Прага, 12 октября 1938 года
Штабс-капитан Вацлав Моравек вошел в пивной погребок "Золотой рог" и начал оглядывать зал. В погребке стоял полумрак, и после яркого солнечного света он долго не мог сориентироваться. Наконец его глаза привыкли к полумраку пивной, и он увидел то, что хотел. Точнее, того, кого хотел: невысокого полноватого мужчину. Штабс-капитан подошел к столику, за которым сидел толстяк, и поздоровался.
- Давненько мы с тобой не пили вместе пивка, Франтишек.
Но толстяк только кивнул головой и сказал:
- Здравствуй, Вацлав. Я бы с удовольствием с тобой просто попил пивка, но теперь не то время. У меня к тебе серьезный разговор.
Пока официант ходил за пивом, заказанным Моравеком, оба мужчины молча разглядывали друг друга. Когда официант удалился, толстяк заговорил снова:
- Ты знаешь, чем я занимался последнее время, Вацлав. Думаю, ты прекрасно понимаешь, что не сегодня завтра Чехословакия перестанет существовать как свободное государство. Не сомневаюсь, что это не оставит тебя, как и многих других, равнодушным. Полагаю, нам надо уже сейчас начать готовиться к борьбе в подполье. Вот чтобы обсудить этот вопрос, я и пригласил тебя сюда.
Штабс-капитан, не отрывая взгляда от своего собеседника, сделал большой глоток из своей кружки, облизнул верхнюю губу и сказал:
- И как вы себе представляете эту подготовку и эту борьбу, полковник Моравец?
Моравец, чтобы придвинуться к собеседнику, навалился на стол всей грудью и сказал:
- Когда немцы оккупируют нашу страну полностью, из страны выедут не только многие политики, но и большинство кадровых офицеров. Вне всякого сомнения, где-то там, за границей, начнет формироваться освободительная чехословацкая армия, но ей понадобятся силы, на которые она смогла бы опереться здесь, в Чехословакии. Называй это как хочешь: партизаны, подпольщики или просто разведгруппы. И вот об этом надо подумать уже сейчас, пока мы еще хозяева в нашей стране. Я знаю тебя давно, поэтому и обратился к тебе в первую очередь. Ты человек военный, многое уже знаешь и умеешь. Вот я и хотел бы, чтобы ты возглавил одну из таких групп.
Пока Моравец говорил, его собеседник медленно попивал пиво, не спуская с него удивленно-настороженного взгляда.
- Я не совсем понимаю тебя, Франтишек, - сказал штабс-капитан, - Ты меня знаешь и должен хорошо себе представлять то, что я буду бороться за свободу, где бы я ни оказался. Что ты имеешь в виду, когда говоришь о том, что подпольную, или пусть партизанскую, группу надо создавать сейчас?
- Я хочу сказать, что надо, пока мы это еще можем, организовать тайные склады с оружием, надо запастись рацией, договориться о времени передач и о шифре, кстати говоря, тебя еще придется научить пользоваться рацией и шифрами. В самый последний момент я передам тебе кое-кого из своей агентуры среди немцев: с каждым днем нам все труднее будет получать от них информацию, к тому же эта агентура пригодиться вам и здесь. Именно сейчас, пока мы еще что-то можем, надо подумать о документах и денежных средствах. Штабс-капитану, пусть даже побежденной армии, немцы не больно-то поверят, а вот какому-нибудь бухгалтеру Бочке поверят без слов. Надо будет запастись бланками документов и печатями, чтобы не подделывать все это потом, а воспользоваться подлинниками. Тебе заранее надо будет встретиться с некоторыми людьми, которые останутся в стране для той же цели. То есть заранее создать ядро. Потом, когда вы останетесь один на один с врагом, вы уже будете действовать на свой страх и риск.
Моравец сделал несколько медленных глотков пива, поставил кружку на стол, удовлетворенно крякнул и продолжил:
- Кроме всего прочего, я очень тебе доверяю, поэтому надеюсь дать тебе при этом еще и очень важное задание. Но об этом задании мы поговорим в самый последний момент. Есть вещи, которые лучше знать только в случае крайней необходимости. Извини, я не спросил твоего согласия на это, но мне казалось, что ты обязательно примешь это предложение.
Штабс-капитан немного помолчал, потом сказал:
- Это все очень неожиданно. Никогда не думал, что стану шпионом.
Моравец усмехнулся:
- Но ты ведь никогда не думал и о том, что наша страна встанет перед угрозой оккупации. Мы думаем одно, а жизнь вносит свои коррективы. Понимаю, тебе нужно время, чтобы обдумать мое предложение. Я согласен вернуться к этому разговору через несколько дней.
Штабс-капитан медленно допил пиво, закурил сигарету и, выпустив в воздух колечко дыма, сказал:
- А что тут раздумывать: я - согласен. Надо только обдумать, как это согласовать с моей службой. Организация всех этих складов с оружием, учеба - все это займет уйму времени.
- Об этом не беспокойся: мы вызовем тебя в генеральный штаб на курсы. Начальству скажем, что после курсов ты отправишься на новое место службы.
- Я смотрю, ты все уже заранее продумал, - вздохнул Моравек, - Ну что ж, я готов хоть завтра приступить к новым обязанностям.
- Не спеши. Подожди вызова в генеральный штаб. И, думаю, тебя не надо предупреждать, что этот разговор должен остаться между нами. Я не сомневался, что ты согласишься.
Берлин, 15 октября 1938 года
Унтерштурмфюрер СС Пауль Фогель, весело насвистывая, вошел в технический отдел гестапо и направился к кабинету номер 32. В кабинете сидел молодой человек, который занимался подделкой документов. Это был высокий худой парень, довольно симпатичный на лицо. Когда-то он хотел стать художником и иллюстрировать книжки. Ему казалось такое занятие очень заманчивым: сидишь, читаешь новые книжки, а потом рисуешь к ним картинки, так, как ты все это себе представляешь. Он даже прошел курс в художественном училище и попытался устроиться в типографию, но там его не взяли. У них пока были свои художники, а заказов на иллюстрированные издания было не так уж и много. Примерно в это время он познакомился с девушкой Эрной. Девушка ему очень нравилась, но вот сама девушка предпочитала крепких парней в военной форме и в конце концов нашла себе приятеля в артиллерийском училище.
Карл, так звали нашего художника, очень переживал случившееся, и вот тут-то ему и посоветовали вступить в СС. Во-первых, ему выдадут форму, которая у некоторых котируется даже выше, чем армейская. Во-вторых, СС явно поможет ему с работой. Этого было достаточно, чтобы Карл пришел в ближайшее отделение СС. А дальше помог случай. Один из членов их группы попросил Карла написать за него рапорт командиру, так как у Карла был очень красивый почерк. Ради смеха Карл написал этот рапорт почерком командира. На следующий день командир отряда вызвал Карла к себе и поинтересовался, любой ли почерк может подделать Карл. Через неделю Карл в форме унтерштурмфюрера СС приступил к работе в СД. Однажды он встретил Эрну с ее новым другом. Карл прошел мимо надменно, сделав замечание своему удачливому сопернику за то, что тот не совсем четко отдал ему честь.
- Вы сделали то, что я вас просил? - спросил Пауль, заходя в комнату, где работал Карл.
Карл оторвался от работы, посмотрел на вошедшего и ответил:
- Да, вот ваше письмо. От такого письма и немец заплачет.
Он передал Паулю фотографию письма, которое писал старик Гриншпан своему сыну. И тетрадный листок с новым письмом.
- Я все описал, как ты и просил, а может, даже и пострашней. Зачем вам это?
- Да начальство велело провести одну операцию: убрать одного придурка руками еврея, чтобы на нас не кричали, что мы уничтожаем инакомыслящих.
- Он что, такая большая шишка, что его исчезновение заметят?
- Нет, но он отсиживается в Париже. А этих лягушатников медом не корми, дай посплетничать.
- Ну, удачи тебе, - пожелал Карл.
- Спасибо.
Пауль аккуратно сложил письмо в папку, которая была у него в руках, и, махнув на прощанье Карлу рукой, вышел. У него впереди маячила приятная поездка в Париж.
Берлин, 17 октября 1938 года
Самолет сделал над Берлинским аэропортом два круга и медленно и тяжело начал заходить на посадку. Когда самолет остановился в конце взлетной полосы, и двигатели, чихнув еще пару раз напоследок, смолкли, дверь пассажирского салона распахнулась, и немецкий пилот скинул трап.
Из самолета один за другим, растерянно озираясь, вышли трое штатских. Со стороны аэровокзала к ним уже спешила, группа одетых в черную форму людей. Во главе группы шел высокий молодой и энергичный группенфюрер. Когда группа подошла к прибывшим, группенфюрер остановился, за ним тут же выстроилась вся его свита. Он вскинул руку в партийном приветствии и сказал:
- Рад приветствовать вас, господа, на земле Германии. Разрешите представиться: группенфюрер СС Рейнгард Гейдрих, начальник Службы безопасности. Мне приказано встретить вас и в полной безопасности доставить к фельдмаршалу, министру промышленности Герману Герингу. Ваш кортеж ожидает у входа в аэропорт. Следуйте за мной.
Гости, а это были члены правительства Словакии Дурчанский и Маха, а также лидер словацких немцев Франц Кармазин, последовали за группенфюрером. Перед входом в аэровокзал, действительно, стояло несколько представительных черных автомобилей. На крыльях первого, самого роскошного автомобиля были установлены маленькие флажки, с одной стороны нацистский, красный со свастикой в белом кружке, с другой - флажок, под которым словацкие сепаратисты боролись за свою независимость.
- Как видите, мы признаем вас за отдельную, самостоятельную нацию, - улыбнулся группенфюрер, - Думаю, у себя на родине вы не можете вот так свободно выступать под собственным флагом.
Гости одобрительно закивали. Подскочивший откуда-то эсэсовец услужливо открыл перед ними дверцу головного автомобиля, и гости начали усаживаться. Группенфюрер присоединился к ним.
- Мы внимательно следим за вашей борьбой за свободу, - говорил по дороге группенфюрер, - и готовы оказать вам в этом любую помощь. Сейчас вас по поручению фюрера примет фельдмаршал Геринг. Вы с ним обсудите положение дел и договоритесь о совместных действиях. Мы высоко ценим вашу любовь к свободе и стремление к независимости и приложили большие усилия, чтобы остановить захватнические посягательства Венгрии на вашу страну.
Гости, ничего не говоря, продолжали удовлетворенно кивать. Хотя они и сами часто вели такие же речи, из уст постороннего человека, да еще иностранца, являвшегося официальным лицом, это было очень непривычно. Сейчас они впервые почувствовали себя представителями своей страны, а не области, входящей в состав другой, более сильной державы.
Машины летели по широким улицам Берлина, которые повсюду были украшены флагами нацистской Германии и суверенной Словакии. Правительство Германии рассматривало приезд трех делегатов, как официальный визит дружественной державы.
Париж, 25 октября 1938 года
Это был выходной день, и Гершель встал довольно поздно. Он не спеша позавтракал и стал обдумывать, как бы получше провести день. Ему в голову периодически приходили мысли о беде родителей и об обещании Пауля дать ему возможность заработать, но, в основном, это не так уж и сильно влияло на его настроение. Сегодняшнюю погоду никак нельзя было назвать роскошной: еще со вчерашнего вечера зарядил мелкий дождик, поэтому о прогулке на природе не могло быть и речи. И только Гершель начал обдумывать другие варианты, как в дверь постучали. Он открыл и, к радостному удивлению, увидел Пауля.
- Привет, - улыбнулся Пауль.
- Привет, - поздоровался с ним Гершель. - Ты в тот раз так внезапно исчез, как и появился. А я думал, что ты мне уже на следующий день расскажешь что-нибудь о новой работе.
- Извини, Герши, - смутился Пауль, который никак не ожидал такой теплой встречи, - У меня ведь знаешь какая работа. У пожарников и то лучше: те хоть свое отдежурили и гуляют. А у меня шефу взбредет в голову мысль, и вперед. А кто вперед? Не он же, конечно! В общем, опять мне пришлось помотаться по Европе. Кстати, снова привез тебе письмо от родителей.
- Правда! - обрадовался Гершель, - Так давай же его сюда.
- На.
И Пауль передал Гершелю сложенный в несколько раз листок. Увидев удивленный взгляд приятеля, он сказал:
- У них там совсем труба. Даже не могли конверта найти. А я уж не стал сам перекладывать - какая разница.
Сердце у Гершеля екнуло в предчувствии дурных вестей. И это предчувствие оправдалось. Родители писали, что работают с утра до ночи и все равно перебиваются с хлеба на воду. Поляки очень недовольны появлением в их стране, которая и до этого не процветала, такого количества евреев. Уехать этим евреям не на что. Они согласны на любую работу за любые деньги. Поляки начали с ними обращаться не лучше, чем немцы. Часто прибегают и к рукоприкладству. Гершель чуть было ни расплакался в присутствии своего нового приятеля.
Гость заметил, как изменилось настроение хозяина.
- Пойдем куда-нибудь, пропустим по рюмочке, да поговорим, - предложил он.
Гершель сначала непонимающе посмотрел на него, потом кивнул и начал собираться.
Они зашли в бистро, которое было напротив дома Гершеля. В этот час дня оно еще было полупустым. Ребята выбрали угловой столик и заказали по рюмке коньяка.
- Ты видел родителей? - поинтересовался Гершель.
- А письмо-то что, я сам написал, что ли? - возмутился Пауль.
- Конечно, конечно, - закивал Гриншпан, - Расскажи мне о них.
Пауль махнул рукой.
- Да что там рассказывать. Живут как скоты. У нас, в Америке, так с нефами не обращаются на юге, хотя там их не больно-то жалуют. Да, их оттуда вытаскивать надо, и чем быстрее, тем лучше. Я, если бы с моими родителями так поступили, не знаю что бы сделал!
- Что я могу сделать, - вздохнул Гершель, - Вот заработаю денег и вывезу их оттуда. А кстати, как там твое предложение? Там еще можно что-нибудь заработать?
- Сейчас у меня есть к тебе другое, более интересное предложение, - почему-то понизил голос Пауль.
- Какое?
- Сначала давай начнем с прибылей. Если ты сделаешь то, что тебя попросят, то твоих родителей вывезут из Польши в Америку, уже как американских граждан. Тебе тоже, если захочешь, дадут американский паспорт и дадут возможность выехать туда же. К тому же еще и заплатят две тысячи долларов. С такими деньгами в кармане вы с отцом вполне сможете в Америке открыть собственное дело…
И без всякого перехода Пауль продолжил:
- Ты пойдешь в немецкое посольство и убьешь там одного чиновника. Работа не пыльная и всего-то на полчасика.
- Ты с ума сошел - меня повесят!..
- С чего бы? Ты опишешь, что немцы сделали с твоими родителями. Газетные писаки узнают правду и поднимут шумиху, требуя тебя оправдать. Еврейская община здесь, в Париже, даст тебе лучшего адвоката и назовет героем. Ты станешь знаменитостью в одну ночь. Конечно, немцы потребуют твоей выдачи, но французы не посмеют этого сделать. Зато французы вспомнят, что посольство - это германская территория, а значит, на территории Франции ты не совершал никакого преступления. Неделя-две мучений, и ты на свободе. Зато - что в финале!..
- А зачем надо убивать этого чиновника?
- Видишь ли, наша компания ведет торговлю с немцами. Но чтобы торговать там, надо всем дать взятку. Мы так и делали, но аппетит приходит во время еды. Он начал зарываться и надо предупредить остальных. Но об этом тебе не надо распространяться. Говори то, что я тебе сказали, и через неделю будешь на свободе.
- Не знаю, что и сказать. Я ведь и стрелять-то не умею.
- А что там уметь. Ты же стрелять в упор будешь.
- Мне надо подумать.
- Конечно. Только не тяни - а то они другого кого-нибудь найдут.
Пригород Берлина, 1 ноября 1938 года
Сегодня в небольшом ресторанчике, в котором Геббельс так любил устраивать свои деловые встречи, которые не хотел афишировать, собралось четыре человека. К привычной тройке примкнул Герман Геринг.
Когда дело дошло до делового разговора, Геббельс спросил:
- Как наши дела? Мы готовы достойно отметить годовщину Пивного путча?
- Вполне, - ответил Гиммлер, - Все отряды СС уже получили подробные инструкции. Все с нетерпением ждут заветного сигнала. Идея нашим отрядам очень понравилась.
- Может, вы меня посвятите в свои тайны, - поинтересовался Геринг.
- В канун юбилея один еврей убьет немца, - улыбнувшись, пояснил Геббельс, - Народ возмутится и выйдет на улицы громить евреев. Примерно как в Варфоломеевскую ночь. Вот и все.
- Какой еврей? Какого немца? - удивился Геринг.
- Еврей, как всегда, грязный, - засмеялся Гейдрих, - а немец такой, что этот еврей сэкономит нам целый залп комендантского взвода.
- Вы мне можете нормально объяснить, что вы задумали.
- Слушай, - вмешался Гиммлер. Он снял очки, достал носовой платок и начал, щурясь, протирать очки, - В Париже еврей убьет фон Рата. Фон Рат давно это заслужил: в гестапо на него столько материала, что полки ломятся. Доктор Геббельс, а я думаю, что и ты в этом нам поможешь, во время празднования разразитесь по этому поводу праведным гневом. Среди народа возникнут стихийные выступления, и немецкие патриоты пойдут громить евреев. Надо показать им, да и всему миру, что мы с ними церемониться не будем.
- Идея хорошая, - сразу же оценил ее Геринг. - Только вот надо это как-то организовать так, чтобы никто другой не пострадал.
- И не пострадает, - заверил Гиммлер, надевая очки. - Всем будут руководить мои ребята, конечно, не афишируя себя. Мы уже составили нужные инструкции. Все продумано. Нужно только суметь взвинтить народ. Ты умеешь выступать и можешь помочь нам в этом деле.
- Я согласен с вами в том, что эта мысль хороша, - продолжал сомневаться Геринг, - Но подумайте сами, если это будет действительно народный гнев, то его очень трудно будет удержать в нужных рамках.
- Да успокойся ты, - возразил Гиммлер, - Я же тебе уже сказал, что все будет под контролем. Выступлениями будут руководить мои ребята. Полиция будет в усиленном режиме следить за всем этим и пресекать всякую излишнюю самодеятельность.
- Но тогда она не даст проводить и погромы, - заметил Геринг.
- Почему не даст? Каждый патруль будет иметь список того, что можно, а что не надо пресекать. Все кругом поймут, что полиция тоже возмущена и поэтому не предпринимает никаких мер, но о своем долге помнит.
- Мудрёно, - покачал головой Геринг, который не любил многоходовые комбинации и как истинный воздушный гусар предпочитал рубить с плеча и не задумываясь.
- В общем, не забивай себе этим голову, - вмешался Геббельс. - Просто отрази это должным образом в своей речи.
- Хорошо, попробую, - согласился Геринг.