Недослушав, Наташа побрела в сторону дачи.
- Ни в чем он не нуждается, - бормотала она себе под нос. - Понял, что не сможет полюбить меня, даже если будет себя заставлять, вот и свалил. Ну и пусть. Что я, на веревке его тащить буду?
"Как бы им перестать сходить с ума? - думала Саня, стараясь ступать в Наташины следы, чтобы не провалиться в снег. - Взрослые же люди… Но вообще-то единственная вещь в жизни, которую не стоит делать ни при каких обстоятельствах, - это вмешиваться в чужие ссоры, особенно в ссоры влюбленных. И людей не помиришь, и сама огребешь!"
Между тем мужчины зря времени не теряли. Печь разгорелась, дрова потрескивали, и в доме уже было немного теплее, чем на улице. Спальные мешки и привезенные из дома одеяла Анатолий Васильевич расстелил вокруг печки. Продукты они с Петькой вынули из машины и сложили на веранде. Теперь с чувством выполненного долга мужчины весело отрабатывали приемы рукопашного боя под освещенными окнами веранды.
Саня остановилась посмотреть. Когда-то Елошевич пытался и ее приобщить к искусству самообороны. "Если хочешь воспитывать меня как мальчика, давай лучше клеить модельки подводных лодок!" - просила она. "Нет уж, подводные лодки мне на службе осточертели! - энергично возражал отец. - А научиться отбиваться от наглых мужиков тебе необходимо". "И где они, эти наглые мужики?" - вздохнула нынешняя Саня.
Теперь отец нашел наконец благодарного ученика, а потому азартно скакал по снегу. В тусклом свете они с Петькой были похожи на чертей.
- …и пробиваешь с ноги, - завопил Елошевич, подпрыгнул и сделал в воздухе немыслимый пируэт. - Уловил?
Петька попытался повторить, но завалился в сугроб.
- Это ничего, - Анатолий Васильевич вынул его и бесцеремонно встряхнул, - лиха беда начало!
- Ну, дядя Толя, вы и мастер прыгать. - Наташа появилась на крыльце с банкой пива и с такой яростью дернула кольцо на крышке, будто это была не банка пива, а граната, которой она собиралась запулить во вражеский танк. - По вам большой балет плачет!
- Да ты что? Там же одни пидеры!
- Папа!
- Пардон.
- Ладно, вы тут попрыгайте еще, а мы пока стол накроем.
Ужин оказался вынужденно долгим, потому что нужно было хорошо протопить и закрыть заслонки. Петька давно уже дремал в уютном гнезде, свитом из спального мешка, пары одеял и пухового платка, а взрослые сидели вокруг печки, выключив свет, и неспешно разговаривали. Когда Елошевич открывал печную дверцу и шуровал кочергой, отблески пламени ложились на лица, делая их похожими на персонажей средневековых картин, и от этого банальная вечеринка приобретала странный мистический оттенок.
"Как жаль, что Наташа не позвонила Миллеру!" - думала Саня, которой казалось, что в их компании любому человеку было бы сейчас хорошо и спокойно.
- Ну все, сейчас прогорит, и я закрываю заслонки. Вот смотрите, девочки, если без меня будете топить, не вздумайте закрывать, пока есть язычки пламени, - угорите. - Анатолий Васильевич энергично разбил кочергой самые крупные угли. - Видите? Еще минут пятнадцать. А вы пока можете помыться, я там ведро снега растопил.
Наташа поежилась. Ну почему всех окружающих ее людей обуревает прямо-таки маниакальная страсть к чистоте? Она-то мечтала просто снять с себя верхние слои одежды и нырнуть под одеяло. Да она даже зубной щетки не взяла!..
Однако процедура умывания оказалась вполне переносимой, даже приятной. А когда они вернулись в комнату, выяснилось, что Елошевич перебрался в мансарду.
- Папа, ты с ума сошел! - закричала Саня. - Ты же там в снеговика превратишься! Слезай немедленно.
- Да нормально тут.
- Нормально там может быть только для заморозки полуфабрикатов.
- Не могу же я спать с вами в одной комнате.
- Дядя Толя, перестаньте в самом-то деле! Лично меня вы нисколько не смутите.
Саня поднялась в мансарду по крутой и узкой лесенке, а потом крикнула Наташе, чтобы та передала наверх пару одеял.
- Не знаю, доживет ли до утра, - озабоченно сказала она, спускаясь. - Но спать с нами в одной комнате категорически отказывается. Говорит, храпит.
Вопреки прогнозам дочери Анатолий Васильевич до утра дожил и даже превосходно выспался. Он посмотрел в окно. Было совсем светло, солнце било в окно сквозь выцветшие ситцевые занавески, и он подумал, что уже, наверное, часов одиннадцать. Но, освободив руку из-под груды одеял, увидел, что часы показывают половину девятого - он даже поднес их к уху, чтобы убедиться: идут. Из-за того что вокруг белый снег, за городом день наступает раньше, вспомнил он. Вылезать из-под одеял не хотелось, и он лежал, рассеянно глядя в потолок и слушая негромкий смех внизу.
"Наташа", - определил он, и ему стало приятно, что она тоже не спит.
- Ну что, бандит, - через некоторое время услышал он ее голос, - пришел поохотиться? Сосиску будешь?
"Почему это, если пришел бандит, Наташа смеется и угощает его сосиской?" - подумал Анатолий Васильевич и потянулся за штанами.
Чтобы не разбудить Саню с Петькой, он спустился вниз в одних носках. Наташа стояла на веранде в ночной рубашке, кутаясь в шаль. На ногах у нее Елошевич узнал свои ботинки. Веранда была залита солнцем, но ему показалось, что сияние исходит от самой Наташи: светились и длинные ноги, и белые трусики, и маленькие, аккуратные груди. Вокруг Наташи прыгал незнакомый кот.
Елошевич поспешил отвернуться, хотел незаметно выскользнуть на улицу, но Наташа его заметила.
- Доброе утро, дядя Толя.
Он буркнул приветствие себе под нос, стараясь не смотреть на Наташу.
- Ничего, что я ваши ботинки надела?
- На здоровье. А что это за кошак?
- Дикий кот, - засмеялась Наташа, - пришел поохотиться на меня. Теперь вот охотится на сосиску. Но он, кажется, не такой уж и голодный.
Кот подошел к Елошевичу, стал тереться о его ногу и урчать.
За спиной Наташа загремела какой-то посудой.
Кот был яркой осенней расцветки. Анатолий Васильевич сел на корточки и принялся чесать его за ухом, радуясь, что это позволяет ему не смотреть на Наташу.
- Вам сколько сахару в кофе класть?
- А кружка большая?
- Впрочем, сами нальете и положите. Яичница будет через минуту.
Он поднялся в мансарду и достал из шкафа свою старую шинель.
- Надень, а то здесь холодно. - Анатолий Васильевич подал ей шинель, для чего ему пришлось подняться на носки - Наташа была намного выше.
На мгновение она доверчиво прислонилась к нему, и ему захотелось, чтобы это мгновение длилось вечно.
Наташа задрапировалась в старое сукно, будто в норковую шубу, и засмеялась.
- Хоть сейчас на обложку журнала для мальчиков, правда, дядь Толь?
Стараясь, чтобы она не заметила его смущения, он сделал себе кофе. Находиться рядом с сияющей Наташей было мучительно, но никакая сила не заставила бы его сейчас уйти.
Стоило ему сесть к столу, как кот тут же вспрыгнул на его колени и завозился, устраиваясь поудобнее. Пару раз он выпустил когти, но быстро угнездился и заурчал на всю веранду.
Наташа поставила на стол тарелку с яичницей совершенного вида. Желток располагался строго по центру идеального круга, а гренок имел такой ровный золотистый оттенок, что Анатолию Васильевичу стало жаль есть такую красоту.
- А что там наши дети? Еще спят? - спросил он.
- Без задних ног. И пусть, это же с ума сойти, сколько им приходится работать. Сане, как ни позвонишь, она на дежурстве, а о Петьке я вообще не говорю. Знаете, у меня крыша едет, когда я пытаюсь разобраться с его уроками, особенно с математикой. Мало того, что материал трудный, так его еще и объясняют черт знает как. В учебнике ничего понять нельзя!
Возмущаясь, Наташа сновала по веранде, мыла в тазике морковку, потом очень быстро нарезала ее огромным ножом. Елошевич завороженно смотрел, как нож мелькает возле ее тонких пальцев с коротко стриженными ногтями.
- Тебе помочь?
- Все уже. Я сварила куриный суп с лапшой, как вы любите.
Она положила овощи в булькающую на электрической плитке кастрюлю. Несколько взмахов руками, и на столе, словно по волшебству, воцарился идеальный порядок.
- Ну что, котик-обормотик, пригрелся? - Наташа стала гладить приблудное животное, не опасаясь коснуться рукой колена Анатолия Васильевича. Впрочем, еще вчера он тоже бы об этом не беспокоился…
Внезапно тишину разорвало вступление из Моцарта. Наташа вскочила и поспешно схватила с подоконника телефон. Заметно было, что она ждала звонка, недаром положила мобильный так, чтобы был под рукой. Видя это, Елошевич подумал про Миллера нехорошее.
Но, судя по разочарованному тону Наташи, звонил не жених.
- Здравствуйте, Илья… Конечно, помню… Спасибо. Нет, сегодня не могу. Я за городом.
Анатолий Васильевич замахал руками.
- Простите… Что, дядя Толя?
- Поезжай, если тебе надо. Мы за Петькой приглядим.
Наташа задумалась.
- А куда вы хотели меня пригласить? Да? - Елошевич услышал, как ее голос внезапно поменял окраску: среди тускло-свинцового разочарования прорезались радостные серебристые нотки. - Хорошо, я согласна. Нет, я буду за рулем.
Закончив разговор, она повернулась к Елошевичу.
- Дядя Толя, вы меня осуждаете?
- За что, Наташа? Мы тебе не чужие. А с Петькой я всегда готов возиться, и неизвестно еще, кому из нас это общение нужнее.
- Но я еду на встречу с мужчиной… Хотя у меня есть жених.
- А вот это уже твое личное дело.
- Вам, кажется, Митя не понравился? - не унималась Наташа.
- Не мне с ним жить, - дипломатично ответил Елошевич. - Лучше вот скажи, как мы этого наглого кота назовем. По всему видать, что мне придется забрать его с собой.
- Может быть, Пиратом?.. Я буду собираться, хорошо, дядя Толя? Мне ведь еще нужно домой заехать переодеться.
Глава 7
Решение отметить прошедшее Восьмое марта в коллективе созрело спонтанно. Неизвестно, кто явился генератором идеи, но в полчетвертого сотрудники уже дружно сдвигали столы в ординаторской, застилали их скатертями и встречали прибывших с мороза гонцов, в чьих полиэтиленовых пакетах раздавался подозрительный звон.
- Раз пьянку невозможно предотвратить, следует ее возглавить, - сказал Криворучко и стал помогать Тамаре Семеновне нарезать колбасу.
Саня пересчитывала и расставляла приборы.
- Из реанимации будут подходить по одному, дежурные из отделения тоже по очереди, операционные сестры придут все… Стаканов не хватит. - И она звонила в операционную, чтобы приходили со своей посудой.
- А дискотека будет? - интересовались молоденькие сестры, без всякого страха поглядывая на заслуженного профессора Криворучко.
- Будет, цыплята, только тихо. - Профессор косился на подоконник, где стояла замаскированная магнитола.
Наконец столы были сервированы, и медработники расселись, гомоня и фальшиво сокрушаясь о том, что нет с ними сейчас Дмитрия Дмитриевича, которого злая судьба не отпускает из операционной. Саня слегка покраснела, ибо совесть ее была не чиста. С утра она успела в очередной раз упрекнуть Миллера в жестокосердии: он отказался держать в клинике никому не нужную бабку сверх положенного срока. Миллер обиделся и демонстративно не позвал Саню на экстренную операцию, которая ему предстояла, а она не стала навязываться.
"Сходить, что ли, посмотреть, как там дела?" - мучилась теперь Саня.
Праздник между тем набирал обороты.
- Только не о работе! - покрикивал Криворучко, когда до него, сидящего во главе стола, долетали обрывки фраз со специальными терминами.
Вскоре кто-то включил музыку, и Валериан Павлович открыл вечер танцев, пройдясь с Тамарой Семеновной в некотором подобии вальса. Молодежь оживилась, погасили верхний свет, настольные лампы временно переставили на подоконники, столы отодвинули к стене. Саня, которую никто не приглашал танцевать, сидела на подоконнике и курила, думая о том, что, как порядочный человек, она должна немедленно пойти и заменить несчастного анестезиолога, работающего с Миллером.
Но пока она набиралась решимости, Миллер сам возник на пороге ординаторской. Тут же зажегся верхний свет.
Танцы продолжались. Присутствующие решили, что сейчас профессор оценит обстановку, восстановит статус-кво и присоединится к остальным.
Но Миллер продолжал стоять в дверях, держа руку на выключателе, и под его ледяным взглядом теплая атмосфера быстро рассеивалась.
- Что здесь происходит? - спросил он, когда музыка смолкла.
- Митюша, проходи. - Было непонятно, приглашает Криворучко коллегу или, наоборот, советует пройти мимо.
- Чем вы занимаетесь? Вы забыли, что здесь лежат больные люди? А у вас музыка, дым клубами валит. Развлекаться нужно в клубе!
- Митя, перестань! Все в порядке, и я тому гарант! Музыку мы потише сделаем. А вот ты позволяешь себе делать людям замечания через голову своего начальника.
- Извините.
- Хорошо-хорошо. Ты уже закончил операцию? Тогда присоединяйся.
Пожав плечами, Миллер с недовольным лицом сел за стол. Саня поднялась с подоконника, чтобы подать ему закуску, а по пути снова выключила верхний свет. Но вечеринка была испорчена. Никто больше не танцевал, а вокруг Миллера образовалось мертвое пространство.
Несколько рюмок водки не улучшили его настроения.
- Черт его принес! - шепнула Сане Тамара Семеновна. - Вот ведь характер, даже от вина не добреет. Плохо ему, когда другим хорошо.
- Может, еще парочку операций ему организуем? - сказал услышавший это Криворучко. - Пусть идет работать, если отдыхать не умеет.
Между тем байроническая фигура профессора привлекла внимание сестер второго операционного блока. Они были мало знакомы с Миллером и не знали ни особенностей его характера, ни личных обстоятельств - невесты-фотомодели.
Одна из них, симпатичная блондинка стиля "тыковка", приплясывая, подошла к Миллеру и пригласила его танцевать.
- Я не танцую под такие ужасные звуки, - сообщил он.
- А под какие звуки вы танцуете? - не сдавалась "тыковка". - Вы скажите, мы организуем.
Миллер усмехнулся и закурил, будто это не он полчаса назад упрекал коллег.
- Я вообще не танцую. А такой музыки, которую мне было бы приятно послушать, у вас нет!
- Почему это? - удивилась слышавшая разговор Саня.
- Вы хотите сказать, что принесли сюда диск Бетховена или Шопена?
- Ну, знаете, Дмитрий Дмитриевич, всему свое место… Хотите слушать Шопена - идите в филармонию.
- Бегите скорее, пока концерт не кончился, - поддержала Саню обидевшаяся "тыковка".
Никто не думал, что Миллер воспримет эти подначки всерьез, но он неожиданно встал и вышел.
- В филармонию пошел, - резюмировал Криворучко.
Саня осталась, чтобы помочь Тамаре Семеновне убрать следы преступления. Вместе они быстро вымыли посуду, потом Саня подмела пол, а Тамара Семеновна протерла его влажной тряпкой.
Шел уже одиннадцатый час, и Саня подумывала, не попросить ли отца заехать за ней.
В последнее время в клинику поступало много женщин с проломленными черепами. Сане очень хотелось обратиться к преступникам с такой речью: "Ну зачем по голове-то бить? Покажите женщине нож или просто кусок кирпича, и она все вам сама отдаст".
"Нет, пусть лучше папа прокатится на машине, чем будет потом заниматься моими похоронами", - рассудила Саня, доставая из сумки телефон.
Оказалось, в нем села батарея, а в ординаторской телефон не работал уже второй месяц. Пришлось идти к телефонному автомату, которым пользовались больные. Путь лежал мимо кабинета Миллера, и она увидела, что дверь в кабинет открыта. Профессор собственной персоной сидел за столом и читал толстенный манускрипт.
- А, это вы? - отреагировал он на скрип двери. - Проходите, чувствуйте себя как дома. Наверное, вам угодно сказать мне еще какую-нибудь гадость?
- Я позвоню от вас?
- Сделайте одолжение.
Саня набрала по очереди все отцовские телефоны, но ответа не было.
- Любовнику звоните? А он не отвечает? Знаете, на его месте я поступил бы так же.
Она засмеялась.
- Я всего лишь хотела попросить папу заехать за мной.
- Неужели вы боитесь идти одна? - удивился Миллер. - Вот никогда бы не поверил! Так и быть, провожу.
- Что вы, не тревожьтесь. Доберусь как-нибудь.
Миллер не настаивал.
- Может быть, вы влюбились в меня, Александра Анатольевна? - внезапно спросил он.
Саня, уже стоявшая на пороге, в изумлении обернулась и не удержалась - энергично покрутила пальцем у виска.
- А как иначе трактовать ваше поведение? Вы постоянно говорите колкости, пытаетесь влезть мне в душу… Последнее время вы проходу мне не даете. Даже сейчас. Только я уединился в собственном кабинете, и тут вы!
- Да Господь с вами, Дмитрий Дмитриевич! Я к вам вовсе не лезу и сейчас зашла по делу. К тому же вы жених моей лучшей подруги! Вы отличный специалист, но как мужчина вы, извините, мне совсем не нравитесь!
- Не нравлюсь?
- Представьте, нет.
- И вы, дорогая Александра Анатольевна, тоже мне не нравитесь! Удивительное совпадение, правда? Вы неряшливая особа, которая считает, что если она не дает себе труда причесываться, то знает о жизни больше других. Если вы ни разу не осквернили свою физиономию косметикой, это еще не дает вам права строить из себя всезнающего психотерапевта! А уверенность в том, что вы лучший анестезиолог клиники!.. Простите, но ваш мятый халат и разношенная обувь вовсе не являются показателем высокого профессионального уровня, как вы, должно быть, считаете.
- Ну вот. Зашла позвонить, а нарвалась черт знает на что, - вздохнула Саня. Слова Миллера обидели ее, но она решила этого не показывать.
- Вы настолько очерствели, что упреки мужчины в неаккуратности вас не задевают?
- А вам очень хочется задеть меня? Дмитрий Дмитриевич, ради вашего душевного спокойствия я готова на многое, но сердиться на вас не буду.
- Даже если я выскажусь насчет вашего белья?
- Белье у меня как раз ничего. В отличие от того, на что оно надето.
Миллер вдруг хищно улыбнулся:
- А если я не поверю вам на слово?
Саня расхохоталась:
- Дмитрий Дмитриевич, идите лучше домой. А то так и до греха недалеко!
Сказав это, она тут же пожалела, что поддерживает разговор в таком тоне. В медицинской среде приняты откровенные высказывания, которые вряд ли возможны среди, например, учителей, но всему должны быть свои границы. Миллер эти границы перешел. Она взялась за ручку двери, но тут вдруг он вышел из-за стола и подошел к ней.
- Слушайте, а почему вы решили, что не представляете ни малейшего интереса для мужчин? Что такое с вами произошло?
- Теперь вы решили в психотерапевты записаться? - фыркнула Саня. - Слушайте, давайте сохраним дружеские отношения…
Губы Миллера скривились в издевательской усмешке.
- А вы подумали, что я захотел с вами других отношений?