В сборник вошли произведения Анаис Нин, француженки, долгое время жившей и творившей в США роман "Шпион в доме любви" и ряд новелл под общим названием "Дельта Венеры" Произведения Анаис Нин публиковались в Швеции, Японии, Германии, Испании, Италии, Франции, Бельгии, Голландии, Англии и США А теперь это новое имя откроет для себя российский читатель.
Содержание:
На перекрестке моралей, или "Борьба за жанр" 1
В "Доме Любви" Анаис Нин 2
Шпион в доме любви (Роман) 2
Дельта Венеры (Новеллы) 23
Венгерский авантюрист 23
Матильда 25
Школа-интернат 27
Кольцо 28
Майорка 29
Художники и натурщицы 29
Лилит 34
Марианна 35
Женщина в вуали 38
Элена 39
Баск и Бижу 54
Пьер 62
Мануэль 67
Линда 67
Марсель 71
Примечания 75
Анаис Нин
Шпион в доме любви
На перекрестке моралей, или "Борьба за жанр"
Произведения каких только знаменитых ныне писателей не подвергались в свое время гонениям критиков и всевозможных лже-святош, отзывавших их "вопиющей порнографией". Полагаю, не имеет смысла приводить здесь весь список, начиная с Боккаччо и Рабле, минуя Донатьет Альфонса Франсуа де Сада и заканчивая Дэвидом Гербертом Лоуренсом и Иваном Алексеевичем Буниным. Теперь эти произведения стали признанной классикой. Оставшись при этом Порнографией. По жанру.
Люди очень мало задумываются над тем, как велико в их повседневной жизни то, что принято называть "силой привычки". Сейчас, в пору глобальных изменений в социальном плане, многое из того, что прежде казалось будничным и незыблемым, представляется чудовищным и смешным Какие-то лозунги, соревнования, навязанные идеалы… Человек расстается со своим прошлым смеясь, помнится, так сказал один неглупый мыслитель. Теперь-то нам конечно смешно Но только смехом этим человечество смеется над самим собой, смеется, потому что не поняло вчера того, что столь очевидно сегодня.
Почему-то мораль считается "моральной". Она, как Евангелие, словно ниспослано роду человеческому свыше Так ли это? Отнюдь, поймем мы, если задумаемся. Имеющий глаза да увидит…
Когда европейцы только еще начинали приезжать в Китай, расселяясь в Шанхае и прочих городах, местные жители не знали, смущаться им или смеяться. Дело в том что европейцы, встречаясь на улицах, имели обыкновение целоваться. То, что принято в Европе - на то они и европейцы, - вызывало в китайцах полнейшее недоумение: за поцелуем ничего не следовало. Объяснялось все просто. Поцелуи или просто ласки, не ведущие к естественному продолжению, т. е. половому соитию, считались в Китае оскорблением основополагающих восточных начал: инь и ян.
В свою очередь, европейцы столкнулись в Китае с полным приятием таких "страшных пороков", как внебрачные связи, мастурбация, и многих других дозволенных китайцу удовольствий.
Христианству уже две тысячи лет. То, каким оно мыслилось теми личностями, которые стояли у его истоков, нам не дано узнать. Дошедшая до наших дней религия есть обычный суррогат, много раз приспособленный к нуждам "отцов Церкви" и их шустрых поверенных. Мирянин, преклонивший колени перед священником, - вот любимый символ "веры". И если сам священник получал от этого чувственное удовольствие - ведь среди мирян были и мирянки, притом хорошенькие, - это никого не касалось.
За два тысячелетия любая, даже самая бредовая идея, повторяемая из века в век, может настолько укорениться в умах людей, что они уже воспринимают ее как свою собственную и готовы расправляться за нее с себе подобными - причем не всегда имея с этого хотя бы малую выгоду для себя. Просто "так принято".
Половое соитие, всячески втаптываемое в грязь ревнивыми блюстителями веры, на том же Востоке, в тантрической, например, философии почиталось как "путь к бессмертию". И это, дорогой читатель, не должно вызывать улыбку. Поскольку такое представление базируется на чисто физическом подходе к данному явлению, связанному со значительным расходом внутренней энергии. Вопрос в том, чтобы не просто ее расходовать, пусть даже с удовольствием, но и уметь применять в оздоровительных целях. Мораль восточного человека от этого нисколько не страдала. Зато средний европеец страдал - и страдает - от своей "страусиной" морали. Но не только - а может быть, и не столько - телом.
Вам никогда не приходилось слышать, каким языком разговаривает человек, обуреваемый сексуальными комплексами - путь даже он и "гигант" в бытовом плане? Увидев за стеклом витрины глянцевую обложку "Пентхауза" или "Плейбоя", он вдруг обнаруживает, что его речевой аппарат устроен весьма интересным образом и может выдавить из себя разве что возглас-хрюканье "Голая баба!". Почему-то он стесняется сказать "нагая девушка" или "обнаженная женщина". Ему кажется, что, сгрубив, он поднимет себя выше своих же собственных эмоций. Хотя как-то сомнительно, что этого труднее добиться, например, просто промолчав.
Все это приводит наиболее эстетствующую часть нашего общества - поскольку на Западе уже давно махнули рукой - к горячему спору о том, что же такое "эротика", а что - эта самая проклятущая "порнография". Невольно хочется спросить: "А был ли мальчик?"
Вероятно, изначальная ошибка заключается в том, что одну часть противопоставления эстеты пытаются объяснить через вторую Но разве это не все равно, что сравнивать, скажем, Небо и Землю? У эротики существует нижняя планка, чувство, чувственность. Ниже эмоции она не опускается. Дело эротики, эротического искусства - вызывать эту эмоцию (не путать с эрекцией). И ничего больше. Никаких "постельных сцен". Эротическими средствами могут быть аромат, прикосновение перышка к обнаженному плечику балерины, поворот головы, локон, робко выбившийся из-за ушка, цокот каблучков по лакированному полу, тепло трепетного дыхания па шее, непроизнесенное слово. Утонченнее и чище - можно, грубее, приземленнее - нет.
Но как же назвать то, что ниже?
В видеопиратстве постепенно укореняется термин "суперэротика" для фильмов, неимоверно похожих на "Богатых, которые тоже плачут" ит.п. с той только разницей, что не менее слащавые герои вздыхают и плачут в постелях, заменяя заунывные разговоры столь же монотонными совокуплениями.
Можно и так, но едва ли стоит лишний раз прибегать к слову "эротика".
Так как же назвать произведения, где описываются голые - нагие, обнаженные - тела, раздевания, бурные ласки и китайское "единение инь и ян"? Порнографией? Конечно. Но тогда не только бегло перечисленные в самом начале данного предисловия авторы, но и многие писатели - как уже забытые, так и ныне здравствующие - советского периода окажутся причисленными к разряду "порнографических"? Разумеется.
Теперь глубокий вдох. Задержать дыхание. Выдохнуть.
Что случилось? Ох, какое страшное слово сказали! Ну и что?
Помнится, еще в детстве моя родная бабушка, читавшая мне вслух "Трех мушкетеров" и "Остров сокровищ", вслух задумывалась над тем, когда, в каком месте произведения его герои успевают справить нужду. Нет, бабушка не была "пошлячкой", она происходила из достаточно аристократической семьи, об одном из ее предков весьма лестно отзывается в дневниках супруга сосланного в Сибирь декабриста Волконского, сама же она большую часть жизни проработала в консерватории и до конца своих дней помнила французский которому еще в начале века их с сестрой обучала гувернантка из Парижа. Но все это, однако, не мешало ей беспокоиться о той стороне жизни героев, которая выпала из-под дотошного пера авторов. У этих - и большинства, чего греха таить, - писателей был определенный угол зрения. Именно угол зрения, управляемый той самой моралью, о которой шла речь выше, и сделал эти произведения "романтическими", "сентиментальными", "реалистическими", "эротическими" итд., итп. - да простят мне филологи столь вольное обращение с этой "научной" терминологией. Если бы те же авторы поменяли угол своего зрения - а многие так зачастую и поступали, - то могло бы получиться произведение порногра… фического жанра. При этом нужно раз и навсегда запомнить очень важную оговорку. Столь нарочито повторяемое здесь слово "порнография" не несет - не должно нести - никакого намека на дурное качество книги, или картины, или фотографии, или фильма. Плохим может быть что угодно. Избранная тема произведения искусства не несет в себе качественной ограниченности. Выражаясь кратко, порнографическое произведение может быть хорошим, оно может - тут следует заменить глагол "должно" - быть написано хорошим языком, его можно публиковать, а главное - его можно читать не пугаясь. Хотя бы потому, что такова история: не сразу, не быстро, но уверенно "грязные", "бесовские", "скабрезные" произведения пробивали себе дорогу к читателю и в ряде случаев становились классикой, причем, что интересно, без каких бы то ни было купюр.
Вывод напрашивается сам собой.
Время меняет человека. По спирали ли, по прямой ли, но развитие происходит, и наступает такой момент, когда сыновья могут кое-чему научить своих отцов. Не потому что наглее, а потому что время раздвинуло рамки "морали", "дозволенного" - называйте, как хотите, - и приходящая на смену старому поколению "новая поросль" освобождена от гнета, довлевшего над предками. Выживает только то, что естественно. Искусственно насаждаемое само по себе вымирает. И слава Богу…
Кирилл Борджиа
В "Доме Любви" Анаис Нин
Анаис Нин.
Странное имя. Новое имя. У вас в руках первая книга писательницы, изданная на русском языке. И навертка не последняя…
Она родилась 21 февраля 1903 года в Париже. Отца звали Хоакин Нин. Он был испанским пианистом и композитором Роза Кульмелл, мать девочки, вела свой род из Дании и Франции. Роза начала как певица, однако оставила карьеру ради мужа, вместе с которым скиталась по Европе, и троих детей у Анаис было двое братьев.
Сплошные разъезды, концерты, дружба с известными музыкантами. Все это было бы интересно, если бы не оказалось так утомительно. Когда Анаис исполнилось девять, родители расстались, и Роза увезла детей в Соединенные Штаты.
В 1914 году одиннадцатилетняя Анаис начала писать свой знаменитый "Дневник", насчитывающий сегодня 150 томов (в рукописи ее дневников 35 000 страниц). Поначалу это были письма к отцу. Еще шесть лет, до 1920 года она писала по-французски, но потом окончательно перешла на английский.
Свои первые произведения Анаис имела обыкновение подписывать весьма скромно: "Анаис Нин, Член Французской Академии". В то время писательнице было семнадцать лет.
В Америке маленькая Анаис неплохо успевала в школе, однако ее возмущала царившая там стандартизация. Она увлекалась исключительно литературой и английским языком. Все прочее было для нее тратой времени.
Характер оказался сильнее устоявшихся правил. Анаис бросила школу и стала учиться сама. Она целыми днями пропадала в публичных библиотеках, причем выработала свою манеру чтения: брать книги в алфавитном порядке и прочитывать их от корей до корей.
Еще через несколько лет Анаис все-таки не выдержала и вернулась в Париж, где в 1932 году была опубликована ее первая книга "Д. Г. Лоуренс: Непрофессиональное исследование", явившаяся одновременно первой работой, написанной об этом авторе женщиной.
Накануне Второй Мировой войны Анаис Нин уезжает обратно в Америку. Оказавшись в нужде, она пишет "эротику" по доллару за страницу для некоего "книжного коллекционера", который и познакомил ее с человеком, сыгравшим в судьбе женщины едва ли не самую важную роль, с писателем Генри Миллером, автором нашумевших по всему миру "Сексуса", "Тропика рака" (уже переведенного на русский язык) и ряда других, не менее скандальных (хотя разумеется, беспочвенно) романов. Результатом ее тогдашних попыток и стал сборник новелл, озаглавленный "Дельта Венеры". Когда обычные издатели по известным причинам отказались публиковать ее детище, Анаис купила печатный пресс и печатала свои собственные книги в течение четырех лет.
Своеволие и неприятие каких бы то ни было моральных рамок сказались не только на творческой деятельности Анаис. "Генри и Джун" - так называется известный (и у нас теперь тоже) фильм, снятый по избранным отрывкам из дневников писательницы и рассказывающий о ее страстной любви как к уже упоминавшемуся Генри Миллеру, так и к его эмансипированной супруге - Джун. Отчасти объяснение столь обширным эротическим запросам писательницы читатель найдет на страницах предлагаемой книги.
Почему из всего обилия наследия Анаис Нин были выбраны для публикации только два произведения: роман "Шпион в доме любви" и сборник новелл "Дельта Ветры"? Потому что все остальное будет похоже на них. Потому что эти вещи по своему характеру и языку - противоположные.
Тот, кто рвется прочесть "что-нибудь эдакое", может даже не открывать "Шпиона". Здесь нет ничего, кроме переживаний женщины, ее видения мира. Ни единой постельной сцены. Умствования, доходящие до абсурда, и скука. Это своего рода "дань времени". Вспомните тягомотного Джойса, улиточного Пруста, засыпающего над каждым словом…
Но это и "язык времени". Первая половина века. Излом искусства. Уроды Пикассо. Поиск передачи мысли не как смысла, а как процесса. Раздробленность сознания и мировосприятия.
В русской традиции, на мой взгляд, этот переход протекал интереснее (для русского же читателя, разумеется). Достаточно вспомнить труды - иначе их и не назвать - Андрея Белого, интеллигентно-вычурную прозу Федора Сологуба и станет ясно, что имеется в виду. Наследники - Михаил Афанасьевич Булгаков и Владимир Владимирович Набоков, преобразовавшие их язык в истинную, упоительную для русского глаза "словопись".
В "Шпионе" Анаис Нин проявляет себя просто как писательница, со всеми своими просчетами и находками. В "Дельте" она - уже понятный любому провокатор, соблазнитель и возбудитель. Создается ощущение, что она решила написать некую "энциклопедию порока", чем занимался в своих "120 днях Содома" еще несчастный маркиз де Сад. В самом деле, используя жанр "рассказа в рассказе", Анаис Нин сумела собрать и "олитературить" практически весь свод сексуальных отклонений, который можно с такой полнотой встретить разве что в специальных пособиях для врачей сексопатологов.
Как она это сделала - судить вам.
Добавлю только, что произведения Анаис Нин, включающие в себя поэтические новеллы, романы и эссе, публиковались в Швеции, Японии, Германии, Испании, Голландии, Италии, Франции, Индии, Бельгии, Англии и Соединенных Штатах Америки.
За свою долгую жизнь Анаис Нин перепробовала разные поприща. Она изучала психоанализ в Университетском Городке в Париже, выступала на сцене, исполняя испанские танцы, ездила с лекциями и как актриса читала слушателям свои собственные произведения.
Умерла Анаис в январе 1977 года. В некрологе, напечатанном в журнале "Ньюсуик", она была названа "одним из наиболее важных авторов современной литературы".
Шпион в доме любви (Роман)
Детектор лжи спал, когда услышал телефонный звонок.
Сперва он решил, что это будильник приказывает ему вставать, но потом проснулся совершенно и вспомнил о своей профессии.
Голос, долетевший до его слуха, был хриплым, как будто говоривший специально его изменил. Он не мог определить, что же так на него действовало: алкоголь, наркотики, волнение или страх.
Это был голос женщины: однако это запросто мог быть подросток, имитирующий женщину, или женщина, имитирующая подростка.
- Ну кто там еще? - спросил он. - Алло. Алло. Алло.
- Мне нужно было с кем-нибудь поговорить: я не могу заснуть. Я должна была кому-нибудь позвонить.
- Тогда я вынужден кое в чем сознаться…
- Сознаться? - недоверчивым эхом переспросил голос: на сей раз восходящие тональности были явно женскими.
- Так вы не знаете, кто я?
- Нет, я набрала ваш номер вслепую. Раньше я уже так делала. Просто приятно среди ночи услышать чей-нибудь голос.
- Почему обязательно незнакомый? Вы могли бы позвонить другу.
- Незнакомые не задают вопросов.
- Но моя работа в том и состоит, чтобы задавать вопросы.
- А кто вы?
- Детектор лжи.
За его словами последовало долгое молчание. Детектор лжи ждал, что она повесит трубку. Но услышал как она кашляет в телефон.
- Да.
- А я уж думал, трубку бросили.
В телефоне послышался смех, вялый, словно журчащий по спирали.
- Но вы ведь не практикуете свою профессию по телефону!
- Это правда. И все же вы не позвонили бы мне, будь вы совсем невинны. Вина - единственное бремя, которое человеческие существа не могут нести в одиночку. Как только совершается преступление, сразу же раздается телефонный звонок, или происходит признание перед незнакомыми людьми.
- Преступления не было.
- Есть только одна возможность облегчить душу: сознаться, быть схваченным, допрошенным, наказанным. Это идеал каждого преступника. Однако все не так просто. Только одна половина "я" хочет искупить вину, быть освобожденной от мук совести. Вторая половина хочет продолжать оставаться свободной. Так что лишь одна часть "я" сдается, кричит "ловите меня", тогда как другая создает препятствия, сложности, пытается убежать Это заигрывание с правосудием. Если правосудие сообразительно, оно пойдет по следу с помощью самого же преступника. Если нет, преступник сам позаботится об искуплении.
- Это хуже?
- Полагаю, что да. Я считаю, что сами мы судим свои собственные поступки гораздо строже, чем профессиональные судьи. Мы судим наши мысли, наши поползновения, наши тайные проклятия, нашу затаенную ненависть, а не только действия.
Она повесила трубку.
Детектор лжи позвонил оператору и отдал приказ проследить, с какого номера был сделан звонок. Оказалось, что из бара. Через полчаса он уже сидел там.
Он не позволил своему взгляду бродить по залу. Он хотел, чтобы все внимание перешло к ушам и таким образом узнать голос.
Когда она заказала рюмку, он поднял глаза от газеты.
Одетая в красное и серебряное, она рождала в воображении звуки и образы огнедышащих моторов, когда они рвутся через улицы Нью-Йорка, заставляя сердце замирать в предчувствии катастрофы; одетая во все красное и серебряное, неистовое красное и серебряное, рассекающее плоть. Взглянув на нее, он сразу понял: все будет сожжено!
Из этой красноты и серебра рвется протяжный крик тревоги к поэту, который живет во всех человеческих существах, как ребенок; поэту сбросила она неожиданный трап посреди города и предопределяющее: "Забирайся!".