Антипатр был проницательным политиком и понял, что означает смерть Пармениона: теперь никто не может считать себя в безопасности. Поэтому он сосредоточил свое внимание на втором вопросе и немедленно начал секретные переговоры с этолийцами – еще одним источником оппозиции Александру в Греции. Смерть Клита потрясла Антипатра еще больше. Александр с помощью шпионов и любимой матери, должно быть, почувствовал перемену настроения Антипатра. Наместник значился первым в списке Александра, когда он вернулся из Гедросии. Теперь же он начал прислушиваться к жалобам Олимпиады и к гонцам, которых она к нему направляла. Он заподозрил, что Антипатр ведет себя с ним нечестно, и начал публично выражать свои сомнения на его счет. Когда кто-то в его присутствии по глупости похвалил старого полководца, Александр сердито проворчал: "Хотя кожа Антипатра кажется белой, изнутри она у него красная". Другими словами, у Антипатра имперские амбиции. Александр решил с ним посчитаться. 10 000 ветеранов, шедших домой с Кратером, были могучей ударной силой, способной справиться с любой оппозицией, тем более что воинов в результате бесконечных военных кампаний Александра становилось в государстве все меньше. Отныне Кратер должен был стать наместником Македонии. В письмах Антипатру и Аристотелю Александр намекнул, что предательство Каллисфена выросло не на пустом месте: прозрачное предупреждение наместнику. Интересно поразмышлять, что предполагалось сделать. Когда на смертном одре Александра спросили, кому он оставляет империю, он ответил: "Kratisto", то есть сильнейшему, впрочем, он, возможно, сказал: "Kratero", то есть Кратеру, любимому отныне военачальнику.
В приступе паранойи Александр, возможно, поверил в то, что Антипатр, как и Парменион, Клит и Кен, был зачинщиком заговора и возможным источником будущих серьезных неприятностей. Если Антипатр будет удален, а его место займет Кратер, Александр будет спокоен: отсюда, из родового гнезда он усилит контроль над всей Грецией и над семьями ближайшего своего окружения. В то же самое время Александр пригласил Антипатра ко двору, и после двух лет большого террора многие, должно быть, подумали, что за приездом Антипатра в Вавилон последует быстрая его казнь. Антипатр понял грозившую ему опасность, он схитрил и послал своего сына Кассандра, знавшего Александра с юных лет, прошедших в роще Миезы.
Кассандр приехал в 323 году до н. э. и немедленно вступил с царем в конфликт. Плутарх рассказывает подробности.
Особенно боялся царь Антипатра и его сыновей, один из которых – Иолл – был главным царским виночерпием, а другой, Кассандр, приехал к Александру лишь недавно. Кассандр однажды увидел каких-то варваров, простершихся ниц перед царем, и как человек, воспитанный в эллинском духе и никогда не видевший ничего подобного, громко рассмеялся. Разгневанный Александр схватил обеими руками Кассандра за волосы и ударил его головой о стену. В другой раз, когда Кассандр пытался что-то возразить людям, возводившим обвинение на Антипатра, это вызвало раздражение у Александра. "Что ты там толкуешь? – сказал он. – Неужели думаешь, что эти люди, не претерпев никакой обиды, проделали такой длинный путь только ради того, чтобы возвести клевету?" – "То, что они пришли издалека, – возразил Кассандр, – и доказывает несправедливость обвинения: затем издалека и пришли, чтобы их труднее было уличить во лжи". Александр рассмеялся: "Знаю я эти софизмы Аристотеля, умение говорить об одном и том же и "за" и "против". Но берегитесь, если обнаружится, что вы хоть чем-то обидели этих людей!" Вообще, как сообщают, непреоборимый страх перед Александром глубоко и прочно проник в душу Кассандра. Много лет спустя Кассандр, ставший к тому времени царем македонян и властителем Греции, прогуливался по Дельфам и, разглядывая статуи, неожиданно увидел изображение Александра. В этот момент он почувствовал головокружение, задрожал всем телом и едва смог прийти в себя.
Напуганный Кассандр явился ко двору. Здешняя атмосфера под прикрытием этикета и протокольных правил дышала обидами и взаимной неприязнью. Окружение Александра, должно быть, страшно боялось своего царя. Означает ли это, однако, что его сподвижники хотели устроить против него заговор и довериться Антипатру, военачальнику, которого не видели одиннадцать лет? Человеку, против которого спустя два года со дня смерти Александра все они объединятся в смертельной схватке?
Глава шестая
Заговорщики?
То божия судьба… то божья воля.
Еврипид. "Андромаха"
Сподвижников Александра вряд ли назовешь братским союзом, преданным одной идее. На самом деле члены этой группы были разобщены, их раздирали ревность и соперничество. Александр был молод, и всем кажется, что и сподвижники его были столь же молоды, однако это ошибочное мнение. Его военачальники имели разное происхождение и возраст у них был разный. Пармениону, Антипатру и Одноглазому Антигону было уже под шестьдесят, и они долгие годы служили у Филиппа. Птолемею в 323 году до н. э. минуло сорок четыре года, Эвмен также успел послужить у Филиппа. Более важно то, что происхождение Эвмена было низкое, да и родом он был из Кардии, а ксенофобией настроенные македонские придворные, кичившиеся голубой кровью, считали это страшным недостатком. После смерти Александра сразу же началась борьба за престолонаследие, Эвмену постоянно напоминали, что он не македонского происхождения. Неарх, которого в последние два года Александр всячески привечал, тоже не был македонцем: родился он на Крите, однако командующий флотом кичился своими достижениями и заявлял, что ему следует оказывать предпочтение по сравнению с остальными. Приходившиеся друг другу свояками Пердикка и Аттал были, как и Леоннат, родом из Орестиды. Эти люди, за исключением Птолемея, были фигурами незаметными, державшимися в тени Александра. Некоторые из них едва уцелели в жестоких схватках и интригах, начавшихся сразу после смерти великого завоевателя. Диодор назвал Пердикку "кровожадным человеком", впрочем, такое определение подойдет и всем остальным. Они были воинами и, даже сидя за одним столом, в любой момент были готовы наброситься друг на друга. Курций высокопарно называет их "порфироносными повелителями", другие источники – диадохами, последователями. За пять лет, что прошли после смерти Александра, они непрерывно дрались друг с другом. Они были хищниками, подобными леопардам, а Александр – их вожаком. Они готовы были объединиться против общего врага, но стоило обстоятельствам измениться, и они набрасывались друг на друга.
В 321 году до н. э., когда Пердикка заявил свои права на империю, обстоятельства резко изменились и кровь полилась рекой. Еще при жизни Александра взаимоотношения верхушки были напряженными. Неоптолем часто высмеивал Эвмена, говорил, что тот "следовал за Александром, не выходя из-за стола". Неудивительно, что, когда хищники сцепились друг с другом в борьбе за престолонаследие, Эвмен и Неоптолем оказались в противоположных лагерях. Плутарх сообщает подробности:
Тем временем Неоптолем и Эвмен сошлись в единоборстве. Оба давно и яростно ненавидели друг друга, и в этот день вражда их только усилилась. С выхваченными из ножен мечами понеслись они навстречу друг другу с громкими криками. Лошади сшиблись, причем удар был таким мощным, что казалось, то налетели друг на друга две триеры. Противники побросали поводья и сошлись в схватке вплотную. Один старался сорвать шлем, другой – нагрудник кирасы. Руки их были заняты, а потому лошади вышли из повиновения и сбросили их с себя. Оба всадника грохнулись оземь, но рук не разжали, ни один не хотел уступить. Неоптолем начал подниматься первым, когда Эвмен ранил его в ногу, а потому и вскочил раньше соперника. Раненный в колено, Неоптолем перенес опору на другую ногу и боролся с большой отвагой, однако не сумел нанести противнику смертельный удар, зато это сделал Эвмен: он ранил Неоптолема в шею, тот потерял сознание и опрокинулся на землю. Эвмен, пылая от ненависти, быстро снял с него оружие, осыпая его при этом проклятиями, но не заметил, что меч у Неоптолема по-прежнему в руке. Неоптолем поразил его мечом под кирасу. Удар, однако, был слабым и больше напугал Эвмена, нежели причинил ему вред.
Бывали у Эвмена и серьезные схватки с Гефестионом, как, впрочем, и у Кратера, который пошел на царского фаворита с мечом. Плутарх рассказывает о "несчастном случае на охоте", когда Кратер был ранен в ногу копьем Пердикки. Это мог быть и несчастный случай, и удачная возможность покончить с соперником. Ничто так сильно не подчеркивает зловещую натуру этих хищников, как лишение Филоты власти. Филота был македонцем, отличным командиром конницы, внесшим огромный вклад в победу Александра над Персией. На основании сомнительной улики его обвинили в предательстве. Как свидетельствуют источники, все перестали с ним разговаривать. Квинт Курций рассказывает о соперничестве между так называемыми "товарищами" Александра. Все они обрадовались возможности уничтожить Филоту.
Кратер был царю дороже многих друзей, и из соперничества он недолюбливал Филоту. Кроме того, он знал, что Филота часто бахвалился перед Александром своей доблестью, преувеличивая заслуги, и этим внушал подозрения если не в преступлении, то в высокомерии. Думая, что более удобного случая уничтожить соперника ему не представится, Кратер скрывал свою ненависть под видом преданности царю.
То, что последовало за этим, напоминает рассказ о разборке мафиозных главарей, набросившихся скопом на того, кто послабее. Курций рассказывает:
Гефестион, Кратер и Кен решили, что правду нужно вырвать из него пытками; остальные пришли к тому же мнению. Наэтом совещание закончилось. Гефестион, Кратер и Кен поднялись, чтобы пойти к Филоте и учинить ему допрос. Царь послал за Кратером, поговорил с ним, содержание их беседы осталось неизвестно. Александр вернулся к себе, где в одиночестве провел большую часть ночи, ожидая результата инквизиции… Палачи разложили перед Филотой инструменты пыток. "Отчего же вы медлите? – воскликнул он. – Почему сразу не убьете врага, как уже сознавшегося убийцу царя? К чему устраивать пытки? Я сознался в злом умысле". Кратер потребовал, чтобы свое признание он повторил на дыбе. Они потащили Филоту, сорвали с него одежду, завязали глаза, а тот обращался к палачам, не желавшим его слушать, к богам, к законам. Несмотря на то что он был уже осужден, человека заставили перед смертью страшно страдать. Его буквально истерзали убийцы, выслуживавшиеся перед царем. Использовали они то огонь, то кнут и не с целью добыть из него сведения, а ради наказания. Он же вынес все пытки, ни разу не вскрикнул и не застонал. Но после, когда тело его распухло, а кнуты продолжали его стегать и добрались до костей, не в силах выносить агонию, он пообещал: если мучения прекратятся, он скажет то, чего они от него добиваются.
Даже и этим они не удовлетворились, им нужно было еще: они опять применили к нему пытки, кололи лицо и глаза копьями, все для того, чтобы вырвать признание в совершенном преступлении.
В битвах за престолонаследие такая жестокость бывших друзей и последователей Александра была делом обыкновенным. Антигон Одноглазый заморил Эвмена до смерти. Кратера зарезали ножом, Пердикку убили его же люди. Александр предчувствовал, что это случится. На смертном одре он предрек, что сразу же после похорон начнутся большие споры и все передерутся. Римский историк Юстин беспристрастно свидетельствует о том, что происходило после смерти Александра.
Военачальники… жаждали золота и трона… ибо были они людьми таких способностей и такого авторитета, что любого из них можно было принять за царя. Каждый был столь величествен, атлетически сложен, столь умен, что тот, кто увидел бы их впервые, решил бы, что отбирали их специально и даже не из одной страны, а из народов всего мира. Никогда раньше – ни в Македонии, ни в любой другой стране – не было такого большого количества выдающихся людей, столь тщательно отобранных сначала Филиппом, а потом и Александром. Казалось, всем им по силам не то что возглавить армию, но и править государством. Кто после этого удивился бы, что им покорился мир, если македонскую армию вели за собой не просто полководцы, но царевичи? В другое время для любого из таких людей не нашлось бы достойных противников, однако у Македонии вместо одного оказалось много Александров, вот они и перессорились друг с другом. Уж не Судьба ли вселила в них всех дух соперничества для того, чтобы всех же и погубить?
К 323 году до н. э. обстановка в македонском командовании стала чрезвычайно напряженной. Полководцы опасались подозрительного царя, а тот – после индийского мятежа – отвечал им таким же недоверием. На этих людей он уже не мог полагаться. На родине, в далекой Македонии, Антипатр так же боялся того, что может произойти. Он догадывался, что его ожидает судьба Пармениона и его клана, и потому принялся готовить заговор против Александра. Почти все источники называют заговорщиками Антипатра и его сына Кассандра. Александр лично оскорбил Кассандра, и потому тот всю дальнейшую жизнь питал ненависть и к родственникам Александра, и к самому имени царя. В 323 году до н. э. Кассандр явился ко двору Александра. Там за ним, как и за всей его семьей, включая брата, виночерпия Иолла, неусыпно следили. Александр был прирожденным бойцом и потому, соблюдая дистанцию, держал семью Антипатра под строгим контролем. Это подтверждает описанный Плутархом в "Моралиях" эпизод, когда, явившись ко двору, Кассандр попытался переманить музыканта Эвия, чем навлек на себя гнев Александра. За Кассандром, стало быть, наблюдали, так же как и за его братом Иоллом.
Старый лис Антипатр никогда бы не доверил собственную жизнь и жизни своих сыновей группе командиров, которых он не видел вот уже одиннадцать лет. Люди эти уничтожили его товарищей, таких как Парменион, Филота, Клит, не говоря уже о собственном его зяте Линкестиде. Обстановка была слишком опасной. Каждый заговор против Александра заканчивался предательством одного из его участников. Царский двор изобиловал шпионами. Антипатр с Кассандром должны были найти кого-то, кому можно было довериться, и кто же это, как не личный телохранитель Александра, распорядитель его двора, дегустатор, старый друг Клита, незаконнорожденный сын Филиппа Македонского, популярный в армии военачальник Птолемей, сын Лага?
Глава седьмая
Птолемей – убийца?
Но кто-нибудь с тобою тоже был?
Еврипид. "Андромаха"
Птолемею, сыну Лага, было около сорока четырех лет, когда Александр скончался в Вавилоне в июне 323 года до н. э. Птолемей был македонцем по происхождению, сыном благородной Арсинои, но в отношении его отца, однако, имеются некоторые сомнения. Квинт Курций говорит о слухах, согласно которым Птолемей был незаконнорожденным сыном Филиппа. Беременную Арсиною быстро тогда выдали замуж за Лага, дальнего родственника царя. Об этом рассказывает греческий писатель Павсаний: "Македонцы думают, что Птолемей – сын Филиппа, хотя формально он считается сыном Лага. Предполагают, что мать его была беременна от Филиппа, когда ее выдали за Лага". Итак, вероятно, Филипп – отец Птолемея. На серебряной тетрадрахме, отлитой в Александрии через восемнадцать лет после того, как Птолемей захватил египетский трон (305 г. до н. э.), мы видим черты лица, весьма схожие с лицом Филиппа, скульптурные изображения которого обнаружены в его гробнице в Вергине: кудрявые волосы, крупный нос, сильный, слегка выдающийся подбородок, чувственные губы, опущенные уголки глаз, цинично-насмешливый взгляд. Отчима Филиппа также звали Птолемей, и это имя вместе с сильным внешним сходством указывает на возможность того, что Птолемей Сотер был незаконнорожденным сыном Филиппа II. Это же объясняет близость Птолемея к Александру, как и его популярность у македонских солдат. Птолемей, судя по всему, унаследовал обаяние своего настоящего отца, широту натуры и щедрость. Унаследовал он и хитрость Филиппа, а также военный талант.
Вероятно, в юные свои годы Александр держал Птолемея в тени, чтобы защитить его от убийственной ревности Олимпиады. Судьба Арридея, не говоря уже о смерти малютки Карана (сына Филиппа II и Клеопатры), является убедительным свидетельством ненависти Олимпиады к любому, несущему угрозу возлюбленному ее сыну Александру. Согласно довольно темному источнику, когда Лаг узнал, что в семейное его гнездо подброшен "кукушонок", он выставил младенца на улицу, и тот бы умер, если бы не царь птиц – орел, который его и спас. Источник утверждал, что именно поэтому ставший впоследствии царем Египта Птолемей отливал монеты с изображением орла. Конечно, очень может быть, что все это легенды, хотя Птолемей явно не возражал против их распространения.
Плутарх пересказывает в "Моралиях" историю о том, как после смерти Александра Птолемей стал царем Египта. Птолемей посмеялся над довольно невежественным грамматистом, который не мог сказать ему, кто был отцом Пелея. Грамматист, взъярившись, ответил, что он мог бы ответить на вопрос Птолемея, если бы тот сказал, кто его настоящий отец. Птолемей расхохотался и отвернулся. Можно не сомневаться в том, что Филипп с большим вниманием относился к Птолемею. Тот был старше законнорожденного Александра лет на одиннадцать. Птолемея включили в число учеников академии Аристотеля в роще Миезы. Обучение, должно быть, оказало глубокое влияние на Птолемея. Будучи царем Обеих земель (так называли Египет) Птолемей приобрел репутацию покровителя искусств и художников, а также основателя Мусея и библиотеки в Александрии. Хотя Птолемей был значительно старше главного ученика Аристотеля, в академию его записали при условии, что безопасность его там будет гарантирована. Позднее Птолемей взял на себя роль личного телохранителя Александра. Он возглавил личную охрану царя, стал дегустатором пищи царя. Все это обеспечило ему влияние и доступ к Александру на ту самую роковую пирушку у Мидия 29 мая 323 года до н. э.
Птолемей, само собой разумеется, являлся постоянным членом свиты Александра. В отличие от Филоты он, возможно, не шпионил за Филиппом. Когда Александр в 330 г. до н. э. был наказан за историю с Пиксодаром, Птолемей вместе с другими приближенными Александра был отправлен в ссылку. Соответственно его не было в Македонии, когда Филиппа убили. Вернулся он, после того как Александр пришел к власти. Птолемей помогал Александру в военных кампаниях, прежде чем тот переправился через Геллеспонт. Когда царская армия в 334 году до н. э. переправилась на другой берег, Птолемея считали другом и сподвижником Александра, хотя независимой власти у него вроде бы и не было. Арриан, взявший за основу мемуары Птолемея, утверждает, что Птолемея сразу включили в число телохранителей, однако, согласно другим источникам, случилось это лишь после низвержения Филоты. О причине такого противоречия поговорим позже.