От Волги волхвы повели свою ватагу вверх по Шексне к Белоозеру. По пути число их сторонников выросло до 300 человек – цифра для слабозаселенного края совсем не маленькая. Молва об их бесчинствах бежала впереди, и напуганные белозерцы обратились за помощью к Яну Вышатичу, которому в то время "приключися прити от Святослава" собирать дань в этих местах. Отряд Яна насчитывал всего 12 "отроков" (младших дружинников) и одного священника ("попина"). Видимо, не имея точных сведений о силах бунтовщиков, Ян отправился наводить порядок. Стоянка волхвов была обнаружена им в окрестностях города, на опушке леса. Как можно думать, важнейшие дела восставшие решали в "кругу", на общей сходке, поскольку Ян через своих отроков вступил в переговоры не с волхвами, а со всеми, кто был в лагере. Первый его вопрос был: "Чьи они смерды?" Те ответили, не таясь, что "Святослава". Тогда Ян потребовал выдать ему волхвов, "яко смерда еста моего князя". Получив отказ, Ян вознамерился лично пойти к язычникам, чтобы добиться своего, но отроки, осведомленные о настроениях в лагере, отсоветовали ему делать это: "не ходи без оружья, осоромять тя". Ян взял топор и велел им следовать за ним. Навстречу горстке храбрецов высыпала вся орава ослушников. Трое из них, выйдя вперед, попытались остановить Яна угрозой: "Смотри, на смерть идешь, не ходи". Однако Ян был настроен решительно. Приказав отрокам убить нахалов, он зашагал дальше практически в одиночку. Разъяренная толпа бросилась на него. Первый из добежавших занес над ним топор. Ян, опытный воин (к тому времени ему должно было быть под пятьдесят), играючи отбил удар и обухом своего топора поверг врага наземь. Подоспевшие отроки продемонстрировали не менее виртуозное владение оружием. После короткой схватки язычники в панике бежали в лес; правда, они все же сумели убить Янова "попина".
Вернувшись в Белоозеро, Ян возложил обязанность поимки беглецов на горожан, а чтобы приободрить их, пригрозил в противном случае остаться у них на целый год: "Аще не имете волхву сею, не иду от вас и за лето". Отважный воин несомненно дал волю своей иронии, но на самом деле угроза была нешуточной. Согласно статье 42 Краткой Правды, сборщик дани и вир мог требовать с местного населения на неделю 7 ведер солоду, барана или половину говяжьей туши либо деньгами 2 ногаты; в среду и пятницу полагалась ему голова сыра, ценой в резану; ежедневно, кроме того, по 2 куры, а хлеба и пшена вдосталь, "колко могут изъясти" он и его спутники. Кони приезжих становились на полное овсяное довольствие. О том, сколь отяготительными для населения были постои "княжих мужей", говорит тот факт, что закон запрещал последним задерживаться в одном месте больше недели.
Отсюда понятно, почему белозерцы предпочли ловить по лесам "кудесников", нежели остаться до следующего лета в приятном обществе Яна и его двенадцати спутников. В скором времени волхвы были пойманы и доставлены к Яну на суд. Допрос смутьянов превратился в маленький религиозный диспут. Летописец изложил его содержание, видимо, со слов Яна, но при этом заставив волхвов говорить в терминах христианского богословия, понятных читателям Повести временных лет. "Чего ради погубиста толико человек?" – спросил Ян. Волхвы отвечали: "Потому, что те держат обилье, и, если истребим их, будет всего вдоволь. Хочешь, пред тобою вынем жито или рыбу или что иное?" – "Все вы лжете, Бог сотворил человека из земли, состоит он из костей и кровяных жил, и нет в нем ничего другого, а если и есть, то никто, кроме Бога, того не знает". – "А мы знаем, как сотворен человек", – возразили волхвы. "Как же?" – "Мылся бог в бане, отерся ветошкой и бросил ее с небес на землю; и заспорил сатана с богом, кому из нее сотворить человека, и сотворил дьявол тело человека, а бог в него душу вложил; потому, когда человек умрет, тело его идет в землю, а душа к богу". – "Поистине прельстил вас бес! – продолжал Ян. – Какому богу веруете?" – "Антихристу". – "А где он?" – "Сидит в бездне". Ян победоносно закончил спор: "Какой же это бог, раз сидит в бездне? Это бес, а Бог на небеси, сидит на престоле, славимый ангелами, в страхе предстоящими Ему и не смеющими взглянуть на Него. Один из них, которого вы зовете Антихристом, за высокомерие и был свергнут с небес и пребывает в бездне до тех пор, пока Бог не сойдет с небес, не свяжет Антихриста и не посадит его вместе с его слугами и верующими в него. А вам, – заключил Ян, – и здесь придется принять муку от меня, и по смерти на том свете". Волхвам, однако, их судьба рисовалась иначе: "Наши боги говорят нам, что ты ничего не можешь нам сделать". – "Врут вам боги!" Но волхвы стояли на своем: "Нам подобает предстать перед Святославом, а ты не можешь сделать с нами ничего".
Слова волхвов звучали как неприкрытая насмешка. Было совершенно очевидно, что "боги" нашептывают им узаконения принятой недавно Правды Ярославичей, "отложившей" так некстати для Яна "убиение за голову" и сделавшей "муку" (наказание) смерда исключительной прерогативой княжеской власти: "Или смерда умучат, а без княжа слова, за обиду 3 гривны" (ст. 33). Препирания с волхвами сползали с богословской почвы на юридическую, где у противников Яна было явное преимущество.
Ян оказался в сложном положении. Вершить своею властью расправу над волхвами означало вторгнуться в княжескую юрисдикцию. С другой стороны, исполнение буквы закона было равносильно признанию того, что "боги" волхвов совсем не так уж немощны, раз могут избавить своих приверженцев от руки "княжого мужа". Таким образом, передача волхвов княжескому правосудию выглядела потачкой бесам. Последнее соображение перевесило тяжесть штрафных санкций: Ян решил не считаться с убытками ради вящего торжества христианского Бога.
Волхвов подвергли изощренной пытке. Ян повелел "бити" их и "поторгати [выщипывать, выдирать по клочкам] браде ею". Это была не только "мука", но и специфическое унижение человеческого достоинства истязуемых. "Поторгание" бороды у свободного человека по Русской Правде каралось "продажей" в 12 гривен – высшим уголовным штрафом после 80-гривенной таксы за убийство, – так же, как, например, членовредительство. Яну было важно сломить врагов морально, и он, наблюдая за их мучениями, продолжал допытываться: "Что вам теперь боги молвят?" Но те упрямо повторяли: "Стати нам пред Святославом".
Дело пошло на принцип. Ян приказал привязать волхвов к борту ладьи, вложить им в рот металлический брус ("рубль") и в таком виде повез их на Волгу, где была свежа память о кровавых волховских оргиях в погостах и селах. "Сташа на устье Шексны", Ян снова спросил волхвов: "Ну, что вам боги молвят?" Тут наконец волхвы сдались: "Так нам боги молвят, что не быть нам живыми от тебя". Удовлетворенный Ян тоже сделал уступку: "То они вам правду поведали". Волхвы взмолились о пощаде: отпустишь нас, говорили они, "много ти добра будет", погубишь – "многу печаль приимеши и зло". Ответ Яна вновь подчеркивает превосходство небесного закона над земным: "Если вас пущу, зло мне будет от Бога, если погублю, то мзда мне будет [на том свете]".
Не позволив волхвам выкупить "головы" убитых ими женщин, Ян санкционировал расправу по обычаю кровной мести. Опрос "повозников" – людей, которые в порядке повинности ("повоза") везли Яна и его отроков в ладьях, – показал, что среди них много таких, у кого волхвы убили мать, сестру или другую родственницу. Ян обратился к ним: "Мстите своих". Те прикончили волхвов и повесили их тела на дубе. Примечательно, что летописец не только не осудил Яна за нарушение закона, но даже разглядел в его поступке высшую справедливость, ибо волхвы, по его словам, "отместье приимше от Бога по правде". Разумелось: "по правде" Божией, а не по Правде Ярославичей.
Приблизительно тогда же от христианства едва не отпал Новгород. Там объявился волхв, который хулил христианскую веру и похвалялся своим всемогуществом ("творяся акы бог"). Он совратил множество горожан ("мало не всего града") обещанием невиданного чуда: "Яко перейду по Волхову пред всеми". Как и в Ростове, жрец попытался натравить горожан на епископа Федора и только прибытие к месту происшествия князя Глеба с дружиной остановило расправу. Владыка, "облекшись в ризы", вышел к народу с крестом в руке и провозгласил: "Кто верит волхву, тот пусть идет за него, а те, кто верит Богу, пускай идут ко кресту". Город "разделишася надвое", но то были весьма неравные доли: "Князь бо Глеб и дружина его идоша и сташа у епископа, а людье вси идоша за волхва". Чтобы предотвратить кровопролитье, Глеб решил посрамить волхва у всех на глазах. Сунув под плащ топор, он подошел к окруженному толпой чародею и спросил, ведомо ли ему будущее, "то, что будет утром и что до вечера". Тот отвечал надменно: "Знаю все". – "А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?" – продолжал расспросы Глеб. "Чудеса великие сотворю". После этих слов Глеб извлек из-под плаща топор и раскроил волхву череп. У новгородцев достало ума, чтобы понять преподнесенный урок. Мятежная толпа мирно разошлась по домам.
В самом Киеве по улицам ходил волхв, "прельщен бесом", изрекавший странное пророчество от имени каких-то "пяти богов": что "на пятое лето Днепру потещи вспять и землям преступати на ина места, яко стати Гречьскы земля на [месте] Русской, а Русьскей на [месте] Гречьской и прочим землям изменитися". Многие простодушные киевляне ("невегласы") верили этим бредням – после всего, что они видели за последнее время, то, что обещал волхв, было, возможно, не самым необычным. Более рассудительные говорили обманщику: "Бес тобою играеть на пагубу тобе". Волхв исчез так же внезапно, как и появился: "в едину нощь" пропал без вести, вероятно не без помощи бдительных отцов города.
IV
По свидетельству Повести временных лет, в 1073 г. Изяслав бежал в Польшу не с пустыми руками. С собой он увез богатую княжескую казну ("именье многое"), при помощи которой, как ему казалось, он легко раздобудет наемное войско ("яко сим налезу вой"). Но, замечает летописец, ляхи "взяша" у него все сокровища и "показаша ему путь от собе". Здесь Повесть допустила некоторую неточность в фактах (далее мы увидим, что Изяслав вовсе не был дотла ограблен поляками), впрочем, едва ли не намеренную, так как летописца в этой истории интересовала не столько ее достоверность, сколько вытекающий из нее нравственный урок: Изяслав потерпел в Польше крах, потому что положился не на Бога, а на богатства мира сего. Несколькими страницами дальше подобный выпад будет сделан и в адрес Святослава.
Охлаждение между Изяславом и Болеславом II было вызвано изменившейся политической обстановкой в Восточной Европе. Планировавшийся на 1073 г. поход Генриха IV в Польшу был сорван саксонской знатью, недовольной чрезмерным усилением королевской власти. Вспыхнувшее летом этого года восстание в Саксонии, к которому примкнул и маркграф Деди, поставило германского короля в тяжелейшее положение и надолго лишило его возможности вмешиваться в дела других государств. Болеслав II получил отличную возможность разделаться с чехами, оставшимися без германской поддержки. Но для этого нужно было обеспечить прочный мир на русско-польской границе. И польский князь недолго думая совершил крутой поворот политического курса: от военно-дипломатической поддержки своего киевского родственника – к тесному союзу с его соперником, князем Святославом, у которого, разумеется, не было причин отвергать так вовремя протянутую руку. К этому союзу присоединился и князь Всеволод. Владимир Мономах в своем "Поучении" рассказывает, что после вялых боевых действий в районе Берестья отец послал его к Сутейску (на левом берегу Восточного Буга, в Подолии) "мир творить с ляхы".
Польско-киевские переговоры, по всей видимости, велись втайне от Изяслава. На это указывает довольно продолжительное (около полутора лет) пребывание Изяслава в Польше. Следовательно, Болеслав на словах еще долго обнадеживал киевского беглеца. Только к концу 1074 г. у Изяслава открылись глаза на истинное положение дел. Вероятно, тогда у польского князя и возникло искушение посягнуть на "именье" своего гостя.
Изяславу ни оставалось ничего другого, как попробовать переиграть противника в политической гибкости, тем более что быстро менявшаяся обстановка создавала для этого благоприятные условия. Осенью 1074 г. Генрих IV одержал крупную победу над восставшими саксонскими феодалами. И хотя мятеж не был окончательно подавлен, часть непослушных вассалов, и в их числе маркграф Деди, предпочла вернуться под королевское знамя. Через своего восточносаксонского родственника Изяслав вступил в переговоры с германским королем и получил от него приглашение прибыть к его двору. По сообщению немецкого хрониста Ламперта Херсфельдского, вскоре после
Рождества 1074 г. Генрих IV приехал в Майнц, "куда к нему прибыл король Руси по имени Дмитрий (церковное имя Изяслава, которое значится на его печатях. – С. Ц.), привезя ему бесчисленные сокровища в виде золотых и серебряных сосудов и чрезвычайно драгоценных одежд, с просьбой оказать ему помощь против его брата, который силой изгнал его из королевства и, подобно свирепому тирану, сам завладел королевской властью". Должно быть, Генрих был уже извещен о сближении Святослава с Польшей, поэтому "для переговоров с ним об обидах, которые он причинил своему брату, король немедля отправил Бурхарда, настоятеля трирской церкви, который должен был предупредить его [Святослава], чтобы он оставил не по праву захваченный трон, иначе ему вскоре придется испытать силу оружия Германского королевства. Этот [Бурхард] оказался подходящим для такого посольства по той причине, что тот, к кому он отправлялся, был женат на его сестре, и Бурхард активно ходатайствовал перед королем, чтобы против того пока не предпринималось никаких более серьезных мер. Король же Руси до возвращения посольства поручен был королем [Генрихом] заботам маркграфа саксонского Деди, в сопровождении которого он ранее и прибыл". Французский анналист XII в. Сигеберт из Жамблу добавляет, что в обмен на германскую помощь Изяслав готов был принести вассальную присягу Генриху IV: "Так как двое братьев, королей Руси, вступили в борьбу за королевство, один из них, лишенный участия в королевской власти, настойчиво просил императора Генриха помочь ему снова стать королем, обещая подчиниться ему сам и подчинить свое королевство". Это известие выглядит правдоподобно, так как ничем другим Изяслав и не мог привлечь внимание германского короля к своей печальной участи.
В этом месте информационную эстафету подхватывает Повесть временных лет, которая под 1075 г. сообщает о прибытии в Киев немецкого посольства – несомненно, возглавляемого Бурхардом: "В се же лето придоша ели [послы] из немець к Святославу". Правда, как и в случае с бегством Изяслава из Киева с "именьем многым", летописец увидел это событие глазами моралиста, обратив его в удобный повод для того, чтобы лишний раз напомнить своим читателям о тщете сребролюбия. В результате вся политическая сторона переговоров ушла в тень, а вместо нее мы имеем удовольствие читать следующую поучительную историю: "Святослав же величаяся показа им богатьство свое; они же, видевше бещисленое множьство – злато и сребро и паволокы, и реша: "Се ни в что же есть [это ничего не стоит], се бо лежить мертво, сего суть кметье [воины] луче, мужи бо ся доищуть и болше сего". Дальше следует библейская аналогия о том, как иудейский царь Иезекия похвалялся своим богатством перед послами ассирийского царя, "его же вся взята быша в Вавилон; тако и по сего [Святослава] смерти все именье расыпася розно". Крупица исторической истины, которую сохранил этот анекдот, по-видимому, заключается в том, что Святослава не особенно испугала "сила оружия Германского королевства".
Несговорчивая позиция киевского князя безусловно основывалась на трезвой оценке военных возможностей Генриха IV. Это подтверждает и Ламперт Херсфельдский. По его словам, Бурхард в июле 1075 г. вернулся в Германию, "привезя королю столько золота, серебра и драгоценных тканей, что и не припомнить, чтобы такое множество когда-либо прежде разом привозилось в Германское королевство. Такой ценой король Руси хотел купить одно – чтобы король не оказывал против него помощи его брату, изгнанному им из королевства". Но, "право же, – продолжает Ламперт, – он вполне мог бы получить это и даром, ибо тот, занятый внутренними домашними войнами, не имел никакой возможности вести войны внешние с народами столь далекими. Дар, дорогой сам по себе, оказался тем более ценен, что был сделан в нужный момент. Ибо огромные расходы на последнюю [саксонскую] войну опустошили королевскую казну, тогда как войско выражало сильное недовольство, настойчиво требуя платы за только что завершившийся поход. Если бы его требования не были удовлетворены с королевской щедростью, то не приходилось сомневаться, что оно не было бы уже столь послушно, а ведь остававшаяся часть дела [войны в Саксонии], как следовало опасаться, была, без сомнения, большей". Щедрыми подарками из Киева Генрих, надо полагать, был обязан стараниям Бурхарда, который подсказал Святославу, каким образом лучше всего сохранить дружбу с германским двором.
Ничего, кроме вялой дипломатической поддержки, Изяслав не смог добиться и от римского папы Григория VII, к чьему покровительству он прибегнул сразу же по приезде в Германию. Весной 1075 г. в Рим прибыл младший Изяславич, Ярополк, который от имени своего отца просил Григория VII воздействовать на Болеслава II с тем, чтобы побудить его вернуть захваченные сокровища и отказаться от союза со Святославом. Момент был выбран подходящий, так как в это время польский князь вел переговоры с папой о предоставлении ему королевского титула. Григорий VII согласился взять на себя роль третейского судьи, оповестив Изяслава о своем решении в письме, датированном 17 апреля: "Григорий епископ, раб рабов Божиих, Дмитрию, королю Руси, и королеве, его супруге, желает здравствовать и шлет апостолическое благословение. Сын ваш, посетив гробницы апостолов [Петра и Павла], явился к нам со смиренными мольбами, желая получить названное королевство [Киевское княжество] из наших рук в качестве дара святого Петра и изъявив поименованному блаженному Петру, князю апостолов, надлежащую верность. Он уверил нас, что вы без сомнения согласитесь и одобрите эту его просьбу и не отмените ее, если дарение апостолической властью [обеспечит] вам благосклонность и защиту. В конце концов, мы пошли навстречу этим обетам и просьбам, которые кажутся нам справедливыми, учитывая как ваше согласие, так и благочестие просившего, и от имени блаженного Петра передали ему бразды правления вашим королевством, движимые тем намерением и милосердным желанием, дабы блаженный Петр охранял вас, ваше королевство и все ваше имение своим перед Богом заступничеством, и сподобил вас мирно, всечестно и славно владеть названным королевством до конца вашей жизни, и по окончании сего служения [то есть земной жизни] испросил для вас славу вечную у Царя вышнего". И далее папа говорил о послах, которых отправил вместе с посланием, для того чтобы они изложили написанное в нем и передали многое ненаписанное.