Пехота в XII и XIII веках была абсолютно ничтожной: сопровождавшие армию пехотинцы были не более чем лагерной прислугой или подсобной силой при многочисленных в то время осадах. (Далеко не всегда. При Леньяно в 1176 г. стойкая миланская пехота позволила полностью переломить ход боя, разгромив германское войско (3 – 3,5 тыс. рыцарей) Фридриха Барбароссы, опрокинувшее в начале боя миланских рыцарей, а затем наткнувшееся на ощетинившуюся лесом пик пехоты. Попытки рыцарей прорвать ее ряды были безуспешны. А затем фланговый удар брешианских рыцарей, с одновременной контратакой пехоты, привел к полному разгрому Фридриха Барбароссы, который сам был сбит с лошади и еле спасся. Можно также вспомнить Ледовое побоище 5 апреля 1242 г. При Бувине (1214) именно действия пехоты (коммунальная милиция), сомкнутой колонной атаковавшей во фланг вражеских рыцарей, переломили ход боя. – Ред.) Изредка пехоту использовали в качестве легких войск, начинавших сражения неэффективными отвлекающими действиями. Командующие порой даже оскорблялись, если полагали, что слишком затягивают с началом конной атаки, и обрывали мелкие стычки, наезжая на своих бедных соотечественников. При Бувине граф Булонский не нашел лучшего применения своей пехоте, как строить ее в большой круг, внутри которого укрывались он и его всадники, когда их уставшие кони нуждались в коротком отдыхе. Если крупные отряды пехоты изредка появлялись на поле боя, то потому, что при призыве на войну должны были явиться все вассалы, а не потому, что полагали, будто дополнительные 20 или 100 тысяч плохо вооруженных крестьян или горожан прибавят сил войску. Основной причиной малой боеспособности в большинстве случаев был пестрый характер вооружения. Если пехота была недисциплинированной и не обладала сплоченностью и стойкостью, она бывала смятой решительной атакой конницы, после чего пехотинцев просто рубили.
Немногие успешные действия пехоты к концу данного периода были исключением [и знаменовали начало новой эпохи в военном деле]. Пехота каталонской "Великой компании" на Востоке одержала верх над герцогом Афинским де Бриенном (1311), заманив его со всеми тяжеловооруженными всадниками в болото. [При Куртре же (11 июля 1302) победа осталась за фламандцами, которые стойко встретили атаку французской конницы, а затем отбросили их, загнав в ручей, который граф д'Артуа поспешил перейти, атакуя стойкого противника.]
Стремление поднять боеспособность феодального войска вынуждало монархов прибегать к всевозможным средствам и уловкам. Фридрих Барбаросса старался обеспечить соблюдение дисциплины, введя строгий кодекс законов военной службы, которые, если судить по отдельным письменным источникам, не очень-то соблюдались. Например, в 1158 году молодой австрийский аристократ оставил свою позицию и ушел с тысячью воинов, стремясь захватить одни из ворот Милана; самонадеянно нарушив приказ, он погиб. Этот случай был вполне в духе времени и никак не являлся исключением. Если уж такой суровый повелитель, как великий император, не мог добиться повиновения, то для правителей послабее задача была бесперспективной. Большинство монархов доходили до того, что прибегали к использованию других войск, уступающих феодальному войску в боевом духе, но зато более дисциплинированных. Наемники вышли на первый план во второй половине XII века. Чуждые всем поощрениям за доблесть в виде дворянских званий и титулов, по заслугам ненавидимые, они тем не менее были орудием, которое короли, даже самые сильные, были вынуждены находить, использовать и беречь. Когда войны перестали быть не столь крупными пограничными боестолкновениями, продолжались подолгу и далеко от дома большинства феодалов, уже нельзя было полагаться только на формирования своих вассалов. Но не всегда было ясно, как добыть большие средства, необходимые для оплаты наемников. Среди заслуживающих внимания средств была введенная английским королем Генрихом II замена личной явки рыцаря системой денежных взносов за каждого. Тем самым большинство вассалов короля выкупали службу, уплатив две марки за каждого рыцаря. Таким образом, король мог плавать за моря во главе войска наемников, которое с военной точки зрения было куда предпочтительнее феодальных формирований. Каким бы аморальным ни бывал иностранный наемник по причине его алчности и жестокости, можно было, по крайней мере, быть уверенным, что он останется в строю, пока ему платят. Во время войны наемники были необходимы каждому правителю, но узурпатору или тирану их наличие было особенно полезно: только широко используя наемников, можно было держать в узде воинственную знать. Деспотия могла возникнуть только в случаях, когда правитель был способен окружить себя людьми, чьи желания и настроения были чужды интересам страны. Тиран в средневековой Европе, как и в Древней Греции, находил естественную поддержку в лице иностранных наемников. Такой правитель, набирая себе в кортеж "рутьеров", брабантцев и других сопровождающих, невольно копировал Писистрата и Поликрата.
Правда, боеспособность наемника в XIII веке была лишь совершенствованием мастерства и оснащения обычного тяжеловооруженного феодального конника. Как и последний, он был таким же закованным в латы всадником; его возвышение не повлекло за собой каких-либо радикальных перемен в способах ведения войны. Хотя наемник был, как правило, более опытным воином, воевал он по-прежнему по старой схеме, характерной для кавалерийской тактики того времени.
Последний этап истории наемных войск наступил, когда отряды наемников, служившие в какой-либо очень долгой войне, вместо того чтобы по ее завершении разойтись, продолжали держаться вместе и бродили по континенту в поисках государства, которое могло бы купить их услуги. Но век каталонских наемников и итальянских кондотьеров скорее XIV столетие, нежели XIII век, и рассмотрение этого периода нужно отнести к другой главе.
На протяжении всей военной истории этого временного отрезка самой характерной чертой, несомненно, являлось то значение, которое придавалось укреплениям, и доминирующее влияние оборонного аспекта в осадных делах. Если сражений было мало, осад было много и продолжались они достаточно долго. Замок был такой же неотъемлемой частью феодальной структуры, как и закованный в доспехи рыцарь, и точно так же, как титулованный дворянин нагромождал на себя и на своего коня все больше защитной сбруи, он продолжал окружать свое жилище новыми и новыми фортификациями. Окруженный частоколом и земляным валом, простой нормандский замок XI века развертывался в сложную систему замысловатых концентрических сооружений, вроде тех, что были в Куси (Франция) и Карнарвоне (Англия). Стены таких замков соперничали с укреплениями городов, и все земли оказались густо покрыты фортификациями, большими и малыми. Одна особенность характеризует этот период, бывший действительно насыщенным войнами, – это выбор господствующих мест для крепостей. Часто единственная крепость была так хорошо расположена, что держала под контролем всю округу. Лучшим признанием способности стратегической оценки местности Ричарда I Львиное Сердце служит его выбор места для Шато-Гайяра, знаменитого замка, которого одного было достаточно для защиты всей Восточной Нормандии, пока он поддерживался в надлежащем состоянии. (Был взят французами в ходе тяжелых боев в 1203 – 1204 гг., после чего были заняты и Нормандия, и Анжу, и большинство других владений английских королей на французской земле. – Ред.)
Сильной стороной средневековой крепости была исключительная прочность ее фортификаций. По стенам толщиной от 5 до 10 метров немощная осадная "артиллерия" того времени – камнеметы, катапульты и стенобитные машины – действовала без ощутимых результатов. Нормандская крепость, массивная и высокая, без деревянных частей, которые можно поджечь, и без расположенных у земли проходов, которые можно пробить, была способна пассивно обороняться очень долго. Даже малочисленный гарнизон мог держаться, пока не кончалось продовольствие (а также стрелы и метательные снаряды. – Ред.). Самым успешным средством против такой твердыни было, пожалуй, минирование; но если замок был обнесен глубоким рвом или возведен прямо на скале, минирование было бесполезно. Оставалось трудоемкое средство разрушения нижней части стены путем приближения под укрытием навеса, иначе "крамбола", как его тогда называли. Если была возможность заполнить ров и приблизить навес вплотную к подножию укрепления, то с простой нормандской крепостью можно было что-то сделать. До изобретения бастионов не существовало средств, благодаря которым метательные средства осажденных могли должным образом контролировать участки непосредственно под стенами. Если защитники крепости показывались над стенами – когда бывало необходимо поразить находившихся перпендикулярно под ними, – они сразу становились открыты лучникам и арбалетчикам, которые действуя из-за щитов прикрывали наступление передовых отрядов осаждавших. Что-то надо было делать и для разрушения нижних частей стен, но процесс этот всегда был длительным, трудоемким и стоил многих человеческих жизней. Хороший командир, если его не поджимало время, практически всегда предпочитал уморить гарнизон голодом.
Успех – пускай неполный и достигавшийся с трудом – такого рода наступательных действий толкал к усовершенствованиям и оборонявшуюся сторону. Ров порой подкреплялся частоколом; иногда прямо за стенами крепости на подходящих для этого местах строились небольшие отдельно стоявшие форты. Но самыми распространенными средствами были стены в виде сегментов окружности (как в Шато-Гайяре) и выдававшиеся из стен большие башни, прикрывавшие с флангов большие отрезки стен, считавшихся слабым местом в нормандской системе фортификации. Кроме того, на стенах строили хорды – протянувшиеся вдоль верха этих стен выступавшие на несколько футов и поддерживавшиеся встроенными балками деревянные галереи с продолговатыми отверстиями в полу, сквозь которые просматривалась и простреливалась земля у подножия стен. Таким образом, осаждавшие, как бы близко они ни прижимались к стенам укрепления, больше не могли выйти из радиуса действия метательных средств оборонявшихся. Недостатком такой галереи было то обстоятельство, что, будучи деревянной, она подвергалась риску быть подожженной зажигательными средствами, метавшимися катапультами осаждавших. Поэтому вскоре деревянные хорды уступили место каменным.
Более важным было использование фланговых (угловых) башен, еще одно важное усовершенствование оборонявшейся стороны. Это давало возможность вести перекрестный огонь с флангов по местам, выбранным для наступления осаждавшими. Эти башни также давали возможность отрезать захваченную часть стены от сообщения с остальными укреплениями. Путем закрытия окованных железом башенных дверей с обеих сторон бреши противник оказывался изолированным на захваченном участке стены и не мог продвинуться ни вправо, ни влево, не штурмуя башню. Это усовершенствование обороны снова лишало наступление силы. Единственным орудием, возможно способным заставить сдаться хорошо защищенное укрепление, оставался голод, и посему крепости больше осаждали, нежели брали штурмом. Осаждавшие, соорудив линию осадных сооружений и укрепленный лагерь, ждали, когда голод сделает свое дело. Заметим, что, укрепив свои позиции, он получил преимущества обороняющейся стороны, отбивающей атаки идущих на помощь войск. От других средств, таких как попытки поджечь здания внутри обложенного города, отрезать водоснабжение или взять его ночным штурмом, было мало пользы.
Число и прочность крепостей в Западной Европе объясняют явную тщетность многих кампаний того периода. Страну нельзя было быстро завоевать, когда каждую область охраняли три-четыре замка или обнесенных стенами города; прежде чем взять любой из них, требовалась многомесячная осада. Кампании имели тенденцию превращаться либо в грабительские набеги, либо в длительные осады какой-либо крепости. Изобретение пороха было первым преимуществом, оказавшимся в руках наступающей стороны за три столетия. Однако и артиллерия еще долгие годы давала весьма незначительный эффект. Взятие Константинополя (1453) Мехмедом II было, пожалуй, первым событием европейского значения, в котором артиллерия играла главную роль.
Прежде чем перейти к рассмотрению новых видов боевой мощи, положивших конец превосходству феодальной кавалерии, было бы неплохо бросить взгляд на такие интересные военные кампании, как Крестовые походы. Принимая во внимание их необычный, особый характер, можно было бы ожидать от них больше результатов, чем проследить на деле. Сталкиваясь с непривычной для них тактикой, западное рыцарство неизменно приходило в замешательство. В сражениях вроде Дорилейского (1097) их спасла от катастрофы только неукротимая энергия; потерпев поражение тактически, они выпутались из беды единственно благодаря отчаянным усилиям. (В битве при Дорилее турки-сельджуки опрокинули конницу колонны Боэмунда (все крестоносное войско из-за большой численности двигалось двумя колоннами), затем сумели ворваться в вагенбург из повозок, обороняемый пехотой, где устроили резню. Но вторая колонна крестоносцев, колонна Готфрида, находившаяся в нескольких километрах, пришла на помощь, атаковала турок, расположив в центре боевого порядка пехоту и на флангах конницу, и обратила их в бегство. – Ред.) В довольно спорных случаях, как, например, в Антиохии (1098), они имели такое же превосходство над восточной конницей, какое до этого демонстрировали, как правило, византийцы. Но после недолгого знакомства с западной тактикой турки и сарацины отказались от крупных сражений. Они обычно действовали большими группами легкой кавалерии, быстро перемещавшейся с места на место, отрезая обозы и нападая на отдельные части. В XII веке крестоносцам редко представлялась возможность ввязаться в решительные сражения, которых они так жаждали. Мусульманские предводители были готовы сражаться только тогда, когда превосходство было безраздельно на их стороне; обычно же они уклонялись от боя. (Однако в 1187 г. Салах-ад-Дин разбил крестоносцев при Тивериадском озере, после чего взял Иерусалим. – Ред.) На Востоке, как и в Европе, война была войной осад; считавшиеся по европейским меркам XIII века огромными, армии оказывались прикованными к стенам второсортной крепости вроде Акры и, отчаявшись взять ее штурмом, были вынуждены прибегать к длительному процессу осадных работ, чтобы взять гарнизон измором. С другой стороны, ничто, кроме всеобъемлющего преимущества обороны, не могло продлить существования "Королевства Иерусалимского" и других владений крестоносцев, когда они превратились в цепь изолированных крепостей, усеявших побережье Леванта от Антиохии до Акры и Яффы.
Если и говорить о каких-либо изменениях, внесенных крестоносцами в способы ведения в Европе войны благодаря опыту, обретенному на Востоке, то они, за исключением усовершенствований в фортификации, не имели большого значения. Греческий огонь, если его состав был действительно установлен, кажется, мало применялся на Западе; конные лучники, скопированные с конницы турецких султанов и других мусульманских правителей, не отличались большими военными успехами; сабли, мавританские копья, булавы всадников и кое-какое другое оружие вряд ли заслуживают упоминания. В целом военные достижения крестоносцев были на удивление невелики. Европейский мир полностью игнорировал их опыт. Когда через 150 лет западная армия снова оказалась перед лицом восточного противника, она совершила при Никополе (в 1396 г.) на Дунае точно такую же ошибку, которая привела к проигрышу сражения у Эль-Мансуры в дельте Нила.