Мюллер, кстати, сработался с новым начальством далеко не сразу. И даже не из-за того, что ему не доверяли. Просто Гейдрих был по натуре очень жестоким человеком и любил издеваться не только над поверженными врагами, но и над собственными подчиненными. Он любил, чтобы они боялись его, дергались, нервничали. И зависели от него. Позже он будет точно так же издеваться над Шелленбергом. Например, подтолкнув к разводу с женой-портнихой, которая станет ему "не по чину". А когда Шелленберг захочет жениться на польке, испросит для этого разрешения начальства и проверки ее расовой чистоты, Гейдрих разрешит – дескать, женись смело, все в порядке. Зато потом якобы случайно подбросит ему результаты проверки с указанием, что один из родственников его новой супруги – еврей…
Ну а сперва, в 1933 г., он всласть помурыжил Мюллера. Хотя тот продолжал работать в полиции и всеми силами старался доказать свою лояльность, Гейдрих в период реорганизации баварского аппарата почти полгода держал его за штатом, в "подвешенном" состоянии. Чтобы изводился, переживал. Только в сентябре подписал приказ, узаконивший пребывание Мюллера в политической полиции и только в ноябре утвердил его в должности криминаль-инспектора. Правда, постепенно начал оказывать ему знаки доверия. Ведь такой сотрудник, как Мюллер, не мог переориентироваться на другого нацистского руководителя, он целиком зависел персонально от Гейдриха.
Способствовали сближению и некоторые привычки начальника СД. Он любил очень крупно оттянуться по злачным местам. А Мюллер знал мюнхенские притоны как никто другой. И начальник стал брать его в компанию, совершая свои знаменитые "вылазки". Начинались они по ресторанам, с выпивки – а заканчивались в потаенных заведениях, где женщины готовы были предложить самые экзотические сексуальные изыски. Гейдрих во время таких загулов головы не терял, уже на следующий день бывал вполне работоспособен. И оценил, что Мюллер тоже пить умеет. Проводит куда надо "инкогнито", и язык за зубами будет держать.
Между тем ситуация в Германии оставалась очень напряженной. Заявления Гитлера, что "революция окончена", штурмовики не приняли. Мало того, подобное заявление их возмутило. Рем выдвинул лозунг: "Не снимайте поясов!" Нацистская "старая гвардия" возмущалась: "Разве о такой революции мы мечтали?" Как свидетельствует Раушнинг, "ни один партийный лидер не встречал у революционно настроенных штурмовиков такого пренебрежения, как Адольф Гитлер". О нем выражались "от мертвого Гитлера больше пользы, чем от живого". Кричали: "Долой паяца!" Были популярными сопоставления с 1917-м годом в России: "Может быть, Гитлер – быстротечный вступительный эпизод настоящей немецкой революции, что-то вроде Керенского, после которого пришел Ленин?" (В. Раушнинг. "Зверь из бездны", М., 1993) А уж в кругу своих единомышленников Рем вообще не считал нужным сдерживаться и поносил фюрера последними словами: "Адольф – подлец, он нас всех предал. Он общается теперь только с реакционерами и выбрал себе в наперсники этих генералов из Восточной Пруссии".
Словом, положение Гитлера и впрямь было шатким. Реально он мог опереться только на часть партийной верхушки и малочисленные отряды СС. Он не мог популистскими методами угодить широким народным массам, поскольку его социалистическая часть программы так и осталась нереализованной. А вздумай он ее реализовать, подобное "углубление революции" и в самом деле смело бы его, как Керенского, выдвинув на первый план более левых лидеров. Ну а вкусить другие блага его правления – ликвидацию безработицы, выход из кризиса, активизацию экономики, стабилизацию цен, население еще не успело, для их претворения в жизнь требовалось хоть какое-то время. Даже об элементарном порядке на улицах в условиях разгула штурмовиков говорить не приходилось!
Промышленные и великосветские круги продолжали относиться к Гитлеру презрительно, свысока, все еще считая его "наемником", которого можно будет рассчитать, когда в нем отпадет нужда. Не имел он еще надежной опоры и в армии. Военная верхушка требовала возрождения полноценных вооруженных сил, перевооружения, введения всеобщей воинской повинности. Однако это значило бы бросить вызов западным державам, чего Германия еще не могла себе позволить. Да и те же штурмовики первыми взбунтовались бы против воинской повинности, поскольку готовой "революционной армией" считали себя. И удержаться у власти на первом этапе правления Гитлеру удавалось лишь непрерывным лавированием между всеми этими силами. А также благодаря тому, что верных ему лично партийных функционеров он успел расставить на ключевые государственные посты.
Попытался он достичь компромисса и с Ремом. В декабре назначил его министром без портфеля. Но тот не удовлетворился и даже счел себя оскорбленным, поскольку в тот же день такое же назначение получил Гесс, чьи заслуги и "вес", по мнению Рема, были неизмеримо меньше. Сам же он считал, что достоин должности военного министра и главнокомандующего. Для чего требовалось разогнать рейхсвер и заменить массовой "народной армией" из СА. На это фюрер пойти не мог. Понимал, что эдакая "армия" в боевом отношении будет близка к нулю. Однако и для Рема компромисс стал уже проблематичен. Тон задавал не он, а революционный настрой штурмовиков. Если бы их лидер пошел на соглашение с Гитлером, его тоже объявили бы "предателем" и нашли себе другого вожака. И Рем, на свою беду, предпочел остаться на гребне волны их чаяний. Авось вынесет куда-нибудь повыше!
В борьбе против него Геринг и Гиммлер оказались союзниками. В "диких" тюрьмах и концлагерях СА (их было уже более сорока) творились безобразия – пытки, избиения, убийства. Правда, то же самое происходило в гестапо и лагерях СС, но они это делали менее демонстративно и более умело "прятали концы". А относительно штурмовиков оба соратника фюрера встали вдруг на позиции защиты "законности". В судах и в прессе была раскручена кампания разоблачений. Часть лагерей СА Геринг закрыл. А Гиммлер добился, чтобы управление и охрана оставшихся лагерей целиком были переданы в ведение СС. И для этого создал в своей организации полки "Тотенкопф" – "Мертвая голова".
Рейхсфюрер СС продолжал прибирать к рукам правоохранительные органы. В начале 1934 г. он стал начальником полиции Бремена, Ольденбурга, а потом и Саксонии, где устроил полную перетасовку аппарата, так долго сопротивлявшегося нацистам. 30 января 1934 г. полицейская служба была выведена из-под юрисдикции отдельных германских земель и поставлена под юрисдикцию рейха. А декретом от 8 марта 1934 г. было узаконено "превентивное" заключение в концлагеря.
Тем не менее у полиции все еще оставались два "хозяина". И Геринг, надо сказать, оказался в затруднении. С одной стороны, став фельдмаршалом и министром авиации, он физически не мог вникать в полицейские вопросы. А при контактах с деловыми кругами и представителями Запада столь грязное поприще деятельности портило его имидж и репутацию. А с другой, полиция была реальной силой, которую не хотелось выпускать из рук. Гиммлер и здесь пробовал применить "кадровые методы", назначив своим представителем в Восточной Германии группенфюрера Курта Далюге – он тогда считался вторым лицом в СС, тоже пользовался персональным покровительством Гитлера. И предполагалось, что через него осуществится переход прусской полиции к Гиммлеру.
Но Геринг переманил Далюге. Назначил генералом полиции и сделал промежуточным звеном между собой и Дильсом. Да вот только в делах своего ведомства новоиспеченный генерал Далюге совершенно не разбирался, и эти дела по-прежнему шли через пень-колоду. И положение запуталось. Гиммлер снова закидывал удочки фюреру о концентрации управления полицией в своих руках. Далюге вместо союзника стал его конкурентом, полагая, что возглавить политическую полицию Пруссии и рейха должен он. Однако и Геринг пока еще не собирался уступать руководство ею – а Гитлер не хотел его обижать. Разрешилась междоусобица тем, что Далюге неосторожно выбрал в союзники министра внутренних дел Фрика. А с ним Геринг был в отвратительных отношениях. И группенфюрера совместными усилиями двух сторон отпихнули в сторону.
После чего фюрер принял компромиссное решение. Отдал полицию Пруссии Гиммлеру – но с подчинением его Герингу. Дильс 1 апреля 1934 г. получил отставку – его перевели на должность помощника начальника полиции Кельна. А 20 апреля он сдал свои дела рейхсфюреру СС. Который, став таким образом во главе всей германской полиции, возложил руководство центральной службой гестапо на Гейдриха. Разместилось это заведение по адресу Принц-Альбрехтштрассе, дом 8. Но при реорганизации Гиммлер прихватил и несколько соседних домов – музей фольклора и профессиональную промышленную школу. Из них и сложился изолированный мрачный комплекс зданий берлинского гестапо.
В биографии и карьере Мюллера переезд его покровителей в Берлин тоже стал важной вехой. Состав гестапо Гиммлеру и Гейдриху достался малонадежный и разношерстный. Тут были и "люди Дильса", и "люди Далюге", многие сотрудники были связаны с СА. Ведь всего год назад штурмовиков объявили вспомогательными силами полиции, и как раз из их среды добирались кадры после нацистских чисток и увольнений. Новым начальникам требовалось укрепить аппарат "своими" людьми. А как раз Мюллеру при данном раскладе можно было доверять безоговорочно – в случае победы Рема штурмовики уж конечно не пощадили бы его, припомнив гонения на них в начале 1930-х. Оставалась еще проблема подчинения Герингу. Но тут помогла запутанность нацистской иерархии. Ведь Гиммлер в дополнение к посту начальника полиции остался рейхсфюрером СС, а Гейдрих – начальником СД. А эти структуры Герингу не подчинялись.
И столь ценного специалиста, как Мюллер, они взяли с собой в Берлин. Не просто взяли. В тот же самый день, когда рейхсфюрер принял дела по руководству столичной полицией, 20 апреля, Мюллер был принят в СС, получил звание штурмфюрера (лейтенанта) и одновременно зачислен в главное управление СД. То есть официально стал "человеком" Гиммлера и Гейдриха. В гестапо его определили в отдел, занимавшийся борьбой с коммунистами, марксистами, профсоюзами. Но в СД его нацелили на другое направление – назначили в секцию II 1 Н, ответственным за "внутренний" контроль над НСДАП и СА. Для этого он годился как никто лучше – сам в партии не состоял и ни с кем из ее деятелей заведомо не был связан. Фактически Гейдрих сделал его своей "правой рукой" в деятельности против штурмовиков и внутрипартийной оппозиции.
Еще одним сотрудником, на которого Гейдрих обратил внимание, стал Артур Небе. Это был очень талантливый и высокообразованный криминалист, автор книги о полицейской технике, которая высоко ценилась среди специалистов. В свое время он создал великолепную лабораторию экспертизы, где разрабатывалась новая техника. При Веймарской республике он выдвинулся на должность начальника криминальной полиции Берлина. Но, в отличие от Мюллера, рано примкнул к нацизму, тайно вступил в партию. И после прихода Гитлера к власти стал заместителем Дильса. Гейдрих его тоже обласкал, Небе получил возможность собрать в лабораториях гестапо многих своих старых специалистов, даже из числа уже "вычищенных" из полиции, создать группу квалифицированных экспертов.
Противостояние Гитлера с Ремом тем временем обострялось. Глава штурмовиков сделал своей главной базой Мюнхен. А после переезда Гиммлера в Берлин захватил там под контроль и полицию, ее возглавил активист СА Шнайдхубер. Рем вел себя вызывающе. Демонстративно окружал себя юношами отборной красоты. По-прежнему позволял себе высказывания одно резче другого. Но уж в Бавариито у Мюллера было "все схвачено"! И прежние осведомители там остались, и новых привлечь было нетрудно. Каждый шаг Рема, каждое его слово немедленно становились известны Гейдриху. Тем более, что штурмовики особо и не скрытничали. 18 апреля в выступлении перед представителями иностранной прессы Рем заявил: "Революция, которую мы совершили, не является только национальной – это революция национал-социалистская. И мы настаиваем даже на особом подчеркивании второго слова – социалистская". Ему вторил первый помощник Хайнес: "Мы взяли на себя долг революционеров. Мы стоим в начале пути. И отдыхать мы будем тогда, когда германская революция будет завершена". А командир берлинских отрядов СА Эрнст громогласно называл Гитлера "черным иезуитом".
Продолжались неуправляемые бесчинства штурмовиков – пьяные дебоши, драки, манифестации, угрозы, экстремистские лозунги. Унять их требовали и армия, и деловые круги, и политики. В конце концов, такое положение затрудняло и контакты с западными державами – можно ли всерьез иметь дело со страной, пребывающей на грани революционного взрыва? Чтобы подтолкнуть фюрера к решительным действиям против соратника, Геринг собирал материалы на Рема через институт телефонного подслушивания (который при передаче прусской полиции оставил в собственном ведении), Гиммлер – через гестапо и СД. Эти материалы умело компоновали, сгущая краски. Все преподносилось так, будто переворот уже вовсю готовится, путч уже запланирован и вот-вот начнется…
Рем, видимо, тоже смекнул, что над ним собираются тучи. И сделал миролюбивый жест – 19 июня опубликовал в "Фелькишер беобахтер", что с 1 июля весь состав СА отправляется на месяц в отпуск. Без права носить в это время форму. Но в целом он чувствовал себя в безопасности, за ним стояло 4,5 миллиона штурмовиков! И чтобы отметить отпуск, пригласил все руководство СА на банкет в баварском курортном городке Бад-Висзее. Но было уже поздно. Гитлер в это время отправился в Вестфалию, в Бад-Годесберг, и 29 июня там, в отеле "Дрезден", произошло совещание с участием Геринга, Геббельса, Гиммлера, Дильса, Лютце и еще нескольких чинов партии и СС.
Были представлены материалы, "подтверждающие", что под предлогом банкета Рем как раз и начнет путч. И Гитлера убедили. Точнее, он сам принял решение нанести удар, поэтому позволил себя убедить – "доказательства" ему выложили довольно хлипкие. Фюрер с Геббельсом вылетели в Баварию, Геринг и Гиммлер отправились руководить операцией в Берлине. Она была хорошо подготовлена и разработана. Гестапо и СД заранее подготовили списки для арестов и расправ. Причем один список составлялся Герингом, к нему добавился список Гиммлера, а Гейдрих к этим двум приложил еще и третий, свой.
Силы СС в это время насчитывали 200 тысяч человек. Всего ничего по сравнению с численностью СА. Но СС были хорошо организованы, дисциплинированны и обучены. А рейхсвер, хотя и предпочел остаться в стороне от кровавой акции, был на всякий случай приведен в боевую готовность и снабдил СС оружием. Рано утром 30 июня, арестовав руководителей СА в Мюнхене, Гитлер в сопровождении колонны машин с эсэсовцами, агентами гестапо и военными нагрянул в Бад-Висзее. В отеле "Гензльбауэр" Рема и его окружение захватили "тепленькими". Не думая ни о каком путче, они отсыпались после вчерашней попойки и гомосексуальных удовольствий. Хайнеса и нескольких смазливых "адъютантов", вытащенных нагишом из постелей, Гитлер брезгливо приказал расстрелять тут же. Остальных отвезли в Мюнхен, в тюрьме рассортировали, и верхушку во главе с Ремом тоже перебили.
В Берлине расправы приняли куда более широкий размах. В течение двух дней шли аресты по спискам, схваченных свозили в тюрьму гестапо в Колумбиа-хауз и в казарму "Ляйбштандарте". Заседал "военный трибунал", мгновенно выносивший приговоры, а затем на учебном полигоне СС в Лихтерфельде обреченных расстреливал взвод эсэсовцев. Некоторых никуда не везли, пристреливали сразу, на дому. Всего было перебито более тысячи человек, многие из которых не имели к СА и Рему никакого отношения – просто "заодно" нацистское руководство решило избавиться от ряда неугодных лиц. В их числе были убиты Грегор Штрассер, бывший канцлер Шлейхер, генерал Бредов, не поддержавший "пивной путч" бывший глава баварского правительства фон Кар, префект полиции Магдебурга Шрагмюллер, министр связи Клаузенер и другие.
Но и "революция" штурмовиков – точнее, революционная ситуация, так и не реализовавшаяся в революцию, была раздавлена. Начальником штаба СА Гитлер назначил Виктора Лютце, численность штурмовиков сократили до 1,5 миллиона – они стали чем-то вроде "военобуча". Приказ фюрера, изданный по данному поводу, бичевал "тех революционеров, отношения которых с государством были поставлены с ног на голову… которые потеряли всякое представление об общественном порядке и, посвятив себя революции, захотели, чтобы она длилась вечно". После этих событий, получивших название "Ночь длинных ножей", вице-канцлер фон Папен, все еще входивший в правительство, подал в отставку – его помощник фон Бозе тоже оказался среди убитых. А дряхлому президенту Гинденбургу, безвылазно сидевшему в своем поместье Нойдек, его окружение внушило, что все было оправданно – он послал Гитлеру телеграмму с выражением "признательности и искренней благодарности".
В Москве информация о случившемся была более точной. Советский агент Вилли Леман ("Брайтенбах"), служивший в полиции Берлина, благополучно пережил все ее чистки. Он был близок к Дильсу, который представил его Герингу. Тот высоко оценил Лемана и при создании гестапо привлек в эту организацию. При последовавшей смене руководства в 1934 г. агент по-прежнему сумел сохранить свои позиции, вступил в НСДАП и СС, получив звание штурмфюрера, а в событиях "Ночи длинных ножей" участвовал, находясь в свите самого Геринга. Поэтому советскому руководству поступили сведения "из первых рук". И Сталин, надо отметить, действия фюрера одобрил, сказав на этот счет: "Гитлер, какой молодец! Он нам показал, как следует обращаться с политическими противниками". Что ж, приоритет в данной области принадлежит действительно нацистам – в Советском Союзе в 1934 г. бывших соратников по партии еще не расстреливали.
А Гинденбургу к концу июля стало совсем плохо. Шли споры, кого он назначит своим преемником – поскольку президент был монархистом, называли имена принцев Августа Вильгельма Прусского, Оскара Прусского, толковали, что старый маршал может хотя бы в завещании высказаться за реставрацию монархии. Но чтобы исключить непредсказуемость развития событий, поместье в Нойдеке взял под охрану отряд СС. 1 августа фюрер издал закон о совмещении функций рейхсканцлера и президента – его подписал и военный министр Бломберг, войдя в соглашение с нацистами. А когда 2 августа Гинденбург умер, была организована присяга рейхсвера по новой форме – персональная, на верность Гитлеру: "Я клянусь перед Богом безоговорочно подчиняться Адольфу Гитлеру, фюреру Рейха и германского народа, верховному главнокомандующему…"
12 августа было оглашено завещание Гинденбурга – в литературе чаще всего утверждается, что подложное, но оно вполне могло быть и подлинным: к концу жизни 87-летний военачальник впал в совершенный маразм и мог подписать все, что ему подсунут. И, разумеется, в завещании все надежды на возрождение страны и народа связывались с Гитлером. Но фюрер отнюдь не хотел выглядеть узурпатором и 19 августа провел плебисцит, одобряет ли народ его новые полномочия и концентрацию власти в его руках. 38,4 миллиона голосов было подано "за", 4,3 миллиона "против" при 872 тыс. недействительных бюллетеней. Так что поддержку он получил и впрямь близкую к всенародной. И теперь-то уж всякие "революции" кончились. Начался Третий рейх.