Биант с другими горожанами уходил из взятой неприятелем Приены. Каждый тащил с собою все, что мог, один Биант шел налегке. "Где твое добро?" – спросили его. "Все мое – во мне", – отвечал Биант.
Питтак справедливо правил Митиленами десять лет, потом сложил власть. Народ наградил его большим земельным наделом. Питтак принял только половину и сказал: "Половина больше целого".
Клеобул и его дочь Клеобулина первыми в Греции стали сочинять загадки. Вот одна из них, ее разгадает всякий:
Есть на свете отец, двенадцать сынов ему служат;
Каждый из них родил дочерей два раза по тридцать;
Черные сестры и белые сестры, друг с другом несхожи;
Все умирают одна за другой, и все же бессмертны.
Хилон говорил: "Лучше решать спор двух врагов, чем двух друзей: здесь сделаешь одного из врагов другом, там – одного из друзей врагом". Кто-то похвалился: "У меня нет врагов". – "Значит, нет и друзей", – сказал Хилон.
Солона спросили, почему он не установил для афинян закона против отцеубийства. "Чтобы он не был нужен", – ответил Солон.
Кроме того, семерым мудрецам, вместе и порознь, приписывали и другие уроки жизненной мудрости. Вот некоторые их советы:
Не делай того, за что бранишь других.
О мертвых говори или хорошо, или ничего.
Чем ты сильнее, тем будь добрее.
Пусть язык не опережает мысли.
Не спеши решать, спеши выполнять решенное.
У друзей все общее.
Кто выходит из дома, спроси: зачем?
Кто возвращается, спроси: с чем?
Не чванься в счастье, не унижайся в несчастье.
Суди о словах по делам, а не о делах по словам.
Вы скажете, что это и так все знают? Да, но все ли так и поступают?
Впрочем, ведь и сами мудрецы, когда их спросили, что на свете труднее всего и что легче всего, ответили: "Труднее всего – познать самого себя, а легче всего – давать советы другим".
Мудрецы отвечают на вопросы
У писателя Плутарха есть сочинение под заглавием "Пир семи мудрецов". Там описывается, как однажды Периандр, управлявший Коринфом, созвал у себя всех мудрецов и других ученых мужей, как они угощались и вели между собою умные речи.
Среди гостей были двое, с которыми мы скоро познакомимся поближе: скиф Анахарсис и фригиец Эзоп – дикарь-мудрец и раб-мудрец. Грекам приятно было оттенять высокую мудрость своих знатных законодателей
простым здравым смыслом пришельца из варваров и выходца из народа.
Повод для беседы был такой. Эфиопский царь и египетский царь спорили за одну пограничную область; и вот, чтобы не воевать, они решили состязаться, задавая друг другу загадки. Египтянин задал девять вопросов: что всего старше, что всего прекрасней, что всего больше, что всего разумней, что всего неотъемлемей, что всего полезнее, что всего вреднее, что всего сильнее и что всего легче? Эфиоп ответил: "Старше всего время; прекраснее всего свет; больше всего мироздание; разумнее всего истина; неотъемлемей всего смерть; полезнее всего бог; вреднее всего демон; сильнее всего удача; легче всего сладость". Периандр спросил гостей: "Удачные это ответы или нет?"
Мудрецы порассуждали и решили – не очень удачные. Нельзя сказать, что время всего старше: ведь время есть и прошедшее, и настоящее, и будущее, причем будущее, несомненно, моложе настоящего. Нельзя сказать, что удача всего сильнее: ведь то, что крепко и сильно, не бывает так изменчиво. Нельзя далее сказать, что смерть всего неотъемлемей: в тех, кто жив, смерти нет.
"А как же ответить лучше?" И Фалес Милетский ответил так: "Старше всего – бог, ибо он вечен. Прекраснее всего – мир, ибо в нем все согласованно и стройно. Больше всего – пространство, ибо в нем мир, а в мире все остальное. Разумнее всего – время, ибо оно всему учит. Неотъемлемей всего – надежда, ибо она есть и у тех, у кого больше ничего нет. Полезнее всего – добродетель: с нею все на свете хорошо. Вреднее всего – порок: с ним все на свете плохо. Сильнее всего – неизбежность: она всем властвует. Легче всего – мера: без меры даже наслаждение бывает в тягость".
Ответы понравились; тогда Периандр попросил каждого ответить на три вопроса: каким должен быть дом, каким должен быть город и каким должен быть правитель?
На вопрос, какой дом – лучший, Солон ответил: "Тот, где добро приобретается без несправедливости, сохраняется без недоверчивости и тратится без раскаянья". Питтак ответил: "Где нет ни потребности в излишнем, ни нехватки в необходимом". Хилон ответил: "Где хозяин – как мудрый царь". Биант ответил: "Где хозяин ведет себя по доброй воле точно так же, как вне дома – по воле закона". Клеобул ответил: "Где хозяина больше любят, чем боятся". А Фалес ответил: "Где хозяину не о чем заботиться". Что сказал скиф Анахарсис, вы узнаете на следующей странице.
И Периандр, послушав, сказал: "Видно, недаром говорят: кто-то Ликургу посоветовал устроить в Спарте народовластие, а Ликург ответил: "Сперва сумей устроить народовластие в собственном доме!"
На вопрос, какой город – лучший, Солон ответил: "Тот, где обидчика требует к ответу не только обиженный, но и необиженный". Фалес ответил: "Где нет ни слишком бедных, ни слишком богатых". Анахарсис ответил: "Где лучшее воздается добродетели, худшее – пороку, а все остальное – поровну". Питтак ответил: "Где дурным людям нельзя править, а хорошим нельзя не править". Биант ответил: "Где закона боятся больше, чем правителя". Клеобул ответил: "Где порицания боятся больше, чем закона". А Хилон ответил: "Где больше слушают законы, чем ораторов".
И Периандр, послушав, сказал: "Видимо, значит это, что народовластие тем лучше, чем больше похоже оно на единовластие!"
Наконец, на вопрос, какой правитель – лучший, Фалес ответил: "Тот, который сможет дожить до старости и умереть своей смертью". Хилон ответил: "Тот, который думает не о смертном, а о бессмертном". Питтак ответил: "Тот, кто приучит подданных бояться не его, а за него". Анахарсис ответил: "Кто всех более разумен". Клеобул ответил: "Кто всех менее легковерен". Биант ответил: "Кто дает пример покорности законам". А Солон ответил: "Кто сам отречется от своего единовластия".
И Периандр, послушав, сказал: "Видимо, значит это, что и единовластие тем лучше, чем больше похоже на народовластие?"
"Мера – важнее всего!" – ответили ему мудрецы.
Анахарсис, мудрец-дикарь
Анахарсис, восьмой при семи мудрецах, был скиф. Скифы жили в причерноморских степях: одни кочевали, другие сеяли хлеб и продавали в греческие города. Ана-харсис был сын скифского царя, он часто бывал в греческих городах на Черном море. Ему нравилось, как живут греки; он построил себе в их городе дом, подолгу там жил, носил греческое платье и молился греческим богам. Скифы, узнав про это, возроптали, и однажды, когда Анахарсис устроил праздник греческим богам не дома, а в степи, они убили его стрелой из лука.
Этот Анахарсис, говорят, ездил в Грецию, был учеником Солона и своею мудростью вызывал всеобщее удивление. Он явился к дому Солона и велел рабу сказать хозяину, что скиф Анахарсис хочет видеть Солона и стать ему другом. Солон ответил: "Друзей обычно заводят у себя на родине". Анахарсис сказал: "Ты как раз у себя на родине – так почему бы тебе не завести друга". Солону это понравилось, и они стали друзьями.
Грекам казалось смешно, что скиф занимается греческой мудростью. Какой-то афинянин попрекал его варварской родиной; Анахарсис ответил: "Мне позор моя родина, а ты позор твоей родине". Смеялись, что он нечисто говорит по-гречески; он ответил: "А греки нечисто говорят по-скифски". Смеялись, что он, варвар, вздумал учить мудрости греков; он сказал: "Привозным скифским хлебом вы довольны; чем же хуже скифская мудрость?" Смеялись: "У вас нет даже домов, одни кибитки; как же можешь ты судить о порядке в доме, а тем более – в государстве?" Анахарсис отвечал: "Разве дом – это стены? Дом – это люди; а где они живут лучше, можно и поспорить".
Скифы живут лучше, говорил Анахарсис, потому что у них все общее, ничего нет лишнего, каждый довольствуется малым, никто никому не завидует. "А у вас, греков, – продолжал он, – даже боги начали с того, что поделили весь мир: одному небо, другому море, третьему подземное царство. Но землю даже они не стали делить: ее поделили вы сами и вечно из-за нее ссоритесь".
Его спрашивали: "Правду ли говорят, что вы, скифы, умеете ходить по морозу голыми?" Анахарсис отвечал: "Ты ведь ходишь по морозу с открытым лицом? Ну вот, а у меня все тело – как лицо".
В греческой жизни он больше всего удивлялся мореходству и вину. Узнав, что корабельные доски делаются толщиной в четыре пальца, он сказал: "Корабельщики плывут на четыре пальца от смерти". На вопрос, кого на свете больше, живых или мертвых, он переспросил: "А кем считать плывущих?" На вопрос, какие корабли безопаснее – длинные военные или широкие торговые, он ответил: "Вытащенные на сушу".
О вине он говорил: "Первые три чаши на пиру – это чаша наслаждения, чаша опьянения и чаша омерзения". А на вопрос, как не стать пьяницей, он сказал: "Почаще смотреть на пьяниц".
Его спросили, что ему показалось в Греции самым удивительным. "Многое, – ответил он. – То, что греки осуждают драки, а сами рукоплещут борцам на состязаниях; осуждают обман, а сами устраивают рынки нарочно, чтобы обманывать друг друга; и что в народных собраниях у них вносят предложения люди умные, а обсуждают и утверждают люди глупые".
И когда Солон гордился своими законами, Анахарсис говорил: "А по-моему, всякий закон похож на паутину: слабый в нем запутается, а сильный его прорвет; или на канат поперек дороги: маленький под него пролезет, а большой его перешагнет".
Так, чтобы не зазнаваться в своей мудрости, семеро мудрецов оглядывались на скифа Анахарсиса.
Эзоп, мудрец-раб
Эзоп был сочинителем басен. Считалось, что все басенные рассказы, которые потом на разный лад пересказывались в течение многих веков, впервые были придуманы Эзопом: и про волка и ягненка, и про лису и виноград, и про лягушек, просящих царя. Его имя так срослось со словом "басня", что, когда какой-нибудь писатель брался за сочинение басен, он писал на своей книге: "Эзоповы басни такого-то писателя".
Эзоп сочинял басни потому, что он был раб и говорить прямо то, что он думал, было для него опасно. Это был его иносказательный, "эзоповский язык". А о том, как он был рабом, и у кого, и что из этого получалось, в народе рассказывали множество веселых историй.
Рабом он был, так сказать, от природы: во-первых, он был варвар, во-вторых, урод. Он был фригиец, из Малой Азии, а фригийцы, по твердому греческому убеждению, только и годились, чтобы быть рабами. А вид его был такой: голова как котел, нос курносый, губы толстые, руки короткие, спина горбатая, брюхо вспученное. Зато боги его наградили даром слова, острым умом и искусством сочинять басни.
От речистого раба хозяин сразу поспешил отделаться, и повел работорговец Эзопа с партией других рабов на рабский рынок на остров Самос. Стали разбирать дорожную поклажу, Эзоп просит товарищей: "Я здесь новый, слабый, дайте мне вон ту хлебную корзину" – и показывает на самую большую и тяжелую. Посмеялись над ним, но дали. Однако на первом же привале, когда все поели хлеба, Эзопова корзина сразу стала легче, а у остальных рабов их мешки и ящики как были тяжелы, так и остались. Тут-то и стало ясно, что ум у уродца не промах.
На острове Самосе жил простак-философ Ксанф. Увидел он трех рабов на продаже: двое были красавцы, а третий – Эзоп. Спросил он: "Что умеете делать?" Первый сказал: "Все!", второй сказал: "Все!", а Эзоп сказал: "Ничего!" – "Как так?" – "Да вот мои товарищи все уже умеют, мне ничего не оставили". – "Хочешь, я куплю тебя?" – "А тебе не все равно, чего я хочу? Купи меня в советники, тогда и спрашивай". – "Ты всегда такой разговорчивый?" – "За говорящих птиц дороже платят". – "Да ты-то ведь не птица, а урод". – "Бочки в погребе тоже уродливы, а вино в них на славу". Подивился Ксанф и купил Эзопа.
Устроил Ксанф угощение ученикам, послал Эзопа на рынок: "Купи нам всего лучшего, что есть на свете!" Пришли гости – Эзоп подает одни только языки: жареные, вареные, соленые. "Что это значит?" – "А разве язык не самое лучшее на свете? Языком люди договариваются, устанавливают законы, рассуждают о мудрых вещах – ничего нет лучше языка!" – "Ну так на завтра купи нам всего худшего, что есть на свете!" Назавтра Эзоп опять подает одни только языки: "Что это значит?" – "А разве язык не самое худшее на свете? Языком люди обманывают друг друга, начинают споры, раздоры, войну – ничего нет хуже языка!" Рассердился Ксанф, но придраться не мог.
После обеда стали пить вино. Ксанф напился пьян, стал говорить: "Человек все может сделать!" – "А море выпьешь?" – "Выпью!" Побились об заклад. Утром Ксанф протрезвел, в ужас пришел от такого позора. Эзоп ему: "Хочешь, помогу?" – "Помоги!" – "Как выйдете вы с судьями и зрителями на берег моря, так ты и скажи: море выпить я обещал, а рек, что в него впадают, не обещал; пусть мой соперник запрудит все реки, впадающие в море, тогда я его и выпью!" Ксанф так и сделал, и все только и дивились его мудрости.
Послал Ксанф Эзопа за покупками, встретил Эзоп на улице самосского градоначальника. "Куда идешь, Эзоп?" – "Не знаю!" – "Как так не знаешь? Говори!" – "Не знаю!" Рассердился градоначальник: "В тюрьму упрямца!" Повели Эзопа, а он оборачивается и говорит: "Видишь, начальник, я тебе правду сказал: разве я знал, что в тюрьму иду?" Рассмеялся начальник и отпустил Эзопа.
Собрался Ксанф в баню, говорит Эзопу: "Ступай вперед, посмотри, много ли в бане народу?" Эзоп возвращается и говорит: "Только один человек". Ксанф обрадовался, идет и видит: в бане полным-полно. "Что же ты мне вздор говорил?" – "Не вздор я тебе говорил: лежал перед баней на дороге камень, все об него спотыкались, ругались и шли дальше, и только один нашелся, который как споткнулся, так тут же взял камень и отбросил с пути. Я и подумал, что народу тут много, а настоящий человек – один".
Созвал Ксанф в гости друзей и учеников, а Эзопа поставил у ворот и велел: "Смотри, чтобы никто из простых людей не прошел, а только одни ученые!" Подошел гость, Эзоп его спрашивает: "Чем собака поводит?" Гость не понял, подумал, что его собакой обзывают, обиделся, пошел прочь. За ним другой, третий, десятый; наконец нашелся один и ответил: "Хвостом и ушами!" Эзоп обрадовался: "Вот тебе, хозяин, ученый гость, а больше не было!" На другой день ученики жалуются Ксанфу на Эзопа, а тот объясняет: "Какие же они ученые, если на такой простой вопрос ответить не могли?"
Много раз просил Эзоп Ксанфа освободить его, а Ксанф не хотел. Но случилась на Самосе тревога: заседал перед народом государственный совет, а с неба налетел орел, схватил государственную печать, взмыл ввысь и оттуда уронил ее за пазуху рабу. Позвали Ксанфа истолковать знамение. Ксанф, по своему обычаю, говорит: "Это ниже моего философского достоинства, а вот есть у меня раб, он вам все растолкует". Вышел Эзоп: "Растолковать могу, да не к лицу рабу давать советы свободным: освободите меня!" Освободил народ Эзопа; Эзоп говорит: "Орел – птица царская; не иначе, царь Крез решил покорить Самос и обратить его в рабство". Огорчился народ и отправил Эзопа к царю Крезу просить снисхождения. Щедрому царю умный урод понравился, с самосцами он помирился, а Эзопа сделал своим советником.
Долго еще жил Эзоп, сочинял басни, побывал и у вавилонского царя, и у египетского, и на пиру семи мудрецов. А погиб он в Дельфах. Посмотрел он, как живут дельфийцы, которые не сеют, не жнут, а кормятся от жертв, приносимых Аполлону всеми эллинами, и очень ему это не понравилось. Дельфийцы испугались, что он разнесет о них по свету дурную молву, и пошли на обман: подбросили ему в мешок золотую чашу из храма, а потом схватили, обвинили в краже и приговорили к смерти. Эзоп припал к алтарю Муз – его оторвали и повели на казнь. Он сказал:
"Не к добру вы обидели Муз! Так же вот спасался однажды заяц от орла и попросил помощи у навозного жука. Посмеялся орел над таким заступником и растерзал зайца. Жук стал мстить: высмотрел орлиное гнездо, вытолкнул оттуда орлиные яйца, а сам улетел. Где ни вил орел гнездо, всюду жук разбивал его яйца; наконец положил их орел за пазуху к самому Зевсу. А жук скатал навозный ком, взлетел к Зевсу и тоже бросил его богу за пазуху; возмутился Зевс, вскочил, чтобы отряхнуться, и орлиные яйца опять упали и разбились. И пришлось Зевсу, чтобы не перевелся орлиный род, устроить так, чтобы орлы несли яйца в ту пору, когда жуки не летают. Не обижайте слабых, дельфийцы!"
Но дельфийцы не послушались и сбросили Эзопа со скалы. За это их город постигла чума, и еще долго пришлось им расплачиваться за Эзопову смерть. Так рассказывали о народном мудреце Эзопе.
Басни Эзопа
Большинство эзоповских басен вам хорошо знакомо: они пересказывались на всех языках и в стихах и в прозе, в том числе и нашим Крыловым. Но есть среди них и такие, которые меньше известны; вот некоторые из них.
Волк увидел огромную собаку в ошейнике, на цепи и спросил: "Кто это тебя так приковал и так откормил?" Ответила собака: "Хозяин!" – "Нет, – сказал волк, – не для волка такая судьба! Мне и голод милей, чем рабский ошейник".
Свинья смеялась над львицей, что та рождает только одного детеныша. Львица ответила: "Одного, но льва!"
Задумались зайцы, какие они трусливые, и порешили, что лучше всем им разом утопиться. Подошли к пруду, а лягушки, заслышав их, одна за другой попрыгали в воду и спрятались. Увидели это зайцы и сказали: "Подождем топиться: видно, есть на свете кто-то и трусливее нас".
Волы тянули телегу, а немазаная ось скрипела. Обернулись они и сказали ей: "Эх, ты! Мы везем, а ты стонешь?"
Шел осел через реку с грузом соли, поскользнулся и упал; соль подтаяла, и ему стало легче. Он обрадовался и в следующий раз, подойдя к реке, упал уже нарочно. Но на этот раз был на нем груз губок, губки от воды разбухли, отяжелели, и осел утонул.
Зевс устроил праздник и для всех животных выставил угощение. Не пришла одна черепаха, сказавши: "В гостях хорошо, а дома лучше". Рассердился Зевс и заставил ее вечно таскать на спине свой собственный дом.
Шел человек зимой по лесу и заблудился. Пожалел его лесной сатир, привел в свою пещеру, предложил горячей похлебки. Вошел человек, стал дышать себе на руки. "Что ты делаешь?" – "Отогреваю их". Сел человек, стал дуть на похлебку. "Что ты делаешь?" – "Стужу ее". Помрачнел сатир, вывел гостя и прочь послал. "Видно, – говорит, – двуличный ты человек, если у тебя из одних и тех же губ и тепло идет, и холод".
У отца было две дочери. Одну он выдал за огородника, другую – за горшечника. Пришел навестить первую, спросил, как дела; та отвечала: "Да вот молим богов, чтобы дождь пошел и овощи напились". Пришел навестить вторую, спросил, как дела; та ответила: "Да вот молим богов, чтобы солнышко светило и горшки хорошенько просохли". Сказал отец: "Если так, то с кем же из вас молиться мне?"
Сделал мастер статую Гермеса и понес на рынок. Никто не подходил; тогда он стал кричать: "Вот продается бог, податель благ, хранитель прибыли!" Спросил его прохожий: "Что же ты такого полезного бога не у себя держишь, а на рынке продаешь?" Мастер ответил: "От него польза нескорая, а мне нужна скорая".