Подчиненные Якова сделали документы - комар носа не подточит, организовали подписи таких медицинских светил, что у простых смертных не должно было родиться никаких сомнений. Номер, в котором лежал мертвый Есенин, был под круглосуточной охраной. В течение дня, пока готовился гроб и все необходимое, в нем колдовал преданный Блюмкину похоронных дел мастер, убирая с тела поэта следы побоев и ран. Вечером в номер был занесен гроб со всеми атрибутами. Мы уложили в него Есенина, крышку забили, гроб вложили в обитый цинком ящик и вынесли из гостиницы. В утренних газетах было опубликовано правительственное сообщение, что большой русский поэт покончил жизнь самоубийством. Мы с Блюмкиным провожали гроб до Москвы и передали спецкоманде, занимавшейся похоронами государственных и высокопоставленных лиц". Так ли это было на самом деле, доподлинно не известно. Рассказ Леонтьева подтвердить никто не может: самого его уже давно нет в живых, а его личное дело в архивах ФСБ имеет гриф "Секретно".
В своей книге Виктор Кузнецов опубликовал немало интересных документов, среди которых - заключение эксперта Гиляревского. Во-первых, в акте нигде прямо не указывается, что Есенин покончил жизнь самоубийством. Навскидку заключение выглядит вполне корректным и профессиональным: "На основании данных вскрытия следует заключить, что смерть Есенина последовала от асфиксии, произведенной сдавливанием дыхательных путей через повешение. В давление на лбу могло произойти от давления при повешении. Темно-фиолетовый цвет нижних конечностей и точечные на них кровоподтеки указывает на то, что покойный в повешенном состоянии находился продолжительное время. Раны на верхних конечностях могли быть нанесены самим покойным и, как поверхностные, влияние на смерть не имели". Казалось, эксперт не выходит за рамки своей компетентности: есть повешение, есть смерть от асфиксии, а было ли это самоубийством или убийством, решать уже криминалистам. Гиляревский в тех обстоятельствах поступил честно настолько, насколько позволяла ситуация. Он даже сумел в акте сделать указание о том, что об этом деле следует молчать.
Как мы помним, очевидцы вспоминали, что левый глаз поэта вытек, - и то, что он более плоский в закрытом положении, заметно на фотографиях и посмертной маске. У Гиляревского же читаем: "глаза закрыты; зрачки равномерно расширены…". А на снимке правый глаз приоткрыт, закрыт только левый. Гиляревский, наперекор фотофактам, умышленно описывает несоответствующий действительности признак. Очевидно, что эксперт доступным ему способом дает понять, что ему самому пришлось "закрыть глаза" на все очевидные признаки, которые никак не вписывались в приглаженную версию о самоубийстве поэта. Читаем дальше.
Гиляревский зачем-то пишет следующее: "…рот сжат, кончик языка ущемлен между зубами…" При этом на фото, сделанном после того, как поэта вынули из петли, ясно видно, что рот приоткрыт, зубы не сжаты и языка не видно вовсе! Рот остался приоткрытым даже в гробу, так как мышцы после смерти расслабляются и окостеневают, именно поэтому, если у покойника не подвязать челюсть, его закрыть уже не удается. Снова напрашивается вывод, что Гиляревский, будучи человеком чести, умышленно, с риском для себя, вводит в документ нереальные обстоятельства в надежде на то, что невозможно на них не обратить внимания и что когда-нибудь, по прошествии смутных времен, это произойдет. Похоже, о себе самом пишет эксперт, что это он был вынужден "закрыть рот и прикусить язык".
Расследованием загадочного дела о смерти Есенина занимался и бывший старший следователь Эдуард Хлысталов. Следует оценить его мужество, он не побоялся "вынести сор из избы" и первым начать расследовать версию об убийстве Есенина. В своей публикации "Как убили Сергея Есенина" он выносит вердикт - поэт был убит: "Особым вниманием редакторов и издателей пользовались воспоминания друзей, знакомых, очевидцев, в которых те с упоением повествовали о пьяных куражах Есенина, прежних покушениях на самоубийство, об унижении им женщин, о лечении в психиатрических больницах. Упорно и методично формировали в народе убеждение, что он пьяница, дебошир, шизофреник, которому ничего не оставалось, как повеситься. Незадолго до гибели Есенин написал статью "Россияне", которая никогда не публиковалась: "Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем. Тяжелое за эти годы состояние государства в международной схватке за свою независимость случайными обстоятельствами выдвинуло на арену литературы революционных фельдфебелей, которые имеют заслуги перед пролетариатом, но ничуть не перед искусством…" Желая объяснить причину его самоубийства, враги поэта пошли по простейшему пути и стали искать ответ в его собственных стихах, то есть заменили биографию житейскую биографией поэтической, которые далеко не всегда идентичны. Слова о смерти в стихах Есенина были использованы как свидетельские доказательства против него самого".
Самый знаменитый осведомитель охранки
Так уж вышло, что биография одного из самых знаменитых диктаторов в истории человечества, Иосифа Сталина, пестрит "белыми пятнами" и нестыковками, хотя, казалось бы, жизнь именно этого человека должна быть известна историкам досконально. Тот факт, что это не так, дает место для разгула фантазии и способствует возникновению целого ряда сенсационных утверждений, слухов и гипотез. Одной из них как раз и является возможная причастность Джугашвили-Сталина к деятельности… царской охранки.
Началась эта история в 1956 году, когда увидела свет книга знаменитого "невозвращенца" Александра Орлова (Лейбы Лазаревича Фельдбина) "Тайная история сталинских преступлений". Тогда же две скандально-сенсационные статьи опубликовал и крупный американский журнал "Лайф". Орлов утверждал, что это - "самый сенсационный <…> тщательно охраняемый секрет в чудовищной карьере Иосифа Джугашвили, вошедшего в историю под именем Сталина". Эта тайна якобы терзала душу "отца народов" и "обрекала на смерть любого, кого подозревали в проникновении в нее". Орлов попытался доказать, что Сталин являлся агентом царской охранки, профессиональным провокатором.
В 1936 году "невозвращенец" попал в автокатастрофу и больше месяца пролежал в одной из парижских клиник. Там его навещал двоюродный брат, заместитель начальника Украинского НКВД Зиновий Кацнельсон, который и рассказал родственнику эту историю. Получалось, что Сталин, готовя московские процессы, приказал Ягоде отыскать компромат на подсудимых, доказав, что они являются агентами охранки. Поначалу предполагалось, что такие документы будут попросту сфабрикованы, но Ягода действительно отправил одного из своих сотрудников в Ленинград - порыться в архиве царской охранки. То, что удалось "нарыть", передали в руки сотрудника НКВД Штейна, помощника начальника того отдела, который как раз и занимался подготовкой московских процессов. Просматривая полученные документы, Штейн наткнулся на небольшую папку. Оказалось, что она принадлежала заместителю директора Департамента полиции Виссарионову. В папке Штейн обнаружил анкету, к которой была прикреплена фотография… молодого Сталина! НКВДист решил, что это - некая реликвия, которая рассказывает о деятельности великого вождя в большевистском подполье, однако все оказалось не так просто. В папке лежали письма и рукописные докладные, адресованные Виссарионову, и написаны они были до боли знакомым Штейну почерком… Обнаруженные документы доказывали, что на самом деле Сталин являлся агентом-провокатором, сотрудником царской тайной полиции.
Перепуганный Штейн в течение нескольких дней прятал злополучную папку у себя в кабинете, а затем решил показать ее содержимое своему бывшему начальнику в НКВД, В. Балицкому, который жил в Киеве и считался очень влиятельной личностью в партии, руководил НКВД Украины.
Балицкий был потрясен. Он вызвал к себе своего заместителя, Кацнельсона, и вместе с ним старательно исследовал документы. Папка свидетельствовала, что Сталин действительно был агентом охранки на протяжении многих лет, вплоть до середины 1913 года. В эту тайну были посвящены командующий Украинским военным округом Якир и секретарь компартии Украины. Несколько позже Якир рассказал о "тайне Сталина" своему другу Тухачевскому, а тот "поделился информацией" с несколькими лицами, среди которых был заместитель наркома обороны Гамарник. Собственно, так и возник так называемый "заговор генералов" - посвященные в тайну люди в июне 1937 года были расстреляны… Документы же из скандальной папки просто пропали. Правда, Орлов предполагал, что одна из фотокопий документов попала в руки советского правительства накануне XX съезда, из-за чего Хрущев и поспешил отмежеваться от своего предшественника. Сам же Орлов стал единственным, кто знал о таинственных документов, и лишь через два десятка лет рискнул рассказать о них.
Конечно, Кацнельсон мог рассказать родственнику любой сенсационный бред. Имеет ли эта история под собой реальную почву?
Одним из самых весомых доказательств в этом деле считается некое "письмо Еремина", датированное 12 июля 1913 года. Гласности сей любопытный документ предала все в том же 1956 году дочь Льва Толстого, Александра, которая проживала в США. Письмо под регистрационным номером 2989 и грифом "совершенно секретно", адресованное начальнику Енисейского охранного отделения А. Ф. Железнякову, было написано заведующим особым отделом Департамента полиции полковником А. М. Ереминым, который курировал работу по РСДРП. В нем говорилось, что Иосиф Виссарионович Джугашвили - Сталин, арестованный в 1906 году, дал начальнику Тифлисского жандармского управления некие "ценные агентурные сведения". Спустя два года подобную же информацию получил начальник Бакинского охранного отделения, а по прибытии в Петербург Сталин стал действующим агентом городской охранки. И только после избрания Джугашвили в Центральный комитет партии (это произошло в Праге) он разорвал свои отношения с Охранным отделением. Именно копия этого письма и статья одного из биографов Сталина, И. Левина, как раз и оказались на страницах "Лайфа". Там значилось, что "Письмо Еремина" было вывезено белогвардейцами в Манчжурию, затем попало в США, к профессору М. Головачеву, который передал его русским эмигрантам. Левин, получив на руки столь скандальный документ, обратился за консультацией к бывшему жандармскому генералу А. Спиридонову. Тот, в свою очередь, подтвердил подлинность письма.
Однако этот документ вызывает ряд, мягко говоря, сомнений у людей, обладающих здравым смыслом и хоть немного знающих историю. Во-первых, автор письма почему-то называет Джугашвили, которого знал с 1906 года, его псевдонимом "Сталин", а не тем основным, под которым он был известен в партии, - "Коба". Во-вторых, в письме не выдержан ряд обязательных правил служебной переписки. Так, в нем не указан чин Железнякова, а отправитель вообще лишь поставил подпись, не указав вообще никаких своих данных. В-треть-их, скажите, зачем из Петербурга в какой-то заштатный городок Енисейск посылали письмо с такой информацией? Точнее, со скандальным утверждением, поскольку никакой полезной информации оно не несет. Тем более, что никто запроса по поводу ссыльного Джугашвили в Северную столицу не направлял: в этом случае письмо начиналось бы со слов "в ответ на ваш запрос сообщаю". В-четвертых, охранка берегла своих агентов, и даже в докладах в Министерство их имена не упоминались. Их заменяли клички и номера. И уж конечно, вся информация принималась только устно, и фотографий в личных делах подобных агентов никто не держал. Так почему же было сделано исключение для какого-то ротмистра из забытой Богом дыры? Предположим, что надобность в конспирации в данном случае отпадала, поскольку Сталин к тому моменту успел "стать в явную оппозицию правительству и совершенно прекратил связь с охранным отделением". Но тогда что же это за тайная полиция, если она не смогла заставить своего агента продолжать на себя работать?
Экспертиза странного письма дала еще более любопытную информацию. Оказалось, что Еремин возглавлял особый отдел департамента полиции с 1910-го по июнь 1913 года, а с 11 июня работал уже начальником финляндского жандармского управления. Тогда почему письмо датировано июлем? К тому же в журнале исходящей корреспонденции особого отдела департамента полиции за 12 июня 1913 года такой документ вообще не значится. Стоит заметить также, что все номера исходящей корреспонденции за этот период носят не четырех-, а пяти- и шестизначные номера (они начинались с № 930010.
Идем дальше. Порывшись в архиве Красноярска, эксперты обнаружили, что ротмистр Железняков в списке общего состава чиновников отдельного корпуса жандармов за 1913 год действительно значился. Вот только звали его не Алексеем, как указано в письме, а Владимиром. И он на деле вовсе не являлся начальником Енисейского охранного отделения. Железняков вообще не имел в жандармском управлении штатной должности! А начальником отделения был М. А. Байкалов. Почему же Еремин в письме "повысил" Железнякова в должности и к тому же обратился к нему "милостивый государь"? Чего ради полковник, заведующий особым отделом департамента полиции такого города, как Петербург, вдруг решил прогнуться перед обычным ротмистром из далекого уездного городка?
Следует сказать, что экспертиза скандального письма проводилась в 1956 году, когда обелять Сталина необходимости уже не было. Скорее, "отцы государства" обрадовались бы обратному, тем более, что и доклад-то о результатах экспертизы был закрытым и для чужих глаз не предназначался.
В июне того же 1956 года еще один американский журнал, "Est&Quest", опубликовал на своих страницах сообщение исследователя Ришара, посвященное истории "Письма Еремина". Оказалось, сей любопытный документ "всплыл" еще в 1934 году, а уже спустя три года владевшая им группа эмигрантов попыталась всучить его одновременно германской и японской разведкам, причем за весьма кругленькую сумму. Но японцы особой доверчивостью не отличались, поэтому провели свою экспертизу документа при помощи спецслужб и установили, что это - чистейшей воды фальшивка. Немцы, кстати, пришли к тому же выводу. Тогда эмигранты попытались продать письмо в 1938 году в Вене, а затем в Париже сделали попытку всучить его румынской разведке. Однако подобная макулатура никого не заинтересовала. Известный эмигрантский историк Б. И. Николаевский в 1945 году тоже имел дело с этим документом, признал в нем подделку и отказался его печатать. Попытка опубликовать "Письмо Еремина" во Франции в 1949–1950 годах также провалилась, поскольку издание сначала проконсультировалось со специалистами и брать фальшивку отказалось. Ни одна серьезная разведка на такой "сюрприз" не клюнула. Лишь в 1956 году "документом" заинтересовались американцы. Хотя тот же Николаевский и еще один историк, М. Вейнбаум, тогда предупреждали: письмо было сфабриковано. Кстати, Николаевский указывал, что Сталин никак не мог быть агентом Петербургской охранки хотя бы потому, что в 1909–1913 годах он не жил в этом городе дольше нескольких дней. Затем его арестовывали, а со своим сотрудником жандармы так не поступали бы. Самое большое, что допускает историк, это то, что Сталин сотрудничал с Охранным отделением в ранней молодости, на Кавказе, и что Еремину во время работы в Тифлисе стало об этом известно.
В июне 1956 года по поводу "Письма Еремина" высказался также один из бывших чиновников департамента полиции Николай Веселаго. Он также заявил, что подлинность письма вызывает у него большие сомнения.
Полковника Еремина он описывает как человека строгого, требовательного, формалиста. А значит, он просто не мог выпустить из Особого отдела "нестандартное" письмо со странной стилистикой.
Здесь следует упомянуть и мнение двух наиболее авторитетных американских советологов того времени - Дж. Ф. Кеннана и Э. Э. Смита. В 1966 году в своих письмах они утверждали, что подпись Еремина, которую "узнал" генерал Спиридович, на самом деле подделана. А письмо сфабриковано человеком, имеющим некоторое представление о существовавшей документации, располагавшим марками, бланками и печатями Енисейского ведомства и имевшем приблизительное представление о делопроизводстве. Правда, позднее Смит издал книгу "Молодой Сталин: ранние годы жизни окутанного тайной революционера" (1968), где уже называл "великого вождя" не просто информатором, а активным агентом охранки… Что ж, американская публика хотела скандальных сообщений, и советолог их ей предоставил… А вот Кеннан по этому поводу высказал искреннее сожаление.