– Утешьтесь тем, что сначала они были предметом театрального искусства, потом великого кино и уж напоследок застряли в сериалах. Извините. Это действительно уже чересчур. Короткие прозрачные сарафаны – не мой стиль. Но Иринка и так достаточно взбесила шефа. Если бы она еще и за рабочей одеждой домой попросилась, он уволил бы ее. Знаете, я сейчас уйду, но дозвольте последнее слово молвить. Вы так свысока говорили о покупке этой квартиры без кредита, о нежелании жить в центре, потому что он вам надоел. А на самом деле квартиру вам купил папа, где смог, где счел нужным. Поэтому он так по-хозяйски распоряжается здешним пространством и вами. В стране произошел государственный переворот, это всегда передел власти и денег. Ваш дедушка не растерялся, ваш папа приумножил, золотые же мужики. Вы – счастливчик. Так почему комплексуете? Пользуйтесь и радуйтесь.
Легко и очень похоже Арсений передразнивает ее:
– Знаете, я сейчас вас наконец-то вышвырну, но извольте и мое слово выслушать. Как у вас все просто и скучно, как теоретически. Передел… Это не только обогащение. Это – самореализация, это – надежды, борьба, победы, поражения в гуще вообразивших себя достойными и способными граждан. Но и встреча любых двух людей есть передел чего-то. Вы молоды еще наблюдать со стороны. Силы есть, мозги есть? Участвуй те, решайте собственные проблемы. Все сразу станет интереснее. А то загнетесь на своем, то есть чужом диване, который даже разложить нельзя.
Татьяна:
– Обменялись пожеланиями здоровья и счастья на прощание? А теперь смотрите. Я больше не наблюдаю со стороны, я пробую решить собственную проблему. Но для этого мне необходим ваш совет. Хотя бы ваше мнение. Мы за много часов много друг другу сказали, и я думаю, вы – именно тот, кто мне поможет. У вас жизненный опыт, и вы еще способны комплексовать из-за того, чем остальные гордятся. И еще эффект попутчика – мы больше не увидимся, а речь идет о семейной тайне. Такое подругам не доверяют. Я уложусь минут в десять, честно. Ничем вас не обременю даже мысленно, гарантирую, вы забудете мой рассказ сразу. Ну? Давайте, прогоняйте! Орите, что я вас достала, что меня никто не приглашал, что вы заняты! И учтите, так поступают все, кому я с моими проблемами до лампочки, потому что им с меня взять нечего. Никто не желает выслушать человека хотя бы с задней мыслью: вдруг он мне пригодится. Слушают только того, кто нужен в данный момент. А у меня ничего нет, кроме способности письменно связать десяток слов. Прикиньте, сколько человек в Москве расположены со мной пообщаться? Я вынуждена наблюдать со стороны: меня никто к себе близко не подпускает. Разумеется, я делаю вид, что меня совершенно не занимает чужая "мышиная возня".
Словно открыв второе дыхание, Арсений интересуется:
– Все?
В отличие от него, у Татьяны, кажется, и с первым дыханием проблемы. Она шепчет:
– Все. Прощайте. Извините за вторжение.
Вглядевшись в нее, хозяин бодренько предлагает:
– Не выпить ли нам кофе на посошок?
Татьяна неприязненно:
– Почему вы меня не вышвыриваете? Так рвались.
Арсений:
– Потому что без чашки сладкого кофе вы вряд ли домой доберетесь. Страстный монолог, похоже, отнял у вас последние силы. Побелели, под глазами черные круги. Такое впечатление, что даже нос заострился. И вообще в этом отсутствии одеяния вы до неприличия худая. Еще не хватало, чтобы валялись в подъезде без чувств.
Татьяна:
– Спасибо. Главное, чтобы человек без чувств не остался. Вы изрекли истину. Простите, а у вас на самом деле даже хлеба нет?
Арсений:
– Нет. Но возможно, в жестянке остались итальянские галеты – кто-то из друзей со своим кормом приходил. Давненько, правда. Так что, если срок годности не истек…
Татьяна:
– Ой, они месяцев восемнадцать хранятся. А где полтора года, там и два, и три… Консервантам-то ничего не делается…
Арсений передергивает плечами и мрачно допытывается:
– До такой степени все химия? Полагаете, даже мука, масло и сахар искусственные? Хотя какие еще выдержат полтора года при комнатной температуре…
Татьяна и Арсений медленно идут от входной двери через холл в кухню.
5
В кухне Арсений тянется к музыкальному центру, но отдергивает руку. Молча варит свежий кофе. Татьяна тоже не издает ни звука, сидя за столом. Хозяин расставляет наполненные чашки, сахарницу, одну ложку для теперь уже званой гостьи. Достает из навесного шкафа яркую жестянку с галетами. Открывает ее и смущается – там пусто. Снова пытается оправдаться:
– Я не завтракаю и не обедаю. Только ужинаю. В ресторане с друзьями. Приучил себя, чтобы не жиреть.
Еле живая Татьяна неохотно поддерживает:
– Я тоже на диете. На ней, проклятой, одно плохо – пропустила случайно двухчасовое яблоко, в пятнадцать минут третьего – голодный обморок. Так я перед тем, как садиться за компьютер, обязательно калорий на сто что-нибудь съедаю. И перед тем, как на улицу выйти, тоже. Мой кошмар в том, что я среднего роста. И для поддержания идеального веса мне максимум полторы тысячи калорий можно. Если в течение дня перекусывать, на вечерние калории ничего не придумаешь, кроме тушеной зеленой фасоли и ржаных хлебцев. Надоедает страшно.
Арсений:
– А мне нравятся овощи. С майонезом или другим соусом. На оливковом масле.
Татьяна:
– В таком виде они и мне нравятся. Можно сказать, обожаю. Но в ста граммах оливкового масла девятьсот килокалорий, а майонеза – под семьсот. Вот и тушу на воде.
– Веселенькая жизнь, – сострадает Арсений.
– Диетическая, – слабо улыбается Татьяна. – Но не унывайте, у нас в России праздников, то есть поводов пожрать с чистой совестью, много. А кофе с сахаром хорошо пошел! Уф, спасибо, мне было очень, очень плохо. Ноги дрожали.
Арсений сидит напротив Татьяны, скрестив на груди руки, усмехается, словно жалея о том, что снова вынужден слушать ее болтовню, теперь уже по собственной глупости. Татьяна поднимает на него глаза:
– Пауза. Несколько минут. Это – не мой обычный, а особый треп, это – эйфория организма, который вновь избежал голодной смерти. Сейчас успокоюсь, посоветуюсь с вами и уйду. Простите, а можно еще кофе? Только негорячего и несладкого.
Арсений молча пододвигает Татьяне свою нетронутую чашку. Татьяна делает несколько глотков, затем спохватывается:
– А вы не хотите?
Он отрицательно качает головой.
Татьяна:
– Вы правильно настроились на безмолвие. Хорошее слово, да? Выслушайте меня без комментариев, пожалуйста. Я вас обманула. Моя бабушка умерла три месяца назад. И передала такое тайное знание, что я сама чуть за ней не последовала. Она заболела пневмонией, говорят, старики часто от нее умирают, если от рака не успели. Ее положили в больницу, в отдельную платную палату. Когда бабушке что-нибудь нужно, вся родня скидывается. Единственная привилегия избранной, кстати. И от той она норовит отказаться. Прогнозы врачей были оптимистическими. Наверное, сейчас медицина гораздо больше может, чем раньше, в смысле излечения пожилых. И вдруг она потребовала меня к себе. Я сразу приехала из Москвы, тут недалеко. Моя мама почему-то переполошила всех родственников. Уходя из дома, я краем уха слышала, что возле бабушкиной палаты объявлен общий семейный сбор, потому что "Татьяну потребовала". На лице Арсения такое выражение, будто сейчас он крикнет "прочь" или "долой".
– Остановитесь. Вы уверены, что мне, постороннему, можно такое рассказывать?
Татьяна:
– Не бойтесь, вам ничего не грозит, кроме небольшой потери времени. Но вы сегодня его уже столько потеряли. Хотя китайские философы говорят, что все в жизни есть бесконечный акт познания…
Арсений, пристукнув ладонью по столу:
– Вы опять намерены удариться в несущественные подробности?
Татьяна мирно:
– Так выслушайте не перебивая! В палате горел только ночник на стене. Бабушка полусидела в подушках и выглядела хорошо. Правда, губы были какими-то синеватыми. Заговорила она сипло, но отчетливо, связно, как всегда. Мол, Татьяна, пришел твой черед хранить тайну и семью. Не пререкайся, береги наши с тобой силы. Возьми пакет. Вскроешь через сорок дней после моей смерти. Передашь своей внучке. Господь с тобой. И вынула из-под одеяла большой довольно толстый пакет из прочной коричневой бумаги. В таких раньше бандероли отправляли. Я – в слезы. Твержу: "Ты не умрешь, не умрешь, не умрешь. Я возьму пакет, если хочешь, но на сохранение. Вернешься из больницы, и снова тебе отдам". А в душе такой ужас. Бабушка, мягкая, добрая, впервые в жизни глухо рыкнула: "Цыц!" Ужас стал паникой. И вдруг я спросила: "А если у меня внук родится?" Она: "Не страшно. Наши с тобой обязанности допускают творческий подход. Напишешь в своем отчете, будто время от времени, для освежения, что ли, тайны, хранителями должны становиться мальчики". Мне казалось, я обезумела. Сначала неуловимые мысли во множестве метались, потом такая тупость одолела. Я даже с трудом выговорила: "В каком отчете?" А бабушка сурово: "Вскроешь пакет – поймешь. Хватит, уходи. Дай с остальными попрощаться. Наверное, собрались, когда узнали, что я тебя потребовала. Когда моя бабка меня призвала, тоже все сбежались. Устала я, Танечка, любимая. Подойди ко мне, дай руку, вот так. Поклянись, что не предашь". Я, ревмя ревя: "Клянусь". Она: "Храни тебя Бог". Вы недавно сказали, что надо участвовать в жизни, тогда она будет интересной. Чистая правда. Потом я вспомнила, что раз пятьдесят видела подобные сцены в кино. Просто видела. А теперь внутри все кипит, и я рыдать начинаю.
Она всхлипывает.
Арсений растерян и предпринимает вторую попытку отказаться от роли исповедника:
– Не плачьте. Я, знаете ли, атеист. Материалист, можно сказать. В астрологию, колдовство не верю. Разумеется, во всем есть цикличность, зависящая от вращения небесных тел. Но и только. Для вас это все серьезно, а мне даже настроиться на сочувственный лад трудно. То есть я сочувствую, как человеку, вы пережили смерть бабушки. Словом, для меня это пересказ сцены из фильма, как для вас раньше.
Татьяна:
– Очень хорошо.
Почти грубо он пытается сорваться с крючка еще раз:
– То есть, напротив, я верующий, хотя и не религиозный. Как положено христианину, колдовства не признаю. Наверное, мне нельзя это слушать, чтобы не… Черт, как же это называется? Как? А, чтобы не оскверниться.
Татьяна:
– Ладно, чертыхающийся христианин, потерпите несколько минут. Я наполовину душу вывернула, назад у меня не получится. Когда я вышла из палаты, в коридоре действительно сидели все родственники. Они сначала вскочили и кинулись ко мне. А потом увидели пакет в руках. И представляете, одновременно отпрянули. Смутились, но обратно не шагнули. Стоим и смотрим друг на друга, будто чужие. Тут подошла моя мама, обняла за плечи, отвела в сторону, погладила по голове. Я снова заплакала. А она тихо сказала: "Поезжай домой, пакет спрячь, отдохни". И подала мне деньги. Это экономная, прижимистая даже мама! Я с непривычки отвела ее руку и забормотала про две автобусные остановки, которые я с детского сада про бегаю бегом в любую погоду. Она твердо заявила: "Бабушка велела на такси…"
Дома я пометалась, не зная, куда такие пакеты прячут. В итоге просто положила его в ящик письменного стола, рухнула на софу и заснула. Утром мама сказала, что бабушка умерла через час после моего ухода. Врачи так и не поняли, с чего состояние вдруг резко ухудшилось. Я обиделась, что не разбудили, не сообщили. А она посмотрела на меня странным долгим взглядом и объяснила: "Не решились беспокоить. Да ты, наверное, все знала, иначе разве заснула бы в такой вечер".
Арсений нервно, будто предупреждая несчастье:
– Я ведь никаких советов по поводу родственных отношений дать не смогу…
Но Татьяна полна решимости:
– Мне нужен совет по другому поводу. Поняла, вас напрягают детали. Перехожу к сути. Через сорок дней уже в Москве я сходила в церковь, помолилась, вернулась в свою конуру и вскрыла пакет. В нем оказались те самые "отчеты" всех Татьян. Первый был датирован серединой девятнадцатого века. Представляете? Я толком не поняла смысла ни его, ни послания второй Татьяны. Спасибо, третья в двадцатом году двадцатого столетия "перевела" их на относительно современный язык. И тут выяснилось, что я не ошиблась. Что наша тайна… Что это уж слишком… Если коротко, от первой Татианы собрался сбежать муж. С любовницей. Он был мелким помещиком, отцом пятерых дочерей, картежником и пьяницей. Почти разорил свою небольшую деревеньку, влюбился невесть в кого и, понимая, что развода не будет, решил удрать, продав все, что еще не проиграл. Дичь, да? Я тоже думала, что старые русские писатели все выдумывали, а ведь они так жили! Ладно, ни шагу в сторону. Татиана подслушала разговор мужа с разлучницей, крепко задумалась на трое суток, а потом перекрестилась, да и сообщила ему, что является хранительницей тайного знания, которое передаст внучке, а та своей внучке… Ничего больше не сказала, не угрожала. Я думаю, она немного умом тронулась и не мужа пугала, а себя подбадривала такой идиотской выдумкой. Но удивительное дело, мужик вдруг присмирел. Наверное, "сам дошел" до того, что речь идет о колдовстве и не эта, так следующая ведьма не его, так любовницу или их будущих детей изведет. Не только бабу свою, даже водку и карты бросил. Принялся хозяйство восстанавливать. И преуспел. И помер легко. А Татиана изобретенный с отчаяния способ доверила бумаге, побеседовала с внучкой, которую велела назвать своим именем, и вместе старуха с молодухой разработали ритуал на века. Можете смеяться, но с тех пор женщин в нашей семье мужья не бросали. Так же как и первый бедолага, пьянствовать и дебоширить остерегались, работали много и почему-то свои удачи и успехи относили на счет хранительниц Татьян. Но не только мужчины путали обычных женщин со святыми Татьянами. Сами внучки тоже постепенно менялись. Уже вторая Татьяна серьезно порассуждала в "отчете" о том, что избавила жен своего семейства от грехов обращения к гадалкам и колдуньям за приворотным зельем. Третья с пугающей непосредственностью описала, как после революции сестры и жены братьев отдавали ей лучшее, а чаще последнее, в ущерб себе и собственным голодным детям. Но смирением, терпением, молитвами за каждого она, видите ли, отработала все их жертвы. Ну, а четвертая и пятая, мои прапрабабушка и бабушка, не сомневались в том, что избраны от Бога, а не делегированы первой неуравновешенной и сообразительной Татианой запугивать родственников, чтобы на сторону и не глядели. Но времена меняются. Вот-вот кто-нибудь нарушит табу. Как говорится, позору не оберешься. Потому что, я думаю, лгущие ради общего блага Татьяны – это объяснимо и простительно. А вот поругание "тайного знания", которое таковым никогда не являлось, – позор. И я намерена сказать всем правду. Отпустить рабов предрассудков и страхов на волю. И прошу вашего совета. Вы, в конце концов, мужчина.
Обескураженный Арсений готов уже и от собственного пола отказаться, раз к нему взывают в такой ситуации.
– Э-э-э… Когда утром вы объяснили, как попали в мою кровать, я счел это, извините, проявлением белой горячки. Но рассказ о ваших предках… Вы на учете у психиатра не состоите? Нет, вы не обижайтесь, поймите меня, я – нормальный человек, мне такого не выдумать. Следовательно, только больному воображению дано… С другой стороны, четверо похмельных, обычных для субботы мужчин подтвердили, что спускали вас на веревке с балкона… То есть повесть об ухищрениях Татьян тоже может оказаться правдой. У вас даже речь была стилизованной… Слушайте, а ведь я сам едва не купился. Вы попали не скажу в десятку, но близко к центру мишени и с моей семьей, и с квартирой. Я суеверно подумал: "Вот и ведьма по воздуху прилетела. Неужели действительно есть потомственные колдуньи? Может, будущее предскажет?" Спасибо, рассеяли наваждение. Так что вас смущает в этой истории?
Татьяна:
– Ложь. Пусть во благо. Пусть во спасение. Но ложь. И глумление над избранничеством. Вы же сами прекрасные слова об ответственности избранных говорили.
Арсений:
– Позвольте, но все ваши предшественницы вели себя, жили как избранные. Насколько я понял, они учились, честно трудились, растили детей, да еще постились, молились, всем помогали. Что дурного в благополучии вашего рода? Может, оно действительно вымолено? Сейчас, когда церковь обрела голос, так сказать, восстановила в нашей памяти терминологию, это не представляется ни странным, ни забавным. Если перефразировать пословицу, не стоит семья без праведницы.
Татьяна:
– Той, которая лжет? Которая поклялась у смертного одра бабки невесть что хранить, затем прочитала бумаги и раскрыла обман. И не побежала к священнику, но продолжила исполнять нечестивую клятву. И соблазнила внучку поступать так же. Учились, честно трудились, растили детей – это не праведницы, а нормальные люди. Постились, молились, всем помогали – это не праведницы, а нормальные христианки. Вы церковь сюда не приплетайте. По церковным правилам гореть всем Татьянам в адском огне.
Мимические мышцы Арсения за этот день привыкли выражать удивление, да и голосовые связки тоже.
– Разве? Вы серьезно? А я думал, Бог милостив. Кстати, вы же сами неплохую идею выдвинули! Отправляйтесь к священнику. Начинайте всей семьей замаливать грехи Татьян. А лучше семью оставьте в покое, пусть хранит ее хотя бы еще в одном поколении гениальная выдумка первой Татьяны. Замаливайте сами, как посвященная, как избранная. Слабо?
Татьяна:
– Ой, я как-то не хочу к батюшке. Вы представьте только, они на исповеди молчали два столетия, тяжелейший грех на душу брали. А теперь я, такая далекая от церкви, пойду и заложу их? А вдруг их проклянут? Или что там могут сделать? Бабушка ведь сказала: "Поклянись, что не предашь". Прабабушка писала, что Бог все видит, слышит, знает. И если не остановил никого из них, значит, все богоугодно. В общем, вы видите, они себе оправдания находили легко. Да я не столько их обвиняю, сколько не хочу участвовать в обмане, втягивать своих детей и внуков.
Арсений:
– А чего вы от меня добиваетесь? Я еще раз попробую, но, если снова не угожу, не обессудьте. Когда ваши родственники собираются жениться или замуж, они избранников предупреждают об особенностях семьи? Или ставят перед фактом после бракосочетания? Прошу вас, не надо подробностей. Если "до того", то невесты и женихи со стороны добровольно принимают правила игры. Более того, рассчитывают что-то иметь с чужого избранничества. Если "после того", в критической ситуации перед разводом, то все-таки какой-то страх оказывается сильнее новой любви. Тогда это и не любовь. Вы все соучастники, господа. Лично мне нравится ваше стремление не врать. Но сама история – всего лишь оригинальный частный случай. Не слишком ли большое значение вы этому придаете? Ну, откроете истину, ну, разочаруете, ну, отреагируют ваши родные нервно. Выдержите, и не такое люди ради правды терпели. Дальше… Сознание большинства отстает от уровня развития науки и техники лет на триста, поэтому, думаю, у Татьян – хранительниц устоев есть будущее. С другой стороны, попадется один либо продвинутый, либо смелый, либо влюбившийся до одури. И сорвется с брачного крючка вашей сестры, дочки, племянницы, тетки. Тогда именно вас заподозрят в тайных пороках, в несоответствии высокому званию Татьяны. Вам в целях самооправдания придется обнародовать "отчеты". Опять глубокое разочарование плюс обвинение во лжи. Скандал в святом семействе неминуем.