Мысль, конечно, очень красивая и жизнеутверждающая, но… кого Ольга имеет в виду? Того протопопа Аввакума, который был самый главный раскольник, не принял церковные реформы патриарха Никона?.. Спросить неудобно, она уверена, что я знаю… но если это тот протопоп Аввакум, о котором я думаю, то он мне не подходит!.. Тот протопоп Аввакум, о котором я думаю, был очень строгий и далекий от реальной жизни человек. Он проповедовал безгрешную жизнь и всякие правила поведения, которые делают людей чище, – всюду, где он встречал людей, он им обязательно проповедовал. На первый взгляд это хорошо, но только на первый, потому что он чересчур своими проповедями увлекался, а это уже плохо. Например, он стал протопопом одного небольшого городка, где люди до него жили пусть немного в грехе, но зато нормально и весело, – мужчины играли в карты, мылись вместе с женщинами в бане, а некоторые пары жили невенчанными. И этим горожанам ни дня не было от него покоя, он их все время обличал, воспитывал и наказывал, – он был очень принципиальный человек, совсем нетерпимый к людским порокам. И что же – эти бедные горожане, у которых вообще уже не осталось никаких радостей жизни, выдержали всего месяца два, а потом взяли и выгнали его из городка… Потом он тоже был очень принципиальным, требовал обратной реформы церкви и ни за что пошел на компромисс со своими убеждениями… Но, по-моему, такой своей принципиальностью он подавал людям плохой пример, потому что из-за него люди сотнями приносили себя в жертву старой вере, сжигали себя в скитах вместе с детьми… ужас! И все это – для того, чтобы креститься двумя пальцами, а не тремя, да еще произносить "аллилуйя" дважды, а не трижды… ох, нет, мне этот литературный пример не подходит!.. и я все равно буду переживать из-за моей студентки, вот.
– Ты все поняла? – покровительственно спросила Ольга.
– Да, но…
– Никаких "но"! Что бы ты без меня делала, даже страшно себе представить. Теперь у меня к тебе вопрос. Вернее, не вопрос, а завтра в три часа.
– К директору или к завучу? – спросила я.
– А?.. – рассеянно спросила Ольга. – К директору. Нас с тобой вызвали к директору. Антон и еще мальчики курили на территории школы.
– Ну и что? – удивилась я. – Скажем, что больше не будем, и делу конец. Хочешь, я прямо сейчас позвоню директору и скажу, что больше никогда не буду курить? Подумаешь, проблема.
Оказалось, проблема есть. Курили на территории школы, во дворе, направо у помойки, – втроем. И поймали всех вместе – мальчиков и Антона. Все мальчики написали объяснительную записку, что они больше никогда не будут. Все, кроме нашего. А наш мальчик написал, что он хочет увидеть своими глазами закон, в котором сказано, что директору школы можно курить во дворе, направо у помойки, а Антону нет, нельзя.
– Тогда… – задумалась я, – тогда мы скажем – он у нас очень живой ребенок и хочет быть юристом, поэтому интересуется различными законами… Скажем, что он пойдет учиться на юридический.
– Ах вот ты как со мной, – обиделась Ольга, – ты, наверное, хочешь, чтобы у меня был инфаркт? Никакого юридического! Антон пойдет на филфак.
А все потому, что Ольга три года подряд поступала на филфак. Три года недобирала баллов и наконец поступила на вечерний. Училась на вечернем и работала секретарем в деканате филфака. Поэтому ей кажется, что на земле нет места лучше, чем филологический факультет нашего питерского университета.
Поздно вечером опять позвонила Ольга.
– Произошло ужасное.
– Антоша? – испугалась я.
– Нет, я. Что-то с головой… Ужасно, ужасно, – твердила Ольга, – ужасно, ужасно…
У Ольги бывают мигрени, тогда она целый день лежит в темной комнате совершенно одна с головой под одеялом.
– Мне приехать? Я сейчас, я уже одеваюсь…
– Боже мой, боже мой… С головой что-то ужасное!.. Я все перепутала. Пересказала тебе не "Житие" протопопа Аввакума, а "Повесть о Петре и Февронии". Это была Святая Феврония, жена князя Петра, это она плыла на судне по Оке…
– Ох… ну хорошо, ну успокойся… А можно я тогда не приеду?
– Можно. Повтори – "Повесть о Петре и Февронии", 1547 год.
…Хорошо, что это не протопоп Аввакум, которому я не доверяю, а Святая Феврония. Тогда этот литературный пример мне подходит и я могу больше не переживать из-за своей студентки. Надеюсь, что Андрей тоже понимает, что едино существо женское есть, что все дело в любви, и любимая женщина может быть вообще древней старухой, и что ему никто не нужен, кроме меня.
Полина
Завод находится рядом с нашим домом, за Витебским вокзалом.
В мой первый день на заводе у меня был шок. Мне казалось, что здесь, в Петербурге, повсюду такая новая нарядная жизнь, на каждом шагу "мерседесы" и бутики. Так, да не так! На заводе, за проходной, совсем другая жизнь, там загаженная территория, убогие строения, свалки мусора. Как будто дома, как будто двадцать лет назад.
В моем кабинете нет компьютера! Секретарша директора долго и нудно спрашивала, какой именно компьютер мне нужен. Когда я сказала какой, оказалось, что "можно" только тот, который у них есть, стоит на шкафу.
Еще секретарша подробно выясняла, какой мне нужен мобильный телефон. Я думала, он у них тоже лежит на шкафу, но мне дали каталоги. Очевидно, мобильный телефон – это у них самый главный предмет престижа. Я сказала – мне любой.
– Да вы что, Полина Никитична? Нужно выбрать. А какой вам в нем нужен фотоаппарат?..
– Мне нужно, чтобы телефон звонил, и все.
Дура-секретарша предложила заказать по каталогу ручки и другую канцелярию, скрепки…
– Ой, самое главное забыли, – вскричала она, – мы же вам чайник не купили!
Я удивилась, и она удивилась, что я такая глупая и не понимаю, почему чайник самое главное.
– Как можно работать без чайника!.. Кстати, вам повезло! Тут от прежнего владельца остались дивные чашечки.
Чашечки щербатые, в цветочек, как дома.
– Спасибо.
– Да, самое главное. Продовольственный ларек работает три часа, с двенадцати до трех. Там печенье, чай, вафли. По сниженным ценам.
Когда я собиралась в Россию, я специально прочитала несколько экономических детективов. Так вот, у меня дальше все было как в экономическом детективе. Директора я так и не увидела, и юриста тоже. Зато ко мне пришел главный инженер, как будто тайком, оглядываясь. Жаловался на директора. Сказал "на него есть уголовное дело, он это скрывает… так что вы, лапочка, лучше имейте дело со мной".
В течение первой недели директор и юрист так и не появились. Почему в рабочее время никого нет?
Ко мне в кабинет все время заглядывали разные люди, представлялись специалистами. Предлагали помочь осмотреться. Также предлагали показать город, свозить в Пушкин, в Павловск, сходить вечером в ресторан. Я записывала все фамилии и должности, а они подозрительно спрашивали – зачем вы меня записываете?
На заводе два женских туалета на все здание, один на втором этаже, другой на пятом. Унитазы без стульчаков, из крана течет ржавая вода.
В одном туалете (на втором этаже) я увидела объявление: "Уважаемые дамы, дирекция нашего завода устраивает выездную торговлю женским трикотажем в актовом зале". Я поднялась из любопытства. В актовом зале были развешены коричневые чулки в резинку, панталоны трех видов: фиолетовые, розовые и серые с начесом за 18 рублей и носки без резинки за три рубля. Это все было из Белоруссии. Интересно, из какого города? Я посмотрела бирки – из какого города, не написано.
В столовой на первом этаже алюминиевые вилки, ножей нет. А вот пахнет потрясающе! Котлеты с пюре и кусочками соленого огурца, как в детстве. И шпроты, я вообще полжизни не ела шпроты!
Я каждый день беру себе тарелочку с кабачковой икрой и шпроты. В Цинциннати нет кабачковой икры. Видели бы меня мои американские коллеги в этой столовой, вот бы они посмеялись! Я в корпоративном костюме, на каблуках, с тарелкой шпрот и алюминиевой вилкой.
За все это время, что я здесь, мне удалось увидеть директора всего один раз, на совещании, в субботу, в 8 утра. Директор завода, Виктор Иванович, в мятом костюме, несвежей рубашке, немодный галстук, хамоватые манеры. Он точно убежден, что завод – его личная собственность. В общем, директор как директор, наверное, у них все такие.
Почему они проводят совещание в субботу в восемь утра? Это для меня загадка.
На совещание пришли мужики в костюмах и галстуках, на вид все с перепоя, с остекленевшими глазами. Это была рабочая группа для обсуждения нашего контракта!
Когда я делаю контракт в Америке и мне не хватает технической или коммерческой информации, я запрашиваю ее заранее в отделах. А тут всех собрали сидеть. Каждому раздали экземпляр контракта на английском. Английский, кроме меня, никто не знает. Переводчик не пришел. Посидели с мужиками, познакомились. Совещание закончилось обедом с коньяком. Зачем все это было?.. Максим сказал, что все это – таинственная советская душа.
Я изучаю документы, это займет еще некоторое время. Странно, что больше пока ничего не происходит. Неужели тут все так медленно делается? Как все это дико после Америки… Максим говорит, чтобы я не обольщалась понапрасну, что мой стопроцентный бонус достанется мне не стопроцентно. Ему хорошо шутить, сам-то он ничего не делает, отвезет Юльку к родителям и шляется без дела по городу…
Даша
15 октября, понедельник
Максим – человек-праздник, даже в понедельник.
Тогда, давно, я влюбилась в него за то, что он был человек-праздник и с ним все было – праздник. Он говорил: "Сейчас мы пойдем в корпус Бенуа, мне очень срочно, прямо сейчас, нужно взглянуть на кустодиевскую купчиху, – у нее такие чудные толстые локти"… Или – "Я должен немедленно послушать "Бранденбургский концерт № 3"". Я тоже люблю Кустодиева и купчихины толстые щеки, но я никогда не замечала ее локти, и почему "очень срочно, прямо сейчас"? И Бранденбургские концерты я люблю, но почему "немедленно" и именно номер три?..
Мы с Максимом бродили-бродили и забрели во двор Мраморного дворца. Максиму нужно было очень срочно, немедленно, взглянуть на памятник Александру Третьему. Который "во дворе стоит комод, на комоде бегемот, на бегемоте идиот".
– А ты знаешь, что в царской России можно было поменять фамилию только с разрешения царя? – спросил Максим. – А знаешь, что однажды к Александру Третьему с просьбой переменить фамилию обратился купец с фамилией Семижопкин?.. А Александр Третий написал на прошении: "Сбавить две". И купец стал Пятижопкиным.
– Ты врешь? – засмеялась я. – Ты точно врешь для красного словца. Ты это сам только что придумал.
– Не вру. Он вообще был большой шутник. Однажды какой-то предводитель дворянства изнасиловал шестнадцатилетнюю девушку, и дело поступило к царю. Резолюция Александра Третьего была знаешь какая? Вот ты бы что написала?
– Если бы я была царем? – уточнила я. – Ну… я бы написала "некрасиво" или просто "фу!".
– Это потому, что ты не царь и даже не мужчина. А вот Александр Третий написал: "Звучит ободряюще".
Максим – роковой интеллектуал.
Бывают мужчины-интеллектуалы, они почему-то всегда худенькие, небольшого роста, в очках. И при взгляде на них думаешь: сейчас тебе расскажут что-нибудь интересное про Александра Третьего, будут читать стихи, возникнет духовное соединение и так далее… А вот о сексе совсем не думаешь… нет, ну если потом выходишь за них замуж, это уже как-то само собой получается, но чтобы сразу же, с первого взгляда покраснеть, побледнеть, сладко замереть и подумать: "А как это будет, если… ох…" – это нет…
Еще бывают мужчины – брутальные роковые красавцы, с ними как раз можно покраснеть, побледнеть, замереть, как в детской игре "Замри!"… правда, роковые красавцы отчего-то почти всегда глуповатые, поэтому очень быстро отмираешь, как после команды "отомри!".
Максим нисколько не брутальный, а худенький, небольшого роста и в очках, но он – роковой. Роковой интеллектуал. Это очень редкий вид мужчин, можно даже сказать, это штучный товар. У Максима всегда было много девушек, и все они его любили и никогда не бросали. Максим их всегда сам бросал. Они ему быстро надоедали. Получалось всегда одинаково: он у девушки все время был-был, и вдруг девушка обнаруживала, что его уже нет. Приглядывалась повнимательнее, – оказывается, его у нее уже давно нет.
И я влюбилась в него и подумала… Очень хорошо помню, что я тогда думала: Максим не виноват, что он такой Дон Жуан. Он просто не может никого полюбить, в точности как Дон Жуан. Поэтому он так часто меняет девушек – ищет свою любимую. И еще я думала: а вот меня он полюбит. Вообще-то каждая девушка Дон Жуана на это надеялась, что уж она-то не такая, как все, уж ее-то Дон Жуан полюбит!.. Но нет. Дон Жуан никого не полюбил, и Максим меня тоже не полюбил.
Вообще-то он первый начал. Максим вдруг начал за мной ухаживать, так настойчиво клубился вокруг меня, что, куда ни повернись, всюду был он. И это было очень красиво. Нет, не в смысле обычного ухаживания – цветы, или рестораны, или еще какие-нибудь пошлые глупости. Мне кажется, у него на это и денег-то не было. Он где-то работал – думаю, инженером, потому что я никогда ничего не слышала про его работу.
Максим просто был – всегда. Я просыпалась, а он уже звонил и спрашивал голосом кота Матроскина из мультфильма: "Сколько тебе сосисок сварить на завтрак, две или три?", а я удивлялась: "Ты что, рядом, ты сейчас придешь?", а он говорил: "Я мысленно приду. Мысленно сварю тебе сосиски, мысленно принесу в постель, а ты их мысленно съешь. Так сколько тебе сосисок, две или три?"
Или – "Даша, у меня есть для тебя подарок, картина. "Святой Себастьян". Даже два "Святых Себастьяна", Тициана и Рубенса. Идем скорей в Эрмитаж".
Или… ну, в общем, понятно, что Максим – это самое лучшее, что может быть в мире для поболтать и посмеяться и почувствовать, что ты есть. Максим как-то умеет показать, что ты – единственная. Единственная на свете, для кого расцветают все эти цветы остроумия, для кого Рубенс, Тициан и мысленные сосиски. Как будто мне сделали подарок, разрисовали серо-бурый мир яркими красками. Во всяком случае, я именно так чувствовала.
В общем, все это было прекрасно и особенно, потому что Максим – прекрасный и особенный человек. У него не такое внутреннее устройство, как у других. И общение с ним делает другого человека богаче – звучит по-дурацки, как в газете, но это правда!
Разве кто-нибудь, кроме Макса, может вдруг остановиться и сказать:
– Быстро посмотри на небо!
– И что?
– Смотри. Долго смотри.
Смотришь, долго смотришь, и больше не спрашиваешь: "И что?"
А расстались мы из-за того, что он не дал мне варенья.
Это не анекдот, а правдивая история. Варенье было вишневое, без косточек. Я утром встала – это было у него дома, – вышла на кухню, а Макс уже там завтракал, ел творог с вареньем. Он сказал: "Садись, ешь творог. А варенья у меня мало, оно уже почти закончилось". И убрал варенье в холодильник. Вишневое варенье без косточек.
И я поняла, ну, догадалась просто – раз он не дал мне варенья, значит, я не та единственная, кого он ждет. Нет, ну мы, конечно, остались друзьями, близкими людьми, но уже не на основе общего завтрака, вишневого варенья и других интимных вещей.
Это и есть самая моя унизительная история, потому что я тоже очень люблю вишневое варенье без косточек, и еще потому, что я дура, – думала, что я для него особенная, а была как все.
Ну а теперь вот он, Максим, – забытый роман.
Забытый роман – это очень хорошая вещь. С одной стороны, вы встречаетесь как старые друзья и вам не нужно друг у друга узнавать – как учишься, чем увлекаешься, кто твои мама и папа. С другой стороны, перед вами хорошо забытое старое, а значит, новое. То есть передо мной совершенно новый хорошо забытый человек.
Максим обнял меня, по-дружески, и нежно прижал к себе, тоже по-дружески, но я все равно немного смутилась.
– Ну, а как ты вообще? – неопределенно спросила я и уточнила: – Я имею в виду вообще…
– Я? Я, как всегда, умный, сексуально полноценный член общества, – сказал Максим, – полностью овладел техникой жизни. Это просто – отбрасываешь все лишнее и воспринимаешь жизнь как шутку… Даша, пойдем еще куда-нибудь, например ко мне? Полина на работе, Юлька у родителей.
– Ты с ума сошел! Нет, я домой. Андрей скоро придет, и мы… – сказала я, – лучше скажи, что ты здесь, в Питере, будешь делать?
– Я точно знаю, чего я не буду делать. Я в своем НИИ десять лет "от дзинь до блям" просидел, потом в Америке "from 9 till 5" – то же самое! Все, не бу-ду. Лучше вообще не жить, чем "from 9 till 5" работать.
Максим объяснил мне, что Америка – страна перемены участи. Вдруг говоришь "не буду" и выбираешь совсем другую, новую жизнь, и это нормально.
– Так что я сейчас поступаю как истинный америкос. Выбираю другую, новую жизнь, – весело сказал он. – Даша, пойдем ко мне.
– Не могу. Андрей скоро придет, и мы…
– Что вы? Пойдете в кино на "Шрек-3"?
Это намек. Максим намекает, что Андрей не такой интеллектуал, как он.
– Ты удачно вышла замуж, – невинно улыбнулся Максим, – твой Андрей – великолепный мужской экземпляр, жгучий брюнет, капитан дальнего плавания… А читать он умеет? Или у него только две извилины: одна для бизнеса, а другой он ловит рыбу? А он бы больше тебя любил, если бы ты была рыбой? Семгой или этим… хариусом? А ты никогда не жалеешь, что теперь всю жизнь будешь спать только с ним? А со мной больше никогда не будешь?
– Он не брюнет, – запальчиво возразила я, – и не капитан дальнего плавания, и не великолепный мужской экземпляр, и… и он очень хорошо умеет читать.
Макс обнял меня крепче, улыбнулся и продекламировал:
Я верю, любовь, еще сбудешься ты.
Природа не терпит
Ни в чем пустоты.
Я не стала спрашивать, что сбудется, какая любовь, почему пустота и чьи это стихи. Думаю, его или другого питерского поэта – Олега Григорьева.
19 октября, пятница
Это уже становится нашей доброй семейной традицией – ссора накануне субботы.
– Я хочу… разве я так много хочу? Пошуршать листиками в Павловске, послушать Баха в Малом зале филармонии и… и все. Почему ты на все говоришь "нет"?
– Погулять – нет, в Павловске – нет, Бах – нет.
– А что "да"?
– Только не в филармонию, – не отрываясь от телевизора, сказал Андрей, – я уже там недавно с тобой спал.
Это игра слов – он имеет в виду, что он уже там был со мной, и уже спал в кресле, и уже чуть не свалился в проход.
– Но в прошлый раз был не Бах, а Брамс и Шуберт, – возразила я.
– Даже не знаю, что лучше… Под Брамса засыпаешь сразу, но спишь неглубоко, а под Шуберта засыпаешь не сразу, но сон очень глубокий, – мрачно пошутил Андрей.
Все-таки ужасно быть таким… таким… не любить музыку.
– Тогда, может быть, пойдем в кино?
– Нет.
– В кино, – повторила я, думала, может быть, он не расслышал.
Андрей щелкнул пультом от телевизора.