– Пойдем, работы много. То был единственный случай, когда он был на грани роковой черты, жестоко проученный за промах.
И когда, казалось бы, пришла наконец пора показать боссу выпускника академии капитан-лейтенанта Ивана Румянцова, Гейер-Генерозов поостерегся; что-то в нем подсказывало, что еще рано, что вот-вот… чуть погодя… Хотя бы потому, что Арсений Алексеевич имел свою методу проверок для допускаемых в святая святых своего аппарата, а правильнее будет, – в свой адов ад.
Так выпускник убыл для прохождения дальнейшей службы на Северный флот. А вслед за ним последовал приказ о досрочном присвоении воинского звания "капитан 3-го ранга", как блестяще, с красным дипломом и золотой медалью закончившему военный вуз офицеру.
Иван, заносчивый юноша, мечтающий о скорой карьере… напичканный знаниями молодой человек, искренне желающий приносить пользу своему Отечеству…
И уже на первом месте службы Иван Румянцов проявил инициативу, за которую другой бы офицер поплатился головой. Когда Исай Львович узнал, что тот оказался в Норвегии, на одной из военных баз НАТО, без санкции на то! – он чуть не принял решение об уничтожении офицера, этого молодого горячего выскочки, показывающего недюжинный норов. Такие могут быть опасны для кого угодно; преданные служаки, они могут стать опасны, в первую очередь, для непосредственного начальства. Но что-то заставило не спешить. И генерал, выбрав удобный момент, доложил боссу. А пока он выбирал тот самый удобный для себя момент, Румянцов завершил продуманную им же самим операцию и возвратился на северную базу.
Архимандритов, выслушав своего генерала, сказал:
– Сейчас весна. Его надо отправить в отпуск. А там решим, что надо делать.
Кто-кто, а Гейер-Генерозов знал, что за фразой "а там решим, что делать" следовали две развязки: либо повышение статуса, либо уход в небытие. Оставалось выждать.
Но тогда, когда у молодого офицера заканчивался отпуск, генерал неожиданно слег в госпиталь. А по выходе оттуда узнал, что по личному решению секретаря ЦК Арсения Алексеевича Архимандритова Румянцов с паспортом сотрудника Министерства внешней торговли на имя Мезенцева Алексея Васильевича отправлен в Демократическую Республику Вьетнам.
А еще спустя чуть менее года Исай Львович будет причастен к спецоперации по вывозу из Вьетнама чудом спасшегося Мезенцева. Операция, осуществленная там капитаном 3-го ранга достаточно успешно, стоила карьеры сотрудникам торгового представительства в Хайфоне, – они были отозваны в Москву, вернее, эвакуированы. А Мезенцева по просьбе главы правительства ДРВ товарища Фам Нав Нода назначили во вьетнамскую правительственную группу представителем советского Минвнешторга.
В новой должности он проработал всего лишь месяц, как неожиданно для себя был захвачен неизвестными людьми. Как выяснилось позже, из органов безопасности Вьетнама. Следствие по так называемым преступлениям Мезенцева вел полковник Фам, закончивший в Советском Союзе Краснознаменный институт имени Дзержинского и блестяще владевший русским языком. А так как молодой советский офицер, разоблачивший заговор по поставкам некачественной продукции в Союз, перешел дорогу и полковнику Фаму, лишив того солидного куша, то специальным решением какой-то "особой комиссии" Мезенцев был приговорен к смертной казни. О чем его с беспристрастным старанием, выдающем в нем садиста, уведомил полковник. Маленький, толстенький, со щелочками вместо глаз, Фам говорил тенором, всегда чуть улыбаясь; казалось, легкая улыбка вообще никогда, даже во время сна, не сходит с его круглого лоснящегося лица.
После многих дней пыток Мезенцева усадили в стальное кресло и плотно закрепили все тело, впечатав в подлокотники врезающимися в кожу жгутами руки и ноги, чтобы он не мог даже шевельнуться. Профессионалы кровавых дел, крутившиеся вокруг него мелкими узкоглазыми бесами, равнодушные в своей жестокой исполнительности, ловко зафиксировали его подбородок и лоб жесткими ремнями, чтоб он не вращал головой.
Прямо перед ним была натянутая огромная белоснежная простыня.
Он не знал, что ждет его на сей раз, и сможет ли выдержать новое испытание…
А когда простынь съехала, перед ним оказалась всего лишь механическая игрушка… расстрельная машина с семью устрашающими стволами. По приказу Фама установка заработала. Что-то обжигающее пронеслось мимо плеч и головы Мезенцева; и мгновенно, только услышав треск сзади, он понял, что горячее, раскаленное – это пули. Отчегото возникло осознание, что шквал горячего воздуха длится давно, и уже никогда не кончится…
В какой-то миг Мезенцеву показалось, что его сознание, вмещающее лишь отдельные проблески последних мыслей, повисает матовым сгустком слева, и самой-самой последней осознанной мыслью в этом бесценном сгустке мелькает та, что… душа покидает его, отлетает, растворяется… А еще он чувствует тело, растерзанное раскаленным металлом, но это чувствование остается за пределами человеческого сознания…
Потом все резко куда-то исчезло. Ни мыслей, ни мучений, ни существования, ни даже надежды на жизнь или смерть…
Он пришел в себя от плеска воды. Весь отекший от многочасовых избиений и пыток, с кровоточащими ногтями на руках и ногах, изорванными стальными иглами, он едва-едва разлепил глаза на запухшем лице. И в светлые щелочки увидел сначала свет, а после два – три расплывчатых вьетнамских лица, на разном удалении. И снова услышал всплеск. Он понял, что лежит в джонке, когда двое из присутствующих поднимались, и то, где и на чем лежало полумертвое тело Мезенцева, стало раскачиваться из стороны в сторону. Тогда как вьетнамцы цепко схватили его за руки и ноги, резко рванули и словно груженый мешок, сбросили в реку. Он полетел вверх тормашками, успев глотнуть воздух. Когда же вынырнул, держась из последних сил в воде, ни джонки, ни вьетнамцев уже не было, но… Но то, что он увидел, сразило его истерзанное воображение до последнего предела. Перед ним был… гигантский дракон!
Когда-то в детстве первоклассник Ваня получил в подарок от деда коробку цветных карандашей, на которой был изображен яркий, красочный дракон, растянувшийся по всей длине коробки. Чудище имело раскрытую пасть с острыми белыми зубами, из которой высовывался красный язык. Шею гиганта украшали разноцветные ленточкиполоски… И тут же, вдруг, дракон с той картинки, возникший в мозгу Мезенцева, превратился в огромного крокодила, находившегося на расстоянии вытянутой руки.
Инстинктивно отстраняясь, Иван-Алексей изо всех сил пытался сдвинуть свое тяжелое тело, но неожиданно почувствовал, как что-то шершавое и жесткое уперлось в лопатку. Оглянувшись, он обнаружил еще одного крокодила.
Опасность и ужас, – не те определения, которые могли бы передать хоть толику его тогдашнего душевного состояния… Он выжил, и хотел выжить и далее…
Нырнув поглубже, он пытался проплыть от этого места как можно дальше, но повсюду натыкался на крокодилов. Их было много: десять, двадцать, сто…
И вдруг, словно в чудесной сказке, перед его глазами возникла воздушная струя фиолетового цвета, не больше 10–12 сантиметров шириной. Один ее конец лег на воду и дорожкой начал уходить от него, словно маня за собой. Он почувствовал, как откуда-то в него вливаются силы, сделал хаотичные движения руками и… вразмашку поплыл за этим фиолетовым следом. Медленно и неохотно, но – как по волшебству – расступались в разные стороны тяжелые массивные крокодильи туши. Он прекратил загребать руками и ногами, когда его локти и колени буквально врезались в песчаный берег. Осознание того, что чудища могут плыть сзади, заставило его выбраться на песок и подняться на ноги. Он был изможден, но даже несмотря на это, – как ему показалось, – бросился со всех ног через песчаную косу к джунглям, видневшимся метрах в пятидесяти от него.
Найдя краткое прибежище под увитой лианами пальмой, Иван ощутил, как саднит все тело, как мучительно больно, бездвижимо, невыносимо… и как мало у него времени на то, чтобы связаться с вертолетом и просто выжить…
Глава 12
Сразу после разговора с капитаном 1-го ранга Иваном Румянцовым о планируемой в будущем операции "Снежный юг", генерал армии Исай Львович Гейер-Генерозов был вызван в кабинет к секретарю ЦК Архимандритову.
В тот день Арсению Алексеевичу нездоровилось. Это был редчайший случай, когда всесильный Папа Сеня чувствовал недомогание. Никто и никогда, даже из самого ближайшего окружения не слышал о том, что он когда-либо болел или нуждался в медицинской помощи.
Встреча со старейшим коллегой и даже можно сказать, другом, генералом армии Исаем Львовичем Гейер-Генерозовым проходила в конце дня. Кто-то однажды заметил, что Исай чувствует себя у Архимандритова человеком его тени, – и это несколько сложное для восприятия определение было более чем точным.
Войдя в салон, Исай Львович сделал учтивый поклон в адрес патрона и сел в "свое" кресло в ожидании первых реплик, из которых можно будет узнать, о чем пойдет разговор. До смерти товарища Сталина Исай всегда обращался к Арсению на "ты", но после смерти вождя он с ужасающей очевидностью ощутил, что сильнее его патрона больше нет никого во всей партии и во всей стране, – после чего стал почтительно обращаться на "вы", нередко прибавляя: "вы, весьма уважаемый Арсений Алексеевич". Несколько раз Архимандритов пытался остановить своего верного соратника, считая, что тот заслужил право обращаться к нему по-товарищески, почти доверительно по имени и на "ты".
Но Генерозов оказался непреклонным в своей почтительной робости верного пса.
Сидя за столом, Арсений Алексеевич сквозь неплотно прикрытые веки рассматривал Исая. Словно испытывая того на терпеливость, как он незадолго до этого молчал, измеряя терпение Румянцова…
И, разглядывая знакомое до мельчайших подробностей лицо товарища своей юности, Архимандритов вдруг брезгливо подумал: а насколько ты верен мне, пес смердячий? Мысль пришла неспроста. С годами у Гейер-Генерозова резко проявилась одна отвратительная особенность: от него действительно иногда шел дурной запах. И даже величайшие медицинские открытия, осуществляемые в лабораториях Архимандритова, не могли избавить старого человека от неприятного запаха.
Но Архимандритов нашел свое средство. Испытанный способ, которым пользовался вождь всех народов для развязывания языков, подошел и для иного случая. Вождь, как известно, спаивал своих "верных" соратников. И Архимандритов, имевший острейшее обоняние, если улавливал скверный запах, доставал обыкновенный граненый 200-граммовый стакан, наливал его до ободка коньяком, ставил на стеклянный поднос, и взглядом приказывал: "Захлебнись дорогим коньяком! Может, скорее сдохнешь!" Именно такое пожелание ощущал Гейер-Генерозов, беря в руки стакан. И сразу, несмотря на мундир и внушительные регалии, превращался в покорного бесцветного рядового человека, и словно сливался с серым пространством в тени патрона.
На сей раз Арсений Алексеевич, прочувствовав гамму всех присутствующих запахов, не уловил зловония. Приоткрыв веки и изобразив подобие заботливой улыбки, он произнес:
– Исай, как ты думаешь, твой сын здоров или притворяется здоровым?
– Я должен подумать, Арсений Алексеевич, мы так редко видимся. И коль уж вы о нем вспомнили, я очень хочу вас поблагодарить в очередной раз за присвоение сыну генеральского звания.
– Да, а с чего ты решил, что это я ему присвоил звание? – поерничал секретарь ЦК. – Этим у нас занимается правительство, а там свои правила, свои законы. Генерозов понял издевку, но поддержал патрона, энергично закивав головой. Тем временем Архимандритов жестко спросил:
– Как ты думаешь, Исай, что является самым важным в исследованиях твоего сына? – Он нажал на слово "твоего". – Проблемы космоса или медицина? Генерозов пожал плечами; он понял, что может попасть впросак, если ответит невпопад. И сейчас он разволновался, его лицо покрылось испариной, под генеральским кителем и рубашкой прокатилась неприятная горячая влажность, сменившаяся резкой прохладой. Только черт знает, что может сказать сейчас Архимандритов. Прыгающие от страха мысли Исая Львовича были прерваны голосом Арсения Алексеевича, совершенно изменившимся и зловещим:
– Отправляй его на объект. Хватит ему здесь прохлаждаться, или он опять на Канарских островах прикрывается изучением важной работы? Отправляй его в Хибины! Пусть готовит центурионов к плаванию…
Гейер-Генерозов, услышав о центурионах, или человекороботах, которые "шлифовались" в секретных лабораториях, где работал его сын, тяжело вздохнул, и, ощутив, что задыхается в мундире, спросил разрешения расстегнуть пуговицу сорочки.
– Сними, сними китель совсем, – махнул собеседник.
Тот поспешно стащил с покатых плеч китель с большими генеральскими звездами на погонах; тускло блеснули, чуть звякнув над орденскими планками две золотые звездочки медалей "Серп и Молот" Героя Социалистического труда; Исай, шаркая старческой походкой, отнес свой бесценный китель в шкаф. Вернувшись в кресло, он почувствовал острое ощущение голода, – то ли от нервного напряжения, то ли время подошло. Это ощущение, судя по всему, передалось и Архимандритову, и тот, улыбаясь, почти добродушно пожурил:
– Ну, насчет наполнить свой желудок яствами ты всегда был великий гурман. Скажи, Генерозов, когда в последний раз тебя развлекали твои девочки?
– Что вы, Арсений Алексеевич, у меня кроме массажа… ну… этого, как его… – Тайского, тайского… – напомнил Архимандритов.
– …да, ничего больше нет. – И что, – полюбопытствовал Арсений Алексеевич, – не помогают даже наши препараты? Не дожидаясь его ответа Архимандритов, все также иронизируя над своим впадающим в безнадежную старость товарищем, произнес:
– Ты устал. Поезжай, отдохни. Да вот еще что: скажи своему генералу, чтобы он не гадил, иначе мне это может не понравиться.
Генерозов не понял, чем его сын мог гадить. В это время внезапно, словно из-под земли справа от Архимандритова вырос коренастый адъютант. Папа Сеня, уловив настороженный взгляд генерала, указывая на Гейер-Генерозова, приказал:
– Проводи.
Как только его заместитель убыл, Архимандритов выехал в Подмосковье, на одну из своих закрытых баз. Минут через сорок ЗИЛ остановился, из машины не спеша выбрался маленький человек, обладающий неимоверным могуществом. Идя к объекту, Арсений Алексеевич входил в распахиваемые перед ним двери, не встречая ни единого сотрудника. Здесь, на объекте, существовали свои правила, одно из них гласило: тот, кто появится на пути босса, отправляется в мир иной. Правило соблюдалось неукоснительно.
Техническое сооружение, куда направлялся Архимандритов, было уникальным, оно имело необычайную конструкцию и весьма любопытное предназначение.
Как-то, касаясь темы использования наркотиков, секретарь ЦК от сотрудницы одной из лабораторий услышал, что действие наркотического препарата ЛСД можно сравнить с прыжком человека с самой высокой вышки в бассейн: прыжок, полет и невесомость. Казалось, тогда босс не придал никакого значения мнению эксперта; но на самом деле он, как бывало не раз, отправил сказанное в дальний закуток мозга, чтобы использовать информацию в нужный момент.
Арсений Алексеевич вошел в помещение, которое с некоторой натяжкой можно было бы назвать бассейном. Тогда как Папа Сеня называл его "Пещера". Все тут дизайнерами-конструкторами было создано так, словно и в самом деле попадаешь в дикое, девственное место. Тут тебе не стены, а скальные разломы и выступы, не ванны, а многочисленные озерца с фонтанирующими гейзерами, расположенные на разных высотах; вода из этих небольших рукотворных озер журча, стекает вниз, в бассейн. Причем, вода в двух десятках мини-озер источала аромат от различных душистых благовоний, благоприятно действующих на кожу человека. Не просто человека, а – избранного, единичного и почти совершенного представителя земного хомо сапиенс…
Хитрость при принятии Архимандритовым процедур заключалась и в том, что составы препаратов, которые использовались в озерцах, и смешивались с особой, по специальным технологиям приготовленной водой, разрабатывались на основе физико-химического состава организма самого Архимандритова! То есть, соответствовали составу его крови, лимфы и функциям внутренних органов.
Раздевшись, Арсений Алексеевич прошел к одному из бурлящих озер и блаженно растянулся в душистой, искрящейся пузырьками, воде. Прошло еще немного времени, и началось воистину впечатляющее представление, предназначенное исключительно для глаз и тела Арсения Алексеевича.
Внизу, там, куда стекала из двух десятков ванн вода, в закрытых нишах имелись двери, из которых вышли три удивительно сексапильного вида девушки. Каждая из них направилась к вышке, и, изящно играя мышцами обнаженного тела, взобралась вверх, изготовившись прыгнуть. Вышки располагались одна выше другой; и в момент, когда прыгнувшая с верхнего трамплина пролетала мимо стоявшей ниже, та изгибалась и сигала в воду. Когда же эта, вторая пролетала ниже своей товарки, и третья изящная фигурка начинала полет. Так, без потребления искусственного возбудителя, Архимандритов испытывал некое подобие наркотического транса. Наркотики и любые другие заменители, уничтожающие мозг человека мыслящего, думающего, ему были не нужны; наркота – в его понимании – предназначалась людишкам презренным, никчемным, рабам рабов…
Процедура мелькания девственных тел повторялась не менее десяти раз, и каждый раз в тройственном прыжке участвовали другие девушки; количество же их всех доходило до 33. И пока следующая тройка выходила из замаскированных под природный интерьер дверей, чтобы подняться на вышки, те, что уже совершили прыжок, выплывали из бассейна, чтобы присоединиться к умиротворенно лежащему в воде мужчине. Арсений Алексеевич испытывал неимоверное блаженство, когда губы и тела этих девушек прикасались к его телу. Нежно лобызая каждую точку на теле Архимандритова, они прерывали свое занятие, чтобы уступить место следующей троице.
Так повторялось раз за разом: девушки на вышках, прыжок, заплыв до края 50-метрового бассейна, их мелкий скользящий шаг по искусно запрятанным выступам, массаж под видом сексуальных милований, почти дельфинье ныряние в озерца, откуда они уплывали по широким подводным трубам в большой водоем, расположенный далеко от этой пещеры и… все начиналось сначала в размеренной, томительно-томной круговерти тел.
Обычно эта часть процедуры заканчивалась после тридцать третьего прыжка с вышки. Но если Архимандритов чувствовал недовершенность и испытывал в том потребность, все могло повториться.
После этой процедуры начиналась вторая часть священного действа. И вновь обнаженные девушки появлялись по трое; они поднимались и натирали тело мужчины благовониями из розовых лепестков; и даже розы для этих волшебных втираний были выращены специально для него на особых плантациях в Таиланде.
Как только первая тройка совершала причудливый обряд, девушки брали в руки приготовленные для них бокалы с голубоватой жидкостью, и, выпив их до дна, вдруг приходили в неистовство от безудержной сексуальной страсти. Их тела извивались, раскрывая интимные места, и бутонами вагин они прижимались к его лицу в ожидании, пока мужчина не слижет с их распускающихся роз капли нектара…