Рай, ад и мадемуазель - Гарольд Карлтон 2 стр.


Вместе с maman Софи с детства посещала maisons de couture. Наблюдала за подиумом широко раскрытыми глазами. Манекенщицы, их изумительный макияж казались даже удивительнее нарядов. Слышалось шуршание роскошного бархата, шерсти, крепа, шелкового джерси. Воркующие женщины щупали ткань и отмечали платья для примерки. Софи нравилось смотреть, как модели сбрасывают с плеч меховые шубы и небрежно волокут их за собой по полу.

Девушка обожала прохладные салоны с серыми стенами, полные элегантных дам, за которыми тянулся ароматный шлейф духов. Завидовала помощницам, которые собирали булавки с ковров в примерочных, разбрызгивали туалетную воду по салону, и отчаянно жаждала стать частью волшебного благоухающего мира.

Мысли о моде спасали от бесконечных дискуссий о политике за обеденным столом. Отца только это и занимало. В двадцать один год Софи зачислили в Сорбонну, престижнейший университет Парижа. Студенты тоже говорили лишь о политике. Того, кто не выступал против войны во Вьетнаме, не считали au courant или модным.

Софи разбила немало сердец, бросая парней после первой же ночи.

В родительском доме она продолжала флиртовать со зрелыми мужчинами, чаще женатыми. Заманивала до своей спальни и хлопала дверью перед носом.

Она знала, что ведет себя вызывающе, но наслаждалась силой своего очарования. И вскоре поняла, что почти всемогуща. А если мужчина выставляет себя дураком - это его проблемы!

Софи страстно желала убежать в мир моды от серьезной жизни, которую ей навязывали. Мода казалась легкомысленной и сексуальной. Девушка не верила женщинам, утверждающим, будто они одеваются ради других дам. Цель моды - соблазнять! Софи носила откровенную облегающую одежду, подчеркивая грудь и ноги. Завершала наряд туфлями на высоченном каблуке, хотя родители запрещали столь "вульгарную" обувь. Тайком проносила туфли в сумке на дискотеку в районе Пасси и переобувалась в гардеробе. От поклонников отбоя не было.

Софи смотрела на улицу и думала о вечно занятом отце. В воскресенье, за полчаса до полудня, он примет ее в библиотеке. Maman в это время будет давать наставления кухарке - к обеду ждут гостей. Как всегда. Софи скажет, что продала колье и бросает университет - он бесполезен. Ее наверняка выгонят из дома.

Кристофер Хатчинс

На борту самолета "Эр Франс", летящего утренним рейсом Лондон - Париж, юноша, похожий на озорного ангела, сидел, прислонившись лбом к иллюминатору, и разглядывал облака. Вдруг он совершил роковую ошибку? Сможет ли осуществить мечту: стать первым английским дизайнером, покорившим Париж, или потерпит крах и вернется домой, к насмешкам отца и разочарованию матери? Нет, надо выкинуть из головы мысли о неудаче! Он талантлив, и кто-нибудь в Париже обязательно это заметит. Он найдет работу.

Правильные черты лица, растрепанная копна светлых волос, поразительно голубые глаза и полные губы вряд ли навредят карьере. Или, наоборот, только все ухудшат? Кристофер наслушался сплетен о мужчинах - хищниках мира моды, его это слегка беспокоило. Юноша бережно хранил главный секрет: им владела страсть не только одевать женщин, но и раздевать их. Он был гетеросексуалом. Кем это сделает его в модном Париже: уникумом или белой вороной?

"Настоящий мужчина не рисует эскизов женской одежды".

"Настоящего мужчину не так уж заботит, что носит женщина".

"Мужчина, думающий о моде, наверняка гей".

Эти мысли крутились в голове Кристофера Хатчинса с четырнадцати лет.

Наступил 1967 год. Мачо стали непопулярны. Одежда унисекс стерла грань между полами. Многие поп-звезды поддержали тенденцию.

Кристофер увлекся модой, когда стал подрабатывать у дяди Дэвида, провинциального портного, в мастерской по выходным и на каникулах. Юношу зачаровывала ткань, тонкая выработка и переплетение нитей, да и сам процесс изготовления костюма. Он с удовольствием наблюдал, как мастер сметывает, пришивает подкладку, примеряет на клиента и, наконец, проверяет себя на последней примерке безупречного законченного пиджака. Кристофер пробовал шить сам. Скрывал это от друзей, боясь насмешек. Его тело реагировало на женщин, давая понять, что парень не гей. Но это не отменяло неоднозначного отношения мужчин к моде. Поэтому юноша старался быть осторожным.

Сначала Кристофер рисовал костюмы для кукольных футболистов, потом стал вырезать из журналов матери фигуры женщин и делать для них бумажную одежду.

Когда юноша робко показал кукол дяде, тот не посмеялся, а присмотрелся к "моделям" племянника.

- Кажется, у нас растет модельер. Хочешь выбрать эту профессию?

- О боже, да!

- А зачем поступил в бухгалтерскую школу?

- Так хотел отец.

Дядя Дэвид приходился братом его матери. У них с женой не было детей. Этот мужчина, совсем не похожий на отца Кристофера, относился к парню как к сыну. Родитель всегда был холодным и грубым. Дядя показал юноше, что мужчине не обязательно быть суровым. Кто знает, профессия сделала дядю добрым и понимающим или он таким родился?

Швейное дело отнюдь не считалось недостойным мужчины. Но у Кристофера все равно не хватило смелости рассказать отцу о своих стремлениях, и юноша послушно пошел учиться на бухгалтера.

За год в школе ему нравились многие девушки. Парень потерял девственность и удостоверился, что с ориентацией у него все в порядке.

Женская одежда казалась ему интереснее, чем мужская. Кристофера неодолимо тянуло моделировать ее. Постепенно он оставил попытки оправдаться, освободился от предрассудков и осмелился попробовать себя в дизайнерском деле.

Подошел к концу первый год учебы в бухгалтерской школе, и Кристофер понял, что не станет продолжать.

- Не желаю всю жизнь заниматься финансами других людей, - сказал он как-то вечером матери, когда они сидели за сосновым столом в кухне с зелеными стенами и попивали чай с печеньем. - Мам, помнишь бумажных кукол? Я серьезно хочу моделировать одежду.

- Шить мужские костюмы, как твой дядя Дэвид?

- Нет! Одежду для женщин! Модную!

Они обменялись многозначительными взглядами. Мать задумалась.

- Если тебя это так увлекает, попроси у отца разрешения поступить в школу искусств. Я тебя поддержу.

На следующий вечер он решился поговорить с родителем. Они сидели в гостиной. По телевизору как раз закончились новости. Тишину нарушало лишь шуршание вечерней газеты. Отец делал вид, что читает. Рядом сновала мать, пытаясь подслушать разговор.

- Я рассчитывал, ты станешь бухгалтером, - наконец произнес отец.

- Пап, я очень хочу учиться в школе искусств. Я составил портфолио с зарисовками и эскизами. Если примут…

- Ты хорошо закончил курс.

- Прости, но продолжать я не хочу. Да и согласился только потому, что не решился возразить тебе. Я ведь не первый в истории бросаю бухгалтерскую школу. Может же человек изменить решение! Я хочу быть модельером.

- Джо, учитель по искусству всегда говорил, что у нашего мальчика талант, - добавила мать.

Отец отложил газету и сердито посмотрел на сына.

- Не нравится мне эта затея. Вдруг через год ты опять передумаешь?

- Нет, не передумаю. Да и дядя Дэвид обещал помогать…

Отец посмотрел на мать.

- Вот пусть он сам мне об этом и скажет.

Дядя Дэвид навестил их на следующий вечер.

- Ты рушишь мои планы относительно сына, - произнес мистер Хатчинс.

- А как насчет его собственных планов?

Пока они спорили, Кристофер переводил взгляд с одного мужчины на другого, будто на Уимблдонском турнире.

- Ты заставляешь парня заниматься делом, которое ему не по душе… - продолжал дядя Дэвид. - Он всегда будет противиться. Крис хочет стать модельером. Поверь, он добьется успеха.

В конце концов отца уговорили. Юноша старался не ликовать открыто.

Позже вечером он заглянул на кухню. Мать пила чай.

- Прости. - Кристофер обнял ее.

- Не извиняйся, дорогой. Ты всегда стремился к творчеству. Жаль, что я не поощряла этого, - виновато сказала женщина. - Но я заступилась за тебя перед отцом. Если подведешь, буду выглядеть нелепо.

- Не волнуйся, мам, не подведу.

Кристофер выбрал школу искусств Сент-Мартин, что на Чаринг-Кросс-роуд, на границе с Сохо. Курс дизайна одежды слыл самым лучшим. Научился рисовать эскизы, строить выкройки, шить.

Одевать женщин… Его заводила сама эта мысль. Мода позволяла увидеть, какими будут дамы. Если опустить линию талии на пару дюймов, удлинится туловище, а если завысить, поднять до груди, получится силуэт в стиле ампир. Сделать пальто прямым, приталенным или расклешить книзу, чтобы получилась трапеция? Изучая старые журналы, юноша понял, как важно модельеру выбрать удачный момент для нововведений. К ним нужно подходить постепенно: несколько сезонов подряд длина может ползти вверх или вниз в зависимости от всеобщего настроя и климата. А дизайнер должен на шаг опережать и то и другое.

Кроме него на курсе было еще двое парней: китаец Линь и Джордж из Лондона. Оба геи. Линь выглядел совсем женоподобно.

Кристоферу нравилось моделировать одежду для "настоящих" чувственных женщин с округлыми формами, а не худышек с плоской мальчишеской фигурой.

Он превратился в типичного нагловатого лондонца. Полные губы и озорные голубые глаза обеспечивали успех у дам.

- Да, ростом я не вышел, но вот кое-чем еще… - подмигивал он девушкам.

Кристофер был на три дюйма ниже, чем ему хотелось. Недруги говорили, что он "слишком много о себе возомнил".

Свободолюбивые шестидесятые… Девушки впускали его в свои раздевалки, чтобы насладиться "по-быстрому". От поклонниц отбоя не было. Кристофер понял, что любовь к женскому телу очень важна для работы. Немногие дизайнеры обожали тех, кого одевали. Ему нравилось примерять одежду на девушку из плоти и крови. Волнующий опыт, отличный повод прикоснуться к интимным местам красавицы. Снимая мерки обхвата груди и дотрагиваясь лентой до сосков, он уже невероятно возбуждался!

Нескрываемое увлечение женщинами помогло ему найти общий язык со сверстницами. Парень обычно проводил перерывы в компании двух-трех девушек, но работа всегда была для него на первом месте.

Через три года Кристофер получил диплом дизайнера. Коллеги пытались устроиться на работу в "Маркс энд Спенсер", "Уоллис топс" и "Джэгер", а юноша грезил Парижем, олимпом мира моды. Он мечтал создавать дизайнерскую одежду, а не фабричную, которой все пророчили большое будущее.

На что он осмелится? Сможет ли обзавестись знакомыми и найти работу в настоящем доме мод? "Диор"? Или "Живанши"? Приживется ли английская фамилия Хатчинс среди таких имен, как Ив Сен-Лоран и Баленсиага?

Дядя обещал год помогать деньгами. Если у тебя есть четкая цель, надежды и мечты, достаточно, чтобы в них верил еще один человек. Кристофера поддерживали дядя и мать.

Гордый британец, улыбаясь во весь рот, начал покорять мир высокой моды на борту полупустого самолета "Эр Франс". Его лучшие эскизы лежали в багажном отделении, каждый - на толстом картоне, в большой кожаной папке, которую дядя купил в магазине для художников "Рив" на Чаринг-Кросс-роуд. Кристофер покажет эскизы во всех домах мод Парижа, начиная с "Баленсиага".

Приведет в порядок длинные волосы, вспомнит школьные уроки французского. Будет встречаться с девушками, носить модные лондонские туфли, рубашки с оборками и широкие штаны, размышлять о моде и насыщаться ею. В самолете юноша пообещал себе не жалеть усилий для воплощения мечты. "Ведь если долго мучиться, что-нибудь получится", - заверял он сам себя.

Кристофер сошел с самолета. Дым сигарет "Галуаз", запах чеснока, духов и бензина. Париж. 17 сентября 1967 года - дата, которую он никогда не забудет.

Саманта Липштадт

Саманта Липштадт стояла в конференц-зале отеля. Вокруг щебетали женщины, одетые так же, как и она сама, в розовые твидовые костюмы и шляпки в тон с белыми камелиями на полях. Образ дополняли двухцветные туфли и сумочка из черной стеганой кожи.

- Центр лечения зависимости от Шанель имени Саманты Липштадт объявляется открытым! - громко провозгласила девушка.

Она уверенно прошла по центру комнаты к сцене, схватила микрофон и оглядела море идеально накрашенных лиц.

- Я Саманта, - произнесла нерешительно.

- Привет, Саманта! - подхватили женщины.

- Я…

Короткая пауза.

- Я была наркоманкой Шанель, - тихо заговорила она.

Жидкие аплодисменты.

- Лихорадка по ночам, расширенные зрачки, дрожащие руки… Зависимость от Коко превращает жизнь в ад. Я переходила на другую сторону улицы, если видела витрину "Шанель". Но вместе мы сможем одолеть три К: Коко, кредитки и камелии!

Громкие хлопки и радостные вопли.

- Вместе мы сможем перебороть привычку, сможем порвать с Коко-зависимостью!

Гул одобрительных возгласов взорвал комнату. Саманта засияла. Ее лечебный центр наконец начал работу!

Вздрогнув, она проснулась и быстро заморгала.

- Странный сон, - произнесла вслух.

Она ведь в Париже! Саманта спрыгнула с кровати, раскрыла ставни и посмотрела на Сену. Река казалась убогой, но, господи, такой парижской! Если высунуться из окна еще немного, можно даже увидеть Эйфелеву башню. Мимо на шатком стареньком велосипеде, зажав под мышкой багет, проехал пожилой мужчина в берете.

- Так по-французски, - выдохнула американка. Запах крепких сигар и чеснока.

"Если бы еще услышала, как играют "La Vie en Rose" на аккордеоне, почувствовала бы себя героиней французского фильма", - подумала она. "И почувствую, вот только фильм будет мой собственный!" - пообещала себе. Что-нибудь романтичное, вроде "Un Homme et Une Femme", или эротическое, как "Belle de Jour"! После долгих уговоров отец разрешил ей годик пожить в Париже. Этот год должен стать незабываемым! Но сначала надо найти хорошую химчистку. Immédiatement.

Пока она знала Францию только по любимым романтическим фильмам, и, что интересно, они не лгали. Саманта обожала картины "Мужчина и женщина" и "Забавная мордашка".

В "Мужчине и женщине" камера двигалась по кругу, и девушка удивилась, обнаружив, что на самом деле Франция стоит на месте.

Что до "Забавной мордашки", там Одри Хепберн гарцевала по Монмартру, присаживалась за столики кафе, чтобы пофилософствовать со старичками, а на Елисейских Полях кричала "Бонжур!" прохожим. Саманта с нетерпением ждала, когда выйдет на улицу и тоже скажет кому-нибудь: "Бонжур!"

Но часы показывали шесть тридцать утра, так что она вернулась в кровать - и скоро опять видела сон: средняя школа Беверли-Хиллз, 1975 год, встреча выпускников десять лет спустя. Саманта появляется, с ног до головы одетая в "Шанель". Удивленные вздохи друзей. "Друзей в кавычках, - подумала она. - Девочки в школе Беверли-Хиллз - настоящие стервы".

К ней подходят Глория де Фрайз и Шелли Голденблатт (обе - далеко не подруги).

- Чем сейчас занимаешься? - интересуются девушки.

Самодовольно ждут, что она ответит: "Ничем особенным".

- Возглавляю "Шанель", парижский дом мод, - невозмутимо произносит Саманта. - Унаследовала от самой мадемуазель Коко.

Внезапно гордячки понимают, что ее костюм, сумочка, ремень, двухцветные туфли, камелии и темные очки, украшенные переплетенными буквами С, не копии! Приоткрывают от удивления рты, демонстрируя идеальные зубы, переглядываются.

- Даже не знаю, что сказать! - восклицает Шелли.

Саманта открыла глаза. Восемь часов. Нехотя поднялась с кровати, нисколько не чувствуя себя отдохнувшей. Посмотрелась в зеркало над комодом. Лицо напоминает маску ацтеков: высокие скулы, раскосые глаза, вытянутый подбородок, полные губы. Можно ли преуспеть с такой внешностью? Непонятно, в кого такая уродилась. Видимо, в далекого предка. Мужчины считали, что она либо с Востока, либо мадьярка, либо неповторимая смесь кровей.

Девушка долгие годы считала себя некрасивой и старалась не придавать этому значения. А в Париже надеялась сойти за jolie-laide (удачное французское обозначение женской красоты, далекой от стандартов).

- Jolie означает "хорошенькая", а laide - "некрасивая", - рассказывала она. - Вместе получается не "хорошенько некрасивая", а "хорошенькая тире некрасивая", то есть девушка с такой необычно яркой внешностью, что даже зеркало не может определиться!

Карандаши для губ и глаз, румяна, тушь, много тонального крема "Макс фактор" и сила воли в чистом виде стали ее помощниками. Каждое утро на Саманту снисходил гений рекламы, призывая держать голову выше. Она пообещала себе, что лично проведет Париж в следующее десятилетие: особый нюх на веяния моды плюс знание секретов рекламного бизнеса. Американка внимательно следила за делами отца, который в пятидесятых наводнил Лос-Анджелес магазинами женской одежды. Когда девушке исполнилось восемнадцать, они переехали на Манхэттен, и отец начал покорять сердце швейной промышленности Нью-Йорка. Сегодня рекламная кампания - волшебный ингредиент успеха в мире моды. "Но поможет ли реклама удержать "Шанель" на вершине?" - думала Саманта.

Вся ее жизнь крутилась вокруг Шанель. Безответная любовь: американка безумно обожала мадемуазель Коко, а та знать не знала о ее существовании.

По парижским улицам прогуливалась возвышавшаяся над горожанами девушка. Она напряженно размышляла. В Нью-Йорке дочка бизнесмена скупала все вещи марки "Шанель", а расплачивалась одной из первых выданных отцом кредиток "American Express".

Когда американке исполнился двадцать один год, она решила назваться Шанель Липштадт.

- В нашей семье не может быть смешных имен. - Отец был непоколебим.

Когда Саманте было четырнадцать, умерла мама. В последующие годы отец совершенно избаловал дочь. Она привыкла получать все, что захочет. И теперь о ней узнает мадемуазель Шанель, потому что девушка собиралась работать на престижнейший в мире дом мод.

"Я умею продавать, - думала она, идя по улице. - Суть моды - в рекламе. Иначе все бы носили одинаковую одежду из мешковины".

Приметив хорошую химчистку, Саманта остановилась перед прелестной витриной с аппетитными пирожными. Pâtisserie это или ювелирный магазинчик? В крошечных корзиночках из теста, сверкая, словно рубины, лежала покрытая глазурью клубника и ежевика. Роскошные изящные mille-feuilles будто из золота - просто произведения искусства.

Назад Дальше