"Что же я наделала?" – испугалась наконец Женевьева. Она тряслась на жесткой скамье санитарной машины, рядом лежал незнакомец. Женин чуть не заплакала. Вот так, поддавшись благородному порыву, взять и сойти с поезда. "Ничего страшного. Я второй раз в жизни поступаю необдуманно. И что случилось в первый раз? Только хорошее". Но из ее глаз предательски скатилась пара слезинок.
Каменное двухэтажное с большими окнами здание госпиталя произвело на Женевьеву благоприятное впечатление своей солидностью. А вот прилизанный с бегающими глазками доктор ей ужасно не понравился.
– Я по поводу Джека Смита сейчас пойду звонить в американское консульство! – припугнула она врача.
Однако доктор не отказал себе в удовольствии просмотреть документы Женевьевы. Для порядка. "Ха. Здесь – и порядок? Не смешите людей".
Барта раздели, ворох его одежды сунули Женевьеве. "Самоуверенный тип, ему плевать было, как он загорел, – оценила Женни полоски следов и майки, и футболки на теле попутчика. – А женщины гораздо красивее мужчин. Особенно ноги у нас красивее, а конкретно коленки". Женни стыдливо отвела глаза: надо же, какие глупые мысли приходят в самые неподходящие моменты. Убедившись, что ее подопечным занялись, она и правда отправилась на поиски телеграфа с телефоном. Только позвонила не в консульство, а профессору Родригесу. Ей повезло: она его застала. Он выслушал ее сбивчивый рассказ, посоветовал отзвониться срочно в аэропорт насчет билетов, продиктовал ей номер, пообещал сам лично перезвонить в госпиталь по поводу парня.
– Так он американец? – уточнил профессор.
Женни снова пришлось соврать. Ох, куда еще заведет ее эта история. Знакомство, которое знакомством можно назвать с большой натяжкой.
– Женевьева Мединос. Да. Не лечу. И Рафаэль. Фамилии не знаю, – дозвонилась она в аэропорт.
Позвонить родителям Женевьева не решилась, отправила телеграмму: "Задерживаюсь в экспедиции на пару дней. Женни". "Ничего страшного, я им позвоню из аэропорта, скажу, что вылетаю".
– Госпожа Женевьева добивается вашей аудиенции, Ваше Величество, – уламывал Барт короля Рафаэля Сердитого.
Грозный король Рафаэль приподнялся на троне и спросил каким-то чужим голосом:
– Кто-кто?
– Госпожа Женевьева, – ответил он, доблестный рыцарь Бартоломью, и очнулся.
– Женевьева? – совсем не король Рафаэль, а доктор переспросил у него, перевел взгляд на дверь и воскликнул сладко-любезно: – Ах, проходите, сеньорита Женевьева! Профессор Родригес мне уже позвонил. Наш пациент очнулся.
"А откуда этот парень знает мое имя? Почему он меня звал?" – удивленно посмотрела Женни на своего попутчика. Он опять начал бредить, но больше ничего интересного, вернее, ей понятного, не сказал.
Сумасшедший день клонился к закату. Темнело здесь быстро. Женевьева клевала носом на стуле у кровати больного. Она уронила голову, вздрогнула, проснулась, посмотрела на парня. Лучше ему явно не стало, надо действовать самостоятельно. "Абсолютно ничего страшного, хуже не будет, это же натуральное лекарство", – подбадривала себя Женни, роясь в саквояже. Она сто раз видела, как лечатся местные индейцы. Конечно, никто ничего в экспедиции не пробовал на себе: они только собирали материал, растения и записывали, что от чего применяют аборигены в разных регионах страны. Женни развернула платочек с листьями, ягодами и корешками. Которые? Эти или вот эти? Махнула рукой и взяла два вида листьев. Сунула в рот незнакомцу. Он никак не отреагировал. Как же заставить его прожевать и проглотить? Она подумала немного и разжевала сама. Фу, как горько. Значит, подействует, все полезное – редкостная гадость, как шпинат или цветная капуста. Хорошо, что он в бесчувственном состоянии и не видит, что она делает. Она сунула клейкую разжеванную массу ему в рот. Он подержал во рту и сглотнул. Вот хороший мальчик, умненький мальчик. А сейчас запьем водичкой. Женни приподняла ему голову и поднесла к губам кружку с водой. Ей вспомнилось, как однажды она давала лекарство приболевшей соседской собаке. Без ведома соседки. Собака выздоровела. Одинокая, в чужой стране, при очень запутанных обстоятельствах, в госпитале, где даже не было ей кровати, сидела на грубом стуле Женевьева Мединос и зажимала себе рот рукой, чтобы не рассмеяться. "Надо же, какие странные аналогии приходят мне в голову!"
"Вжик-вжик". Женевьева открыла глаза и вскрикнула. Прямо перед ее носом щелкали громадные ножницы.
– Доброе утро, – приветливо сказала санитарка, прошлась камнем по лезвиям ножниц и любовно потрогала острие.
– Ну что? Будем стричь? – спросила она.
– Кого? Зачем? – пролепетала Женни.
– Как кого? Больного! Чтобы заразы не было. Вши у всех.
– А есть варианты?
– Можно помыть, – пожала плечами санитарка.
– Лучше помыть, – обрадовалась Женни, а то обкорнают ее попутчика, как остальных пациентов.
Ладно бы налысо, а то практически налысо, но с торчащими клоками. То-то она вчера удивилась, а их, оказывается, здесь всех стригут. Нет, у нее есть человеколюбие! Тем более что ей это ничего не стоит.
– Как хочешь, мой. Чайник возьми на кухне, и кувшин они дадут. Тазик – у меня. – Санитарка пошла дальше.
– Что? Я?
"Ну я так не играю. Это слишком!"
Женевьева посмотрела на незнакомца. Живехонек. Спит лицом в подушку.
Потрогала – мокрый от пота, зато жара нет. Фу, волосы слиплись. Уже поздно попросить, чтоб остригли?
– Кризис миновал! – солидно произнесла Женни вслух слышанную где-то фразу и отправилась искать кухню.
Нет, сначала туалет. Нет, кувшин. Хорошо бы самой помыться.
"Не расплатишься со мной, голубчик! Ручная работа. Хотя от таких, как ты, благодарности не дождешься. Ох и влипла я в историю. Нужен ты мне очень, как же. Приведу тебя в порядок – и до свидания", – думала Женни, свесив с кровати голову попутчика, ожесточенно ее намыливая и обильно поливая водой из кувшина над тазиком. "Какой ужас! Он не мыл свою шею с рождения". За ушами Женевьева ему отмыла, но дальше – увольте. И так хорош.
Женни взяла его за плечи, поднатужилась и уложила на спину, головой на подушку.
– Где я? – глаза у парня были ярко голубые, большие и, честно сказать, красивые.
Правда, слишком глубоко посаженные. Как у бандитов и должны быть. Хотя злодеям не полагаются такие черные и пушистые ресницы.
– В госпитале. Ты потерял сознание в поезде. Тебя сняли и отвезли сюда. Я по глупости сошла, чтобы их подгонять, они не торопились. Потом объясню подробно. – Женни услышала тяжелые мужские шаги. – Это доктор! Слушай меня внимательно! Ты – американец! Зовут Джек! Доброе утро, доктор! Джек только что очнулся! – обернулась она.
– Кризис миновал, – важно сказал доктор после осмотра.
"Ну, что я говорила?" – усмехнулась про себя Женин.
– Язык только подозрительный. Ну-ка, Джек, покажи еще раз язык.
"Джек" сообразил, чего от него хотят, высунул язык. Язык был ужасающего черного цвета.
Хорошо, что доктор разглядывал язык, а не Женевьеву.
– Гм, интересно. Будем наблюдать! – решил врач.
"Фух", – выдохнула Женин.
Доктор был похож на лиса, мордочка сладкая, а зубки остренькие.
– Не имею права здесь держать… Иностранец… Документы… – Барт понимал в его речи только отдельные слова.
– Джек, кажется, Смит? – доктор смотрел вопросительно.
– Тот самый, – протянул ему руку Барт.
Пожимая руку, доктор мучительно вспоминал, кто такой Смит, чем он может быть известен.
Барт не дал ему времени на размышления.
– Где мой фотоаппарат и другие вещи?
– О! Журналист! – воскликнул доктор.
"Твоя версия", – подумал Барт. Но изъявил желание расписать прелести местного госпиталя в лучшем американском издании. И лично выдающиеся профессиональные качества доктора!
Женевьева перевела. Доктор просиял.
– Ты что, правда Джек Смит? Журналист? – удивилась Женевьева, когда врач удалился.
– Ты сказала Джек, он сказал журналист, лично я ничего не говорил, я только пообещал сфотографировать больницу. – Попутчик смотрел, невинно улыбаясь. – Вышло недоразумение.
Женевьева восхищенно присвистнула. "Авантюрист! Этот не пропадет".
– Похоже, ты оклемался: справишься дальше без меня. Мне нужно спешить. До свидания!
– Не уходи, – прозвучало с кровати.
Женин остановилась в дверях, развернулась и разулыбалась. Форменная дура! Он же смеялся:
– Ты что, собираешься бросить на произвол судьбы человека, который почти не говорит по-испански?
Женин вспыхнула.
– Отсюда так просто не выберешься, – рассуждал тем временем попутчик. – Поезда здесь раз в неделю. Хотя не знаю, докуда мы доехали, может, еще какие ходят. Мы влипли! Но ты не переживай. Я беру все в свои руки. Скоро будем дома, в Меланьи.
Барт сел в кровати, простыня съехала, он удивился:
– А где моя одежда?
Женин взяла со стула и сунула ему сверток.
– Ты не постирала? – развернул он с брезгливой гримасой.
Краска прилила к щекам Женевьевы.
Попутчик натянул штаны, расстегнул карман где-то в районе колена:
– Впрочем, хорошо, что не постирала: документы целы.
Посмотрел на пунцовую девушку, потерявшую дар речи, и широко улыбнулся:
– Я пошутил. Каково отпрыску древнего рода осознавать, что не он по привычке спас кому-то жизнь, а ему. Девчонка. Ну и что мне теперь делать? Жениться, как честному рыцарю?
Казалось, сильнее краснеть было невозможно. Но Женевьева смогла. Глаза у нее вспыхнули от негодования. Попутчик захохотал.
– Эй, – начал он, – не сердись. Я хотел тебя немножко развеселить. Разрядить обстановку. Она же хуже некуда. Да? Из-за меня. Ты благородно спасла незнакомца. Ангел. Точно. Видно, бедная мама молится обо мне день и ночь, что судьба подсадила мне на полку ангела.
А Женевьева было приняла свой нормальный цвет. Пришлось краснеть опять. Чтобы прекратить это безобразие, она перебила болтливого незнакомца:
– Кстати, откуда ты знаешь, как меня зовут?
– Я не знаю. Мы же еще не знакомы. Нужно исправить ошибку. Бартоломью. Для близких друзей и ангелов просто Барт.
"Бартоломью. Надо же, когда мысленно произносишь, то язык как будто перекатывает во рту маленькую льдинку".
– Так как зовут моего ангела? – глаза у него смеялись, но Женевьева решила больше не поддаваться на его шуточки.
– Женевьева. Ты вчера назвал меня по имени.
– Не может быть, – удивился Бартоломью. – Я вижу тебя первый раз в жизни, не считая поезда, конечно. И самое забавное, я не мог ошибиться, у меня нет ни одной знакомой Женевьевы.
– Точно. – Он подумал. – Ни о ком даже не говорит это имя.
Он застегнул до конца рубаху, встал и пошатнулся.
– Знаешь что, – решила Женевьева, – отлеживайся сегодня, а я схожу узнаю расписание поездов, Бартоломью, – не отказала она себе в удовольствии произнести его имя вслух.
Он посмотрел на нее нерешительно.
"Ага, ну как же, рыцарь, сам всех спасает!" – усмехнулась Женин.
Барт кивнул с неохотой и сел.
– А откуда взялось имя Джек? Я его тоже упоминал? – спросил задумчиво.
Женевьева вернулась второй раз. Плохая примета. Ох, нужно зайти в туалет, посмотреться в зеркало, а то не будет ей сегодня удачи.
– Нет. Ты на него откликался.
Она оставила Бартоломью с выражением полного недоумения на лице.
Интересно, если бы она не забыла перед выходом из госпиталя найти зеркало и заглянуть в него, появился бы в расписании нужный им поезд? Теперь уже не проверишь. Барт был прав, следующий поезд – через неделю.
"Нет. Только не это. Я хочу домой!"
Женевьеве вдруг представилось, что она застрянет здесь на всю оставшуюся жизнь. Женин оглянулась на вокзальную площадь, залитую солнцем, поэтому весь мусор был на виду, на чужие ей чумазые лица и немножко поплакала.
Расстроенная, Женевьева пошла в госпиталь.
– Вернулась?!
О! Он, кажется, ей обрадовался.
– Куда же я денусь? Все предки моего древнего рода грозят из гробов пальцами и велят держать слово, – огрызнулась Женин, заодно и похвастала: пусть не задается – рыцарь.
– Ну и потенциальными женихами не стоит разбрасываться, правда?
Она опять смутилась, а он захохотал.
– Хочешь есть? – предложил, отсмеявшись. – Я взял на кухне для тебя пайку.
На стуле лежал фотоаппарат и стояла накрытая миска. Еще теплая на ощупь.
Барт жестом пригласил ее садиться и переложил фотоаппарат к себе на кровать.
– Этот доктор мертвого поднимет. Вынудил меня фотографировать. Чувствует, что мы скоро сбежим, – пояснил на вопросительный взгляд Женевьевы.
– Не сбежим, – вздохнула Женин, глотая что-то жидкое, острое, но вполне съедобное.
– И что, ни одного поезда ни в каком направлении в ближайшие дни? – недоверчиво переспросил Барт.
– Направлений здесь только два. Завтра есть один поезд в сторону столицы, только он не доезжает до нее, у него конечная через пару остановок отсюда.
– Лучше, чем ничего! – бодро сказал Барт. – Уже часть пути. Глядишь, оттуда еще чем-нибудь уедем. Выше нос!
И правда, как же она сама не догадалась. Женин повеселела.
– А как ты себя чувствуешь?
– Отлично. – Он попытался изобразить улыбку.
– Держи, – Женевьева протянула ему листья, – это надо разжевать и проглотить.
– Я тебе верю, ангел. – Барт сунул листья в рот и зажевал, не спуская с Женин насмешливых глаз.
– Горько. У меня такой же привкус был с утра. – Он на нее подозрительно уставился.
Женевьева наклонилась застегнуть свой саквояж: не объяснять же Барту, как она его вчера лечила. Вдруг он брезгливый.
– Над чем ты там смеешься? – раздался его недовольный голос. – И где ты спишь?
– На стуле, – поморщилась она.
Женевьева наотрез отказалась меняться, как полудохлый рыцарь ни настаивал. Тогда он сдвинулся на самый край кровати. Женин отрицательно покачала головой.
– Я не кусаюсь. И вообще я сейчас относительно безопасен. По меньшей мере, до завтра. Обещаю. Не бойся, – насмешливо сказал Барт.
– Я не боюсь! – разозлилась Женин и улеглась на бок, спиной к нему.
Она легла сверху на одеяло, стянув его с Барта, но он не стал выдергивать его из-под нее, еще поймет неправильно, дурочка, – пусть спит.
– Мне не хватает на билет! – с ужасом обнаружила Женин на следующее утро у касс. – Я же позавчера много потратила: телеграмма, телефонные разговоры…
– У меня впритык, – пересчитал свои деньги Барт.
Он потянул ее к поезду:
– Спокойно, сейчас я что-нибудь придумаю.
Барт попытался договориться с одним проводником, с другим, с третьим. Их ничто не заинтересовало, даже фотоаппарат. У очередного вагона он вложил все деньги Женевьеве в ладонь, больно сжав ей пальцы, и приказал:
– Жди меня внутри, я быстро.
Не давая опомниться, подсадил ее на подножку, закинул вслед их вещи. Проводник было запротестовал.
– Покажи ему деньги, пусть заткнется. Я сейчас, – крикнул Барт, убегая.
Бартоломью все не было и не было. Женин начала волноваться. Уже подали сигнал к отправлению. Женин выглянула – никого. Глотая слезы, она сняла их вещи на землю. Поезд тронулся. Женин оглянулась – к ней мчался Барт. Он подхватил свои чемоданы, закинул в медленно проплывающий хвост заднего вагона, наклонился за ее саквояжем, побежал, догнал вагон, зацепился рукой за поручень, поставил ногу, швырнул саквояж и запрыгнул на подножку. Женин изо всех сил бежала следом. Поезд набирал скорость. Барт протянул ей руку. Нет, она больше не может. Сердце выпрыгивало из груди, в боку кололо, дыхание обжигало. Она остановилась и согнулась, пытаясь отдышаться. Подняла голову и увидела сквозь слезы, как Барт сбросил ее саквояж. Потом свои чемоданы. Один из них раскрылся, и на рельсы высыпалась пачка бумаги. Сам Барт спрыгнул немного погодя.
Женевьева побрела собирать бумажки: хорошо, что ветра не было, далеко они не разлетелись. – Я же велел тебе ждать В ВАГОНЕ! Какого хрена… – заорал Барт, подбегая.
Он постоял, глядя вслед поезду, повернулся к Женни, махнул рукой и улыбнулся:
– Прости. Обидно. Но ничего страшного. Бывает. Значит, не судьба. Ничего, я держу все под контролем. Давай сюда рисунки, и пошли попытаемся вернуть фотоаппарат.
Барт говорил так спокойно, как будто и правда ничего страшного не случилось.
"Главное, все живы", – как любит повторять ее бабушка. Ничего страшного. Бывает.
Утешенная Женевьева протянула Барту с полсотни собранных ею на насыпи мятых грязных зарисовок всевозможной археологической добычи. Бартоломью запихнул их в свой чемодан, даже не оглянувшись, все ли листочки Женни подобрала, и потащил ее к зданию станции.
– Быстрее, – торопил ее Барт, – пока он еще не ушел. Знаешь что? Скажешь ему, что нужна пленка, которую здесь он не купит. Разве что в студии в столице. А я ему могу продать. Ни слова, что мы хотим обратно фотоаппарат! Предлагай пленку! А вот и он!
Два старика болтали у касс. Один с огромным сердитым петухом под мышкой, второй с "Кодаком" в руках. Женевьева узнала во втором госпитального сторожа.
Барт напрягся: сторож извлек фотоаппарат из чехла и вертел в руках, показывая собеседнику. Как Женни ни боялась местных петухов с мощными когтистыми лапами, но пришлось стоять в опасной близости и объяснять сторожу ситуацию. Женни косила глазом на петуха, петух своим круглым желтым глазком на нее. Интересно: он может вырваться и напасть? Или клюнуть? Петух словно прочитал ее мысли, открыл угрожающе клюв, показывая острый треугольный язык.
– Я не куплю здесь нужной пленки? – озадаченно уставился в честные глаза Барта сторож. Тот пожал плечами, мол, мое дело предупредить, – и развернулся уходить. Платить за пленку дороже, чем за фотоаппарат, сторож не стал, он долго уламывал Барта забрать "Кодак" обратно и вернуть деньги. Наконец, Бартоломью согласился, мужчины пожали друг другу руки. Старик с петухом не уходил. С любопытством ожидал, чем закончатся торги. Его петух рванулся было в сторону Женевьевы. Но она была начеку и отскочила. Хозяин бесцеремонно прижал своего петуха посильнее и пошел с полупридушенной птицей сопровождать приятеля до госпиталя, обсуждая по дороге детали несостоявшейся сделки.
– Продать всегда успеем, и подороже, – потирал руки Бартоломью. – Одни местные вокруг были – разве они оценят такую вещь. Так, из любопытства и по дешевке брали. Хорошо, что удалось вернуть.
Он вдруг остановился и спросил у пораженной его талантами торговаться попутчицы:
– Скажи мне лучше: как ты думаешь, куда пошел вон тот мужик с мешком?
Женевьева проследила взглядом за указующим пальцем Барта. Ну, мужчина, ну, с тяжелым мешком. Идет по шпалам. В ту сторону, где исчез их поезд. Она пожала плечами.
– Не знаю. Наверное, до ближайшего селения. Рельсами часто пользуются вместо дороги.
– Может быть, может быть, – задумчиво сказал Барт. – А может… Все равно делать нечего, пойду прогуляюсь. Есть у меня одна мысль. Посиди на лавочке, покарауль вещи. Я – мигом.