Участь матерей девочек хуже - они разлучаются с родными навсегда, хотя конечно же живут в довольстве и в сытости, и что с учетом нынешней ситуации могло бы стать хорошей карьерой для той из них, которая в нужный момент окажется кормящей, случись госпоже Эльцзе родить девочку через девять лун и девять дней. Но здесь сразу же возникает самая главная проблема: как в нужный момент получить женщину, кормящую новорожденного, если на сегодняшний день во всем роде беременна только Зухра, которая уже вот-вот родит, а у всех остальных - нет мужей…
Костер давно догорел. Дети спали на руках у женщин. Голоса сделались тише. Я чувствовала, что пора уходить, но дочки Зейнаб дремали, уткнувшись в мои колени с разных сторон. Они напоминали грязненьких свернувшихся кошечек.
Зейнаб многозначительно показала на небо. Я прислушалась. Она с улыбкой замотала головой и, посмотрев вверх, восторженно произнесла:
- Джамиля джиддан!
- Очень красиво? Да. Очень. Очень красиво!
Чернота неба светлела, и звезды таяли буквально на глазах.
- Джамиля джиддан! - повторила Зейнаб и жестами дала понять, что я обязательно должна снять на камеру эту красоту, причем как можно скорее, и, бесцеремонно разбудив дочек, потянула меня за руку, поторапливая.
Я поднялась на ноги и сказала всем женщинам:
- Шукран. Шукран.
Они засуетились, стараясь поймать и поцеловать мои руки. Но я еще раз повторила:
- Шукран, - и почти убежала.
В предрассветном сумраке зрелище нищеты было просто невыносимым! Еще вчера их быт и традиции интересовали меня лишь с точки зрения посетительницы музея под открытым небом. Но это живые люди, и они так живут. "Молочные верблюдицы"… Для европейцев традиции - всего лишь некий, порой забавный элемент праздника и вовсе даже не обязательный. Но уж никак не безысходный образ жизни!
Я влетела в шатер, схватила камеру, вымелась наружу. Девчушки тут же уцепились за мои брюки. Зейнаб устало смотрела на них. Небо из темно-синего сделалось уже светлым с розовато-лиловой полосой на горизонте.
- Джамиля джиддан, - напомнила Зейнаб, показывая на небо и на камеру в моих руках.
Я кивнула и направилась за шатры в пустыню. Зейнаб и девочки пошли следом. Я включила камеру и решительно протянула ее Зейнаб, давая понять, что хочу, чтобы снимала она. Она растерянно попятилась, но я настаивала. Девчушки определенно поняли мое намерение и радостно запрыгали, тоже уговаривая свою мамашу действовать смелее.
Наконец она прошептала:
- Бисми Аллах!.. - взяла камеру и, робко косясь на меня, занялась съемкой.
Я смотрела на нее и видела, что ей ужасно нравится это занятие. Потом мы все вместе отсматривали на экранчике то, что она сняла - девчушки просто визжали от восторга! - и я все думала: почему ради каких-то традиций эта Зейнаб с явными художественными способностями и необыкновенно находчивым талантом общения вынуждена до конца жизни прозябать здесь?..
Девочки захотели еще раз посмотреть мамино кино, и я перегнала назад, но не рассчитала и попала на кадры, где мой принц рассказывал о верблюдах. Это выходило у него слишком интимно, и я хотела тут же перекрутить дальше, но мои приятельницы явно заинтересовались:
- Эмир! Эмир! О эмир! - И Зейнаб, присев, начала пальцем рисовать на песке.
Я терпеливо ожидала, что ее эскизы опять сведутся к моей фигурке с животом, но, похоже, речь пошла о семье эмира - о его старшем брате и потомстве того.
Тонкий смуглый палец руки с изобилием серебряных колечек и позвякивающих браслетов чертил на песке фигурки. Отяжелевший, еще ночной песок был влажным, и "анимация", окрашиваясь цветами рассвета, будто оживала.
Кружок-головка, два кружка пониже - груди, затем палочка-талия, и кривая намечает округлые бедра и одновременно - раздвинутые ноги рожающей женщины, между которыми чуть ниже появляются фигурки поменьше с женскими или мужскими половыми признаками, и мелодичный, чуть хрипловатый голос Зейнаб называет их имена, а потом ее пальцы разметают на песке фигурки умерших.
У Эльнары и у Зейнаб примерно в одно время родились дочки - Зейнаб показала на свою младшую, - и в то же самое время и тоже девочку родила жена брата нынешнего эмира: между раздвинутыми ножками фигурки по имени Тамиля появились по очереди три маленькие мужские фигурки и одна крошечная женщина, кормилицей которой и стала удачливая Эльнара, потому что у той был первый ребенок, а у самой Зейнаб уже имелась еще одна дочка и старший сын, и одного ребенка вырастить без матери легче, чем повесить на семью троих. Теперь Эльнара живет во дворце - смуглый палец нарисовал на песке дворец в виде прямоугольника с башенками и куполами, - и все ей кланяются - Зейнаб театрально изобразила, как все кланяются Эльнаре, а сама же Зейнаб навеки осталась здесь - она показала на себя и с выражением безнадежности обвела рукой вокруг. Получалось, что, снимая рассвет над пустыней, Зейнаб тоже думала о том, почему она не может вырваться отсюда, как вырвалась ее удачливая кузина.
Тем временем стало уже достаточно светло, и я дала понять Зейнаб, что хочу записать на камеру ее "письменность", если она не возражает. Зейнаб закивала, заулыбалась и, переместившись в сторону от готовых рисунков, принялась уверенно повторять свой рассказ так, как если бы дубль был для нее привычным делом. Смуглая рука рисовала на песке, позвякивали браслеты, чуть хрипловатое контральто гортанно называло имена.
Девчушки, в обнимку присев на песок, очень серьезно наблюдали за матерью, которая словно священнодействовала, записывая на бескрайнем полотне пустыни летописи рода: вот мужчина, вот женщина, которая рождает новые поколения. Кто-то живет дальше, кто-то растворяется в песке под ее рукой.
Я старалась снять так, чтобы на общем плане в кадр на фоне бескрайнего горизонта с медленно взмывающим солнечным шаром попадали лишь фигуры Зейнаб и ее девочек. Мать и дочери, дающие продолжение жизни.
Глава 16, в которой сел аккумулятор
Я вытащила его из камеры и попыталась знаками сообщить Зейнаб, что теперь нужно сходить в лагерь военных, чтобы его зарядить, и заодно от них по радио можно поговорить с эмиром. Не уверена, поняла ли она насчет аккумулятора, но идею переговоров с эмиром одобрила: мы же сможем узнать, как дела у Нурали. Только сейчас очень рано, нужно сначала поспать и пойти попозже, когда военные тоже встанут.
Мы вернулись в мой шатер, и Зейнаб стала готовить постели, не позволив мне ей помогать. Девчонки обнаружили на столе забытую мисочку со сластями и радостно их уплели. Потом вместе с матерью, не раздеваясь, они улеглись ближе к входу, и буквально через минуту я уже слышала, как они все ровно дышат во сне.
"Ренджровер" мягко катит по пустыне. Рация молчит, а мой принц смотрит только на меня, вместо того чтобы смотреть на дорогу. Я хочу сказать: "Осторожнее, мы можем врезаться", - но не говорю, потому что кругом только песок и врезаться во что-то просто невозможно. Он убирает руки с руля, машина продолжает двигаться, мягко покачиваясь, как лодка. И уже никакой машины больше нет, а только яркий ковер, окруженный хороводом светильников, и мы лежим на этом ковре.
Пальцами он осторожно отводит волосы с моего лба и шепчет: "Ты такая красивая"… Я хочу сказать, что на самом деле если кто и красив, то именно он, но не могу произнести ни слова. Он откидывает концы своей белой куфьи. В чернущих глазах с длинными густыми ресницами светится тайна. Я поднимаю руку, сбрасываю с него эту дурацкую куфью и играю пальцами в его волосах, его же пальцы начинают расстегивать пуговицы моей блузки.
Он целует мои губы! Их обжигает огнем, и я впиваюсь в его рот. Меня бьет дрожь, его руки обнимают и ласкают меня, а его губы касаются уже моей груди. "Любимая! Любимая моя"! - шепчет он и отстраняется. Его слова звучат музыкой, а я уже совершенно без одежды! Он целует меня всю и нежно гладит, и я задыхаюсь от счастья, и мне кажется, что я уже не смогу вынести большего наслаждения, чем дарят его губы и руки, но вдруг врывается громкий стрекот вертолета, и мой принц что-то шепчет. Я не могу разобрать слов в этом грохоте, просто понимаю, что ему пора уходить, и хочу крикнуть: "Нет! Нет! Не бросай меня!" - но уже просыпаюсь.
Вертолет грохотал наяву и разбудил не только меня. Мы переглянулись с моими фрейлинами, дружно вскочили на ноги и выбежали наружу. Но Зейнаб вдруг преградила мне путь и отрицательно замотала головой, показывая, что мне к вертолету никак нельзя, и тыча пальцем в сторону моего шатра.
Я послушно кивнула, ладно, буду ждать в шатре. Она с ободряющей и многозначительной улыбкой погладила меня по плечу, и они все трое бегом помчалась к вертолетной площадке. Туда же устремилось все население стоянки.
В шатре было сумрачно и почти прохладно. Я опустилась на ковер и, как если бы опять просматривала кадры с моим принцем, увидела его на фоне верблюдов и услышала его голос: "Животным мы связываем ноги, людей запираем"… Фарида удерживала меня за волосы. Зейнаб не пустила встречать вертолет. "Что бы там ни случилось, моя пери, но даю вам слово, завтра вечером мы будем вместе смотреть на звезды"…
Впрочем, до вечера еще далеко.
Она вернулась, и из ее объяснений я узнала, что прилетел не один вертолет, а целых два. Они привезли еще много военных, и все остались здесь.
- Для чего? Зачем?
Зейнаб что-то показывала жестами, но я не могла ее понять. Тогда я напомнила, что мы вообще-то собирались сходить к военным, чтобы зарядить мою камеру и по радио поговорить с эмиром насчет Нурали. Она закивала, но глянула на постели с таким видом, что, мол, уходить никак нельзя, если не навести порядок. Вдруг в шатер вихрем влетела ее старшая дочка и, затараторив, потащила за подол. Зейнаб объяснила, что у Зухры начались роды, и все женщины должны быть с ней.
- Я тоже? - Я показала на себя пальцем.
Зейнаб отрицательно замотала головой.
- Тогда я сама схожу поговорить по радио, - сказала я, жестами разъясняя свои намерения.
Зейнаб яростно замахала руками и зажестикулировала, мол, ни в коем случае я не должна никуда ходить одна. Когда Зухра родит, сходим вместе. А сейчас Эльцза должна отдыхать - длинный смуглый палец показал на мою постель. Свои постельные принадлежности она проворно убрала и, перед тем как уйти, выразительно покосилась в сторону кресла. На нем все еще стояла забытая вчерашняя мисочка с жуткой серой кашей. Я хотела отдать ее Зейнаб, чтобы унесла, но вдруг до меня дошло, что она заботливо предлагает мне подкрепиться!
- Шукран, Зейнаб.
Она с ласковой улыбкой поклонилась и ушла.
Я смотрела на кашу. Два вертолета привезли много военных. Другой еды нет.
"Животным мы связываем ноги, людей запираем…"
"Что бы там ни случилось, моя пери, но даю вам слово, завтра вечером мы будем вместе смотреть на звезды… Небо покажет нам все звезды, я уж постараюсь"…
Фарида удерживала меня за волосы. Зейнаб не пустила встречать вертолет. Другой еды нет. Два вертолета привезли много военных.
"Животным мы связываем ноги, людей запираем…"
Я встряхнула головой, разрывая кружащуюся вереницу мыслей, и встала с ковра. Набросила на себя покрывало с постели, взяла камеру под мышку и вышла из шатра.
Раскаленное добела солнце висело в самом зените. Неподвижный воздух обжигал. Нигде не видно ни души, но я все же решила идти к лагерю военных не напрямик, а обогнуть стоянку. Завернула за шатер и вскрикнула: в его крошечной полуденной тени на песке сидел человек в военной форме. Рядом лежали автомат и рация. Из кобуры выглядывал пистолет. Из-под фуражки на плечи свисала куфья камуфляжной расцветки.
Военный вскочил на ноги.
- Простите! Вовсе не хотел вас напугать. Вы ведь мадемуазель ван Вельден?
Французский язык практически без акцента. Виноватая улыбка на почти мальчишеском смуглом лице с тонкими усиками и мягкими чертами. Среднего роста, худощавый и совсем не страшный, если забыть про оружие.
- Виноват. Забыл представиться. - Он приложил руку к фуражке и браво отрапортовал: - Майор Салех Али!
- Очень приятно, майор. Стало быть, вы меня охраняете?
- Так точно!
Я приложила ладонь козырьком ко лбу и обвела взглядом линию горизонта.
- Ну и где же враги? Что-то не заметно ни вражеской конницы, ни пехоты, ни авиации!
Майор хохотнул звонким тенорком.
- Невнимательно смотрите, мадам! Вон же! - И показал рукой вдаль. - Видите длинное темное облачко? Шлейф такой?
- Пыль от конницы? Нет. Не вижу.
- Ну присмотритесь!
- Да нет там ничего!
Он улыбнулся со вздохом.
- Есть. Песчаная буря. Стороной идет. Но если ветер изменит направление, нам тут всем несдобровать! Не хочу обижать ваше зрение, но, думаю, оптика вашей камеры позволила бы вам разглядеть бурю и даже запечатлеть.
Я с сомнением посмотрела на майора, на камеру, на небо.
- Кстати, - добавил он. - Два вертолета людей сюда затем и прислали, чтобы в случае чего было бы побольше рук откапывать из песка.
- Этим? - Я показала пальцем на его автомат и пистолет в кобуре. - Два вертолета майоров?
Он рассмеялся так заразительно, что я тоже не удержалась.
- Ох, француженки! С вами не соскучишься. Кстати, моя жена тоже француженка. Вернетесь в столицу, приходите к нам в гости. Она будет очень рада соотечественнице. Сами понимаете!
- Э-э-э… спасибо, конечно, за приглашение… Только вообще-то я бельгийка.
- Бельгийка? Но вы ведь вроде бы из Парижа?
- Да. Я там живу и работаю.
- Значит, все равно француженка. Ну вы и завернули! Два вертолета майоров! - Он фыркал от смеха. - Два вертолета майоров!
Пока он веселился, я пристроила камеру на плечо и действительно увидела очень далекое серое облачко, летевшее вдоль горизонта и на глазах вытягивавшееся шлейфом.
- Я ее вижу!
- Так снимайте! Редкое зрелище!
- Нечем. - Я опустила камеру. - Сел аккумулятор. Я затем и шла к вашим машинам, чтобы попросить зарядить.
- Что же сразу-то не сказали?! - Майор нагнулся и подхватил рацию с земли. - Сейчас вызовем бойца, сбегает, поставит заряжаться. Не нужно вам никуда ходить!
- Нужно! Подождите, никого не вызывайте.
- Зачем? Боец сбегает. Заодно мне водички принесет. Жарища сегодня, просто невозможно!
- Эмир сказал, что есть машина-радиостанция, и я смогу связаться с ним в любое время.
- Ф-фу! - выдохнул майор и концами куфьи вытер лицо. - Эмир… радиостанция…
- Что-то не так? Я что-то не то сказала?
- Ладно. Я вас провожу. - Он нехотя поднял автомат и повесил на плечо. - Зовите свою девку, и пойдем.
- Вы имеете в виду Зейнаб, которая обо мне заботится? Но она не девка, она - мать двоих детей.
Майор поморщился, поправил автомат на плече.
- Послушайте, мне все равно, Зейнаб она или Зухра. Мать или не мать. Берите любую тетку! Вы не в Париже. И даже не у нас в столице. Эти дикари по-своему поймут, если вы будете разгуливать по стоянке наедине с чужим мужчиной! У меня уже и так могут быть неприятности, оттого что я болтал с вами без пригляда вашей Зухры! Кстати, где она, почему вы без нее отправлялись заправлять аккумулятор?
- Потому что одна из женщин, как раз Зухра, рожает, и все остальные женщины рода, в том числе и Зейнаб, должны быть с ней. А если вам неохота тащиться куда-либо по жаре, так и скажите. Я прекрасно дойду и одна!
- Одна?! - Он округлил глаза. - Да меня расстреляют за измену, если я хоть на минуту потеряю вас из виду! Что же делать?.. А вы не можете подождать, пока она родит?
Я зло хмыкнула.
- Да, конечно, - снова заговорил он. - Я понимаю. Моя жена рожала почти сутки… Слушайте! Так если эта дев… она будет сутки рожать, они вас даже не накормят? Раз они там все вместе?
- Ну не знаю. Вообще-то мне оставили миску с кашей.
- Вот дикари! Давайте сюда вашу камеру, а то еще вывалится из сумки. Идемте. Уважительная причина - гостья самого эмира осталась голодной из-за этих варварских обычаев! Что за бред - рожать в большой компании? Грязи, что ли, чтобы младенчику побольше?
Майор шагал довольно быстро и, как ребенка, обеими руками нес мою камеру. Я спросила:
- Почему вы их так презираете? Они совсем не дикари. За века выработали свои законы, обычаи и традиции, которые помогли им выжить в пустыне, в ужасных условиях. Для условий, в каких они живут, эти люди очень даже опрятные.
- Условия! Опрятные! - презрительно повторил майор. - Эти люди остаются такими же оп-рят-ны-ми в любых условиях! Вам разве не доводилось бывать в арабских кварталах в Париже? Ну и как там насчет опрятности? Вместо того чтобы приобщаться к цивилизации, те же грязь и лень! От лени - нищета. Следствие нищеты - воровство и наркотики. Банды, преступность, терроризм! Причем вся эта изначальная грязь и лень оправдываются именно традициями и обычаями, а преступность и терроризм - даже религией! Почему? Потому что безмозглым бараньим стадом управлять гораздо легче, легче извлекать выгоду, легче заставить пойти на преступление запуганного и нищего человека. Эти чертовы приверженцы традиций готовы на все, лишь бы ничего не менялось, лишь бы процветала их плодородная грязь и нищета!
- Да вы философ. Это ваша жена так хорошо научила вас французскому языку?
Майор усмехнулся и погладил мою камеру, как кота.
- Французскому я научился в Тунисе. Я учился там в военной академии, у нас ведь пока еще таких нет. А в Тунисе по-французски не говорят разве что собаки. Знаете почему? Потому что собаки вообще не умеют разговаривать! А историю военного искусства преподавал у нас французский полковник, у которого была дочка - самая красивая девушка в мире. Я, как только в первый раз ее увидел, сразу понял: она! Взял и женился.
- Прямо так сразу?
- Практически да. - Он самодовольно хмыкнул. - Хотя мои родители были против. Иностранка, вера не та. Но я им по телефону соврал, что мы уже ждем ребенка, чтобы они меня не прокляли, и им ничего не оставалось, как согласиться.
- А ее родители?
- У полковника к зятю было одно требование - чтобы офицер. Его не волновали всякие предрассудки. Мои родители тоже смягчились, когда моя Аньес родила сразу двух мальчишек. Хотите, их фотку покажу?
- Конечно.
Он переложил камеру в одну руку и извлек бумажник. Раскрыл и протянул мне. На фотографии была действительно очень интересная полноватая блондинка явно с нормандскими корнями, и два совершенно одинаковых примерно годовалых смуглых мальчика на ее коленях.
- Да, красавица! А как зовут ваших сыновей?
- Искандер - в честь моего отца, и Александр - в честь полковника. Правда, здорово? Имена одинаковые и в то же время разные. Между прочим, это придумала старшая жена моего отца. Она их просто обожает! А раньше больше всех ненавидела мою красавицу Аньес.
- Подождите, выходит, у вашего отца несколько жен?
- Две. Старшая, Шакира, и моя мама. Шакира оказалась бездетной, и отцу пришлось взять вторую жену.
- И они живут все вместе? Как же они ладят?