Петр принял такое решение, конечно, в первую очередь потому, что не хотел повторять судьбу своего незадачливого предшественника – Василия Голицына. Но все же главным в замысле нового похода было стремление установить контроль над устьями Днепра и Дона, что позволяло закрепиться на побережьях Черного и Азовского морей, являвшихся тогда внутренними турецкими морями, и одновременно контролировать течение этих рек. Именно такое направление стратегических ударов стало основным в длительных русско-турецких войнах за Северное Причерноморье в послепетровские времена. Набег же на Крым мог принести лишь временные выгоды. Поэтому главной целью первого Азовского похода 1695 года стали турецкие крепости Кази-Керман и Арслан-Ордек в устье Днепра и крепость Азов в устье Дона. Основной удар Петр решил нанести по Азову, поскольку к осадному корпусу было легче доставлять войска и припасы из контролируемых Россией верховьев Дона и Воронежа.
Осада Азова началась в июле 1695 года и продолжалась почти четыре месяца, но без успеха. Тому было много причин. Тут и слабая подготовка войск, отсутствие единоначалия, нехватка хороших инженеров, способных грамотно провести осадные и предштурмовые работы, и какая-то общая неразбериха, суета, неоправданные жертвы. Чего стоят только взрыв мин, который нанес урон не укреплениям Азова, а самим осаждавшим, и два неудачных штурма, когда активность одних штурмующих отрядов сочеталась с нерешительностью и пассивностью других, что привело к огромным потерям. Русские войска не смогли также воспрепятствовать и свободному подвозу в крепость подкреплений с моря. В итоге пришлось дать приказ об отступлении. Началось оно поздней осенью, проходило по голой степи, стужа и голод косили людей и животных, так что вернувшееся в Россию воинство Петра мало чем отличалось от того, что пришло несколькими годами раньше с Василием Голицыным. Период между первым и вторым походами Петра на Азов был весьма важным для будущего. Он показал, что у молодого царя, который в первом походе лишь наблюдал за бездарными действиями генералов, есть воля, ум, талант государственного деятеля, желание изменить неблагоприятную ситуацию и заставить во имя этого напряженно работать тысячи и тысячи людей. 30 ноября 1695 года, только что прибыв в Москву, Петр написал архангелогородскому воеводе Ф. М. Апраксину: "По возвращении от невзятия Азова, с консилии господ генералов, указано мне к будущей войне делать галеи (галеры. – Е. А.), для чего удобно, мню, быть шхиптимерманом (корабельным плотником. – Е. А.), всем от вас сюды, понеже они сие зимнее время туне будут препровождать, а здесь могут тем временем великую пользу к войне учинить…"
Не прошло и четырех месяцев, как Петр писал 23 марта 1696 года князю Федору Юрьевичу Ромодановскому: "А о здешнем возвещаю, что галеры и иныя суда, по указу вашему (так. – Е.А.), строятся, да ныне же зачали делать на прошлых неделях два галиаса".
Эти два письма свидетельствуют: Россия начала строить военно-морской флот. За короткое время тысячи крестьян были согнаны в дремучие тогда воронежские леса и принялись валить строевой лес, затем свозить и сплавлять его по первой воде в Воронеж, где на основанной Петром верфи под руководством английских и голландских мастеров закипела работа. И далее две поразительные даты, разделенные лишь двумя месяцами: 2 апреля 1696 года, когда первая галера сошла со стапеля в воды реки Воронеж, и 27 мая того же года, когда Азовское море увидело русский военно-морской флаг – флот из 22 галер, сопровождаемых массой мелких судов, впервые вышел в открытое море. Все это было похоже на волшебную сказку, особенно если вспомнить время, когда это произошло. Мечта Петра о море начала сбываться.
Но затем начались будни, причем довольно суровые. Молодой русский флот, плохо укомплектованный и немобильный, столкновения с турецким явно избегал, так что попытки турок доставить припасы и людей в Азов были решительно пресечены не галерами, а главным образом казаками, которые на своих легких лодках захватили несколько транспортных судов и отогнали крупные турецкие корабли в открытое море. В целом же осада, благодаря присутствию морских сил, пошла успешнее, чем в прошлом году. Петр удачно блокировал устье Дона: на обоих берегах были построены форты, вооруженные пушками, – своеобразный "замок" на устье, делавший невозможным беспрепятственный вход вражеских судов в Дон к осажденному Азову.
Высадившаяся тем временем с кораблей армия под командой "генералисима" А. С. Шеина вновь, как и в прошлом году, заняла траншеи и апроши (рвы, подходы), которые так и не были разрушены турками, легкомысленно полагавшими, что русский царь надолго запомнит "невзятие Азова" и забудет дорогу к его стенам.
Осада крепости проходила по старому образцу, причем минные подкопы делать боялись, как и пытать судьбу на штурмовых лестницах. Была начата гигантская, но бессмысленная с военной точки зрения работа – возведение вокруг крепости вала такой величины, чтобы он оказался выше турецкого крепостного вала и засыпал бы ров крепости. Этот крайне архаичный для XVIII века вид осады напоминал, как писал историк Н. Устрялов, летописную осаду князем Владимиром Херсонеса в X веке. Неизвестно, сколько бы тянулась осада, если бы не новая, более умелая расстановка орудий, прицельным огнем разрушавших турецкие укрепления, "промысел" запорожцев и донцов, захвативших вал крепости, наконец, эффективная блокада Азова с моря. Видя все это, турки начали переговоры о сдаче, и в середине июля 1696 года русские войска вошли в Азов.
Это событие повлекло за собой два следствия: одно – дипломатическое, другое – стратегическое. Азовский успех дал России право громко требовать от своих союзников соответственных усилий в войне с Турцией. Обращаясь к одному из союзников – дожу Венеции – Петр в грамоте от 7 августа 1696 года призывал: "…дабы и ваше светлейшество против того ж общаго неприятеля, в нынешнее согласное и удобное время, войска свои сухим и водяным путем в их бусурманские жилища посылали, и, в надежде той же божией поспешествующей силы, с нашим царским величеством и с протчими союзниками нашими обще воевали того неприятеля крепчайшим усердием, чтоб оный неприятель, в поврежденней уже своей будучи бусурманской силе и наипаче в таком своем изнеможении против общих наших оружей християнских, отовсюду изнурен и отягощен и в попрание могл быть приведен".
Вряд ли призывы Петра к малоактивным тогда союзникам были только чистой риторикой, желанием поднять низкий международный престиж России. Взятие Азова не было просто "поиском" – походом с возвращением, подобно Крымским походам. Одно из первых после взятия Азова писем в Москву Петр заканчивает словами: "Писано в завоеванном нашем граде Азове", подчеркивая тем самым, что намерен укрепиться у моря навсегда. Более того, Петр рассматривал взятие Азова и закрепление там лишь как начало реализации долговременных стратегических планов, имевших глубокую политическую и военную перспективу. Надо сказать, что длямногих и в России, и за рубежом это, по-видимому, оказалось совершенно неожиданным.
Сразу же после того, как над бастионами крепости был поднят российский флаг, Петр начал реконструировать ее согласно новейшим достижениям фортификационной науки. Его указания выполняли специально приглашенные для этого иностранцы – военные инженеры. День и ночь армия-победительница восстанавливала и достраивала азовские укрепления. Примечательным было и освящение города, а также двух православных церквей, переделанных из мечетей. Это должно было символизировать намерение России надолго остатьсяв Приазовье. Сам же Петр с галерным флотом отправилсявдоль морского побережьяна поиски удобной гавани. Окрестности мыса Таган-Рог показались царю и его свите самыми подходящими. Здесь было задумано заложить крепость, город и гавань Таганрог – решение необычайной важности, ибо это означало, что построенные в Воронеже корабли понадобятсяПетру не только длядоставки войск к Азову, но и в целом дляобороны Приазовья, ради чего Петр и начал создавать базу военно-морских сил на Азовском море.
Серьезность этих невиданных и грандиозных длятогдашней России планов Петр подтвердил сразу же после празднованияв Москве азовской победы. 20 октября 1696 года он послал в Боярскую думу запрос: "Статьи удобныя, который к взятой крепости (или фартецыи) от турок Азова". Считаянеобходимым срочно восстановить и заселить Азов, Петр пишет, что столь успешным событием – выходом к морю – нужно воспользоваться, "понеже времяесть, и фортуна сквозь нас бежит, котораяникогда так к нам блиско на юг не бывала: блажен, иже иметца за власы ея. И аще потребно есть сия, то ничто же лутче мню быть, еже (как. – Е. А.) воевать морем, понеже зело блиско есть и удобно многократ паче, нежели сухим путем, о чем пространно писати остовляю многих ради чесных искуснейших лиц, иже сами свидетели есть оному".
И далее самое главное: "К сему же потребен есть флот или караван морской, в 40 или вяще судов состоящей, о чем надобно положить не испустявремени: сколко каких судов, и со много ли дворов и торгов, и где делать?" В самодержавном государстве такой "запрос" автоматически влек за собой соответствующий указ, появившийся 4 ноября 1696 года: "Государь царь и великий князь Петр Алексеевич, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержец, указал: с патриарших и со архиейрейских, и с монастырских – с осми тысяч дворов сделать корабль, с помещиковых и вотчинниковых – с десяти тысяч корабль, за кем с большаго числа до ста дворов, а за кем меньши ста дворов – с тех с двора по полтине; и потому великого государя указу то дело ведал боярин Петр Васильевич Шереметев". Этот указ означал организацию "кумпанств" – компаний, в которые принудительно объединялись помещики, духовенство, горожане для финансирования строительства кораблей.
К весне 1698 года эти "кумпанства", заранее наняв подрядчиков, мастеров и заготовив лес, должны были спустить на воды Воронежа 56 кораблей, не считая тех десяти, которые Петр брался построить на средства царской казны.
Планы Петра не выглядели утопией, ибо опыт строительства галер в 1695-1696 годах оказался вполне удачен, человеческие и природные же ресурсы страны тогда представлялись неисчерпаемыми. Правда, не хватало корабельных мастеров и моряков, поэтому молодых дворян в большом количестве стали посылать на учебу за границу, а оттуда приглашать опытных кораблестроителей и моряков. Вероятно, венецианский дож, получив в июле 1696 года грамоту царя Петра, счел странной причудой сухопутного властителя следующую просьбу "Да мы ж, Великий государь, Наше царское величество, желаем, чтоб Ваша вельможность, для пользы той же общей християнской войны, на тех помянутых креста святаго и християнских неприятелей прислали к нам, Великому государю, Нашему царскому величеству, тринадцать человек добрых судовых мастеров, которые б умели делать и строить всякие морские воинские суды, а мы, великий государь, наше царское величество, изволим ту вашу доброхотность иметь у себя в почитании".
Однако начатое играючи дело быстро приобрело серьезный размах. Кроме венецианцев на верфях Воронежа работали голландцы, шведы, англичане, датчане. Один за другим со стапелей стали сходить корабли, галеры, различные морские суда. Силами двадцати тысяч солдат в Таганроге стали возводиться крепость и гавань. 35 тысяч крестьян юга России были брошены на другую грандиозную стройку: сооружение Волго-Донского канала, значение которого (в случае, если бы его тогда построили) трудно переоценить с точки зрения упрочения военных и экономических позиций России на юге.
В совокупности все эти меры с несомненностью свидетельствовали о серьезном намерении Петра закрепиться на Азовском море. В сущности, Азову и Таганрогу Петр предназначал на юге такую же роль, какую еще предстояло сыграть на севере Петербургу и Кронштадту. Дипломатическим обеспечением, гарантией Азовского плацдарма стал союзный договор России, Австрии и Венеции, заключенный 29 января 1697 года и носивший ярко выраженный антитурецкий, наступательный характер. Об этом свидетельствует начало договора: "Артикул 1. Понеже особое сего союза наступательнаго намерение есть, дабы страны союзныя всего християнства к добру общаго неприятеля, турков и татар, войною гонили, так силою сего союза всякой из союзников обовязуется, что свои войска, силы, караваны и что сверх того, каким ни есть имянем, к войне наступательной ведению, и к преломлению неприятельских сил и к разрыванию, или належати, или чинити, что возмогут со своей стороны заранее приготовляти и теми ж сухим путем и морем на общаго неприятеля силами, сколько возможно будет, превеликими находити и воевати…"
В ряд таких же действий русского правительства, казалось бы, следует поставить и Великое посольство, которое, судя по заранее разосланным грамотам, намеревалось посетить Австрию, Бранденбург (Пруссию), Ватикан, Венецию, Голландию и Англию. Посольство, возглавляемое Ф. Лефортом, Ф. Головиным и П. Возницыным, выехало из Москвы в марте 1697 года. В литературе нет единого мнения об истинных причинах, толкнувших Петра на организацию этой грандиозной дипломатической акции. Большинство исследователей считает, что посольство, направленное в Западную Европу формально для сколачивания широкого антитурецкого союза, на самом деле было прикрытием учебно-ознакомительной поездки на Запад русского царя, который скрывался среди сопровождающих посольство лиц под именем урядника Петра Михайлова.
И все же Великое посольство было не просто прикрытием туристской любознательности царя. Оно было предпринято с целью глубокой дипломатической разведки, непосильной тогдашней русской дипломатии, малочисленной и инертной. Великое посольство должно было выявить реальный баланс сил в Европе, с тем чтобы учесть его при разработке будущей политики России. Необходимость такого дипломатического поиска остро ощущалась в России. Петр, как показали последующие события, был деятелем активной политики имперского размаха. Он только что начал свою карьеру, сделав решительный шаг в Приазовье, выжал из ситуации, созданной еще его предшественниками, максимум того, что можно было представить по тогдашним временам. Теперь, после азовской победы, он не мог не думать о будущем, о следующем шаге.
Офицер и солдаты артиллерийского полка петровского времени. С рисунка, находящегося в "Описании одежд и вооружения русских войск".
Как известно, три главных направления доминировали в русской политике XVII, да и XVIII века – польское, шведское и турецкое. Следующий шаг в южном (турецком) направлении означал не что иное, как большую войну со всеми сухопутными и морскими силами могущественной тогда Османской империи на берегах Азовского и Черного морей. И Петр знал, куда он в этом случае двинет свои корабли и полки. Когда в 1698 году зашла речь об условиях мира с османами, он писал австрийскому императору Леопольду: "…всемерно надлежит, дабы при завоеванном крепость, названная Керчь, во одержание Царского величества уступлена была, понеже, когда сие получится, то босурман не может как Царскаго величества, такожде и Цесарскаго величества, к стороне войну воздвигнути, имея близ себя неприятеля".
Достаточно бросить взгляд на карту, чтобы понять, что Керчь – следующая цель Петра; это истинный "ключ-город" Черного моря. Однако вести большую войну с османами можно было лишь в союзе с Австрией, Венецией, Польшей, ибо судьба Северного Причерноморья могла быть решена только в столкновении крупных армий. Зондаж австрийских намерений, произведенный Великим посольством в Европе, показал, что после обострения ситуации вокруг испанского наследства договор 29 января 1697 года – просто лист бумаги, ибо австрийцы в это время (в 1698-1699 годах) думали лишь о заключении сепаратного мира с Турцией. О Польше как союзнице тоже не могло идти речи: тяжелое "бескоролевье" стало уделом этой страны с 17 июня 1696 года, когда умер король Ян III Собеский.
Тут важно подчеркнуть, что "польское" направление политики никогда не снималось с повестки дня русского правительства, и с началом "бескоролевья" Польша приковала внимание Петра. Россия не намеревалась оставаться посторонним наблюдателем внутрипольских дел и начала активную борьбу против выдвинутого частью шляхты кандидата в короли Ф.Л. де Конде – ставленника Версаля. В грамоте Петра временно исполнявшему функции верховного властителя Польши кардиналу-примасу Радзиевскому от 31 мая 1697 года содержалась неприкрытая угроза "повредить вечный мир" в случае прихода к власти представителя союзной туркам Франции. Далее следовала довольно жесткая рекомендация, кого следует, а кого не следует выбирать в короли полякам: "Того ради, мы, великий государь, Наше царское величество, имея ко государем вашим, королем полским постоянную дружбу, также и к вам, паном раде и Речи Посполитой, такого короля со францужеской и с турской стороны быти не желаем, а желаем быти у вас на престоле королевства Полскаго и великаго княжества Литовского королем… какова народу ни есть, толко б не с противной стороны".
Так было впервые нарушено зыбкое равновесие "вечного мира", и впоследствии язык ультиматумов стал весьма распространенным в отношениях России со своим ближайшим соседом.
Тогда же в подкрепление слов были предприняты действия, ставшие впоследствии также вполне традиционными: осенью 1697 года по указу Петра 60-тысячный корпус боярина Михаила Ромодановского перешел польскую границу и сыграл свою решающую роль при избрании на польский престол желательного России кандидата – саксонского курфюрста Фридриха-Августа I, ставшего Августом II Сильным, королем польским. Впоследствии Петр в послании английской королеве Анне писал об этом эпизоде: "Сия армия отдана была в его [Августа] команду как скоро он туда прибыл, дабы привесть его в состояние наказать своих неприятелей; сверх того противной ему стороне угрожали мы огнем и мечом, что устрашив многих из оной, принудило признать его своим государем и таким образом вспоможением нашим утвердился он на престоле". Думается, что ставка на саксонского кандидата была следствием не каких-то особых симпатий Петра к Саксонии, а лишь нежеланием видеть на престоле Польши ставленника Франции, что привело бы к усилению в сопредельных России землях влияния Людовика XIV – противника опасного и могущественного.