Он кивнул в сторону подсобки, где лежал в рюкзаке его фотоаппарат.
– Талант, это когда есть что сказать помимо слепого копирования действительности. Талант, это когда из тебя рвется что-то наружу и ты уже не можешь молчать. – Барт посмотрел на свои руки. – Для меня это всего лишь баловство. Я чувствую, что публика хочет видеть. Всегда угадываю. И не знаю, чего хочу я. Халтура. Зачем делать это профессией и мучиться?
– Удивительный ты человек, – горячо сказала Женевьева. – Я видела у отца в салоне много художников. И половина из них не одарена так, как ты. Но они все до одного кичатся своими работами. Все – непризнанные гении, все – мессии своих идей. Говорить способны только о себе и о том, что они хотели выразить своими работами. Первый раз вижу, чтобы человек так скромно оценивал свои творческие способности.
– У меня их слишком много, – насмешливо развел руками Барт, но добавил грустно: – Правда, я не такой умный, как Рафаэль. Вот у кого способности!
Женин это задело. Рафаэль – то. Рафаэль – это. Ну нельзя же вечно превозносить Рафаэля и умалять себя!
– Почему ты ценишь себя так низко? Ты умный и талантливый! Я знаю, что говорю. Я видела знаменитостей. У них апломба больше, чем талант того заслуживает…
– Сказано, – назидательно перебил ее тираду Барт, – садись на пиру на последнее место, чтобы хозяин пересадил тебя на первое, по заслугам. Ты меня уже пересадила на почетное место. Не брезгуйте претворять библейскую мудрость в жизнь!
Женин открыла рот. Закрыла. И рассмеялась. Вот пройдоха. А она за него распереживалась. Как же. Задвинет он себя на задний план. Попалась на крючок собственного воображения.
Барт улыбнулся.
– У вас что, сильно религиозная семья? – ей не верилось, что он сам изучал Писание.
– Мама ударилась в религию с тех пор, как родился Рафаэль. Отец говорит, она раньше такой не была. Мама нам читала Новый Завет в детстве по вечерам, а мы пытались сбежать. Поиграть в свои сражения.
– А как Рафаэль участвовал в таких забавах?
– Исполнял роль короля. Я ему сооружал трон или лошадь. А сам я скакал и за рыцарей и за их лошадей.
Женин представила и засмеялась. Барт тоже.
– А кто играл женские роли?
– Никто. Мы просили себе сестричку. Сами мы не хотели изображать всяких там королев. Но родители… Родители больше не решились заводить детей после того, как родился Рафаэль.
– А я – единственный ребенок. Слушаю тебя и завидую Рафаэлю. Вот бы у меня был такой старший брат!
"Старший брат?" – разочарованно подумал Бартоломью.
Он лег на бок и подпер голову рукой.
– Я была глупая в детстве, – призналась Женни. – Боялась, что родители будут любить меня меньше, если появится еще один ребенок. Я им однажды заявила, что пусть только попробуют, я его выброшу, если они его принесут. Вот ужас-то! Надеюсь, что не мои слова их остановили.
Она осеклась. Зачем только сказала. Барт подумает, что она эгоистка.
– Нет, – успокоил ее Бартоломью. – Взрослые люди сами принимают решения. Какие же они взрослые, если в важных делах будут оправдывать себя словами неразумного ребенка.
Он помолчал и неожиданно выдал:
– А я ведь чуть не убил Рафаэля. В детстве.
– Как это? – прошептала Женин.
– Вот как ты говоришь. Я решил, что меня разлюбили. Что я никому не нужен. Все заняты только им. "Он маленький. Он больной. Он не хочет есть. Он много плачет". Я взял кухонный нож и пошел ночью его убивать. Мне было лет пять. Или шесть. Раф спал. Его уложили наконец-то. Укачали. Перестал орать. Я решил его разбудить. Негоже рыцарю убивать беззащитного. Потом подумал, что он не сможет дать мне сдачи. Это будет нечестная борьба. Он слабый и не ходит. Я решил сначала научить его давать сдачу, чтобы поединок у нас был на равных.
– И что?
– И отнес нож обратно на кухню. А утром стал учить его драться. Он оказался хорошим парнем. Рафаэль не плакса и верный друг. Научил его на свою голову, – улыбнулся Барт. – Знаешь, какой Раф сильный стал? Он упрямый и очень последовательный. Если что-то делает, то не бросает. Он каждый день качает мышцы. Не против побороться. Только я с ним связываться не люблю. Одолеет же.
Они помолчали.
– Не знаю, почему я тебе все это рассказываю. – Барт зевнул. – Никогда никому не говорил.
– Я никому не скажу, – пообещала Женин. – Даже Рафаэлю.
– Раф знает. От Рафаэля у меня секретов нет, – пробормотал Барт засыпая.
Разбудил Женевьеву голос Дездемоны. Женин села на кровати и попыталась сообразить, снится ей ворчание актрисы или она слышит упреки в адрес Отелло наяву. Тогда откуда?
Пыльная голова Дездемоны показалась над кроватью.
– Сережку потеряла, – пожаловалась она, увидев, что Женин не спит. – Ты не находила? Жаль. Ох, как мне эта сережка сегодня нужна.
Голова исчезла. Женин не раздумывая нырнула под кровать помогать искать.
– Ну точно, она слетела, когда этот идиот меня душил, – ползала по полу Дездемона. – Он же трясет, как ненормальный. Нет чтобы аккуратно, нежно.
Барт заворочался над их головами. Дездемона перешла на многозначительный шепот:
– Карлос сегодня приезжает! Серьги – его подарок.
Они выбрались из-под кровати.
– Здесь Отелло схватил меня и затряс, – встала на место Дездемона.
Попятилась к кровати.
– Швырнул.
Она упала, закинув руки и свесив голову. Женин обошла вокруг, присела, отодвинула копну темных волос Дездемоны и увидела на полу застрявшую в щели сережку.
– Вот она!
Барт резко сел на кровати, испуганно вращая глазами. Обнаружил лежащую Дездемону и открыл рот.
– Доброе утро, Бартоломью, – улыбнулась Женни.
– Привет, – перевел он взгляд. – Что у нас происходит?
Дездемона поднялась, забрала серьгу, сообщила скороговоркой, что сегодня выходной и что актеры вечером собираются в ресторанчике, их ждут тоже. Стрельнула глазками в сторону Барта.
– Главное – Карлос приезжает, – протянула томно и упорхнула.
– Выходной? – огорчился Барт, когда Женни пересказала ему, в чем, собственно, дело. – Здесь нам сегодня не заработать. Ну ладно, что-нибудь придумаем, город большой, до вечера уйма времени.
Он пошел было умываться. Женевьева взялась за канат, на котором летала в "Гамлете" Тень.
– А почему они не убрали?.. – потянула она его на себя.
Барт обернулся, крикнул, предостерегая, но поздно. Женевьева взмыла вверх.
– Держись! – Барт опрометью бросился к механизму.
Чертыхаясь, он дергал все рычаги.
Опс! Женни со свистом понеслась вниз. Спрыгнула, не долетев немножко, и одернула юбку.
– Ничего ножки, – одобрительно заметил Барт, подходя и закрепляя канат узлом.
А она была так горда собой! Не испугалась. Не завизжала. Не упала.
Вот он сейчас вернется, и она сделает что-нибудь такое, такое, чтобы он запросил пощады. "Ничего ножки!" Кто ему дал право оценивать ее ноги…
– Пошли скорее! – позвал ее от дверей Бартоломью. – Посмотрим, какую работу этот город мне сегодня приготовил.
Ах, ну да, она совсем забыла: они отстали от поезда, у них недостаточно денег на билеты.
"Бартоломью, мне нужно серьезно с тобой поговорить, – хотелось сказать Женевьеве. – Почему ты это делаешь?"
Она набралась мужества, отрепетировала фразу и произнесла:
– То, как ты разговариваешь со мной днем, очень сильно отличается от того, что ты говоришь ночью.
Она сделала паузу.
Бартоломью разобрал смех.
– Да? А разве мама не предупреждала тебя, что не надо верить тому, что говорит тебе ночью мужчина? – спросил он.
Женин вспыхнула. "Ну вот, опять".
– Женин, ты что, в школе не училась? – удивился Барт.
– Училась.
– И тебя что, не дразнили?
Женин пожала плечами.
– Не верю, – рассмеялся Барт. – Ты – такой лакомый кусочек!
Женин вспыхнула.
– Ну хорошо, раз ты не постигла эту науку в школе – наверстывай упущенное, пока я рядом. – Он улыбнулся. – Если тебя дразнят или обзывают, никогда, слышишь, никогда не подавай вид, что тебя это задевает. Пропускай мимо ушей, не отзывайся, проходи мимо как ни в чем не бывало. И рано или поздно это надоест даже такому противному насмешнику, как я!
– Вот здесь, – прервала его и показала Женевьева, – я нашла вчера недорогую еду. Позавтракаем?
Барт кивнул.
Они устроились на улице. Хорошее утро – еще не жарко.
– Ты говоришь такие вещи, что невозможно не обижаться, – заметила Женин, задумчиво разглядывая свою тарелку.
– Я говорю ровно те вещи, которые конкретно тебя смущают. Всякие намеки на отношения, – вещал Барт с набитым ртом. – Вот Дездемона, например, только похихикала бы. С ней, чтобы поддразнить, нужно говорить об ее актерских промахах. Рассвирепеет как тигрица.
– А тебя как?
Барт уже проглотил свой завтрак, Женин отломила ему половину своего хлеба, он машинально сунул в рот.
– Меня? Я оброс толстой шкурой.
– Тебя дразнили в школе?
– Ха! Я сам там дразнил. Учителей.
– Учителей? Зачем? – Женин начала есть, стараясь не спешить, она положила Барту еще кусочек хлеба.
– Мне нужно было, чтобы меня выгнали, – улыбнулся он, но как-то невесело.
– Зачем?! – Женни даже привстала.
Он молчал.
– Расскажи! Пожалуйста.
– Длинная неинтересная история. – Барт задумался, что можно забавное извлечь из его пребывания в школе. – У родителей была навязчивая идея, что старший сын должен получить хорошее образование в приличной школе. Связи, имя, то, се. К тому же, один двоюродный дядя еще и год оплатил с условием, что я из штанов выпрыгну, чтоб заработать стипендию. Меня запихнули в Колледж святого Андрея, может, слышала…
– О! Конечно, – с уважением выдохнула Женин. – Частная школа для мальчиков.
– А! – махнул Барт рукой. – Ничего веселого торчать год в закрытой школе. Мама, понимаешь ли, сокрушалась, что у меня плохое образование. Это в компании с Рафом-то плохое? Что у меня нет никакого достойного общения. Кроме Рафа. Мне нужно общество. Можно подумать, я не могу организовать себе это самое общество, если захочу.
– Ты – можешь, – с уверенностью подтвердила Женевьева.
– А вот Раф – нет! Я – его единственное общество. И его лишили этой малости ради моего престиж-но-го, – скривил Барт губы, – образования! Нас разлучили. Ты уже поела? Пошли!
Они зашагали по тесной городской улочке.
– Что дальше? – спросила Женин.
– Ничего. Замучил всех вусмерть, учителя поговорили с родителями, мягко так, они в лоб меня неподдающимся воспитанию не называли, но подразумевали, и меня вернули домой. Новый доктор Рафаэля признал, что Рафу со мной легче. Нас оставили в покое и на домашнем обучении.
Дома пошли реже, с лужайками. Улица стала просто широкой дорогой.
– С Рафом учиться, конечно, сложнее, чем с одноклассниками в школе. Он же умный. Гонит вперед, за ним не успеешь. Но в домашнем обучении есть свой смысл. Сам себе составляешь программу. Вернее, Раф. Наш старичок-учитель был не против. А друзья ко мне до сих пор приезжают. Которых в колледже завел. У нас же весело в Меланьи. Вот то, что нам надо! – неожиданно заключил Барт и решительно направился к розовому дому с колоннами.
Садовник взглянул на них вопросительно.
– Скажи ему, пусть позовет хозяина. Художник из столичного театра заинтересовался их кустами.
Барт деловито прошелся перед домом, заглянул на террасу и даже в окно.
К ним вышел очень солидный сеньор в шелковом халате.
Барт велел перевести, что он прогуливался по окрестностям и, как особа с тонким художественным вкусом, не мог не залюбоваться домом. Но вот кусты. Это же просто безобразие! У него есть пара идей, если хозяину интересно… Аванс вперед.
Барт получил аванс и секатор.
Сеньору принесли чашку кофе, и он прохаживался вокруг куста у самой террасы. Барт сделал из куста идеальной формы шар. Сеньор довольно закивал, пожаловался на жару и скрылся в доме.
Бартоломью энергично щелкал ножницами. Женин, чтобы не чувствовать себя бесполезной, собирала в кучу обрезки веток. Барт витой спиралью "закрутил" живую изгородь до ворот. Прочитал табличку "Доктор Заммит" и удивился:
– Странное место. Никогда бы не подумал, что врачи любят селиться стаями. Вся улица в докторах. Напротив кто там у нас? "Доктор Мускат".
Женни улыбнулась снисходительно: тоже мне, великий путешественник. Целое лето в этой стране, а не разобрался в местных порядках.
– Он не обязательно врач. Они называют так тех, у кого есть высшее образование и даже просто высокое социальное положение. Значит, скорее, "уважаемый человек".
– А! Понятно. – Барт вытер рукавом потный лоб. – А то не тянет наш боров на врача.
Женни огорченно вздохнула: ну что он так грубо дает людям прозвища и вообще судит. Она догадывается, как он доводил учителей в школе.
– Похулиганим? – весело подмигнул ей Барт.
Оставался один куст. Через дорожку от куста-шара.
Щелк-щелк-щелк. Напротив шара из земли вылезла по самый рот морда носатого гоблина с растрепанной шевелюрой и выпученными глазами.
– Ах! – всплеснула руками Женни и выронила ветки.
– Я такого выстриг Рафу, когда он болел. Придумал, как повеселить. Он как раз читал о великанах, троллях. Как он смеялся! – Барт усмехнулся. – Да я, может, и твоим Маленьким что стриг. Врач Рафаэля как увидел эту морду из окна, с улицы ее не было видно, тут же попросил меня нечто такое у него в саду соорудить. И прорекламировал мою работу. Так и пошло. Кое-какие деньги.
– Нет. – Женевьева покачала головой. – У Маленьких нечего стричь. Ах, Барт, какая прелесть!
Она присела и погладила гоблина по шевелюре – на ощупь ветки, конечно, кололись.
Женни подняла на Барта глаза, полные слез.
– Ты… Ты – замечательный брат! Сколько же ты делаешь для Рафаэля! Вплоть до поездки на раскопки!
– Прям уж там, – скрыл свое смущение за ворчанием Бартоломью. – Ладно. Отходи давай. У Заммита несколько другие вкусы, чем у вас с Рафом.
Женни с жалостью смотрела, как гоблин исчезал, превращаясь в шар под ножницами Барта.
– Ну все. Зови Заммита.
Солидный сеньор вышел, одобрил работу и развернулся уходить.
– А деньги? – напомнила ему Женни.
– Какие деньги? Я вам заплатил вперед, – сладко улыбнулся "доктор".
– Но это же был аванс! – с отчаяньем крикнула Женни.
А Бартоломью зевнул равнодушно.
– Скажи борову, что доктор Мускат дает двойную цену, лишь бы я выстриг его кусты красивее, чем эти. Скажи "спасибо" и "до свидания".
Доктор Заммит догнал их у ворот. Барт немного поломался, но доктор был так щедр, что Барт согласился не стричь кусты доктора Муската.
– Когда и как ты ухитрился договориться с соседом? – поинтересовалась Женевьева у пересчитывающего кучу денег Барта.
Барт удивленно поднял на нее глаза, и она прыснула, поражаясь собственной наивности.
Бартоломью и Женевьева в приподнятом настроении возвращались в театр.
– О! Хочешь есть? – увидел Барт ту забегаловку, где они завтракали.
Он остановился в нерешительности и взглянул на Женевьеву вопросительно.
– Уже скоро ужин с актерами. Дотерпим?
Женни сглотнула слюну, но кивнула согласно.
В театре было пусто, темно и грустно. Пахло пыльными кулисами и гнилыми опилками. Барт поморщился и вынес на улицу, освещенную теплым заходящим солнышком, два стула. Женни и Барт присели. Из открытых окон соседних домов потянуло кухонными запахами.
– В отношении Рафаэля ты, конечно, молодец. Это же надо! Даже на раскопки поехал вместо него, – сказала Женни, стараясь не принюхиваться.
Она повертела носом, настроилась на волну кофе. Просто кофе, но, кажется, с булочками…
Барт лениво повернул к ней голову.
– Знала бы ты, почему я на самом деле поехал на эти раскопки, – усмехнулся он. – В любом другом случае я бы твердо сказал Рафу: не сходи с ума, сиди дома. И сам бы остался.
– И что случилось? – широко раскрыла глаза Женни.
– Ой, не смотри на меня так. Ничего хорошего, – скривился в гримасе Барт. – Я проиграл большую сумму денег в карты. Продать было нечего, кроме Кинжала.
"Кинжал! Они все-таки его нашли!" – встрепенулась Женевьева.
– Ллойд Оричес давно на него глаз положил. Можно было ему продать. Но это же мой Кинжал! Занимать я не могу, хоть меня все знают, кто-нибудь да одолжил бы денег. Не могу, это уронит мою честь. Ну и ситуация! В пору вешаться. Раф и выложил мне все деньги, которые скопил на эту экспедицию. Он, оказывается, всерьез готовился, рассчитал, что ему везде надо будет нанимать людей не только вещи таскать. Очень большую сумму припас. Если бы я не брал у него деньги, я бы просто заставил его остаться дома. А так – предложил поехать вместо него. Я и без денег смогу в экспедиции.
Женни была немного обескуражена, пожалуй, даже от Барта она не ожидала такого. Пристрастие к азартным играм.
– Зачем ты играл? – в голосе у нее прозвучала боль.
Ах, каким взглядом она его обожгла. О! Мама смотрела бы так же, если бы узнала. Хорошо, что не узнала. Умеют они, женщины, вынуть душу. Барт попытался объяснить.
– Хотел одним махом решить все денежные проблемы на год вперед.
– Ха, – презрительно сказала Женни и процитировала где-то услышанное: – Если вам нужны деньги – играйте в карты, деньги нужны не только вам.
Барт взвился.
– Да если бы не шулер, я бы выиграл! Я почему продолжил играть – карта шла хорошая! И вдруг – Джек! Джек уже был, я же точно помнил.
– Джек? – переспросила Женни.
– Ну, валет. Пиковый валет. Откуда он взялся второй раз? – Барт вздохнул. – Мне этот проклятый момент до сих пор покоя не дает. В бреду снился. В поезде.
– И ты возмутился? – Женни не представляла, как разговаривают с шулерами, хотя в глубине души она не очень верила Барту: виноватые всегда находят, чем себя оправдать.
– Я не знал. Я решил, что ошибся. Он же муж хорошей знакомой. Раф мне потом на пальцах все объяснил. Как меня убедили попробовать, потом дали выиграть. – Барт протянул к ней открытую ладонь.
– И тут же бац! – он резко сжал пальцы в кулак.
Досказал с неохотой:
– Я спровадил шулера из города. Чтобы он не успел натворить дел. "Пошел отсюда вон, пока тебя не разоблачили!"
– А почему ты не забрал деньги обратно?
– Я же не поймал его за руку. Прекрати меня допрашивать! Пошли к актерам! – Барт вскочил на ноги и добавил более миролюбиво: – Все хорошо, что хорошо кончается.
Раф никуда не поехал, но получит материалы для своих статей. Мама не хватается за сердце. Все живы.
Женевьева поднялась.
– О! – вдруг вспомнила она. – А кинжал? Получается, вы все-таки его нашли?
– Какой кинжал? А! – он рассмеялся. – Так зовут моего коня. Впрочем, в честь того самого кинжала Медичесов.
– Мединосов, – поправила его Женин.
– Какая разница. Увидишь моего Кинжала на карнавале. Очень резвый конь. Ллойд не зря так по нему убивается.