Она была прекрасна. Хотя эта женщина и смотрела на него как на привидение, но взволновала его до глубины души. Легкие пряди волос возносились над тонким, чувственным лицом с огромными влажными глазами такого ослепительного голубого цвета, что захватывало дух. Это лицо было восхитительным, несмотря на болезненную бледность. Она прислонилась к двери, словно совершенно обессилев.
- Да. - Шепот едва оформился в слова. - Прошло много времени.
Он желал схватить ее в объятия и умолять о прощении за то, что оставил ее одну так надолго. Ему хотелось поблагодарить ее, ведь она подарила ему такого чудесного сына. Но больше всего он хотел понять, почему не помнит ее хотя бы чуть- чуть.
Она была из тех женщин, которых нормальный, здоровый мужчина забыть не может.
Юный Ник Парселл мог быть каким угодно, но в этом отношении он был нормален. Городской отщепенец, обвиняемый во всех происшествиях и действительно ответственный за многое, он злобно реагировал на тех, кто был богаче, и старался выбросить их из памяти. Однако он не мог бы забыть такую прекрасную женщину. Он явно когда-то сильно обидел ее. Но он скорее отрезал бы себе руку, чем обидел бы ее еще сильнее признанием, что абсолютно ничего не помнит.
- Удивительная встреча, - сказал он.
Она немного пошатнулась, и ее большие глаза расширились настолько, что стали похожи на глаза фарфоровых статуэток. Полные губы задрожали в попытке что-то произнести.
Нетерпеливая маленькая ручка дернула его за рукав.
- Я знал, что ты приедешь, я знал!
Отведя взгляд от пораженной в самое сердце женщины, Ник опустился на колени и посмотрел прямо в детские глаза, такие же голубые, как у матери. Они излучали обожание и восторг. Горло Ника перехватило, слова пропали под натиском эмоций. Сердце его куда-то провалилось. Его сын. Его плоть и кровь. Ник переживал величайший, самый острый момент своей жизни.
Подбородок Бобби дрогнул.
- Ты действительно мой папа?
Свидетельство о рождении, присланное адвокатской фирмой Сент-Ив, лежало в нагрудном кармане его костюма, рядом с сердцем.
- Да, Бобби, я действительно твой папа.
- Больше не уходи. - Слеза медленно скатилась по маленькой щечке. - Пожалуйста, не уезжай. - И ребенок, рыдая, кинулся Нику на грудь.
Ник крепко прижал его к себе.
- Никогда, - прошептал он, потрясенный силой его слов. - Ты мой сын, и я никогда не оставлю тебя. Никогда.
Женщина издала странный всхлип, но Ник едва услышал его.
Этого не может быть
Ледяные пальцы страха тянулись к горлу Чессы. От ужаса пересохло во рту. Святой Боже, молилась она про себя, пусть это окажется сном.
На другом конце комнаты мужчина, этот призрак из прошлого, стоял на коленях, глядя на ее драгоценного сына как на божество. Обычно спокойный и сдержанный, Бобби взирал на своего новообретенного отца с выражением полного обожания, и это ранило Чессу в самое сердце.
В течение девяти лет движущей силой ее жизни было счастье Бобби. Все остальное было несущественным. Чесса полностью посвятила себя сыну и считала, что этого для мальчика достаточно. Оказалось, что ему нужно кое-что еще.
И это причиняло боль.
Нежданное появление Ника было ужасным. Бобби не понимал, не мог этого понять. То, что он считал счастливейшим моментом своей жизни, было самым страшным, что могло случиться. Радость в его детских глазах вскоре сменится болью и отвращением. Чесса не могла этого допустить, но не знала, как остановить отвратительный фарс.
Со сдавленным криком она выбежала в кухню, стукнувшись о раковину. Расставив руки, она оперлась о стойку и с трудом перевела дыхание. Возможно, это розыгрыш, жестокая шутка, сыгранная безупречно одетым человеком в итальянских туфлях и костюме, который стоил едва ли не больше всей ее месячной зарплаты. Видимый достаток этого человека мало соответствовал образу того обозленного на весь мир парня в старых джинсах и черной футболке с оторванными рукавами, которого она помнила.
Ник Парселл был ершистым дичком, всегда по уши в неприятностях. Но он обладал сексуальным обаянием Джеймса Дина, и девочки-подростки находили его просто неотразимым. Он был объектом всех сплетен, шепотков и домыслов и, по слухам, наслаждался радостями секса больше, чем знаменитый киноактер.
В каждом городке есть по крайней мере одна паршивая овца. В фермерском городке центральной Калифорнии, где росла Чесса, было несколько таких, но Ник Парселл был среди них самым отъявленным. Это было у него в крови. Как говорится, каков отец, таков и сын.
Отец. Сын.
- Чесса?
Она с ужасом в глазах обернулась. Грудь у нее вздымалась, как будто ей не хватало воздуха. Чесса быстро моргнула, но картина не изменилась.
Он был реален и был здесь.
Протянув руку. Ник стал что-то говорить. Потом опустил руку с выражением отчаяния на лице. Его взгляд обежал аккуратную кухню и остановился на тарелке с недоеденной пиццей. Он улыбнулся.
- Сосиски и грибы, - произнес он вдруг. - Это и моя самая любимая пицца.
Чесса обрела голос:
- Как ты тут оказался?
Его улыбка испарилась. Лицо Ника стало тверже, чем помнилось ей, но и красивее. Квадратная челюсть, великолепной формы нос, а губы одновременно мужественные и волнующие. Темные глаза, сверкавшие из-под нависших бровей, придавали его облику неповторимость.
Его ответ был растерянным и даже печальным.
- Я должен был увидеть его.
Чесса прикрыла глаза и плотно сжала губы. Этого не может быть. Нет.
Чтобы успокоиться, она схватила фруктовый нож и стала нервно очищать яблоко.
- Ты не имеешь права появляться здесь.
- Он мой сын.
У нее перехватило дыхание. Она прикрыла глаза и прикусила губу, потом глубоко вздохнула и наметила ножом очертания лица на яблоке.
- Бобби мой сын, а не твой.
Ответом была тишина. Ник придвинулся ближе и заговорил снова:
- Я понимаю, почему ты сердишься. Я должен был быть рядом с тобой. Прости.
Нож дрогнул в ее руке. Она оглянулась и сразу же пожалела об этом. На его лице были написаны вина и мука.
Ник попытался спрятать свою боль под маской спокойствия, убрал руки за спину, как это обычно делают мужчины в неприятной ситуации.
- Жаль, что ты не нашла возможности сказать мне о нашем ребенке. Но я понимаю почему.
Волнение превратило ее голос в монотонное бормотание:
- Что именно вы понимаете, мистер Парселл?
Подавшись вперед, он понизил голос:
- Простой арифметический подсчет показывает, что я покинул город прежде, чем ты хотя бы поняла, что беременна.
Если бы он ударил ее, Чесса была бы потрясена меньше.
- Как ты узнал, когда родился Бобби?
Явно удивленный вопросом, он вытащил из нагрудного кармана пиджака сложенный лист бумаги и протянул ей.
Комната опять начала вращаться у нее перед глазами. Чесса узнала копию свидетельства о рождении ее сына. Забыв, что нож все еще зажат в руке, она крепко сцепила дрожащие руки.
- Ты порезалась. - Ник испуганно выронил документ и выхватил нож из ее руки. Затем взял полотенце и прижал к порезу. Его прикосновение было твердым и теплым, неожиданно осторожным. - Бинты есть?
- Этого не требуется. Я хочу, чтобы ты уехал.
Странная печаль появилась в его глазах.
- Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.
- Конечно, можешь. Тебе не привыкать уезжать.
Ярость в ее голосе ошеломила его. Он отступил, глядя на нее с терпеливой настойчивостью.
- Я понимаю, что ты чувствуешь.
- Нет, не понимаешь. - Она ненавидела себя за предательскую дрожь и прорывающиеся истерические нотки в голосе. - Ты не способен понять. Пожалуйста, умоляю тебя, просто уйди и оставь нас одних.
Ник смотрел на нее со странным сомнением.
- Чесса, ты имеешь право чувствовать себя обиженной и брошенной. Я хочу изменить все это.
- Ты не можешь.
- Я могу хотя бы попытаться.
Когда она попробовала отвернуться, Ник придержал ее за руку, и жар его пальцев обжег ее как пламя.
- Я хочу, чтобы ты знала… - он перевел дыхание, - ты всегда была для меня особенной.
Чесса замерла.
- Что?
Он попытался улыбнуться.
- То, что было между нами, было особенным.
Она могла лишь беспомощно и с невыразимым ужасом смотреть на него. Как благородно с его стороны, думала она, хранить память о том, чего не было, о связи, которой не существовало.
Чесса Марголис и Ник Парселл впервые встретились пять минут назад.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Пока Чесса дезинфицировала порез и накладывала повязку, она пыталась привести мысли в относительный порядок. Было очень сложно выпутаться из паутины лжи. Правда казалась единственным выходом, хотя это глубоко расстроило бы ее обожаемого сына. Но откладывать объяснение значило бы только усугубить его страдания.
Выбора не было. Чесса понимала это и пыталась набраться мужества, чтобы приступить к разговору. Глубоко вздохнув и мысленно вознеся молитву, она обратилась к мужчине, стоящему на кухне:
- Нам надо поговорить.
Ник вглядывался в яблоки.
- Разве не легче просто нарезать их?
- Нарезать? - Она проследила направление его взгляда - он смотрел на незаконченную фигурку на бумажной салфетке. - А-а, это не для пирога. Я делаю такие фигурки из фруктов, это часть моего бизнеса. Производство Чессы. - К ее ужасу, нервный смешок сопроводил ее слова. - Это маленький бизнес, конечно, чтобы заполнить время. Еще я делаю композиции из сушеной кожуры, и праздничные украшения тоже.
- Понимаю. - По его тону было ясно, что он ничего не понял. Внезапно глаза у него повеселели. - Лица на твоих фигурках всегда такие, как у этой?
Вглядевшись в яблоко, Чесса увидела, что глубоко посаженные глаза под нахмуренными бровями, слегка искривленный нос и четкая линия рта на "лице" могли бы принадлежать Нику Парселлу.
- А ты всегда такой наблюдательный?
Он неопределенно улыбнулся.
Она отодвинулась и выглянула в окно на улицу, где ее сын возбужденно рассказывал всем соседским детям, что приехал его отец. Волна дурноты снова захлестнула ее.
- Ты больна? - Ник неожиданно заботливо помог ей присесть и подал стакан воды. Она отхлебнула глоток и не открывала глаз, пока не прошла тошнота. - Ты случаем не беременна?
Глаза у Чессы широко распахнулись.
- То есть?
- Извини. - Он отодвинул тарелку подальше от края стола и внимательно всмотрелся ей в лицо. - Это не мое дело…
- Ты прав, это не твое дело - ни я, ни мой сын.
- А вот тут ты ошибаешься. - Хотя его голос оставался спокойным, Чесса заметила напряжение у него на лице, морщинки возле рта углубились. - Бобби и мой сын. Я должен принимать в нем участие. - Вспышка злости и странное сочетание чувства угрозы и беззащитности на мгновение напомнили Нику о страстях, терзавших его в юности.
Он взял себя в руки и вернулся в настоящее, снова став мужчиной, тщательно контролирующим свои эмоции. Он повел рукой, и Чесса определила это движение как желание сменить тактику и быть более сдержанным.
Чувствуя сосущую пустоту в животе, она вертела стакан в руках.
- Это была ужасная ошибка, - произнесла она наконец. Ее голос при этом походил скорее на карканье. - Во всем виновата только я. Не думаю, что ты простишь меня, но я должна тебе объяснить… - Она замолчала, когда Ник ласково заключил ее руки в свои. Прикосновение было твердым и нежным, тепло распространилось от его ладоней по всему ее телу до пульсирующей артерии на шее.
Сочувствие смягчило его черты, а сожаление затуманило глаза.
- Это я должен просить прощения. Если бы я знал… - тут он запнулся, явно смущенно подыскивая слова, - что время, проведенное вместе, выльется в рождение ребенка, я бы никогда не уехал. Ты должна мне поверить.
Застонав, Чесса затрясла головой.
- Нет, нет, ты не понимаешь.
- Я понимаю, - продолжал он, подтверждая свои слова пожатием руки. - Это было очень странное время для меня. Я сделал много такого, чем не могу гордиться, и сожалею об этом. Я был импульсивен и озлоблен, отталкивая всех, у кого была семья, о которой я мог только мечтать. Я делал то, чего от меня ожидали.
Чесса почувствовала острую боль в груди. На нее нахлынули воспоминания, яркие и красочные, явив портрет печального юноши с безрадостными глазами, отверженного, которому пришлось стать мужчиной задолго до того, как он был готов к этому.
Каждый в городке знал, что Ник - сын Сумасшедшего Лу. По местным понятиям Лу Парселл всегда был неудачником, непрактичным человеком, чьи попытки поддержать семью по тем или иным причинам не приносили успеха. Когда его жена умерла, он оставил свои усилия и начал пить. Чесса прикинула, что Нику было тогда около двенадцати лет.
Вначале одинокого мальчика жалели, но потом поползли слухи о синяках, которые он возвращал своим обидчикам сторицей и которые он не мог спрятать, как и постоянную ярость в глазах. Ник рос и становился все яростней, все озлобленней. Постепенно городские сплетники перешли к порицаниям. Яблочко от яблони недалеко падает, шептались они. Дурная кровь. Каков отец, таков и сын.
С точки зрения Чессы, Ник делал все возможное, чтобы подтвердить их слова. Он стал отверженным и воспринимал свое положение с горделивой бравадой, приобретя репутацию неисправимого драчуна.
По некоторым причинам девушки обожали его. Тогда Чесса не могла понять, чем он так притягивает их. Он был достаточно симпатичным, но его всегда окружала аура опасности, и она находила это неприятным. Они ни разу не разговаривали друг с другом. Чесса считала, что он не замечает ее. Ей было легко держаться от Ника Парселла подальше, так как она была на два года моложе, но большинство ее одноклассниц вздыхали по этому городскому отщепенцу, а к тому времени, когда он окончил школу, жители города были готовы поверить любой сомнительной истории, связанной с ним, неважно, насколько надежным был источник сплетни.
- Мистер Парселл, - начала она, запнувшись. - Ник. - Она судорожно вздохнула, выдернула руки из его ладоней и сложила их на коленях. - Десять лет назад я совершила страшную ошибку и сожалею об этом. - Волнение в его глазах ошеломило ее. Она быстро отвела взгляд. - Я никогда не думала, что это как-то тебя коснется.
Он сузил глаза.
- Другими словами, ты не собиралась сообщить мне о моем собственном сыне.
Покачав головой, она потерла в затруднении переносицу. Все оказалось так сложно.
- Бобби не…
Она уставилась на конверт, который Ник бросил перед ней. На нем хорошо знакомыми ей каракулями было написано его имя. Она пораженно замерла, глядя на конверт, как на бомбу с заведенным часовым механизмом.
- Что это?
- Прочти.
Она не хотела читать, не хотела знать, что заключено в этом ящике Пандоры, инстинктивно чувствуя, что это знание перевернет всю ее жизнь и жизнь ее сына. Но было слишком поздно - Ник
Парселл был тут, и их жизнь безвозвратно изменилась. Чессе оставалось только одно - постараться смягчить удар. Возможно, содержимое конверта поможет ей справиться с будущей бедой.
Дрожа, она извлекла сложенный листок бумаги. По краю листка шли круглые разорванные дырочки, как будто он был вырван из тетрадки на спиральной пружинке, в такой же Бобби делал домашние задания. Она аккуратно развернула письмо и стала читать:
"Дорогой папа!
Привет. Меня зовут Бобби. Я твой сын. Я не знаю, почему ты никогда не приезжаешь ко мне. Я думаю, это потому, что ты не знаешь, где мы живем.
Я пишу тебе потому, что в следующем месяце в школе устраивают пикник на День отца. Было бы здорово, если бы ты приехал. Если ты не хочешь приехать, то ничего страшного. Я просто не хочу больше брать чужих отцов взаймы, так что просто останусь дома и буду смотреть телевизор. У нас клевый телик. Мама купила его в прошлом году. Он не слишком большой, но мне он очень нравится.
Я постоянно думаю о тебе. На кого ты похож? Ты высокий? Нравится ли тебе играть в футбол? Мама обещала мне, что расскажет о тебе, когда я вырасту. Я уже большой. Жаль, что она не рассказывает о тебе, но она от этого становится грустной.
Надеюсь, что ты сможешь приехать на пикник. Я люблю тебя.
Твой сын, Бобби Марголис".
Адрес их дома и телефон были тщательно выписаны внизу страницы.
Чесса почувствовала, как на глаза навернулись слезы.
- Откуда это у тебя?
- Мне доставили это с посыльным из адвокатской фирмы в Сан-Франциско вместе с копией свидетельства о рождении Бобби.
- Сан-Франциско? Не понимаю.
- Я тоже. - Ник откинулся на стуле, задумчиво рассматривая женщину. - Я позвонил туда и поговорил с адвокатом Бобби.
- У него нет своего адвоката.
- О, как раз есть. Некто Клементина Алистер Сент-Ив. Она уверяет, что Бобби передал ведение всех своих дел ей. Не беспокойся, - добавил он быстро, видя, как Чесса открыла рот от изумления, - я все проверил. Мисс Сент-Ив весьма законопослушный, высокоуважаемый поверенный по семейным делам, с отличной репутацией.
Чесса резко встала.
- Это безумие. Бобби только девять лет. Ему не нужен поверенный, у него нет никаких "дел", чтобы вести их, и он никогда не бывал в Сан-Фран… - Внезапно она вспомнила о недавней поездке. - Мой Бог! Поездка с классом в музей!
- Видимо, так. - Аккуратно спрятав письмо в карман.
Ник рассказал со слов Клементины Сент-Ив, как Бобби ускользнул от экскурсии, взял такси до ее офиса и нанял ее отыскать человека, чье имя значилось в свидетельстве.
Каждое слово болью отзывалось в душе Чессы. Все эти годы она гнала от себя тяжелые воспоминания, надеясь, что ей никогда не придется столкнуться с последствиями обмана, который ее заставили совершить. Она думала, что ее сын счастлив и ему достаточно того мирка, который она создала ему.
Она ошибалась. Боль и одиночество, ощущавшиеся в письме, ясно говорили об этом. Но как она могла рассказать сыну о том, что отца, которого он разыскивал и о котором мечтал всю свою жизнь, даже не существовало на свете? Слезы подступили к ее глазам и переполнили их, покатившись по щекам.
- Пожалуйста, Чесса, не плачь. Все в порядке. - Ник перегнулся через стол и нежно приподнял ей подбородок, коснувшись его так бережно, что у Чессы защемило сердце. - Тебе не придется больше быть одной. Теперь я здесь, и я могу помочь.
Она захлебнулась силой, таившейся в этих словах. В его глазах было что-то ошеломившее ее, какое-то выражение вины и понимания настолько глубокого, какого она никогда в жизни не видела. Эти глаза ласкали и нежно окутывали ее покровом защиты, говоря, что все будет хорошо. Конечно, это самообман, такого не могло быть, но сейчас Чессе хотелось верить в счастливое будущее.
Радостный крик прорвался в ее сознание:
- Папа! - По полу гостиной простучали несколько пар детских ног. Бобби влетел в кухню, сопровождаемый приятелями. - Пап, Дэнни хочет посмотреть твой пистолет!
- Пистолет? - резко вскинулась Чесса. - Какой пистолет?
Ник тоже был ошарашен.
- У меня нет пистолета.
Смутившись, Бобби старался не смотреть на ехидную ухмылку Дэнни.
- Но я думал, что частные сыщики всегда носят пистолет.