Изучив меню, написанное на доске за стойкой бара, они заказали огромные хрустящие бутерброды с сардинами. Соня наблюдала за тем, как хозяин бара готовит их заказ. Одной рукой он ловко орудовал ножом, в другой держал сигарету. Движения его были похожи на движения фокусника: она изумилась, когда он подцепил давленые помидоры из тарелки, шлепнул их на куски хлеба, выловил сардины из огромной бадьи, одновременно потягивая свою длинную кубинскую сигарету "корона". Если сам процесс готовки выглядел, мягко говоря, необычно, то конечный результат отнюдь не разочаровал.
- Что скажешь о занятии? - спросила Соня с набитым ртом.
- Чудесные учителя, - ответила Мэгги. - Они мне понравились.
- В них столько жизни, согласна? - добавила Соня.
Ей пришлось повысить голос, потому что из игрального автомата рядом с их столиком посыпались монеты. Едва войдя в бар, они услышали непрерывную трель "однорукого бандита", и сейчас один из посетителей кафе радостно зачерпывал полные горсти монет и прятал их в карман. Он ушел, весело насвистывая.
Обе подруги жадно ели. Они наблюдали, как рабочие вышли из бара, оставив за собой облако дыма и десяток крошечных мятых салфеток, похожих на снежинки, небрежно разбросанные на полу.
- Как думаешь, что бы сказал об этом Джеймс? - спросила Мэгги.
- Джеймс? Об этом кафе? - уточнила Соня. - Слишком грязно. Слишком приземленно.
- Я имела в виду танцы, - отозвалась Мэгги.
- Ты и сама знаешь ответ. Все это - потворство собственным желаниям. Сплошная ерунда, - ответила Соня.
- Не знаю, как ты его терпишь!
Мэгги никогда ничего не спускала Джеймсу. Ее открытая неприязнь к нему едва не заставила Соню встать на его защиту, но сегодня ей совсем не хотелось вспоминать мужа, и она быстро сменила тему разговора.
- С другой стороны, мой отец когда-то любил танцевать. Я узнала об этом всего несколько недель назад.
- Правда? Я не помню, чтобы он танцевал, когда мы были детьми.
- Он к тому моменту уже давно бросил - из-за маминой болезни.
- А, ну да, - слегка смутилась Мэгги. - Я совсем забыла.
- Во время нашей последней встречи, - продолжала Соня, - он пришел в такой восторг от моих занятий сальсой, что его энтузиазм почти компенсировал цинизм Джеймса.
Обычно Соня наведывалась к своему пожилому отцу, когда Джеймс играл в гольф. Принимая во внимание то, что эти двое мужчин с трудом находили общие темы для разговоров, для Сони это была отличная возможность повидаться с отцом. В отличие от родителей Джеймса, визиты к которым предусматривали трехчасовую поездку из Лондона, надевание высоких зеленых сапог, изредка вечерних платьев и обязательную ночевку, отец Сони жил недалеко - в пригороде Кройдоне, всего в получасе езды.
Постоянно испытывая чувство вины, она звонила в дверь его квартиры, нажимая на одну из двадцати кнопок безликого дома с девяносто пятью квартирами. С каждым визитом, казалось, проходило все больше и больше времени, прежде чем раздастся зуммер и откроется входная дверь, через которую посетители входили в бледно-зеленый голый общий коридор. Потом следовал подъем на пропахший хлоркой третий этаж - к тому моменту Джек Хайнс уже стоял в проеме дверей, готовый радушно встретить свою единственную дочь.
Соня вспомнила свой последний визит, вспомнила, как круглое лицо семидесятивосьмилетнего старика расплылось в улыбке, когда дочь появилась на пороге. Она обняла его тучное тело и осторожно поцеловала в покрытую пигментными пятнами макушку, чтобы не потревожить оставшиеся пряди седых волос, которые он аккуратно зачесывал назад.
- Соня! - тепло приветствовал он ее. - Как хорошо, что ты приехала.
- Привет, папа. - Она еще крепче обняла отца.
На низком столике в гостиной уже стояли поднос с чашками и блюдцами, кувшин с молоком и маленькая тарелка с печеньем к чаю. Джек настоял, чтобы Соня присела за стол, а сам сходил на кухню и принес чайник для заварки, который громко позвякивал, пока он его нес и ставил на поднос. Из горлышка на ковер пролилась коричневатая жидкость, но Соня знала, что лучше помощь не предлагать. Она старалась не задеть чувство собственного достоинства старика.
Когда отец взял ситечко и горячая коричневая жидкость полилась в чашку, Соня начала обычные расспросы.
- Ну и как…
Ее оборвал на полуслове звук поезда, промчавшегося мимо, всего в нескольких метрах от задней стены здания - этого оказалось достаточно, чтобы от вибрации горшок с маленьким кактусом, стоявший на подоконнике, упал на пол.
- Какая досада! - вздохнул старик, вскакивая. - Я уверен, что эти поезда стали ходить гораздо чаще, понимаешь?
Когда были принесены щетка с совком и рассыпавшийся гравий, сухая земля и непосредственно колючий кактус были терпеливо собраны и водружены назад в пластмассовый горшок, беседа возобновилась. Разговор шел по накатанной колее: чем Джек занимался в последние пару недель, что сказал доктор о его артрите, сколько ждать, пока заменят тазобедренный сустав, как он сходил в Хэмптон-Корт во время недавней прогулки с другими пенсионерами, которые пришли в центр помощи инвалидам и пожилым людям. Он рассказал, что был на похоронах одного старого армейского приятеля. Последнее, казалось, стало главным событием месяца, похороны вносили разнообразие в монотонную жизнь сельских клубов, предоставляя прекрасную возможность встретиться тем, кто еще жив, и часами вспоминать о былом, прихлебывая первосортный чай.
Соня, не сводя с отца глаз, внимательно слушала его веселые истории. Сидя в автоматически регулируемом кресле - подарке от них с Джеймсом на семидесятипятилетие, - он выглядел довольным, но каким-то чужим в этом интерьере, таком же безликом, как и зал ожидания на вокзале. Все казалось временным, за исключением нелепой мебели эпохи короля Эдуарда, с которой он наотрез отказался расставаться, когда переезжал из старого дома. Эти массивные громадины темного красного дерева являлись ниточкой, связывающей его с тем местом, где он жил с Сониной матерью. И несмотря на то что мебель была абсолютно непрактичной - сервант занял всю гостиную, а комод был настолько широким, что закрывал половину окна в его и без того темной спальне, - он с ней не расставался, как и с целым садом паучников, загромоздивших комнаты своими пыльными листьями.
Когда отец рассказал все новости о своей жизни за последние несколько недель, настал Сонин черед. Для нее это всегда было непростой задачей. Интриги в рекламном бизнесе были темным лесом для человека, который всю жизнь проработал учителем, поэтому она старалась сводить к минимуму разговоры о работе, пытаясь представить все так, словно она просто сочиняет рекламные ролики, - это непосвященному человеку понять было проще. Ее общественная жизнь являлась для отца такой же загадкой. В свой последний визит, однако, она рассказала ему о том, что начала посещать уроки танцев. Энтузиазм отца Соню удивил.
- А какими именно танцами ты занялась? Кто преподаватели? Какие туфли ты надеваешь? - засыпал он дочь вопросами.
Соня подивилась тому, как много знает ее отец о танцах.
- Мы с твоей мамой в молодые годы много танцевали, когда встречались и когда поженились, - сказал он. - В пятидесятых все танцевали! Казалось, мы все праздновали окончание войны.
- И часто вы танцевали?
- Дважды в неделю как пить дать! По субботам - всегда и частенько по воскресеньям и понедельникам.
Он улыбнулся дочери. Джек любил, когда она приезжала, он понимал, как, должно быть, непросто ей выкроить время в своем плотном графике на эти визиты. Тем не менее он всегда избегал разговоров о прошлом. Думая, что детям неинтересно слушать воспоминания родителях о былых деньках, Джек старался обходить подобные темы.
- Но говорят, что самое ценное в жизни - свобода, согласна? - улыбнулся он, надеясь на то, что, имея прекрасный дом и дорогую машину, его дочь не забыла об этом.
Соня согласно кивнула.
- Просто не могу поверить, что никогда не слышала об этом.
- Мы перестали танцевать вскоре после твоего рождения.
Хотя мама умерла, когда Соне исполнилось шестнадцать, было странно, что она никогда не знала об этой стороне родительской жизни. Как и большинство детей, она не слишком-то интересовалась тем, чем отец с матерью занимались до ее рождения.
- Неужели ты не помнишь, как сама в детстве занималась танцами? - спросил он. - Ты ходила на занятия каждую субботу. Смотри!
Джек порылся в комоде и отыскал несколько фотографий. Сверху лежал снимок Сони, бледной и самоуверенной девочки в белой балетной пачке, стоящей у камина в доме, где она родилась. Соню больше заинтересовали другие, на которых были запечатлены ее родители во время различных танцевальных праздников. На одной фотографии они вместе: ее отец - нельзя сказать, что он очень изменился с тех пор, однако волос на голове у него было побольше, - и мама, стройная, грациозная, черные волосы собраны в тугой пучок. В руках они держали кубок, а на обороте снимка карандашом была сделана надпись: "1953. Танго. Первое место". Было еще несколько фотографий, в основном с соревнований.
Соня в обеих руках держала по фотографии.
- Это на самом деле мама?
Она запомнила ее хрупкой полупарализованной седовласой женщиной. На снимке она была живой, сильной, и, что больше всего поразило Соню, мама стояла. Было непросто пересмотреть свое созданное за многие годы представление о матери.
- Мы все тогда были отличными танцорами, - заверил Джек дочь. - Нас учили правильно двигаться, мы вместе танцевали. Сейчас люди так не танцуют.
Эти снимки настолько растрогали Джека, что он молча смотрел на собственное изображение. Оно всколыхнуло воспоминания о том, как они с Мэри не всегда танцевали согласно правилам. Главное правило танца - ведет партнер, но в их паре не всегда было так. По едва уловимым движениям, были ли это танго, румба или пасадобль, Джек понимал, что Мэри желает, чтобы вела она. Они разработали собственный язык: легко сжимая предплечье Джека, Мэри давала понять, чего хочет. Она полностью контролировала танец. А как же могло быть иначе, ведь она начала танцевать с тех пор, как научилась ходить, и танцевала до тех пор, пока ноги были в силах носить вес ее тела.
Джек обнаружил еще один конверт с фотографиями. На каждой были запечатлены они с женой, застывшие в определенной позе, а на обороте стояли дата и танец, за который они получили приз.
- А что стало со всеми этими красивыми платьями? - не удержалась от вопроса Соня.
- К сожалению, когда Мэри перестала танцевать, она отдала все платья в магазин, торгующий подержанными вещами, - ответил Джек. - Она не могла держать их в шкафу.
Хоть Соня и удивилась, узнав о такой важной странице жизни отца, о которой она даже и подумать не могла, она прекрасно поняла, почему они перестали выступать и почему никогда даже не упоминали об этом. Когда мать забеременела Соней, она заболела рассеянным склерозом и очень скоро оказалась прикованной к инвалидной коляске.
Соня хотела бы еще посидеть с отцом, узнать побольше об этом аспекте жизни родителей, но почувствовала, что и так задала слишком много вопросов. Отец уже спрятал фотографии назад в конверт.
Остался лишь один снимок, который лежал лицом вниз на кофейном столике. Соня подняла его и повернула, прежде чем отдать отцу. На нем была изображена группа детей в шерстяных кофтах домашней вязки. Двое сидели на бочке, двое других стояли, прислонившись к ней. На лицах застыли натянутые улыбки. Несколько столиков на заднем плане наводили на мысль о том, что снимали у кафе, а булыжная мостовая - о том, что кафе расположено где-то на материке.
- Что это за дети? - спросила она.
- Родственники твоей мамы, - ответил отец, не желая развивать эту тему.
Соне уже пора было прощаться. Они с отцом обнялись.
- Пока, дорогая, хорошо, что ты пришла, - улыбнулся он. - Желаю приятно провести время на танцах.
Возвращаясь в тот вечер домой, Соня представляла себе родителей, скользящих в танце по паркету. Возможно, ее сегодняшнее открытие пролило свет на то, почему она не может представить свою жизнь без танцев.
Несколько минут Соня молчала, пережевывая бутерброд в кафе Гранады. На стол возле нее капала томатная паста и сыпались хлебные крошки. Когда она подняла голову, ее внимание привлекла серия дешевых полотен, написанных маслом, на которых были изображены женщины в длинных гофрированных платьях. Они отражали сложившийся образ Испании, эту легенду поддерживал каждый ресторан.
- Ты не шутила, когда просила научить тебя фламенко? - спросила Соня у Мэгги.
- Нет, не шутила.
- А не слишком ли это мудреный танец?
- Я хочу научиться лишь основам, - самоуверенно заявила Мэгги.
- А есть ли в нем что-то второстепенное? - вопросом ответила Соня.
Ей представлялось, что во фламенко нет ничего второстепенного. В этом танце - целая культура, и Соню несколько раздражало то, что Мэгги этого не понимает.
- Почему ты так сердишься? - огрызнулась Мэгги.
- Я вовсе не сержусь, - ответила Соня. - Мне просто кажется, что ты похожа на англичанина, купившего дешевую турпутевку, который просит научить его, как стать тореадором. Подобное кажется просто невероятным.
- Ладно. Если ты не хочешь учиться фламенко, меня это не остановит, понятно?
Подруги нечасто ссорились, а когда такое случалось, они обе очень удивлялись. Соня даже себе не могла объяснить, почему ее так раздражает отношение Мэгги к фламенко, желание подруги нахвататься верхов этой культуры, но чувствовала, что своим поведением Мэгги выказывает неуважение к танцу.
Они молча доедали бутерброды, пока наконец Мэгги не заговорила первой.
- Кофе? - предложила она, желая разрядить атмосферу.
- Con leche, - улыбнулась Соня. Они не могли долго дуться друг на друга.
Когда полуденное солнце поблекло до желтовато-коричневого зарева, Соня с Мэгги вернулись в гостиницу. Улицы были совершенно пустынны: ни машин, ни пешеходов, магазины наглухо закрыты. Они тоже последовали испанскому распорядку и решили поспать пару часов - полуденная сиеста. Минувшей ночью Соня почти не спала и сейчас чувствовала себя полностью вымотанной.
Хотя занавески едва защищали комнату от солнца, ничто не могло помешать Соне забыться крепким сном. Обычно звука машинного клаксона или воя полицейской сирены, хлопанья дверей в коридоре было достаточно, чтобы она проснулась, но сейчас она несколько часов находилась в состоянии блаженного забытья.
Когда подруги проснулись, уже темнело, в комнату не проникал свет. Основной недостаток сиесты заключается в том, что приходится выбираться из постели, когда закат говорит уму и телу, что сейчас как раз время ложиться спать.
Теперь тяжело было растормошить Соню, а Мэгги решительно спрыгнула с кровати.
- Соня, вставай, пора идти!
- Идти? Куда?
Полусонная, с отекшими глазами, сбитая с толку, она не сразу поняла, где находится.
- А разве мы не за этим приехали? Разве не потанцевать?
- Потанцевать? Да-а-а…
У Сони от недосыпания все тело было ватным. Голова раскалывалась. Она слышала, как плещется в душе Мэгги, как та поет, насвистывает, что-то мурлычет, ее жизнерадостность ощущалась даже за стенами ванной. Соня сегодня была не в состоянии танцевать.
В комнату вернулась Мэгги - на голове полотенце, закрученное в высокий тюрбан, второе полотенце она обернула вокруг груди, и на его белоснежном фоне резко выделялись смуглая голая шея и плечи. Соня наблюдала за подругой. Было нечто волшебное, даже величественное в этой женщине. Мэгги продолжала что-то мурлыкать себе под нос, когда надевала джинсы и белую шелковую блузку, затягивала широкий кожаный пояс. После горячего душа и нескольких часов, проведенных на солнце, ее лицо раскраснелось. Она казалась погруженной в собственные мысли, как будто напрочь забыла о Сонином присутствии.
- Мэгги?
Подруга обернулась и присела на край кровати, поигрывая парой серег-колец.
- Что? - ответила она, склонив голову набок.
- Ты не обидишься, если я сегодня останусь в номере?
- Разумеется, обижусь. И не стыдно тебе?! Мы приехали сюда танцевать…
- Я знаю. Я просто совершенно разбита. Обещаю, я пойду с тобой завтра.
Мэгги продолжала собираться: облилась духами, подвела черным глаза, подчеркнула свои и без того длинные ресницы тушью.
- Ты уверена, что с тобой ничего не случится, если ты пойдешь одна? - забеспокоилась Соня.
- А что со мной может случиться? - засмеялась Мэгги. - Я здесь выше всех на голову. К тому же я всегда смогу убежать.
Соня знала, что Мэгги не шутит, она могла дать отпор любому Она ни на секунду не задумывалась об опасности. Мэгги была самой независимой из Сониных знакомых.
Соня продолжила дремать. В половине десятого Мэгги была готова.
- Я перекушу по дороге. Ты уверена, что не хочешь пойти со мной?
- Нет, честно, не хочу. Я просто хочу поспать. Увидимся утром.
Уже вторую ночь Соня наслаждалась покоем на односпальной кровати. Хотя с улицы проникали звуки, в комнате царила удивительная тишина. Ее нравилось сознание того, что она будет здесь одна, никто не нарушит ее покой.
Эта ночь была так не похожа на те ночи, когда она, уставшая после утомительного рабочего дня, ложилась пораньше спать, а потом лежала, напряженно прислушиваясь и размышляя над тем, когда же домой придет Джеймс. Примерно раз или два в неделю он, пошатываясь, открывал дверь часа в три-четыре ночи, а когда захлопывал ее за собой, от удара дрожали грязные стекла двери. Потом он, спотыкаясь, взбирался по лестнице, падал, полностью одетый, на кровать, изо рта омерзительно воняло его вечерними возлияниями. То, что иногда происходило между ними, - быстрое, грубое, легко забываемое, - когда он пребывал в самом ненавистном для нее состоянии, трудно было назвать сексом. Из-за кислого запаха перегара ее тошнило от отвращения. Именно это зловоние отталкивало ее больше всего, и ей претила сама мысль о том, что это тучное рыхлое тело лежит в темноте рядом с ней, нарушая ночную тишину своим храпом. Наутро после подобных ночей от вчерашнего опьянения не оставалось и следа. Джеймс просыпался в шесть утра, не страдая похмельем, принимал душ, надевал деловой костюм и уходил на работу так же пунктуально, как и в любой другой день. Создавалось впечатление, что он даже не помнил, что вчера произошло нечто неординарное. И окружающие об этом даже не догадывались. Соня и Джеймс казались идеальной супружеской парой, как с картинки. Такую легенду они создавали для окружающих.
Сейчас, лежа в полутьме, она ощущала, как засосало под ложечкой от этих воспоминаний. Она перевернулась на бок и почувствовала, что подушка промокла от слез. Эта ночь обещала быть спокойной, Соня должна была хорошенько выспаться. Она не собиралась провести ночь, мучаясь от неприятных воспоминаний. Наконец она забылась беспокойным сном, а когда просыпалась, видела, что кровать Мэгги все еще пуста.
В три часа ночи она услышала скрежет ключа в замочной скважине.
- Не спишь? - прошептала Мэгги.
- Не сплю, - пробормотала Соня. Даже если бы она и спала, все равно бы проснулась, когда Мэгги ввалилась в комнату.