Я подошел к сараю и, завернув за угол, к немалому моему удивлению, увидел Зуи. Она стояла с букетиком полевых цветов в руке и ждала меня, а мне даже в голову не пришло, что автором записки могла быть она, так что я оказался в весьма незавидном положении.
– Итак, сэр, – сказала она, – вы получили мое письмо?
– Получил, – ответил я. – Мне жаль, что вы все видели, поскольку я лелеял надежду предоставить вам когда-нибудь возможность вкусить новизну этих ощущений.
– Мистер Сминтон, как вы можете вести себя так дурно? Мой бедный старый отец одной ногой уже стоит в могиле, могли бы и подождать, когда Ева станет вдовой.
"Если ты еще минуту-другую будешь обжигать меня своими горящими глазками, я и с тобой, голубушка, проделаю то же самое", – подумал я.
– Давайте сядем и побеседуем, мисс Мартинет. Странное место вы выбрали для серьезного разговора, но для вас будет лучше, если вы сядете и высокая трава скроет вас, иначе каждый сельский болван, проходящий мимо, увидит нас вдвоем и уж сам домыслит, чем мы тут занимаемся, после чего ваша репутация будет безвозвратно погублена.
– Вы абсолютно правы, – сказала Зуи. – Я сяду. Тем более по дороге идет кто-то в форме. Возможно, это офицеры, приятели моего отца.
Зуи присела и открыла свой зонтик от солнца, и в этот момент на дорогу вышли два джентльмена. Это были лейтенанты N-ского полка, расквартированного в Дувре. Мы были знакомы. Я познакомился с ними на одном балу, на котором побывал не так давно.
– Эй, Сминтон, что это вы там?… Ба, да с вами некая особа! Черт возьми!.. Завтрак на траве под голубым куполом небес? Удачи, мой мальчик! Эх, вот бы мне пару простыней да невинную местную девочку… – И они скрылись за поворотом, напевая какую-то двусмысленную песенку, услышанную в лагере перед отправкой в Севастополь несколько лет назад.
Я повернулся к Зуи.
– Хорошо, что вы успели спрятаться, моя дорогая, – сказал я, садясь рядом с нею.
– И в самом деле, – сказала она, пытаясь спрятать под короткой юбочкой красивые коленки, обтянутые элегантными алыми чулочками, которые в этом наряде выглядели весьма и весьма соблазнительно.
Я знаю, с моей стороны это было бестактно и не по-джентльменски, но я не смог удержаться и заметил, что ее ноги в этих чулках приобретают поистине изысканные очертания. Затем я спросил, не думает ли она, что и цвет тоже играет здесь определенную роль.
– Мистер Сминтон, я думаю, нам надо уйти отсюда, – таков был ее ответ.
– Но, моя дорогая Зуи, мне казалось, вы пригласили меня сюда с целью преподать урок нравственности.
– Увы, – сказала она, вздохнув. – Я не могу наябедничать на мою бедную маму. Она такая безыскусная, такая…
– А я такой коварный, хотите вы сказать? Признаться, моя дорогая юная леди, я совершил большую ошибку, заведя роман с женой генерала. Теперь я это ясно вижу.
– И я надеюсь, – сказала она, делая элегантный поклон, – вы раскаиваетесь в совершенном?
– Да, – сказал я. – Раскаиваюсь. Хотите, я вам объясню, какую ошибку я совершил?
– Если это не займет слишком много времени.
– Моя ошибка состояла в том, что я начал ухаживать за женой, а нужно было – за дочерью.
– Мистер Сминтон, как вы можете говорить такое?!
– Зуи, поверьте, как только я увидел ваше прекрасное лицо, ваши глаза зажгли в моей груди огонь, и теперь, когда волею провидения мы оказались наедине и нас видит только это яркое солнце, я должен…
И здесь, прямо в траве, между нами завязалась отчаянная борьба, хотя длилась она очень недолго.
Зуи грозилась закричать, но я быстренько объяснил ей, что если она обвинит меня в насилии, то я смогу привлечь в качестве свидетелей тех двух молодых офицеров, и они подтвердят, что со мною была дама, которая пряталась в траве и явно только и ждала, когда они уйдут, а кроме того… Но все мои уговоры были бесполезны. Наконец, почти уже впав в отчаяние, с членом, торчавшим, как у осла, я раздвинул ее ноги и был готов овладеть ею силой, если бы она не прошептала мне в ухо:
– Пожалуйста, наденьте презерватив. Я очень боюсь забеременеть.
С тех пор я никогда не выхожу из дома без презерватива, хотя ненавижу их, особенно если знаю, что лоно еще девственно и там до меня никто не бывал. Однако тот факт, что подобная просьба была высказана девушкой, которую я считал девственницей, удивил меня. К счастью, я был оснащен и для такого весьма неожиданного случая. Я достал из жилетного кармана презерватив и, надевая его, спросил:
– Значит, вы уже знали мужчину раньше?
– Да, – сказала она, – одного молодого капитана, который служил в полку моего отца в Аллабаде. Мне тогда было семнадцать лет. Он всегда пользовался презервативами, потому что боялся последствий.
К этому времени я уже натянул презерватив на свой член, и Зуи выказала полную готовность к моим действиям.
– Позвольте-ка мне взглянуть, милочка, – сказал я.
Она со смехом легла на спину и обнажила густые заросли волос, блестяще-черных, как вороново крыло, под которыми виднелась самая аппетитная маленькая вагина, какую только можно было пожелать.
Читатель, неужели ты станешь порицать меня, если узнаешь, что, насладившись этим зрелищем, я тайком стащил презерватив со своего бойца и позволил ему нагим приблизиться к волосяным зарослям? Нужно быть полностью мертвым, чтобы оставить на себе эту резинку. Обнаженная плоть в тысячу раз лучше, чем эта отвратительная гуттаперча! Хотя Зуи и не знала, что я сделал, она вполне оценила мой первый подход, да и я тоже был удивлен ее ответными действиями. Возможно, что все объяснялось пружинящими свойствами мягкой зеленой травы, на которой мы лежали, но при всем моем опыте я не могу вспомнить ни одну женщину, даже впервые предающуюся любовным утехам, которая демонстрировала бы такую силу влагалищных мускулов.
"Индийцы и англичане – идеальная пара для совокупления", – подумал я. Но, не успел я додумать эту мысль, как очередное мощное движение привело мое наслаждение к кульминации.
Зуи все это время работала попкой без остановки, и когда я кончил, она, казалось, тоже унеслась на крыльях наслаждения, ибо, нежно целуя меня в шею, она в этот момент так сильно прикусила ее зубами, что у меня выступила кровь. Хотя я тоже купался в волнах наслаждения, но это было уж слишком, и я вскрикнул от боли.
Когда я поднялся, оставив Зуи лежать обессиленную на земле, я к своему ужасу вдруг услышал чьи-то шаги у себя за спиной. И, не успел я застегнуть пуговицы, как передо мною оказалась Ева…
Не знаю, как это объяснить, но хотя май в том году, если верить метеорологическим наблюдениям, был не особенно теплым, в этот памятный день мне, однако, показалось, что, несмотря на легкий бриз, температура воздуха была никак не ниже 212° по Фаренгейту – настоящая тропическая жара. А поскольку жара мне не по нутру, то я вернулся в город. После этого я несколько раз встречал Зуи в обществе, а вот бедняжка Ева, вкусив запретного плода и убедившись, что он значительно вкуснее, чем засохшие яблоки из сада ее мужа, пошла по плохой дорожке, и в конце концов муж однажды застал ее с любовником; к счастью для обоих, револьвера при нем в тот момент не оказалось.
23. Неприятная ошибка
Мне не всегда везло в любовных приключениях. Правда, мне удалось избежать печальной участи тех несчастных неудачников, инструменты которых подверглись воздействию едкой щелочи или безжалостного холодного оружия. Тем не менее в ряде случаев мне фатально не везло, а поскольку голос придирчивого издателя предупреждает меня, что в моем распоряжении осталось не так много времени и бумаги, эту главу я посвящу рассказу о самом неприятном происшествии из тех, в какие попадают почти все люди, ведущие не очень разборчивый образ жизни.
Вскоре после моего возвращения из Фолкстоуна в Лондон вместе с мужем приехала моя единственная сестра Софи. Хотя муж ее был малый довольно грубоватый, из того сорта людей, какие мне очень не нравятся, я постарался все же быть по возможности снисходительным и снял для них на все время пребывания в Лондоне дом неподалеку от Риджент-Парк.
Я познакомил их со многими своими приятелями, в том числе и с Фрэнком Воганом, молодым архитектором, которому предрекали хорошее будущее, ибо сестра приехала не одна, а со своей подружкой, мисс Полли Уайт, жившей по соседству с нашим родительским домом. Ее родители очень хотели, чтобы девушка съездила посмотреть Лондон, и отдали ее под присмотр моей сестры, обещавшей не подпускать к ней столичных светских львов.
Полли была единственной дочерью, и зная, что у ее стариков много денег, да и приличный особняк в придачу, я счел, что было бы неплохо познакомить ее с Фрэнком. Я поведал ему все, что считал нужным по этому делу, и посоветовал не упускать благоприятного случая.
– Старики богаты, – сказал я ему, – и если только они начнут возражать, ссылаясь на финансовые трудности, оттрахай ее не медля: это их вразумит.
– Неужели она совершенно невинна? – спросил Фрэнк. – По правде говоря, я давно не встречал настоящей девственницы – после того, как десять лет назад мне как-то попалась невинная девчушка лет шестнадцати. Ты случаем здесь уже не поработал?
– Могу поклясться, что нет, – ответил я, посмеиваясь про себя над этим невольным упреком. – Послушай моего совета, Фрэнк, и покори ее. Когда ее старики переселятся в мир иной, она будет стоить не меньше сорока тысяч.
– Я последую твоему совету, – сказал Фрэнк; и действительно, его безукоризненная манишка, и острословие, и то внимание, которое он уделял Полли, – короче, все в скором времени убедило меня в том, что он исправно ему следует.
Но как-то вечером я призадумался, ибо мне показалось, что Фрэнк с несколько излишним усердием, чем следовало бы, ухаживает за моей сестрой, учитывая, что все это происходит в присутствии Крошки, как мы называли между собой Полли. Мне это было совершенно непонятно, и я решил понаблюдать, как будут развиваться события.
Должен сказать, что в этой истории была еще одна интрига. Я уже не раз замечал, что отношение Полли ко мне было, если можно так сказать, чересчур уж теплым, и, сидя рядом с ней в театре или в карете по возвращении домой, я то и дело ощущал теплое прикосновение ее коленки и с благодарностью возвращал его… Однако вернемся к моей истории.
Фрэнк предложил съездить к мадам Тюссо, а поскольку Полли никогда там не была, в то время как моя сестра знала все фигуры по памяти, Фрэнк сказал, что поедет туда один вместе с Крошкой. "Если только и вы не пожелаете поехать с нами", – добавил он.
– Нет, – ответил я. – И потом, я не хочу оставлять сестренку одну, поскольку ее распрекрасный муженек весь день отсутствовал и вернется, я полагаю, в полночь пьяный в стельку. Нет-нет, поезжайте-ка вдвоем и насладитесь компанией друг друга.
С этим они и уехали. Однако, проходя мимо меня, Полли окинула меня многозначительным взглядом, смысл которого я тогда не понял, и попросила застегнуть перчатку на ее руке. Пока я застегивал перчатку, она передала мне записку, и когда она ушла, я прочел следующее: "Будьте около девяти часов в кабинете".
"Что нужно этой маленькой кокетке?" – было первое, о чем я подумал. Уж не намеревается ли она столь откровенным образом затеять со мной интрижку? Вряд ли. Ведь она воспитана в благонравии и скромности. Что же тогда, черт возьми, все это значит? Так или иначе я решил прийти в назначенное время.
Часов в восемь (поскольку я и в самом деле был заинтригован), извинившись перед сестрой и сказав, что мне нужно уйти на некоторое время, я хлопнул входной дверью, а сам тихонько пробрался наверх в кабинет. Там было темно, но зная, где находится диван (в дальнем углу комнаты), я добрался до него и… должен признаться, что уединение, темнота и хороший обед погасили мое любопытство, заставив забыть о Полли, о ее записке, обо всем на свете, и через пять минут я уже спал.
Разбудила меня чья-то рука, от которой исходил тонкий запах дорогих духов. Я тут же по прикосновению признал, что это была женщина, и в это время тихий голос прошептал мне прямо в ухо:
– Значит, вы здесь? Я не слышала, как вы пришли.
Черт побери, подумал я, здесь и в самом деле какая-то тайна. Ведь это не Полли – для Полли она слишком высока. И тут я все понял. Это была наша чопорная домохозяйка. Она сохранила за собой одну из комнат в доме и была без ума от моего зятя. Полли пронюхала об этом и рассказала мне, а посему, поняв суть дела, я, не говоря ни слова и не прибегая к насилию, уложил хозяйку на диван и через несколько секунд приступил к работе.
Припечатывая ее, я подумал, что для дамочки ее возраста она проявляет слишком много страсти. Судя по внешности, насколько это позволяла темнота, я давал ей не меньше сорока пяти, однако в страсти ей отказать было нельзя, и эта страсть только распаляла меня. Наконец, долгую череду сильных мощных толчков завершила окончательная кульминация. И в этот момент…
Не могу описать ужас, охвативший меня, когда я нащупал на шее лежавшей подо мною женщины крест и понял, что охаживаю собственную сестру. К несчастью, мы подошли к тому моменту, когда ни один мужчина и ни одна женщина не в силах остановиться. Но хуже всего в этой злополучной ситуации было то, что я издал крик смятения и она узнала мой голос. Положение было просто ужасным.
– Боже мой! – сказал я. – Софи, как это могло случиться?
И тогда, рыдая, она рассказала мне, что муж уже более двух лет не подходит к ней, потому что у него устойчивое половое расстройство, и что Воган договорился с ней о встрече с намерением передать Полли на попечение друга, который должен был показать ей музей мадам Тюссо.
– Но, – добавила она, – как случилось, что здесь оказался ты?
Я не решился сказать ей, как это получилось, поскольку теперь мне было очевидно, что Полли стало известно о предстоящем свидании, но рассказать об этом моей сестре было равносильно тому, что убить ее. Бедняжка, она была более чем наказана за свою слабость, а Полли, прослышавшая о предполагаемой встрече, была вполне отмщена.
24. Размышления о "добром старом времени", счастливые встречи и заключение
Прошло пятнадцать лет с той поры, на которую приходится большая часть описанных похождений. Теперь мой лучший друг, увы, уже совсем не тот, каким он был прежде, и я быстро приближаюсь к тому времени, когда все мне покажется суетой сует и тщеславием духа; ибо, хотя внешне я и сохраняю все прежние свойства и качества, однако внутреннее духовное изящество, столь необходимое для покорения женского пола, почти дремлет в моей растратившейся душе и редко дает о себе знать.
Я помню, что много лет назад относился к искусству или науке бичевания, которое проповедовал монсеньор Питер, с чувством некоего презрения; теперь же я ярый приверженец этой науки. Причиной обращения моего в "новую веру" послужила одна из самых незабываемых встреч в моей жизни. Недавно, прогуливаясь по Риджент-стрит и думая о временах, когда я мог за день осчастливить трех-четырех хорошеньких девочек…
– Герти, ты его тоже знаешь? – до боли знакомый голос внезапно заставил меня повернуться, и я оказался лицом к лицу с той, что произнесла эти слова. Это была не кто иная, как миссис Ливсон.
Она выглядела почти такой же привлекательной, как и тогда, но, непонятно каким образом, компанию ей составляла прежняя моя пассия – Герти. Встреча со старыми друзьями, точнее – любовницами, была для меня неожиданным и приятным сюрпризом, и те немногие слова, которыми мы тут же обменялись, объяснили мне все и ввели в курс дела.
Мистер Ливсон уже несколько лет как умер, оставив жену единственным полноправным опекуном их сына. ("Вашего сына, – уверила она меня шепотом, в котором звучала любовь. – Ему сейчас восемнадцать… Я никогда не забуду ту ночь, когда вы мне его сделали".)
Миссис Ливсон убедила Герти оставить портновскую мастерскую и поселиться у нее в качестве компаньонки и домоправительницы. Прежние лесбийские вкусы Герти привели ее к связи с чувственной миссис Ливсон, которая догадалась о наклонностях Герти по восторженному тону ее замечаний о парижских женщинах, совершенно не интересующихся вниманием мужчин и предпочитающих в качестве любовников представительниц собственного пола.
– Мой сын сейчас за границей с воспитателем. Не хотите ли зайти к нам на обед, мистер Сминтон, и провести приятный вечер в нашем маленьком тихом доме? Джеймс такой проказник, точная копия отца… Я не имею в виду мистера Ливсона. Бедняжка, он был слишком добр, но так и не сделал ни одного ребенка – ни мне, ни кому-либо другому. Герти все известно, но мы ваше имя никогда не упоминаем. Теперь-то я догадываюсь, что вы и есть тот самый "студент", который соблазнил ее тряпками и воспользовался ее неопытностью. Хотя она так и не назвала вашего имени.
– Это все и правда очаровательно, но, мои дорогие дамы, я приму ваше приглашение лишь при одном условии: вы должны пообещать, что мы будем как одна счастливая семья, свободная от всякой зависти и ревности.
– Можете не беспокоиться, мистер Сминтон. У нас теперь все общее – и мысли, и слова, и дела. Скажу больше, мы и наша дорогая подружка леди Твиссер – как три любящие коммунарки, относящиеся к секретам других, как к своим собственным.
– Вы говорите о той самой леди Фэнни Твиссер, которая разошлась с мужем, поскольку тот не мог поверить, что имитатор члена стал отцом ее сына?! – воскликнул я.
– Господи, мистер Сминтон, опять ваши следы. Да сколько ж у вас детишек? Теперь я уверена, что именно вы сделали ребенка дорогой Фэнни. Мы немедленно дадим ей телеграмму, чтобы и она тоже пришла к нам на обед.
Возбужденные, они подвели меня к своей персональной карете, и вскоре мы уже подъезжали к дому миссис Ливсон на Корнуэлл-роуд в Южном Кенсингтоне. Герти провела меня в комнату, чтобы я привел себя в порядок перед обедом, и мы решили, что, как только слуги отправятся спать, мы устроим настоящее любовное пиршество. Вскоре прибыла и леди Фэнни; увидев меня, она со слезами на глазах заключила меня в жаркие объятия, уверяя, что я был источником ее единственной радости в жизни (ее сын теперь учится в Оксфорде).
Во время обеда и после него мы предавались воспоминаниям о прежних временах, и я с гордостью посматривал вокруг – словно петушок в окружении трех любимых курочек, которые с любовью и волнением ищут его внимания. Страстные взгляды хорошенькой миссис Ливсон откровенно говорили о силе ее сладких воспоминаний, а леди Фэнни, сидевшая рядом со мной, время от времени поглаживала под столом мой упрятанный в брюки член, отвечавший на ее прикосновения легкой дрожью.
Наконец нам принесли кофе, и слуги были отпущены.
– Наконец-то! – воскликнула наша хозяйка, вскочила со стула и, подбежав ко мне, обвила руками мою шею. – Наконец мне представился случай поцеловать отца моего ребенка. С каким трудом я сдерживала себя в присутствии слуг! Дорогой Джеймс, вы принадлежите всем нам, и мы все жаждем утешения со стороны вашего удивительного, неутомимого друга. Скажите, кто из нас будет первой? Уверяю вас, никакой ревности с нашей стороны не будет.
– Но, мои дорогие возлюбленные, как я могу угодить всем? Ведь я уже не тот, каким был несколько лет назад.