- Да нет, абсолютно честен.
- А что нового у тебя лично? Алан замялся:
- В общем, тоже ничего.
- Ты выдержал слишком длинную паузу. Значит, в этом ответе все-таки соврал. Но если не хочешь рассказывать, я не настаиваю. А вот в моей жизни много изменений: я развелась с мужем, возглавила кафедру и… стала бабушкой.
- Как?! Тебе же…
- Да, я почти твоя ровесница. Представляешь, какой сюрприз преподнес мне мой сыночек? Ему всего двадцать!
- Моему брату было столько же, когда у него родилась дочка. Ну что тут сказать? Жизнь продолжается. Может, это и хорошо?
Они вошли в ярко освещенный гостиничный холл. Алан с сожалением отметил, что здесь возраст Сильви, выглядевшей на ночной улице довольно моложаво, определялся безошибочно - и даже с тенденцией в сторону увеличения. Она компенсировала этот недостаток ослепительной, хотя и немного заискивающей улыбкой.
- Добрались… У тебя есть какие-нибудь планы на сегодняшний вечер?
Алан принялся усиленно смахивать с себя снег.
- Вообще-то я устал и собирался лечь спать пораньше. Мне ведь завтра сидеть за рулем часа три-четыре…
Она продолжала улыбаться.
- Ну… Еще не поздно. Мы могли бы зайти ко мне.
Алан призвал на помощь все имевшиеся у него дипломатические способности.
- Ты знаешь, Сильви, я… Если бы в другой раз… То есть…
- То есть я стала старой и непривлекательной.
- Нет, что ты…
- В прежние годы ты охотно наносил визиты в мой номер. Неужели я так изменилась? По-моему, мы неплохо проводили время.
- Все верно, Сильви, но… Дело вовсе не в тебе.
Улыбка исчезала с ее лица постепенно - словно ее стирали ластиком. Сильви испытующе посмотрела на него:
- Ты что, дал слово какой-нибудь барышне хранить ей верность?
- Ну, зачем так формулировать…
- Ты в нее влюблен?
- Честно говоря, да.
Сильви вновь неуверенно улыбнулась и взяла его за пуговицу.
- Но я и не претендую на твои чувства. Никогда не претендовала. Я говорю просто о времяпрепровождении. Двое одиноких людей, не вызывающих друг у друга отвращения, проведут вместе время… Черт, что я несу!
Алан накрыл рукой ее руку:
- Прости, Сильви. Мы виделись с тобой в последний раз три года назад - тогда все было по-другому. Даже три месяца назад все еще было по-другому. Но сейчас… Ты очень хорошая, очень красивая… Ты умна, чертовски сексуальна, ты не можешь не пользоваться успехом… Но я полностью во власти этой женщины. Я люблю ее. Я просто не могу… Прости, пожалуйста.
Сильви отстранилась и отступила на шаг.
- Она молодая?
- Да, но дело не в этом…
- В этом, в этом. Мой муж тоже променял меня на молоденькую. Вас всех тянет на свежатину. Они здоровые, не обременены заботами и детьми, у них гладкая кожа… Но знаешь что, Алан? Она не будет долго тебе верна. Вот увидишь… Ничего вечного не существует, я это уже поняла. Но и ты поймешь. Извини, что… навязывалась.
Сильви резко повернулась и быстрым шагом направилась к лестнице. Алан мрачно смотрел ей вслед, чувствуя, что его настроение непоправимо испорчено, а на душе разливается удивительная мерзость.
Он надеялся, что поможет многократно испытанное средство - сон. Сколько раз бывало, что неприятности, казавшиеся вечером грандиозными и неразрешимыми, утром сжимались до размера теннисного мячика. Но на этот раз ночь не расставила все по своим местам: утром чувство гадливости не исчезло, а вот чувство радостной легкости, которое он испытывал все последнее время, заметно уменьшилось. Алану безумно не хотелось ни общаться, ни прощаться с кем бы то ни было - особенно с Сильви, поэтому он встал чуть свет и покинул гостиницу одним из первых. "Пошли вы все к черту", - бормотал он, адресуясь неизвестно к кому, выбираясь с по-зимнему серых и еще дремлющих улиц Бентли на трассу, ведущую домой.
Предчувствие его не обмануло; шедший всю ночь снег прекратился, и над дорогой сгустился туман, залеплявший стекла влажной изморозью и не позволявший разглядеть что-либо в радиусе больше пятидесяти метров. Настроение Алана поминутно ухудшалось: он проклинал погоду, бывших любовниц, встречные автомобили и собственную дурацкую прихоть полюбоваться елкой. Главные проклятия принял на себя желтенький автофургон, который вылетел из-за поворота на недозволенной для такой видимости скорости.
Исчерпав имевшийся у него запас ругательств и обнаружив, что он уже въехал в пригород Эшфорда, Алан остановил машину на обочине. Единственный способ избавиться от поселившегося в сердце червя сомнения - убедить себя, что все, сказанное Сильви, неправда. В конце концов, не у всех же жизнь состоит из одних разочарований. Сильви не повезло, вот она и хочет, чтобы другим тоже не везло. Но ее пожеланиям вовсе не обязательно сбываться. Ее бросил муж, но ведь не все мужья бросают своих жен. Некоторые терпят до смерти. И почему Дорис должна ему изменить - только потому, что так накаркала вещунья Сильви? Черта с два! С другой стороны… Можно допустить, что ему только кажется, будто отношение Дорис к нему настолько же искренне, насколько его отношение к ней? Можно. И кстати, его не было несколько дней, а чем она в это время занималась?
Решение пришло внезапно. Алан нажал на педаль газа и вскоре уже кружил по узким улочкам Эшфорда, с каждой минутой приближаясь к знакомой железной ограде. В доме Дорис царила мертвая тишина - во всяком случае, так казалось с улицы. Он нажал на кнопку звонка и стал ждать. Никто не отзывался слишком долго - Алан уже успел вообразить невесть что, когда наконец услышал шаги. Дорис - всклокоченная, сонная, в длинном свитере, надетом поверх футболки, - открыла дверь.
- Ты?! Почему так рано? Что-нибудь случилось?
- Ничего. Ровным счетом ничего. А ты еще спишь? - Алан с опозданием понял, что не следует врываться к женщине в дом ни свет ни заря, да еще без предупреждения.
- Я вчера сидела с рефератами до ночи… - Дорис зябко потерла одной голой ногой о другую, - ну, заходи же скорее, милый, мне холодно.
Больше она могла ничего не говорить. Заноза была извлечена, а саднящяя ранка полита живительным бальзамом. Алан закрыл за собой дверь и прижал к себе Дорис - такую мягенькую и теплую, особенно под свитером.
- У тебя руки ледяные… - пробормотала она. - Эй, может, ты все-таки разденешься? Иди в комнату, мне тяжело стоять спросонья…
Она высвободилась из его объятий и побрела обратно в спальню. Когда Алан вошел, она сидела на кровати, закутавшись до подбородка в одеяло. Спросила:
- Точно ничего не случилось?
Алан плюхнулся в кресло и потер лоб.
- Вчера случайно столкнулся с одним старым знакомым, который наговорил мне гадостей. Ничего особенного, случайная встреча, но настроение испортилось. А сегодня поехал обратно - скользко, туман… Чуть не столкнулся с каким-то придурком. Три часа напряжения, голова разболелась, не знаю даже, как добрался… И мне так захотелось тебя увидеть… Прости, что разбудил. Но я успел соскучиться…
Дорис улыбнулась и, высвободив руку из-под одеяла, кое-как пригладила волосы. Эта трогательная попытка прихорошиться настолько умилила Алана, что он быстро поднялся и поцеловал Дорис в макушку.
- Есть хочешь?
- Нет. - Он сел рядом с ней и глубоко вдохнул запах ее волос. Потом скользнул губами вниз по виску, по щеке…
- Знаешь, - слегка задыхаясь, произнесла Дорис, едва только он оторвался от ее губ после восхитительного долгого поцелуя, - ты просто идеальный мужчина. Другой бы на твоем месте после трех часов, проведенных за рулем, стал бы выпрашивать или горячий завтрак, или банку холодного пива, - она подняла руки, чтобы ему было удобнее стащить с нее футболку, - или заводить долгие рассказы о том, как паршиво его обслуживали в гостинице…
- Еще успеется, - пробормотал Алан, - воскресенье длинное. Впереди целый день. Мои рассказы еще успеют тебе надоесть.
- Главное, что это никогда не надоест, - шепотом ответила Дорис, ловкими пальчиками помогая ему расстегнуть пуговицы на рубашке, - мне так хорошо с тобой… Знаешь, милый, пока тебя не было, я постоянно с тобой разговаривала. Сказать, как я тебя называю? Мое сладкое сердечко!
Если бы кто-нибудь из знакомых Алана сообщил ему, что получил от подружки подобное прозвище, Алан, всегда считавший себя желчным интеллектуалом, презирающим слезливые дамские сантименты, захлебнулся бы собственным сарказмом. Но сейчас он почему-то был просто счастлив.
В слабом утреннем свете тело Дорис отливало перламутром. Она прочирикала нечто нечленораздельное о своем нежелании простужаться, и Алан накинул на них обоих одеяло. Вчерашние события, сегодняшняя безумная поездка, недавние передуманные мысли казались расплывчатыми и не вполне реальными - как связный, но уже полузабытый сон.
В рождественский вечер Дорис, надевшая темно-зеленое бархатное платье и украсившая себя многослойным макияжем, выглядела так роскошно, словно собиралась на королевский прием. Окинув взглядом ее, наряженную елку и накрытый стол, Алан спросил:
- И это все ради меня одного?
Дорис радостно захихикала и чмокнула его в щеку, после чего немедленно принялась стирать с нее помаду.
- Да уж, милый, может, и стоило пригласить еще неразлучную парочку твоих аспирантов. Они так прожорливы - ты никогда не замечал, сколько пирожков с мясом и с яблоками они съедают в течение дня? Не меньше десятка каждый. А то нам вдвоем этот ужин не осилить.
- Нет уж, милая, обойдемся без них. - Алан привлек Дорис к себе. - Ты сегодня чертовски хороша. Слушай, тебе совсем не обидно, что на такую красоту никто не сможет полюбоваться?
Не говори глупости. Как это "никто"? Я ради тебя старалась. Правда, правда! Алан, знаешь, где бы ты точно не смог работать? Во внешней разведке. Тебя оттуда прогнали бы за излишнюю мнительность: ты не верил бы ни одному донесению наших агентов, бесконечно проверял бы их и перепроверял, а в итоге довел бы мир до ядерной катастрофы… Вот только с туфлями я перестаралась - на таких каблуках мне долго не продержаться. Зато могу дотянуться до твоего носа, видишь? А когда дарить тебе подарок, сейчас или в полночь?
При упоминании о подарке Алан слегка занервничал.
- Давай подождем до полуночи. Все-таки Рождество еще не наступило.
Когда пробило двенадцать, Дорис с радостным воплем бросилась к окну, распахнула его на несколько секунд, вновь закрыла и задернула шторы.
- Ну вот, Рождество я впустила. Сейчас ты получишь свой подарок… Только не ругай меня, если он тебе не понравится, ладно? Я даже волнуюсь немножко…
Алан разорвал маленький пакетик и обнаружил внутри булавку для галстука, сделанную в виде извивающейся змейки. Один глаз змейки был бирюзовым.
- Спасибо, - пробормотал он, - я не буду тебя ругать. Мне эта змея очень нравится, просто я не умею бурно восхищаться…
- Это Серпентина, - негромко проговорила Дорис, усаживаясь к Алану на колени.
- Кто?
- Серпентина! У Гофмана есть такая дивная сказка "Золотой горшок" про змейку Серпентину с бирюзовыми глазами, которая могла превращаться в прекрасную девушку. Когда я увидела эту змею, сразу поняла, что это она и есть.
- Надеюсь, она ни в кого не превратится. - Алан поцеловал Дорис в выпирающую ключицу и извлек из кармана коробочку. - Мне достаточно одной прекрасной девушки. Ну а это тебе. Посмотришь?
Увидев крошечную снежинку, рассыпавшую вокруг себя серебряный блеск, Дорис, вопреки ожиданиям Алана, не запела про колокольчики, а беззвучно ахнула, прижав ладони к щекам.
- Боже мой, Алан, ты с ума сошел! Такое чудо! Оно, наверное, стоит целое состояние, зачем ты… Все же сегодня не день моего совершеннолетия. Поразительно, сидит как влитое. Нет, на левой руке смотрится лучше, правда? И все же, милый, это безумство… Мой дорогой… мой замечательный…
Глядя сквозь причудливую завесу медных волос Дорис на дурацкие, болтающиеся на елке игрушки, Алан подумал, что колечко, пожалуй, стоило потраченных на него денег.
С улицы доносились веселые праздничные вопли, играла музыка, потом где-то вдалеке начался фейерверк. Дорис приподнялась на локте и повернула голову к окну, а Алан смотрел, как после каждого залпа ее белоснежная кожа плавно окрашивается то в красный, то в синий, то в сиреневый цвета. Когда стихло эхо последнего залпа, Дорис вздохнула и задумчиво принялась рисовать пальцем на лице Алана замысловатые узоры. Он закрыл глаза и постарался ни о чем не думать.
- Алан… - ее голос вывел его из состояния полудремы, - а с кем ты встречал Рождество раньше?
- По-разному… - Он повернулся к Дорис, по-прежнему не открывая глаз. - Много лет подряд я отмечал его в семье брата.
- Того самого, который сломал тебе нос?
Да, он у меня один. Сидней живет в Форт-Джордже, занимает какую-то руководящую должность в нефтяной компании. У него есть дочка Джессика - чуть помладше тебя. Когда она была девочкой, мы собирались все вместе. Но потом Джессика выросла и уехала в Торонто - она художник по гриму или что-то в этом роде, а Сид развелся с ее матерью и женился вторично… В общем, традиция ежегодно собираться всей семьей заглохла сама собой. Однажды я встречал Рождество с Марджори Кидд и ее покойным мужем. Он так надрался! Нам вдвоем пришлось тащить его до ближайшего дивана. Подозреваю, что склонность к алкоголю в конечном счете его и погубила, а вообще он был очень приятный человек, умница…
- Алан… А с женщинами ты часто встречал Рождество?
Алан открыл глаза.
- Не часто. Разве ты не поняла, что я много лет старался держаться от женщин на определенной дистанции?
- Почему? Из-за несчастной любви, да? Ты любил какую-то женщину, а она тебя бросила?
- Нет, не бросила. Она поступила хуже.
- А… что она сделала?
Алан вздохнул и уткнулся лицом в плечо Дорис.
- Ты в самом деле хочешь, чтобы я это рассказал?
- Да, пожалуйста…
Ну хорошо. Это было двенадцать лет назад. Она была аспиранткой миссис Кидд. Она была такая… Похожа на русалку: длинные светлые волосы, голубые глаза с поволокой. И имя соответствующее - Лили. В общем, я влюбился до черта. Просто абсолютно голову потерял: представь, даже есть не мог какое-то время - как герой дамского романа… Стал ходить за ней повсюду, приставал с дурацкими разговорами, постоянно куда-то приглашал. А она отзывалась на мои ухаживания очень странно: то благосклонно их принимала, то вдруг отдалялась и самым скандальным образом требовала, чтобы я оставил ее в покое. Она вообще представляла собой удивительный сплав обольстительности, заносчивости и вульгарности. Я мучился, старался вызвать ее на откровенность. Бесполезно. Так меня и кидало, как на качелях: то в райские кущи, то в преисподнюю… Но все-таки через несколько месяцев я добился своего, а потом она даже стала жить у меня, хотя вела себя по-прежнему: хотела - появлялась, хотела - исчезала. Самое удивительное, что я все терпел и только молился, чтобы на факультете не узнали, какую жалкую роль я играю рядом с этой девицей. Ведь когда я в очередной раз давал себе слово послать ее ко всем чертям, она превращалась в нежную голубку, и все начиналось сначала… О-о-ох, это продолжалось очень долго. Как-то она снова не пришла ночевать. На следующее утро я потащился ее разыскивать и обнаружил на лужайке нашего парка в компании каких-то сладких мальчиков. Она сидела в обнимку с одним из них, он ее целовал, а она очень артистично пересказывала наши с ней разговоры. При этом еще передразнивала мою манеру говорить, а меня называла длинноносым уродиком. Они здорово веселились - как на развлекательном телешоу, где в определенные моменты раздаются взрывы хохота. А моя любовь, казавшаяся такой сильной, исчезла в один миг, словно лампочка перегорела: вспышка - и темнота…
- И что было дальше? - спросила Дорис неестественно надтреснутым голосом.
- Ничего. Она просто куда-то уехала. Возможно, даже с этим парнем. А может, с другим. Я не интересовался.
- Н-да, - протянула Дорис все с теми же дребезжащими интонациями, поворачиваясь к Алану спиной и закрывая голову подушкой, - неэффектная концовка. Я думала, все кончится трагически: ее гибелью в автокатастрофе или хотя бы впадением в кому на десять лет.
Алан забеспокоился.
- Дорис! - Он попытался стащить с ее головы подушку, но она только крепче прижала ее к себе. - Ты что, плачешь? О господи, милая, и зачем я только все это рассказал! Дорис, ну что ты, не надо! Из-за чего, солнышко мое?
- Не знаю. - Дорис рывком стянула подушку с головы и шмыгнула носом. - Во-первых, мне тебя жалко. Очень. Болезненное омерзение ведь долго не проходит, да? Во-вторых… Мне страшно. Вдруг твоя любовь ко мне тоже - бах - и перегорит? А ты подождешь еще двенадцать лет и опять кого-нибудь отыщешь?
- Нет, нет, нет… - Алан начал осторожно вытирать ее мокрые щеки. - С тобой все не так, с тобой все совсем по-другому… Это даже объяснить невозможно. Мне кажется, я вообще родился на свет, только чтобы тебя видеть, чувствовать… Постоянно, постоянно… А без тебя все бессмысленно. Черный колодец.
- А разве тогда было иначе? Если ты все время за ней таскался?
- Иначе. Понимаешь, я не могу это объяснить. Наверное, то было всего лишь сильное влечение, а теперь я люблю.
- Боже мой, чтобы это понять, нужно время! Да и вообще, какая разница - просто слова… - Дорис опять шмыгнула носом, внимательно посмотрела на Алана мокрыми глазами и добавила уже более миролюбиво: - Из-за меня, кстати, у тебя аппетит ни на день не пропадал. Даже обидно.
- Хорошо. Чтобы ты не обижалась, я завтра же перестану есть. А лучше послезавтра. Можно мне завтра доесть остатки сегодняшнего ужина? Все было очень вкусно, а ты теперь целый год сама ничего не приготовишь, будешь опять покупать все готовое.
Дорис тихо засмеялась:
- Она была просто дура, эта русалка, если не смогла тебя оценить. Ты чудо! А что касается внешности, то, по-моему, ты очень привлекательный.
- Спасибо, милая.
- Правда, правда, что ты ухмыляешься? Честно говоря, я даже ревную тебя к тем свеженьким девочкам, которые сидят на твоих лекциях.
- Напрасно. Я не обращаю на них никакого внимания. Особенно теперь.
- Не обращаешь никакого внимания… - эхом повторила Дорис. - Да, пожалуй, не обращаешь… Ну а за эти двенадцать лет какие еще увлечения у тебя были?
- Не начинай все сначала, я больше ничего не расскажу!
- Значит, тебе есть что рассказать. И это нормально. Ничто человеческое…
- Милая, это были такие несерьезные кратковременные эпизоды, что и вспомнить нечего. Они прошли… - он неопределенно пошевелил пальцами, - по касательной, меня не задели. После той истории у меня выработался любовный иммунитет. Ну, вроде как любые отношения возможны, но никакие чувства при этом не допускаются… Только ты эту защиту пробила. Первым же взглядом. Просто расплавила ее. Ну же, успокойся, девочка, прости меня, старого дурака.
- Ты не старый и не дурак. Я люблю тебя, Алан! - Дорис прижалась к нему и потерлась носом о его щеку. - Люблю, хоть ты и колючий. Давай спать. Я очень устала.
В конце февраля началось великое таяние снегов. Над глубокими лужами, затянутыми тонкими ледяными корками, клубился сырой туман, и было совершенно очевидно, что зима уже кончилась, но весна начнется еще не скоро.