил духовную цензуру за книгопереписчиками, поручив старостам и десятским просматривать готовые книги с целью изъятия негодных с точки зрения церкви. То же самое было предпринято и в иконописи. Богомазами впредь могли стать лишь те, кто получал благословление архиерея, а иконы и церковная роспись обнародовались только после их предварительного просмотра и одобрения.
Много внимания на соборе было уделено организации монастырского общежития, быту и нравам черного духовенства. Из женских монастырей убрали всех мужчин вплоть до мужчин-настоятелей. В монастырях запретили держать "пьянственное питье", а для контроля за расходованием монастырской казны был введен обязательный отчет перед царским дворецким.
Упорядочивалась жизнь сельских церквей, уточнялись обрядовые и ритуальные процедуры, в частности был установлен минимальный возраст для вступления в брак: жениху - 15 лет, невесте - 12.
Были осуждены и запрещены азартные игры, в том числе игра в шахматы, скоморошьи и музыкальные представления, лицедейство, публичные пляски женщин, не говоря уже о языческих обрядах и "бесовских потехах".
Это то, что касалось внутренней политики, проводимой от имени царя митрополитом Макарием и правительством Сильвестра - Адашева. Но оставались еще и дела внешние. На северо-западе Руси было спокойно. Престарелый Сигизмунд, утомленный прежними войнами, и его наследник Сигизмунд-Август, более занятый своими увеселениями, не представляли какой-либо угрозы для Москвы. Ливонские рыцари, за многие годы отвыкшие от войн и переориентировавшиеся на торговлю, больше думали о материальной выгоде и покровительстве со стороны московского царя, чем об экспансии на восток. Реальную угрозу для Москвы представляли лишь Казанское и Крымское ханства, управляемые двумя братьями - Сафа- и Саип-Гиреями.
Мы прервали описание российско-татарских отношений на воцарении Сафа-Гирея в Казани в 1535 году и выходе Казанского царства из-под вассальной зависимости от Москвы. С тем чтобы восстановить свое влияние на Среднее Поволжье, тогда еще правительство Елены Глинской приняло решение о снятии опалы с прежнего казанского царя Шиг-Алея, которого Москва надеялась посадить на престол с помощью промосковски настроенных татарских мурз и князей. Но вместо наступательных действий московским воеводам почти два года подряд пришлось отбиваться от казанских набегов то на Нижегородские, то на Костромские и Рязанские земли, причем без особого успеха. В 1537 году Москва, заключив перемирие с Литвой, собрала полки для того, чтобы организовать решительное наступление на Казань, но Саип-Гирей, восстановивший свое единоначалие в Крыму, угрозой нашествия помешал этим планам. Воодушевленный поддержкой брата, Сафа-Гирей с еще большей дерзостью продолжил свои разбойничьи набеги на пограничные русские земли. Обстановка обострилась до крайности в 1541 году, когда крымский хан, собрав стотысячное войско, решил сам принять участие в походе на Москву. Однако московские воеводы, упрежденные о набеге, сумели исполчиться и достойно встретить любителей легкой наживы. Стараниями воеводы Ивана Турунтая-Пронского, князей Микулинского, Серебряного, Курбского, Ивана Шуйского и Дмитрия Бельского крымчаки были остановлены на окском рубеже и обращены вспять. Саип-Гирей отступал с такой поспешностью, что со своим многочисленным войском не смог взять даже небольшой город Пронск, стоящий на пути его отхода.
В 1545 году Москва перешла к активным действиям. И хотя первый рейд русских войск под стены Казани не имел впечатляющих результатов с военной точки зрения, но с политической - он стал катализатором внутриказанских противоречий, завершившихся изгнанием в январе 1546 года Сафа-Гирея, приглашением ШигАлея и клятвенными заверениями князей и чиновников казанских в верности великому князю московскому.
Правда, как отмечает Н. М. Карамзин, люди, затеявшие переворот, думали не о государственных интересах, а о своих, личных. Шиг-Алей оказался на положении чуть ли не пленника. Ему не разрешалось ни общаться с народом, ни выезжать из города. Его верных слуг кого посадили под арест, кого умертвили. Такое "царствование" продолжалось около месяца и закончилось самым настоящим бегством. Вновь воцарившийся Сафа-Гирей, окруженный крымчаками и ногаями, начал новый этап своего правления с жестоких казней противников, что в очередной раз отвратило от него большинство казанцев. И лишь страх удерживал их в повиновении.
После венчания на царство Иван Васильевич, воодушевленный "ближней радой", решил сам возглавить поход против Казани, только кампания (февраль 1548 г.) не удалась. Из-за теплой зимы в Волге был утоплен чуть не весь "огнестрельный снаряд", вследствие чего предполагаемый штурм города стал невозможным. Царю пришлось довольствоваться малозначащей победой передового полка Симеона Микулинского на Арском поле - то мероприятие было больше похоже на удачный набег, чем на какое-то сражение.
Через год после этих событий (март 1549 г.) из Казани пришло известие, что Сафа-Гирей, в очередной раз напившись допьяну, упал и разбился насмерть и ханом провозглашен двухлетний Утемиш-Гирей - его сын от красавицы Сююнбеки, дочери могущественного ногайского князя Юсуфа. Понадеявшись на поддержку крымчаков и ногайцев, казанские вельможи не торопились как-то оформить свои отношения с Москвой, что дало повод московскому царю в феврале 1550 года подступить под стены Казани с 60-тысячным войском. Штурм города, несмотря на огромные потери с той и другой стороны, положительных результатов не дал. А потом начались оттепель и связанные с ней бездорожье, затруднения с подвозом продовольствия и фуража. Русские войска во избежание больших потерь вынуждены были отступить. Тем не менее, не взяв Казань штурмом, Иван Васильевич решил взять ее измором, для чего повелел основать новый город при впадении в Волгу реки Свияги. Свияжск, возведенный за четыре недели, давал возможность русским воеводам контролировать всю правобережную часть Казанского ханства, так называемую Горную Черемису, населенную черемисами (марийцами), чувашами и мордвой, которые с началом строительства крепости стали добровольно переходить в русское подданство. Эта относительно мирная экспансия была подкреплена выставлением казачьих отрядов на всех переправах на Каме, Волге и Вятке. Таким образом, Казань без войны лишалась половины своей территории. Попытки князя Юсуфа оказать давление на Москву, совершая набеги на Рязанские земли, и тем помочь своей дочери и внуку не увенчались успехом. Ногайские орды были разбиты царскими воеводами, а морозы довершили дело. В родные кочевья вернулось лишь несколько десятков воинов.
В Казани же нарастало возмущение против засилья крымчаков, чей предводитель Улан Кощак, став любовником Сююнбеки, уже вынашивал планы по захвату престола. Недовольство обрело форму вооруженного противостояния, и крымчаки, опасаясь, что их выдадут Москве, побросав своих жен и детей и пограбив все, что было можно, бежали вверх по Каме и Вятке, где были наголову разбиты вятским воеводой Зюзиным. Кощака же взяли в плен, отослали в Москву, где вместе с другими пленниками и казнили.
Так Казань оказалась в руках сторонников московского царя, к которому незамедлительно было направлено посольство с просьбой дать им Шиг-Алея и взять к себе малолетнего Утемиш-Гирея с матерью. Иван Васильевич согласился принять под свое покровительство неспокойное ханство, но при условии, что ему будут выданы не только царь с царицей-матерью, но и оставшиеся в Казани крымчаки. Кроме того, он потребовал отпустить всех русских полоняников, чье число приближалось к ста тысячам. В августе 1551 года Шиг-Алея посадили в Казани, и он, согласно договоренности, приступил к освобождению русских пленников. Но уже через некоторое время от оставленных при новом хане боярина Хабарова и дьяка Выродкова стали поступать доносы в Москву. Сообщалось что среди казанцев из-за отказа Ивана Васильевича возвратить им Горную Черемису, а также в связи с убытками, причиняемыми освобождением пленников без всякого выкупа, зреет недовольство. Казанские вельможи, передавали Хабаров с Выродковым, вновь ведут переговоры с крымчаками и ногаями с целью свержения Шиг-Алея и выхода из-под московской зависимости. Узнав об этом, Шиг-Алей, верный слуга московского царя, под предлогом пира заманил к себе всех заговорщиков, а когда те напились, приказал своим слугам и московским стрельцам умертвить их. Семьдесят заговорщиков было убито, остальные разбежались. После этого шаткое положение Шиг-Алея только усугубилось, в связи с чем Иван Васильевич предложил ему ввести в Казань московские войска, но тот, посчитав это прямым предательством своего народа, отказался от подобных действий. Единственное, на что он пошел, так это на увеличение численности стрелецкой охраны.
А недовольство казанцев продолжало расти. В январе 1552 года в Москву прибыла большая делегация, которая, обвинив своего царя во всех смертных грехах, потребовала его смещения, а взамен согласилась перейти в прямое и полное подчинение Москве, принять царского наместника и русский воинский гарнизон. Если этого не произойдет, говорили казанские посланцы, то народ может убить Шиг-Алея и принять к себе царя из других земель.
Такое решение, бескровное завоевание неспокойного царства, вполне устраивало Ивана IV и его окружение. Далее события развиваются следующим образом. Алексей Адашев едет в Казань и сообщает Шиг-Алею решение Москвы. Тот напоследок выводит из строя несколько пушек, отправляет в Свияжск пищали и порох, а 6 марта под предлогом рыбалки сам выезжает из Казани. Через два дня "лучшие казанские люди" уже принимают в Свияжске присягу на верность московскому государю. В ответ Симеон Микулинский, назначенный казанским наместником, клянется, что он и его люди будут "жаловать добрых казанских людей". После этого в Казань направляются Иван Черемисинов - для приведения к присяге остальных людей и восемь детей боярских - для наблюдения за подготовкой помещений, в которых предполагается поселить наместника, его людей и прибывшие с ними полки. Все идет хорошо. В Казань прибывает легкий обоз со съестными припасами и семьюдесятью казаками. Наместник вместе с Иваном Шереметевым и Петром Серебряным в сопровождении сторожевого полка под командой князя Ромодановского направляется к Казани. По пути их дружелюбно встречают татарские князья и мурзы с заверениями в своей преданности. Из Казани поступают радостные вести, что народ казанский продолжает присягать, что царский дворец готов к приему гостей. Ничто не предвещало неудачи до тех пор, пока русские воеводы не совершили роковой ошибки, послав впереди себя князей Ислама и Кебяка, а также мурзу Аликея, которые по прибытии в Казань возмутили население и затворили город. Простояв под стенами Казани два дня, несостоявшийся наместник, не причинив никакого вреда татарским селениям, со всеми своими людьми возвратился в Свияжск. Не столь мирно повели себя казанцы. Перебив всех русских пленных, они послали к ногаям за помощью и пригласили на казанский престол астраханского царевича Едигер-Мехмеда, ранее состоявшего на службе у московского царя и участвовавшего в походе на Казань в 1550 году.
В апреле того же года царь и Боярская дума постановили предпринять решительный поход на Казань. Возглавить поход взялся сам Иван Васильевич. Хотя есть интересное место в последующей переписке Ивана IV с Андреем Курбским, где царь упрекал князя в том, что "ближняя рада", к которой принадлежал и Курбский, против его воли принудила его возглавить поход на Казань. "Вы меня, как пленника, посадили в судно, повезли сквозь безбожную и неверную страну. Если бы не всемогущая десница Божия защитила мое смирение, то я бы непременно лишился жизни". Так что предстоящий подвиг, прославивший Ивана как защитника православия и добавивший к его имени почетную приставку "Грозный", в большей степени "заслуга" его опекунов и воевод. Иван же, выходит, только присутствовал при сем: молился, произносил речи, соглашался с предлагаемыми решениями. А наружу, для истории, выходило: "царь повелел", "царь решил", "царь прозорливо и счастливо предвидел". Итак, произнося "царь", мы должны иметь в виду его ближайшее окружение. "Свита делает короля", - говорили французы.
Но вернемся к самому походу. Первым делом царя в казанском походе стало усиление гарнизона Свияжска, куда он направил своего шурина, царицыного брата Данилу Романовича. Туда же по рекам начали свозить боевые припасы, продовольствие, ратных людей. По всей земле Русской был объявлен сбор войск. Но наступление основных сил на Казань откладывалось в связи с тревожными вестями о походе на Москву нового крымского царя - Девлет-Гирея. Весь июнь 1552 года Иван IV с воеводами и большой ратью поджидал неприятеля в районе Коломны и Каширы, только Девлет-Гирей, опасаясь генерального сражения, решил попользоваться малым и направился к городу Тула, стоящему в степи. Однако тульский воевода князь Григорий Темкин с малочисленным гарнизоном при помощи местных жителей не только отбил два приступа, но, выйдя из города, в открытом бою обратил вспять татаро-турецкое войско. Разгром довершили подоспевшие царские воеводы, догнавшие противника на речке Шивороне.
Счастливо решив крымскую проблему, русские войска отправились на Волгу. Путь из Коломны до Казани царские войска, двигавшиеся двумя колоннами, да еще и с остановками, проделали почти за месяц. Тринадцатого августа они достигли города Свияжска. Желая избежать кровопролития, Иван Васильевич через Шиг-Алея послал Едигеру, астраханскому царевичу, приглашенному на казанский престол, грамоту с предложением покориться его воле. Получив дерзкий и грубый ответ, он 20 августа со 150-тысячным войском обложил Казань, в которой, по разным сведениям, находилось 30-тысячное татарское и 27-тысячное ногайское войско. Почти 30 тысяч воинов было и у князя Япанчи, укрывавшегося в лесах за Арской засекой. Вокруг Казани царь повелел строить укрепления с таким расчетом, чтобы как можно удобнее расположить позиции для артиллерийской и ружейной стрельбы. Осаждающие возводили башни, осадные туры и просто бревенчатые заборы. Все поле перед крепостными стенами было изрыто рвами и траншеями, в которых укрывались стрельцы и казаки. Таким образом, связь Казани с внешним миром была прервана. Отведя русло реки Казанки, русские лишили жителей города воды. Сшибки враждующих сторон происходили беспрестанно. Вылазки осажденных, нападения Япанчи, стрельба с крепостных стен наносили немалый урон московскому войску. Те, в свою очередь, день за днем расширяли зону своего влияния вокруг Казани, совершая кровавые рейды в радиусе 100–150 километров. Села сжигались, население уничтожалось либо угонялось в плен, имущество подвергалось разграблению.
Тридцатого августа Александру Горбатому и Петру Серебряному удалось нанести решительное поражение войску Япанчи, скрывавшемуся в окрестных лесах и сильно досаждавшему русскому войску своими внезапными нападениями.
Первые признаки разногласия у осажденных появились после того, как 4 сентября взрывом был уничтожен их последний источник питьевой воды. В городе начались болезни, мор. Осада же продолжалась своим чередом. Туры шаг за шагом приближались к крепостным воротам, полным ходом шли работы по прокладке подкопа под крепостные стены.
Общий приступ был назначен на воскресенье, 2 октября. Сигналом к нему послужили два оглушительных взрыва, поднявших в воздух большой участок крепостной стены. Русские вошли в пролом, однако защитники города несколько часов сдерживали их яростный напор и стали отступать только тогда, когда улицы оказались забиты трупами. У городской мечети произошла самая ожесточенная схватка, в ходе которой погиб и главный казанский мулла. Царь Едигер, защищавшийся в своем дворце, видя бесперспективность оборонительных действий, решил пробиваться из окружения и ринулся с остатками ногайского войска к воротам в нижней части города. Сложилась совершенно критическая ситуация, и в этих условиях приближенные царя сочли за благо сохранить жизнь Едигеру, выдав его на милость победителя, а сами решили принять последний бой. Сначала 6-тысячному отряду сопутствовала удача: удалось даже смять конницу Андрея и Романа Курбских, но подошедшие Микулинский, Глинский и Шереметев нанесли отряду окончательное поражение.