91. Итак, все афиняне тогда сердцем и душою были заодно; прошлые наши соотечественники полагали ошибкою, если не позором, вершить судьбу полиса согласно Феогнидовым воззрениям, о каковых говорил я выше. А поведи себя наши отцы подобно нынешним ораторам и людям, облеченным властью, возьми верх в минуту важного решения любовь к монете звонкой и мысль о выгодах торговли, с виду разумная, послушайся предшественники наши мужей богатых, но мотивами отнюдь не безупречными - если не сказать хуже - на трибуне руководимыми, - вообразить легко, куда бы это государство завело.
92. Ныне подобного рода люди обвиняют Сократа; я же встал на защиту его и продолжу речь свою, надеясь удостоверить вас в той истине, что и мысли, и дела Сократа были для умов горожан не менее полезными, чем больному лекарство. Сейчас рассказать хочу поподробнее о беседах философа с юношами афинскими, - вашими, сограждане, сыновьями; ведь эти-то беседы и считает Анит пагубными чрезвычайно; но коль скоро не удастся мне хотя бы единственного из судей в правоте истца разубедить, готов я с Сократом рядом встать и правосудию ответить.
93. Итак, слышали юноши из уст Сократа, например, следующее: "Одиссей в Хиосе велит рядовых воинов подвергнуть порке, когда видит в них готовность бежать; военачальников же отвращает от малодушия словами, причем мягкими. Боюсь, напрасно Гомер о поступке таком нам поведал, ибо справедливость для всех одна и от высоты положения не зависит; то есть, коль скоро намерение дезертировать - преступно и достойно телесного наказания, то подвергнуться каре должны были все воины без разбора. Если ж минутная слабость в битве не более чем ошибка, каковую исправить должно, упреком иль разъяснением, то поступил герой поэта против справедливости, одних лишь побранив, а других побив". Возможно, кто-то из Гомерова рассказа сделает вывод, что человек влиятельный по природе превосходит всех прочих, хотя много раз поступки доблестные и благородные совершались людьми, не облеченными высшей властью. Простолюдин, бывало, вел себя по-геройски, а вождь - недостойно.
94. Кто насмехался над прорицаниями Кассандры, позоря ее пред афинянами, и обрек войско тем самым на великое бедствие? - Один из его предводителей. Почему не вспомнил о том Одиссей - по рассеянности иль, может, был глуповат? Но тогда и вовсе права решать не имел. А если в рассказе Гомера правды нет, а одна лишь выдумка, то ложью его, как и всякою, не один Одиссей оклеветан, а все мы обмануты.
95. Еще говорил Сократ так: "Берегитесь принять за истину рассказанное Гомером об Автолике. Ибо, называя мошенника любимцем Гермесовым, считает поэт его безнаказанность результатом обильных жертв. А ведь богам дары смертных не в диковинку-но много ли припомните случаев, чтоб поспешили они с благодарностью?"
96. Что скажешь, Анит? Я повторил Сократом сказанное, и какой же пагубой слова мои на собравшихся отзовутся? Да никакой, лишь направят афинян к пользе взвешенного раздумья. Чем оскорбил я, сограждане, правосудие, открыв слуху вашему Сократово предостережение? Не будучи сам поэтом, не завидовал он их славе, а стремился лишь к одному: научить собеседников наблюдательности и осторожности, так, чтобы странствовали они по просторам поэзии с духом свободным. Ибо легко на тропинке, к пропасти ведущей, неумелому оступиться, если признает он мудрость и опытность проводника невозбранимыми, так что и слабого голоса сомнения в душе своей испугается.
97. Однако Анит вне себя от ужаса, будто земля разверзлась, раз некий афинянин иных мест уроженцев здравомысленнее оказался, требует Сократа, о поэзии размышляющего, в руки Одиннадцати отдать, и считает себя притом спасителем юношей от крамолы. И все же, соберись, о Анит, с духом, и ответь нам на сей раз правдиво: знаешь ли ты человека, который слышал явственно, как Сократ Одиссея за способ рядовых воинов вразумления нахваливал, и поучал юношей при этом: "Вот и ты с людьми богатыми и влиятельными будь осторожен и терпелив, а с бедняком не церемонься?" Может, представишь суду свидетеля, из круга собеседников Сократа изгнанного за несогласие с нравоучением?
98. Но говорит обвинитель, вконец, видно, запутавшись, что не верил Сократ в силу собственных доводов и подкреплял их, для убедительности, изречениями поэтов великих. В ответ не преминул бы я заметить, как сильно обмолвка Анита противоречит прежде им сказанному; ибо выходит из слов твоих, что обвиняемый питал-таки к поэтам уважение, - но умолкаю, ибо во сто крат доказательнее, чем я иль кто бы то ни было, ответит тебе призываемый мною свидетель.
99. Внимайте, мужи-афиняне! В трудный наш час, во мраке сомнений дорогу к истине не найдя, чьей помощи взыскуем и, вдохновленные оракулом, свершаем славные дела и величайшие подвиги?
100. Им, Аполлоном Пифием, владыкою над Акрополем, основателем и покровителем города, судьею всем судьям, отличен Сократ средь прочих мудрецов, чьи знания и ум вы превозносите - да, этими дарами благословлял бог многих и прежде Сократа. Его же направил на путь исследования истины, назвав задачи сей наидостойнейшим. И хотя с того дня всепроникающая сила мудрости его обрела очевидность, не возгордился Сократ своей избранностью, не стал высокомерен с завистниками, лишь вынуждал любого спорщика истине уступить.
101. Так вот: когда говорил Сократ, ведающий о Дельфийском провозвестии, с юношами афинскими, что за нужда была ему помощи искать у Пиндара, Симонида - да кого ни назови? Коль скоро знаешь, что сами судьи правоте твоей свидетели, не станешь выбирать сих из числа людей ничтожных, с корыстной душою. Замысли Сократ недоброе, мог и так успокоить опасающихся впасть в грех кощунства: "Вспомните: это Пифия говорит моими устами, а чрез нее прорицающий у подошвы Парнаса бог. Богом я назван первым из мудрых, и кто мне возразит - богохульствует". Слышал ли кто нечто подобное от Сократа? Даже Анит не дерзнет утверждать сию ложь, пусть запасся оной в избытке.
102. Говоришь ты, Анит, что юноши, силе слова учителя покорные, Сократа почитали более отцов и смотрели свысока на старших братьев? Выходит, убеждал он их истиной - не одними афоризмами. Но, может, огорчались отцы и братья, ожесточаясь в душе? И, не зная, как детей своих образумить и спасти от искушения, взывали афинские граждане к судьям, дабы остановили те Сократа в его недобром промысле?
103. Нет, не приведешь ты нам в пример отца, что отрекся от сына, ибо тот Сократовыми поучениями бесповоротно был испорчен. И о муже предусмотрительном не расскажешь, который сына держал под замком, дабы спасти его от влияния пагубных слов, произносимых на площади. Ибо не было таких, Анит. Не видели афиняне в рассуждениях Сократа и следа тлетворности, понимали как должно слова его о воровстве, об осквернении святилищ, и об оправданной хитрости. Так как знали и сами, что иной раз все это - не преступление: скажем, если диктуется интересами войны. Любой из нас военачальника, перехитрившего противника, поставит выше того, у кого на обман смекалки и духу не хватило. Ибо обвести врага вокруг пальца - справедливо.
104. Знаменитый Фемистокл обманом прославил себя дважды: возвел Длинные Стены и тем спас Афины, затем - и всю Грецию. Вот и врач, по нашему разумению, вправе утешить больного ложкою лжи. А иной раз атлет, крепкий телом, в спасительном снадобье не меньше больного и слабого нуждается, и обману рад, когда бремя правды ему не по силам.
105. В чем преступен Сократ, славя Меланта за победу, хотя завоевана она с помощью лжи, - не шла ли речь тогда о жизни и смерти? В чем злоумышляет обвиняемый, когда хвалит Одиссея за похищение Палладия? Разве не украли прежде троянцы у Менелая самое ценное из всего им имеемого?
106. Да и кому придет в голову, что Сократ, юношам о том рассказывая, учит их вести себя с согражданами и друзьями так же, как с воинами вражеской армии? У кого недостало б рассудка урок пропустить мимо ушей, иль указать учителю, что поведение, достойное похвалы на поле сражения, в мирной жизни не имеет обыкновения считаться примерным? Думаю, любой из участников беседы, слыша, как одобряет Сократ мошенничество, понимал преотлично, что говорит он об обстоятельствах войны с троянцами и только. Поступок, который расценили б мы в иное время как бесчинство, на войне подчас и оправдан - и покорив враждебный город, афинянин, лаконец, и откуда б ни был воин родом, не щадит его, опустошая иногда и святилища, ибо считает завоеванное противника имущество божественной себе наградой.
107. Но коварная изобретательность Анита переходит все пределы, когда уверяет он: Сократ-де хвалил эллинов за хитрость, и Фиеста средь прочих, чем отцов наших оскорбил. Не дает обвинителю покоя мысль, что недостаточно смысл сказанного Сократом о троянцах или предводителе беотийцев в ложном свете представить, дабы согласились вы, судьи, признать обвиняемого оплотом порока - и еще толику лжи добавляет - авось, и она сойдет за правду. Однако, всем, кто хоть сколько-нибудь знает Сократа, ясно, что никогда не поставил бы он в один ряд, об эллинах говоря, Одиссея с Мелантом и Фиеста.
108. Даже и по рассеянности. Не находилось места в речах Сократовых злу и коварству, ибо чист был от них мудрец душою.
109. Но что удивляться безделице, если находим в обвинениях Анита и нечто, во сто крат большего негодования достойное? А именно, такое утверждение: "Он учит лжеприсяге". И это говорит обвинитель о человеке, который, правду слов своих подтверждая, покой божества клятвою бременить не спешит - и иную, земную, тварь свидетелем истины призывает, советуя и согражданам попусту священные имена не тревожить? Кто поверит абсурду? Вот, скажем, если встретим мы человека, который и издали на воду взглянуть боится, вообразим ли себе, что в разговоре с приятелем обсуждать он станет тонкости мореходного ремесла?
110. Попробуй-ка, мой милый, доказать нам сначала, да так, чтоб мы поверили, будто бы хоть разок-другой Сократ, связав себя клятвой, ее не сдержал, а уж потом обвиняй, будто толкал он к святотатству и сограждан. Того же требую я и в отношении всех прочих твоих обвинений. Обоснуй, Анит, - но со знанием дела, - когда и где афинянин Сократ подверг храм осквернению, посягнул на чужое имущество, сотворил насилие, а уж затем упрекай за вредоносное влияние на приверженцев. Ты же, разглагольствуя о пагубности речей Сократа, - не назвав, однако, и тут ни единого аргумента, который прозвучал бы для слуха соотечественников убедительно, - не торопишься с конкретным примером совершенного в согласии с теми речами злодеяния (хотя воздается человеку по мере дел его), и, таким образом, заставляешь нас прийти к выводу, что и слова Сократа тобою умышленно извращены.
111. Быть может, вор сторонится грабежа, а прелюбодей разврата? Однако не раз убеждались мы в противоположном. Всегда и во всем сказанное подтверждается сделанным, иль превращается в звук пустой. Вдохновенный призыв к важному начинанию, коль скоро не подтвержден сообразными действиями хозяина слов, вернее всего, отпугнет, а не следовать себе заставит, ибо свойственные природе человеческой практичность и к новому недоверие перевесят вскоре минутное воодушевление. Вот, например, некий муж на трибуне пылко согражданам советует прийти государству на помощь и пополнить казну деньгами, а сам - в стороне; как вы думаете, сумеет ли вскрыть такой оратор кладезь щедрости в сердцах соотечественников? Нет, скорее поступком своим источник ее закупорит бесповоротно. Иль если на поле брани вождь, призвав к атаке, схоронится за спинами воинов, ища безопасности, - тем родит в их сердцах, несомненно, лишь страх, но никак не мужество. И так всегда и во всем: верим мы лишь совету, подкрепленному делом.
112. А теперь, не выпуская из виду предыдущее Рассуждение, согласимся, что ты, Анит, прав: склонял Сократ юношей и к лжеприсяге, и к воровству, и к насилию; сам же, однако, был добропорядочным гражданином: почитал богов, был равнодушен к богатству, несуетен, честен и скромен в быту - чем посчитали бы в сем случае сыновья афинские слова пагубных наставлений? Скорее всего, ни за что не поверили б в искренность Сократовых нравоучений, и приняли б их за шутку или игру, будучи свидетелями образа жизни, который с советом в раздоре.
113. Но правда - какой она была и есть, - в том, что никогда не направлял Сократ юношей - ни словами, ни делами - на путь пагубный. Все это ложные обвинения, и исходят от людей, кои не стоят мизинца ответчика. Желая избавиться от досадившего им соотечественника, выдают они себя за героев и вгоняют сограждан в страх, пугая бедствиями, что обрушатся непременно на государство, если они (обвинители) не предадут происходящее огласке. О, если б все недоброжелатели города хоть каплю на Сократа походили! Глубока и покойна была бы уверенность афинян в благополучии и безопасности державы, когда б раздавались на площадях и рынках лишь речи, подобные Сократовым, ведь вел он их открыто, у всех на виду, что само по себе является свидетельством в пользу правоты его.
114. Удивительно мне Анитово упорство, когда, понимая очевидное, пытается он убедить вас, судьи, еще и в том, будто самые скверные из своих намерений Сократ от ушей и глаз людских прятал. "Можете себе представить, говорит обвинитель, - что за беседы вел Сократ с теми из юношей, к коим особенно был расположен, чему учил их, будучи с ними наедине". Наступит ли предел бесстыдству твоему, Анит! Поделись же с нами своей осведомленностью: что за уголок облюбовал Сократ для тайных свиданий? Под кровом собственного жилища? В безлюдном поле? Где же? - ибо мы-то привыкли встречать его в местах, всем горожанам хорошо известным.
115. Но прежде ответь нам прямо и кратко, Анит: то, что Сократом говорилось публично - ведь воздвиг ты здание обвинений своих на рассуждениях Сократа, произносимых при всех, - выдавали ли слова, слуху любого доступные, со всей несомненностью его намерения как учредителя зла и порока? Да или нет? Действительно чинили они вред и призывали всенародно преступать законы? Ибо если это не так, то остается признать тебя клеветником; если же не возводишь напраслину - то отвага виновного Сократа граничила с безумством!
116. Но столь отъявленный злодей в силу природы своей во всех действиях выказывал бы поразительное бесстрашие. Как увязать отчаянную жажду риска, обычно натуре подобной присущую, с разборчивостью в средствах и умением держать себя на людях так, что они и не подозревают о зреющем в душе преступлении? Человек, Анитом рисуемый, афинянин, готовый пойти на самое страшное преступление из всех существующих (ибо знает Анит не хуже нас с вами, что нет в глазах закона ничего ужаснее, чем задуманное, будто бы, Сократом: сбить юношей с пути истинного и подорвать правопорядок) - не побоялся бы ничьих ушей, и не держал бы рот на замке, как это делает заурядный трус.
117. Далее. Анит утверждает, что Сократ в собеседники выбирал себе лишь юношей, а людям преклонных лет отказывал в своем обществе, и настаивает на обвинении, хотя и вы, судьи, и множество сограждан, здесь находящихся, вели с Сократом знакомство, и в беседах видели удовольствие. Тем не менее, не смущаясь ничуть, заверяет Анит: Сократ-де мужей почтенного возраста сторонился и охотился за юнцами незрелыми, - против чего, повторяю, свидетельствует ваш собственный опыт.
118. Как и многое другое. Вот если нарек бы себя Сократ учителем, а дом свой - школою, и у ворот поставил бы стража, дабы тот нежеланных гостей выпроваживал, точнее, одним лишь юношам дверь отворял, следуя строгому приказу хозяина, - тогда, и верно, встречи могли вызвать кой у кого подозрения. Но он себя учителем не называл никогда, готов был побеседовать с любым человеком, повстречавшимся ему на пути, если замечал в нем любознательность, и всякий уголок, где окружали его добровольные слушатели, находил вполне пригодным для разговора. А если попадался среди афинских жителей такой, что не чувствовал в оном потребности, - обходил беседующих строкой, и никак против воли не понуждался принять в разговоре участие. Но уж рассуждать о вреде родника, из коего люди живую воду черпают, и лишь ты один утолиться ею не жаждешь, по меньшей мере глупо, равно как, на борт корабля ступить не отважившись, проклинать ветерок попутный.
119. Объяснить же тот факт, что в числе беседующих с Сократом преобладали люди молодого возраста и старших успехами превосходили, нетрудно. Не удивится сему обстоятельству ни учитель музыки, ни грамматики. Ибо жизнь человека в годы юношества свободна от будничных забот, и предназначен сей отрезок пути земного для обретения знаний, как никакой другой. Не бременят сыновей ваших, судьи, до поры обязанности пред отечеством, не обступают со всех сторон насущные нужды горожан - по делам семьи, имущества и хозяйства, не забирают часы дня посланцы иноземных держав и разбор тяжб сограждан в народном собрании - и досуг свой ревностно и усердно отдают юноши совершенствованию души, ума и тела.
120. И, честно спросив себя о том, без труда поймут мужи лет зрелых, отчего окружали Сократа главным образом юноши. Сердце того, кому ставят в вину сие обстоятельство, преисполнено было ко всем людям, без различия возраста, сочувствия и интереса - так что кое-кому это, возможно, и досаждало. Юность же никогда уроку не противится: рада выслушать совет дельный и благодарна учителю, указавшему путь верный в жизни.