Я буквально онемела. Мой взгляд упал на его плечо, и мне страшно захотелось склонить к нему голову. Он с волнующей легкостью теребил мои волосы.
– Ну так что, едем одни, пойдем у них на поводу? – немного погодя послышался его вопрос.
Я заставила себя поднять на него глаза. Он выглядел сногсшибательно. От огня в камине на его лицо ложились теплые отсветы пламени, в глазах загорались крошечные искорки. Четким рельефом выделялось его лицо. Ему пора было подстричься. Густые черные вихры над ушами и на шее начинали завиваться. Я вспомнила, каковы они на ощупь – точно грубый шелк – и мне ужасно захотелось прикоснуться к его голове, пригнуть ее к себе. Так о чем это он спрашивал? Ах да... ресторан.
– Очень уж неохота доставлять им это удовольствие, – сказала я, и он улыбнулся.
– Точно. Но с другой стороны... поесть-то нам ведь действительно нужно. – Он взглядом скользил вниз по моему телу. – И слишком уж ты красивая, чтобы сегодня вечером оставаться дома. – Он положил мне руку на поясницу и слегка надавил на нее. – Давай уйдем отсюда.
Его машина стояла на подъездной дорожке. Гейдж обычно ездил на "майбахе". Это автомобиль для состоятельных людей, которые не любят выставлять напоказ свое богатство, а потому "майбах" в Хьюстоне видишь нечасто. Где-то примерно за триста тысяч долларов ты приобретаешь такой непритязательный с виду автомобиль, что служащие парковок редко его ставят в один ряд с "БМВ" или "лексусами". Салон отделан лайковой кожей и отполированным до блеска падуком, доставленным из джунглей Индонезии на спине белых слонов. А еще там есть два видеоэкрана, два держателя для бокалов шампанского и встроенный мини-холодильник для маленькой бутылочки водки "Кристалл". И все это разгоняется до шестидесяти миль менее чем за пять секунд.
Гейдж усадил меня в свой автомобиль с низкой посадкой и пристегнул на мне ремень безопасности. Я с наслаждением откинулась на сиденье, вдыхая запах гладкой кожи и разглядывая приборную доску, напоминавшую панель управления небольшого самолета. "Майбах" мягко заурчал, и мы тронулись.
Одной рукой управляясь с рулем, другой Гейдж взял с центральной панели какой-то предмет, оказавшийся сотовым телефоном, и оглянулся на меня:
– Ничего, если я сделаю один короткий звонок?
– Конечно.
Мы выехали из центральных ворот. Я смотрела на проплывающие мимо особняки, на ярко-желтые прямоугольники окон, на пару, прогуливавшуюся с собакой вдоль улицы. У кого-то обычный вечер... а у кого-то творятся невероятные вещи.
Нажав на кнопку, Гейдж быстро набрал уже введенный в память телефона номер. Ему ответили, и он без предисловий заговорил в трубку:
– Пап, я два часа назад вернулся из Нью-Йорка. Еще даже вещи не распаковал. Возможно, тебя это поразит, но я не всегда действую в соответствии с твоими желаниями.
Черчилль что-то ответил.
– Да, – сказал Гейдж, – я это понял. Но предупреждаю – впредь устраивай свою личную жизнь, черт тебя дери, а в мою не вмешивайся. – Он со щелчком захлопнул телефон. – Старый черт, – пробормотал он.
– Всюду сует свой нос, – поддакнула я. У меня дух захватило от того, что я, оказывается, часть его личной жизни. – Он таким образом проявляет свою любовь.
Гейдж бросил на меня насмешливый взгляд:
– Это правда.
Тут меня осенило.
– А он был в курсе, что ты собираешься порвать с Донелл?
– Да, я ему доложился.
Выходит, Черчилль все знал и не сказал мне ни слова. Убить его мало!
– Так вот почему он стал таким благодушным после телефонного разговора с тобой, – сказала я. – Видно, не очень-то он жаловал Донелл.
– Вряд ли ему вообще было до нее дело. А вот тебя он очень любит.
Я не могла сдержать восторга, как невозможно унести в охапке сыплющиеся из рук тяжелые плоды.
– Черчилль многих любит, – тотчас парировала я.
– Вообще то нет. Он почти со всеми довольно сдержан. Я в этом смысле пошел в него.
Мне грозила опасность, которая заключалась в моей готовности говорить с ним о чем угодно, чувствовать себя с ним свободно. Но очень уж роскошным темным коконом была машина, а я буквально таяла, ощущая близость с человеком, которого едва знала.
– Все годы, что я с ним знакома, он постоянно рассказывал о тебе, – проговорила я. – О твоих братьях и сестре тоже. Всякий раз, являясь в салон, он предоставлял мне отчет о своих близких. У меня складывалось впечатление, будто ты с ним постоянно ведешь какой-то нескончаемый спор. Но при этом было видно, что он гордится тобой больше, чем другими. Даже его жалобы на тебя и сетования звучали как хвастовство.
Губы Гейджа слегка растянулись в улыбке.
– Он обычно не слишком разговорчив.
– За маникюрным столом люди говорят такое, что тебе и не снилось.
Гейдж, не отрывая глаз от дороги, покачал головой:
– Вот уж не ожидал, что отец будет делать маникюр. Когда я впервые об этом услышал, то задумался, что ж это за женщина, которая смогла подбить его на такое. Как ты можешь догадаться, в семье это обсуждалось со всех сторон.
Мне было очень важно, что думал обо мне Гейдж.
– Я никогда ни о чем его не просила, – заволновалась я. – И никогда не рассматривала его как... ну, как какого-то сладкого папочку... он мне никогда не делал никаких подарков, ничего не...
– Либерти, – мягко остановил меня Гейдж, – все в порядке, успокойся. Я это уже понял.
– Ох, – протяжно вздохнула я. – Представляю, как все это выглядело.
– Мне сразу же стало ясно, что ничего такого между вами нет. Я исходил из того, что любой мужчина, который спал с тобой, никогда бы не выпустил тебя из своей постели.
Молчание.
Это намеренно провокационное замечание разбило ход моих мыслей надвое. С одной стороны, я испытывала желание, с другой – глубокую неуверенность в себе. Я не помню, чтобы так хотела кого-то (если такое вообше случалось), как хотела Гейджа. Но я его не устроила бы в постели. Я была неопытна, ничего не умела. Во время секса я слишком легко отвлекалась и никогда не могла блокировать свое причудливое сознание, заставлявшее меня вдруг прямо во время процесса обеспокоиться: "Подписала ли я Каррингтон разрешение на экскурсию?" или: "Интересно, выведут ли в химчистке кофейное пятно с моей белой блузки?" Короче говоря, как любовница я никуда не годилась. И мне не хотелось, чтобы этот мужчина знал об этом.
– Так будем обсуждать это? – спросил Гейдж, и я сообразила, что он имеет в виду поцелуй.
– Что? – тем не менее спросила я.
Он тихо рассмеялся.
– Значит, нет. – Сжалившись надо мной, он сменил тему, поинтересовавшись успехами Каррингтон в школе. И я, испытав облегчение, рассказала ему о проблемах сестры с математикой, затем разговор плавно перешел на наши школьные воспоминания, и вскоре Гейдж уже развлекал меня рассказами о всяких историях, в которые он со своими братьями попадал в детстве.
Я и не заметила, как мы оказались у ресторана. Пока швейцар в форменной одежде помог мне выбраться из машины, другой взял у Гейджа ключи.
– Если хочешь, можем пойти куда-нибудь в другое место, – сказал Гейдж, беря меня под локоть. – Если тебе здесь не нравится, только скажи.
– По-моему, здесь чудесно.
Это был современный французский ресторан со светлыми стенами и столиками, покрытыми белыми скатертями, где музыкант играл на пианино. Когда Гейдж объяснил женщине-метрдотелю, что количество персон для застолья, заказанного на имя Тревисов, сократилось с девяти человек до двух, она подвела нас к одному из маленьких столиков в углу, частично скрытому ширмой в виде занавеса, создающей уединение.
Пока Гейдж просматривал карту вин толщиной с телефонный справочник, услужливый официант налил нам в бокалы воды и постелил мне на колени салфетку. Гейдж выбрал вино, мы заказали суп из артишоков с кусочками карамелизированного омара из штата Мэн, по порции калифорнийского морского ушка и жареного палтуса из Дувра с горячим салатом из новозеландских баклажанов и перца.
– Мой ужин путешествовал больше, чем я за всю жизнь, – сказала я.
Гейдж улыбнулся:
– Куда бы ты отправилась, если б имела выбор?
Я оживилась. Я всегда мечтала побывать в тех местах, которые видела только на страницах журналов да в кино.
– Ой, даже не знаю... ну, прежде всего в Париж, наверное. Или в Лондон, а может, во Флоренцию. К тому времени, как Каррингтон немножко подрастет, я скоплю достаточную сумму, чтобы нам с ней отправиться в автобусный тур по Европе..
– Не стоит знакомиться с Европой из окна автобуса, – сказал Гейдж.
– Вот как?
– Да, не стоит. И ехать нужно с кем-то, кто все там знает. – Он вытащил телефон и раскрыл его. – Так куда?
Я улыбнулась и растерянно покачала головой:
– Что значит куда?
– Ну, в Париж или в Лондон? Я могу заказать самолет, и он будет готов через два часа.
Я решила поддержать игру:
– Что берем? "Гольфстрим" или "сайтейшн"?
– В Европу, конечно же, "Гольфстрим".
Тут я поняла, что он не шутит.
– У меня и чемодана-то нет, – сказала я остолбенело.
– Я куплю тебе все необходимое на месте.
– Ты же сказал, что устал от путешествий.
– Я говорил о деловых командировках. И потом, я хочу увидеть Париж с человеком, который никогда его прежде не видел. – Его голос стал мягче. – Это все равно что снова увидеть его впервые.
– Нет, нет, нет... в Европу не ездят после первого свидания.
– А вот и ездят.
– Но только не такие люди, как я. Кроме того, мое такое спонтанное решение может испугать Каррингтон...
– Проекция, – пробормотал он.
– Ну ладно, ладно, это испугает меня. Я недостаточно хорошо тебя знаю, чтобы отправляться с тобой в путешествие.
– Вот и узнаешь.
Я в изумлении воззрилась на Гейджа. Он держался абсолютно непринужденно, я никогда его не видела таким. В его глазах танцевали смешинки.
– Да что такое на тебя нашло? – спросила я ошеломленно.
Он с улыбкой покачал головой:
– Точно не знаю. Но придется с этим жить.
Мы проговорили весь ужин. Мне очень много хотелось рассказать ему и еще больше услышать. Наш разговор длился три часа, но мы и половины не сказали друг другу из того, что хотели. Гейдж умел внимательно слушать и, казалось, с неподдельным интересом внимал всем подробностям из моего прошлого, которые, по всему, должны были бы нагнать на него смертную тоску. Я рассказывала ему о маме, о том, как мне ее не хватает, и обо всех проблемах, которые существовали в наших с ней отношениях. Я даже поделилась с ним своими переживаниями, связанными с чувством вины, которое долгие годы мучило меня, – вины в том, что именно из-за меня мама так и не привязалась к Каррингтон.
– Тогда мне казалось, что я просто занимаю вакантное место, – сказала я. – Но когда она умерла, я задумалась, не... ну, я с самого начала так сильно любила Каррингтон, что как бы присвоила ее себе. И передо мной все время возникал вопрос, не виновата ли я в... не могу подобрать слово...
– Не маргинализировала ли ты ее?
– Что это значит?
– То, что ты ее оттеснила на периферию.
– Вот-вот, именно это я и сделала.
– Чушь, – мягко возразил Гейдж. – Так не бывает, детка. Ты никак не ущемила свою мать тем, что любила Каррингтон. – Он теплой рукой сжал мои пальцы. – Похоже, Диана просто была полностью погружена в свои собственные проблемы. Она скорее всего испытывала к тебе благодарность за то, что ты даришь Каррингтон любовь и заботу, которых она ей дать не могла.
– Надеюсь, – сказала я, но он так и не смог меня убедить. – А... а откуда тебе известно ее имя?
Он пожал плечами:
– Да, наверное, папа упоминал.
За этими словами последовало согретое душевным теплом молчание, и я вспомнила, что Гейдж потерял мать, когда ему было всего три года.
– А ты помнишь свою мать?
Гейдж отрицательно покачал головой.
– Ава ухаживала за мной, когда я болел, читала мне сказки, залечивала мои раны после драки и устраивала за это выволочку. – Задумчивый вздох. – Мне ее страшно не хватает.
– Твоему отцу тоже. А тебе не претит, что у него есть женщины? – спросила я после паузы.
– Да нет, черт возьми. – Он вдруг улыбнулся. – До тех пор, пока ты не вошла в их число.
Мы вернулись в Ривер-Оукс около полуночи. Я слегка опьянела после двух бокалов вина и нескольких глотков портвейна, который подали с десертом, состоявшим из французского сыра и тонюсеньких, толщиной в листок бумаги, ломтиков финикового хлеба. Никогда в жизни мне еще не было так хорошо, возможно, даже лучше, чем в те благословенные минуты с Харди сто лет назад. И это почти тревожило меня. Я имела на вооружении тысячи способов не подпускать мужчину к себе близко. Ведь даже секс не представлял такой опасности, как душевная близость.
Однако этому смутному беспокойству не дано было пустить в моей душе корни, поскольку что-то в Гейдже заставляло поверить ему, несмотря на все мои отчаянные усилия этого не делать. Не знаю, сколько раз в своей жизни я совершала какой-то поступок, лишь повинуясь своему желанию, не беспокоясь о возможных последствиях.
Как только Гейдж подъехал к дому и затормозил, мы разом умолкли. В воздухе висели не высказанные вслух вопросы. Я неподвижно замерла на своем месте, избегая встречаться взглядом с Гейджем. Несколько рвущих душу, стремительно исчезающих мгновений – и я принялась шарить рукой в поисках защелки ремня безопасности. Гейдж неторопливо вышел из машины и подошел к дверце с моей стороны.
– Поздно, – небрежно заметила я, когда он помогал мне выйти.
– Устала?
Мы приблизились к парадной двери. Ночной воздух приятно холодил, сквозь прозрачные тучи проглядывала луна.
Я утвердительно кивнула: да, устала, хотя это было неправдой. Я волновалась. Теперь, когда мы вернулись на знакомую территорию, не прибегать к прежней привычке осторожничать мне оказалось сложно. Мы остановились перед дверью, и я повернулась к Гейджу лицом. Балансируя на высоких каблуках, я, видимо, чуть-чуть покачнулась, потому что он, как бы страхуя, обхватил меня обеими руками, положив ладони на поясницу. Между нами оставалась лишь одна преграда – мои сцепленные спереди руки. Я что-то лепетала, с моих губ слетали какие-то слова – я благодарила Гейджа за ужин, пытаясь выразить, как мне было приятно...
Но вот мой голос стих, потому что Гейдж притянул меня к себе и прижался губами к моему лбу.
– Я не спешу, Либерти. Я умею быть терпеливым.
Он держал меня так осторожно, словно я могла разбиться и меня нужно было оберегать. Я робко прильнула к нему, уютно устроившись у него на груди, а мои руки медленно, дюйм за дюймом, стали подниматься вверх к его плечам. Каждое наше прикосновение обещало блаженство и распаляло меня, что-то новое поднималось во мне.
Твердые губы Гейджа добрались до моей щеки и нежно коснулись ее своей печатью.
– До завтра.
Он отступил назад.
Я в оцепенении смотрела, как он начинает спускаться по лестнице.
– Постой, – с запинкой окликнула его я. – Гейдж...
Он обернулся, в немом вопросе приподняв брови.
Я смущенно промямлила:
– Разве ты не поцелуешь меня на прощание?
В воздухе заклубился его смех. Он медленно вернулся ко мне, одной рукой уперся в дверь.
– Либерти, милая... – Его южный акцент усилился. – Я могу быть терпеливым, но я все же не святой. Один поцелуй – это, пожалуй, все, что я сегодня могу вынести.
– О'кей, – прошептала я.
Его темноволосая голова склонилась над моей, и мое сердце неистово забилось. Он коснулся меня губами, слегка пробуя на вкус, и мои губы разомкнулись в ответ. Я почувствовала все тот же ускользающий, неуловимый привкус, преследовавший меня последние две ночи. Он был в его дыхании, на его языке, что-то сладкое и пьянящее. И, стараясь вобрать его в себя как можно больше, я обвила Гейджа руками за шею, боясь отпустить. Из его груди вырвался тихий, глухой звук. Его дыхание сбилось, и он, крепко сдавив рукой мои бедра, тесно прижал меня к себе.
Он продолжал меня целовать. Поцелуй длился, становясь все жарче, и наконец мы оказались прижатыми к двери. Его рука скользнула вверх к моей груди и, чуть задержавшись, отдернулась, но я накрыла ее ладонью, неуклюже направляя, и его пальцы, повинуясь моему движению, обхватили мягкую округлость. Он медленно поглаживал мою грудь большим пальцем, пока под ним не набух жаждущий распуститься бутон. Гейдж слегка сжал его и очень нежно потянул. Я страстно хотела почувствовать на себе его губы, его руки, всего его целиком. Я очень многого хотела, даже, наверное, слишком многого, но его прикосновения, его поцелуи будили во мне самые невероятные желания.
– Гейдж...
Он обнял меня, беспомощно извивающуюся в его объятиях, пытаясь усмирить. Его губы прижались к моим волосам.
– Что?
– Пожалуйста... отведи меня в мою комнату.
Понимая, что я ему предлагаю, Гейдж ответил не сразу:
– Я могу подождать.
– Нет... – Я вцепилась в него, словно утопающий. – Я не хочу ждать.
Глава 21
На пути к комнате мой пыл немного поутих, приглушенный сомнениями. Нет, я, зайдя так далеко, не собиралась идти на попятную – я слишком хотела Гейджа. Да и вообще было ясно, что если не сейчас, то потом, через какое-то время, мы все равно окажемся в постели. Дело в том, что я не могла отделаться от навязчивого страха по поводу своей неполноценности в постели и лихорадочно пыталась придумать, каким образом ее компенсировать. Я все гадала, чего захочет Гейдж, что может доставить ему удовольствие. И к тому времени, как мы добрались до моей комнаты, голова моя оказалась полным-полна всякой всячины. То, что творилось в ней, напоминало нечто вроде страничек плана футбольного матча со стрелочками, указывающими на тактические схемы распасовки, стратегические методы блокировки противника, расстановку игроков и схему построения игры в нападении.
Рука Гейджа легла на дверную ручку, послышался щелчок замка – и внутри у меня что-то оборвалось и ухнуло вниз. Я пригнула абажур настольной лампы на ночной тумбочке возле кровати вниз, и свет разлился по полу желтой глазурью.
Гейдж посмотрел на меня, и его черты смягчились.
– Эй... – Он поманил меня к себе. – У тебя еще есть возможность изменить свое решение.
Почувствовав на себе его руки, я прильнула к нему.
– Нет-нет, я не передумаю. – Я прижималась щекой к мягкому черному кашемиру его свитера. – Но...
– Но – что? – Он вверх-вниз водил рукой по моей спине. Несколько мгновений я уговаривала себя: если я верю этому мужчине настолько, что собираюсь лечь с ним в постель, то должна признаться ему во всем.
– Дело в том, – выдавила я из себя, – что... – Я делала глубокие вдохи, но воздуха мне все равно отчаянно не хватало. Гейдж, стараясь меня успокоить, продолжал ласково поглаживать меня по спине. – Я должна тебе кое в чем признаться...
– Ну?
– Видишь ли... – Я зажмурилась и заставила себя договорить: – Дело в том, что я никуда не гожусь в постели.
Его рука замерла на месте. Он мягко оторвал мою голову от своего плеча и насмешливо посмотрел на меня.
– Да быть этого не может.