Здесь я оставил ее ненадолго, только чтобы взглянуть, как ведут себя мои пьяные гости. Все они мирно храпели, кто на полу, кто в креслах или на диванах, и было ясно, что все они проведут здесь целую ночь.
Вернувшись в дом Сидни и постучав в дверь, я вошел внутрь, но в гостиной никого не нашел. "Черт возьми! – подумал я, – Надеюсь, птичка не ускользнула?" В этот момент я услышал из соседней комнаты тихое журчание и понял, что ее светлость облегчается. После чего спокойно сел и стал ее дожидаться.
Увидев меня, она вздрогнула и вся зарделась, как красный тюльпан в полном цвету.
– О, – сказала она, – я не знала, мистер Сминтон…
– Господи, леди Фэнни, оставим это. Я знаю, что вы хотели сказать.
– Знаете?
– Ну да. Или, если уж быть честным, поначалу вы сами не знали, что сказать, поскольку сочли, что раз я слышал, как вы в соседней комнате… Но, моя дорогая леди Фэнни, мы здесь, в Лондоне не столь щепетильны, как вы, жители провинции. А поскольку я являюсь старым другом вашего брата, я надеюсь, вы извините меня за то, что я скажу. Мне кажется, вы обошлись со мной не очень порядочно.
– Я? С вами? Но, мистер Сминтон… вы удивляете меня. Господи, да что я же такого сделала?
– Скорее, моя дорогая леди Фэнни, не сделали.
– Господи, неужели я?… – Она бросила взгляд вниз, словно ожидая увидеть упавшую подвязку или торчащую нижнюю юбку.
– Нет-нет, ничего такого я не имел в виду, – сказал я, подходя к ней ближе. Видимо, пламень страсти, горевший в моих глазах, напугал ее, ибо она отступила на несколько шагов в направлении спальной, словно надеялась найти там убежище.
Именно на это я и рассчитывал. Я знал, что как только мы там окажемся, вся ее борьба, все крики будут бесполезны, потому что стены были толстыми, окна высокими, а других дверей, кроме той, к которой она отступала, там не было.
– Тогда как изволите расценивать ваше поведение, мистер Сминтон? – спросила меня миледи. – Ведь я нахожусь в доме своего брата и с его другом – он мне часто писал о вас и рассказывал, как вы к нему добры. Ведь вы же не самозванец вроде тех ужасных типов, о которых пишут в романах или тех, что совершают насилие над женщинами?
– Нет, – сказал я, – конечно же, нет. О леди Фэнни, только не путайте огонь страсти со злыми намерениями! Пожалуйста, присядьте – вы устали с дороги. А я тем временем пойду распоряжусь, чтобы нам доставили что-нибудь перекусить.
Закрыв дверь на два оборота ключа (исходя из принципа "крепче запрешь, вернее найдешь"), я сделал в соседнем ресторане за углом поистине роскошный заказ, чем немало удивил владельца. Я нисколько не сомневался, что этот великолепный ужин из пяти блюд должен поразить сельскую дамочку в самое сердце и расположить ее ко мне, и действительно, менее чем через десять минут мне удалось преодолеть все сомнения Фэнни и убедить ее снять муаровую накидку и модную шапочку, дабы они не мешали трапезе.
– Господи, – сказала леди Фэнни, – неужели мой брат всегда так живет? В таком случае мне понятно, почему он так часто наведывается в мой кошелек.
– Да, – небрежно сказал я, – таков обычно наш ужин. Позвольте? – И я налил ей бокал шампанского, куда предварительно капнул шесть капель бальзама Пинеро.
11. Разочарованная жена впервые вкушает наслаждение
Воздействие, которое оказал на леди Фэнни бальзам и все остальное, было просто необыкновенным. До этого сдержанная, она стала оживленной и веселой, а поскольку эта живость придала всему ее облику еще больше очарования, то я с каждой минутой воспламенялся все сильнее и сильнее.
– Какие замечательные устрицы! – воскликнула она, поедая девятую по счету.
– Да, – сказал я. – У вас в Чешире вряд ли такие найдутся.
– Вы правы, – ответила она, – но, может быть, это и к лучшему. – Она испустила тяжелый вздох.
"Красивая женщина – это определенно загадка", – подумал я, тут же решив разгадать ее. Поэтому я спросил, что означает ее последнее замечание.
Она вначале вспыхнула и смущенно заулыбалась, а затем, устремив взгляд в тарелку, сказала:
– Я всегда знала, что устрицы – великолепная еда. К тому же они стимулируют чувства.
– Вы абсолютно правы, – ответил я. – Поэтому замужней даме тем более следует почаще их вкушать.
Она снова вздохнула, и тут я догадался о причине ее тяжелых вздохов. Глупец! Почему это не пришло мне в голову раньше?! Постепенно моя догадка переросла в уверенность.
Отведав цыпленка и выпив еще бокал шампанского, в который я тоже капнул бальзама, она откинулась на спинку стула и пробормотала:
– Сколько, по вашему мнению, может продлиться консультация моего брата?
– Я молю Бога, – страстно воскликнул я, – чтобы она продолжалась всю ночь.
– Почему вы так сказали, мистер Сминтон?
– Потому что видеть ваше лицо и слышать ваш голос – это необыкновенное наслаждение, отказаться от которого равносильно смерти. – Тут я упал перед ней на колени, схватил ее руку и, прижавшись к ладони губами, стал покрывать ее поцелуями.
Она попыталась, правда не очень настойчиво, высвободить руку и, указывая взглядом на свое обручальное кольцо, сказала:
– Дорогой мистер Сминтон, я замужем. Пощадите меня. Я всего лишь слабая женщина и…
Но я притянул ее к себе и не дал закончить фразу, заключив ее в страстные объятия, которым она поначалу сопротивлялась, но потом стала на них отвечать. Несколько секунд спустя мой палец мягко проложил себе дорогу к ее страждущему лону. Наткнувшись на клитор, я обнаружил, что он набух не хуже моего члена, который просто разрывался от желания.
– Ах, мистер Сминтон, Бога ради, не делайте этого. Если сюда войдет мой брат, то прольется кровь, и моя жизнь будет погублена.
– Ничего не бойтесь, моя дорогая, – сказал я, лаская ее лоно кончиком пальца и ощущая, как руку мне начинает орошать любовная влага. – Идемте со мной.
Я взял ее за руку (при этом моя вторая рука оставалась в ее столь привлекательном для меня отверстии) и повел в спальню ее брата. Я усадил ее на кровать и… О, как мне описать последующее! Сказать, что испытываемые мною ощущения – когда я, извлекши свой пульсирующий член, ввел его в ее вагину, – были великолепны, значит, не сказать ничего…
Она издала громкий стон, а затем приподняла свою попку, сильную, упругую попку сельской жительницы, дабы я мог войти поглубже. На каждый мой качок ее светлость отвечала страстью, свидетельствовавшей об удивительной пылкости и горячности.
– Еще, еще, мой желанный! – шептала она, когда я ввел свой язык в ее горячий, тяжело дышащий рот. – Бога ради, быстрее!
При этих словах я выпустил в нее такую струю, что, наверное, во мне в тот момент больше не осталось ни капли, ибо, несмотря на то что Фэнни пыталась выжать из меня еще хоть немного, последняя искра жизненных сил, казалось, оставила меня.
Казалось, у меня нет даже сил извлечь свой член. Я так и остался лежать на ее округлых грудях (она успела раздеться перед тем, как мы начали), безразличный и инертный.
– Пожалуйста, еще раз, – бормотала она, играя моими волосами, – вы даже представить себе не можете, дорогой мистер Сминтон, чем это для меня было. Мой старый муж никогда ничего подобного не делал. Он всегда пользуется каким-то дурацким приспособлением, по форме напоминающим то, что вы в меня вводили. Но это всего лишь гуттаперчевая штука, которую он наполняет теплым молоком.
– Ты говоришь о стимуляторе?
– Я никогда не слышала такого названия, – сказала Фэнни, – но штуку эту даже отдаленно нельзя сравнить с вашей милой вещицей. Господи, я ведь даже не догадывалась, что такое настоящее счастье. У вас получится еще разик? – Ее светлость снова начала вертеть попкой.
В кармане моего жилета лежала тоненькая фляжка с бальзамом Пинеро. Я достал ее, выкрутил пробку и выпил около половины чайной ложки. Результат был удивительный. Не успел я освободить мою плоть от жарких объятий лона ее светлости, как тут же обнаружил, что она вновь начинает набухать. И как только волшебный напиток начал действовать, я вошел в Фэнни вторично.
Может быть, кому-то это покажется преувеличением, но второй раз, могу заверить читателей, показался мне даже сладостнее первого. Будучи не новичком в искусстве любви, я по опыту знал, что чем медленнее совершаешь акт, тем большее наслаждение из него извлекаешь; а если приступаешь к нему чрезмерно возбужденным, все заканчивается прежде, чем успеваешь как следует насладиться. Поэтому я предпочитаю медленные движения, постепенно все более и более разогреваясь.
Подводя итог, могу сказать, что мы оба наслаждались теми радостями, которые были в состоянии дарить друг другу, в такой степени, будто знакомство наше состоялось не сегодня вечером, а знали мы друг друга, причем до мельчайших подробностей, по крайней мере не один год. Тут разнообразия ради и дабы дать ее светлости возможность немного потрудиться, я предложил ей оседлать меня. Она же попросила меня не извлекать члена и, лишь получив мои заверения в том, что в этом нет никакой необходимости, согласилась. Мне всегда нравился этот способ, и я не спеша приступил к осуществлению задуманного: осторожно перекатился на спину, продолжая прижимать к себе леди Фэнни, пока она не оказалась верхом на мне.
Однако я недооценил амурную страсть ее светлости, ибо как только она почувствовала себя хозяйкой положения, то предалась скачке с такой силой, что я чуть было не запросил пощады. Однако ничто не могло остановить эту бесстрашную наездницу. Фэнни не уступила ни дюйма, и шансов извлечь из ее лона мой бедный натруженный член было у меня не больше, чем если бы он был зажат в тисках.
Наконец я почувствовал, как на мою промежность изливается вязкая горячая жидкость, а Фэнни в это время, издав отчаянный стон наслаждения, в котором звучало и сожаление, что это не может продолжаться дольше, еще раз упала в мои объятия. Она обессилила так, как только может обессилеть женщина, которую дважды в течение четверти часа отымели самым беспощадным образом.
Поспешно одевшись и приведя себя в порядок, она поехала вместе со мной в отель, где уже находились ее чемоданы, а утром я, предварительно договорившись с Фэнни, сообщил Сидни, что ночью она посылала к нему домой курьера, чтобы известить брата о месте своего нахождения. Кроме того, я сообщил ему, что через того же курьера я передал ей извинения за его вынужденное отсутствие. Благодарность Сидни не знала границ.
Я счел, что будет благоразумнее всего не встречаться с ее светлостью, хотя она и прислала мне три письма с настойчивым требованием увидеться, ибо опасался, что наша тайна раскроется, о чем и написал ей.
Двенадцать месяцев спустя я узнал, что она рассталась с мужем, преподнеся ему через девять месяцев после нашей счастливой встречи сына и наследника. Однако старик, не веривший в чудеса, не мог, естественно, поверить и в то, что наследник появился на свет в результате манипуляций со стимулятором.
12. Влияние пышного наряда
Следующее любовное приключение совершенно иного характера. Разборчивый читатель, вероятно, сочтет его некой эскападой, а возможно, и моральной деградацией, учитывая то обстоятельство, что предшествующая связь у меня была с женой баронета. Но, откровенно говоря, если уж подходить к вагине с сугубо философских позиций, то разница между графиней и служанкой столь ничтожна, что выявить оную мог бы только очень проницательный человек.
Да, вполне может быть, что лоно графини вследствие частых омовений гораздо приятнее, чем лоно служанки, а духи "Франжипани", которыми ее светлость опрыскивает свою сорочку из тончайшего батиста, делают его, да и вообще все тело, более ароматным, особенно когда касаешься его языком, однако замечательный экспромт, высказанный доктором Джонсоном по этому поводу, равно применим к вагине и китаянки, и малазийки, и местной сельчанки. Он, если вы помните, сказал бедняге Оливеру Голдсмиту, когда тот, заболев одной неприличной болезнью, пришел к нему искать сочувствия:
Эта дырка – что такое?
Мокро – только тронь рукою,
В полудюйме лишь от жопы…
Если перемычка лопнет,
То, как будто в страшном сне,
Сразу будешь весь в г…
Выше в своем повествовании я уже упоминал о женщине, убиравшей мои апартаменты. Она была бывшей любовницей одного старого судебного чиновника, которую тот в конце концов бросил, при этом, правда, пожизненно обеспечив ее работой служанки в богатых домах. К тому жалованью, которое она получала, он добавлял небольшое вспомоществование, позволявшее ей жить в относительном довольстве.
Две ее незаконнорожденные дочери были уже замужем, а третья, младшенькая, "красавица моя", как называла ее мать, недавно вернулась домой из школы-интерната, куда старуха устроила ее, экономя буквально на всем.
Красавице едва исполнилось шестнадцать лет. Она была стройна, как тростинка, ее личико с пухленькими щечками было довольно румяным, а формы – настолько женственными, что я сомневался, будто ей только шестнадцать, как утверждала ее мать. Старуха была ужасно болтливой особой, что иногда меня несказанно раздражало, но, когда она заводила речь о своей дорогой доченьке, я ее не останавливал, сколько бы она ни трещала.
– Она у меня девушка рослая, сэр, какой я и сама была в ее годы, хотя она пополнее меня будет.
– Уж это точно! – сорвалось у меня с языка. Да и как было удержаться, когда перед моими глазами была эта старая высохшая карга!
– Ох, прямо и не знаю, что с ней делать, – бормотала старуха. – Видимо, придется послать ее в услужение. Здесь нам вдвоем не прокормиться. Даже и не в этом дело, сэр. Я думаю, такая работа не для хорошенькой девушки, когда вокруг сплошь такие джентльмены, как вы, сэр.
Конечно, старушка явно имела в виду собственную горькую участь и ту давнюю историю с судебным чиновником, но я сделал вид, что не понял ее намеков, и просто заметил, что удивлен таким ее мыслям. Про себя же я решил, что во что бы то ни стало выясню, насколько лоно шестнадцатилетней девушки соответствует ее хорошенькому личику.
Приметив однажды, что девушке нравится крутиться перед зеркалом, я накупил целую коробку всяких лент и отправил с посыльным ей домой, не сообщив, от кого подарок. На следующее утро я встретил ее на лестнице разодетой в пух и прах и спросил, куда она направляется.
– Никуда, просто прогуляться, – ответила она. – Знаете, у меня есть кавалер, сэр. Я, правда, не знаю, кто он такой, но он прислал мне все эти красивые ленты и еще много всяких штучек. Вот я и подумала: пойду-ка я прогуляюсь в этом наряде, он и поймет, как я благодарна ему. Если только, конечно, меня увидит, – добавила она с глуповатой улыбкой.
– Ты права, моя девочка. Возможно, он пришлет тебе еще что-нибудь. Кстати, как тебя зовут?
– Герти, – сказала девица, улыбаясь.
– Милая Герти, ты уж извини меня за мои слова, но эта замечательная лента, которой ты украсила свою шляпку, портит внешний вид твоей шляпки – она выглядит слишком поношенной.
– Увы, сэр. Я это знаю. Но моя мать бедна, а мне новая шляпка пока не по карману.
– Если ты пообещаешь, что не скажешь матери ни слова – только поклянись, ни за что на свете не станешь говорить ей, – я схожу с тобой в магазин, где вчера видел замечательную шляпку, которая, как мне кажется, будет тебе очень к лицу… Поверь, я буду просто счастлив купить ее тебе.
– Ах, сэр, вы так добры ко мне, но я не могу…
– Успокойся, дитя мое. Не говори так. Лучше выйди из дома, дойди до угла Грейт-Тернстайл и жди там меня. Через три минуты я присоединюсь к тебе.
Разумеется, я попросил ее об этом, чтобы никому не попасться на глаза. Вскоре я присоединился к ней и повел в магазинчик, где покупал ленты.
– Доброе утро, сэр. Сегодня у меня ленты того самого цвета, что вы спрашивали вчера.
Кот был выпущен из мешка. Герти бросила на меня недвусмысленный взгляд, красноречивее всяких слов говоривший о том, что она догадалась, кто этот неизвестный кавалер.
– Значит, вы он и есть, – прошептала она. – Я удивлена.
– А я надеюсь, что ты еще и довольна.
– Даже не знаю, – сказала она. – Так как насчет шляпки?
Чтобы не занимать долго ваше внимание, скажу, что я одел ее с ног до головы, потратив на покупки почти двадцать фунтов.
– Как же я объясню все это моей матери?
– А мы сделаем вот что: мы пошлем все это так же, как я вчера послал тебе ленты. Ты, конечно, и понятия не будешь иметь, откуда все это взялось. А обратного адреса мы не вложим.
Так мы и порешили. Я дал продавцу все необходимые указания, пожал руку Гертруде и на прощание пожелал ей приятно провести этот день.
Вечером в мою дверь робко постучали, и ко мне вошла Герти. Неслышно закрыв дверь за собой, она сказала:
– Все покупки были доставлены, сэр, и маме все очень понравилось. Я же поклялась, что знать не знаю, кто все это прислал. Тогда она сказала, что я должна бы возблагодарить Бога за этот подарок и забыть обо всем.
– Она права, – сказал я, разглядывая ее большую круглую грудь, удивительную красоту которой не могло скрыть облегающее ее фигуру платье.
– Только боюсь, сэр, – сказала она, – что я не поблагодарила вас как следует сегодня утром, поэтому, когда мать ушла навестить брата, я решила зайти к вам и от души поблагодарить.
– Моя дорогая Гертруда, – сказал я, – у тебя есть только один способ отблагодарить меня. Но я думаю, что ты еще слишком молода и мало что смыслишь в этом. Подойди ко мне.
Я сидел у горящего камина, и хотя газ я не включал, в комнате было достаточно света. Она подошла поближе, и мне показалось, что она чувствует себя очень неуверенно.
– Моя дорогая Герти, – сказал я, обнимая ее за талию, – я с удовольствием потрачу на тебя столько, сколько мне по карману. Что же касается тех вещичек, которые я купил утром, то один поцелуй твоих полных губок тысячекратно возместит все мои расходы, – с этими словами я усадил ее себе на колени и несколько раз поцеловал.
Поначалу она пыталась освободиться, но вскоре я почувствовал, что мои ласки ей приятны. Когда же я принялся расстегивать пуговицы на ее платье, она начала было сопротивляться, но постепенно ее сопротивление делалось все слабее и слабее, и когда наконец моему взору открылись ее спелые грудки, я не мог сдержать своего восторга.
– Ах, мистер Сминтон, вы погубите меня. Я знаю, что погубите. Пожалуйста, остановитесь, не заходите дальше.
В мерцающем свете пламени камина ее груди казались белоснежными; на их фоне маленькие прекрасные сосочки походили на две спелые вишенки, и прежде чем она успела что-либо предпринять, чтобы остановить меня, как мои губы схватили одну из этих вишенок и принялись жадно ее обсасывать.
– Ах, мистер Сминтон, я сейчас потеряю сознание. Отпустите меня. Я такого еще в жизни не чувствовала.
– Моя дорогая, – сказал я, неожиданно втиснув свой член ей в руку, – а такое ты чувствовала?
Она нервно обхватила его пальчиками, и я почувствовал, что ее руки горячи и влажны от возбуждения. Но прежде чем я успел остановить ее или догадаться о ее намерениях, она соскользнула на пол, встав на колени между моих вытянутых ног.
– В чем дело, Герти, детка? – спросил я.