Но правда ли, что хотя бы смерть хороша? А может быть, смерть тоже мучение и тщета? Это сомнение, сформулированное в разговоре разочарованного человека со своей душой, вызывает в памяти другой разговор – месопотамский диалог хозяина и раба. В заключение – еще одна параллель: доля обоих собеседников, какой бы она ни была, будет для них общей.
Повествовательный жанр был широко распространен в Египте, как в форме романтической истории на историческом фоне, так и в форме сказки. К первой категории можно отнести произведение времен Среднего царства, классическое по языку и стилю; оно справедливо считается важнейшим и значительнейшим произведением этого жанра в древнеегипетской литературе. Это история Синухе.
Синухе – аристократ, вынужденный из-за дворцовых интриг бежать от двора и искать прибежище у племени бедуинов в Азии. Автор явно обладает первоклассным даром рассказчика:
Это красная земля, имя ей – Иаа. Там росли фиги и виноград, и вина было больше, чем воды, и мед в изобилии, И много оливкового масла; на деревьях всевозможные плоды; ячмень, и пшеница, и бесчисленные стада скота. Велики были выгоды мои из-за любви его ко мне.
Синухе выбирают вождем племени, он завоевывает уважение и любовь кочевников. Но вождь другого племени, человек, которого все боятся, вызывает его на битву. Следует поистине эпическое описание:
Пришел силач Ретену. Вызвал он меня в шатре моем на поединок. Это был смельчак, и не было равного ему. Покорил он страну Ретену от края до края. Сказал он, что хочет биться со мной. Думал он убить меня. Задумал взять в добычу стада мои… С наступлением ночи натянул я тетиву лука моего, уложил стрелы мои в колчан, дал легкий ход мечу моему в ножнах, начистил оружие мое. Когда озарилась земля, народ Ретену пришел, собрались племена его и соседние народы, – силач изготовился биться. И вот двинулся он на меня. Мужчины и женщины зашептали – каждое сердце болело за меня. Думали люди: "Кто может сразиться с ним?" Щит его, топор его и все дротики его выпали из рук его, – я принудил его выпустить из рук все оружие. И колчан его заставил я опорожнить – все стрелы до последней, одна за другой, пролетели мимо. И тогда бросился он на меня. И я застрелил его – стрела моя застряла в шее его. Закричал он и упал ниц. Я прикончил его топором и издал клич победы на спине его.
Эта победа закрепила положение Синухе. Но шли годы, и его охватила тоска по родине. В рассказе возникает элегическая нота:
О бог, предначертавший мое бегство, кто бы ни был ты, будь милосерд, приведи меня в царское подворье! Быть может, ты дашь мне узреть края, где сердце мое бывает что ни день. Что желаннее погребения в той стране, где я родился? Приди мне на помощь! Прошедшее – прекрасно: даровал мне бог милость свою. Ныне вновь да будет милость его, да украсит он кончину того, кого прежде унизил. Сердце его болело за изгнанника на чужбине. И сегодня он полон милости и внимает мольбе издалека.
Мечта Синухе исполняется. Фараон призывает его и встречает великими почестями. Он вновь пользуется всеми преимуществами жизни в Египте:
Стерли следы годов с тела моего, побрили меня, причесали волосы, пустыне оставил я мерзость, ветошь – скитающимся в песках. Одет я в тонкое полотно, умащен самолучшим умащением и лежу на кровати. Оставил я пески живущим в них и деревянное масло – умащающимся им. Дали мне дом владельца сада, он был царским другом. Множество мастеров строили дом, и каждое дерево посажено заново. Кушанья приносили мне из дворца три и четыре раза в день, не считая того, что давали царские дети, и не было ни в чем промедления. Построили мне пирамиду из камня среди пирамид. Начальник над строителями размерил место для постройки. Начальник над художниками писал изображения, начальник над ваятелями работал резцом. Начальник над зодчим города Вечности следил за пирамидой. Все, что кладут обычно в гробницу, было наготове. Назначили жрецов для посмертных священнослужений. Отвели посмертный надел с полями в должном месте, как подобает царскому другу первой близости. Изваяние мое украшено золотом, набедренник из тонкого золота. Его величество повелели сделать так. Нет человека толпы, которому сотворили подобные благодеяния! И был я в милости у царя по день смерти .
На этом повествование заканчивается. Синухе выполнил высочайшую задачу любого египтянина: умереть в мире в своей земле, приготовив заранее достойную усыпальницу. Цель достигнута, египетские идеалы утверждены; неудивительно, что эта история стала национальным эпосом.
Одна из самых древних и занимательных выдуманных историй – сказка о моряке, потерпевшем крушение. Она интересна во многих отношениях. Неизвестный египтянин так описывает свои приключения:
Спустился я к морю, и вот – судно: сто двадцать локтей в длину и сорок в ширину и сто двадцать отборных моряков из Египта. Озирают ли они небо, озирают ли землю – сердце их неустрашимее, чем у льва.
Но разразилась буря, и судно разбилось. Один только рассказчик целым и невредимым достигает какого-то острова, где находит всевозможные чудесные цветы и плоды. Вдруг раздается страшный шум, будто удар грома; деревья скрипят, и земля дрожит:
Когда же раскрыл я лицо свое, то увидел, что это змей приближается ко мне. Длина его – тридцать локтей. Борода его – больше двух локтей. Чешуя его – из золота, брови его – из лазурита, тело его изогнуто кверху. Он разверз уста свои предо мной, я же лежал распростершись ниц. Сказал он мне: "Кто принес тебя сюда, кто принес тебя, малыш? Кто принес тебя? Если замедлишь назвать мне его, то гляди, изведаешь превращение в золу, исчезнешь, и никто тебя не увидит". Отвечал я ему: "Вот, ты говоришь со мной, а я не понимаю. Ниц распростерт я перед тобой". И я обмер от страха. Тогда забрал он меня в пасть свою, и отнес в жилище свое, и положил на землю, невредимого, ибо я был цел и члены мои не оторваны от туловища. И отвел он уста свои, я же простерся на чреве ниц перед ним. Сказал он мне: "Кто принес тебя сюда, кто принес тебя, малыш? Кто принес тебя на этот остров средь моря, берега которого – волны?"
Моряк рассказал змею о своих злоключениях, и тот отвечает:
Не бойся, не бойся, малыш, не закрывай от страха лица своего здесь, предо мною. Вот бог даровал тебе жизнь, он принес тебя на этот остров ка. Нет такого, чего бы на нем не было, он полон всяким добром. Вот ты проведешь, месяц за месяцем, четыре месяца на этом острове, пока не придет из царского подворья судно, и люди на нем – твои знакомцы. С ними ты вернешься в царское подворье и умрешь в городе своем. Как радуется повествующий о былых горестях, ибо страдание миновало!
В благодарность потерпевший кораблекрушение обещает прислать змею богатые дары из Египта; но змей только смеется: все эти дары происходят с его острова; именно он снабжает ими Египет. Нет, в дарах нет нужды, единственное, что потерпевший кораблекрушение может сделать для змея, – это позаботиться о том, чтобы имя его стало известным и почитаемым.
Распростерся я ниц перед ним, сложив почтительно руки. Он даровал мне груз мирры, иби, хекену, нуденба, хесанта, даровал черни для глаз, хвосты жирафов, большую груду ладана, слоновьи клыки, охотничьих собак, обезьян и всякое прекрасное добро. Погрузил я все на судно и распростерся ниц, чтобы воздать ему хвалу. Тогда сказал он мне: "Вот достигнешь ты царского подворья через два месяца. Обнимешь ты детей своих и помолодеешь в царском подворье и там же будешь погребен". Тогда спустился я к берегу, туда, где стояло судно, и окликнул людей, которые были на нем. И воздал я хвалу владыке этого острова, и моряки на судне – также .
Так потерпевший кораблекрушение, подобно Синухе, смог вернуться на родную землю и там приготовить для себя достойную усыпальницу.
Как мы уже сказали, в этой истории много интересного. Во-первых, она рассказана не сама по себе, как изолированная история, а имеет обрамление: некий капитан вернулся из путешествия, не выполнив поручения фараона, и боится предстать перед ним; потерпевший кораблекрушение рассказывает ему свою историю как пример того, что разумные речи могут спасти человека. Вероятно, это была не единственная рассказанная история, поскольку капитан, услышав ее, все еще был в печали; вполне возможно, что в том же обрамлении была целая цепочка подобных рассказов. Эту технику позаимствуют другие рассказчики Востока, а позже – и западные авторы.
Еще один интересный момент в рассказе моряка – последовательность и прямота, даже при изложении совершенно фантастических элементов. В других историях часто не так, погоня за волшебным и грандиозным побеждает всякое правдоподобие. Возьмите, к примеру, знаменитую сказку о двух братьях Анупу и Бата, написанную во времена Нового царства. Это сложная история о чудесах и превращениях, оказавшая, похоже, некоторое влияние на романистов позднейших эпох. Пересказать ее в подробностях было бы очень трудно, но мы можем взглянуть на ее первую часть, самую последовательную и наименее фантастичную. Это древнейший образец темы, которая со временем распространилась невероятно широко:
Рассказывают, что были два брата, родившиеся от одной матери и одного отца. Анупу – так звали старшего, звали меньшего Бата. Были у Анупу и дом и жена, а меньшой брат был ему наместо сына.
Но жена Анупу снедаема вожделением к Бате. Пользуясь отсутствием мужа, она пытается соблазнить его:
Она встала, и обняла его, и сказала ему: "Идем полежим вместе час. На пользу будет это тебе – я сделаю тебе красивую одежду". Тогда юноша стал подобен южной пантере в гневе […] из-за скверных слов, которые она произнесла, и она испугалась весьма. И он заговорил с ней и сказал: "Как же это? Ведь ты мне наместо матери, а твой муж наместо отца, ведь он старший брат, он вырастил меня. Что за мерзость ты мне сказала! Не повторяй ее мне никогда, и я не скажу никому, и замкну уста свои, чтобы не услыхал об этом никто из людей".
Дурная женщина планирует страшную месть за этот отказ:
И вот, когда наступил вечер, старший брат пошел в дом свой, а меньшой погнал скот, нагрузившись всяческим полевым добром. В селение погнал он скот свой, чтобы спал скот в хлеве своем ночью. И вот жена старшего брата была в страхе из-за слов, которые она сказала. Взяла она жир и натерлась им, словно бы перенесла побои, – чтобы сказать своему мужу: "Это брат твой меньшой избил меня". А муж возвратился вечером, как и всякий день, по заведенному порядку. Вошел он в дом свой и застал жену свою лежащей и якобы больной. Не полила она воды ему на руки, как обычно. Не зажгла света перед ним, и дом был во мраке. Она лежала, жалуясь на тошноту. Муж сказал ей: "Кто обидел тебя?" Она сказала ему: "Никто не обижал меня, кроме твоего брата меньшого. Пришел он взять для тебя зерно, и застал меня одну, и сказал мне: "Идем полежим вместе час…" Так он сказал. Но я не стала слушать его. "Разве я не мать тебе? Разве твой брат тебе не наместо твоего отца?" Так я сказала ему. Он испугался и избил меня, чтобы я не рассказывала тебе" .
Анупу решает убить брата, но коровы – друзья Баты – вовремя предупреждают его, и он успевает бежать. Его ждут чудесные и совершенно невероятные приключения, о которых мы уже говорили.
Помимо чисто литературных текстов, существует и множество других, о которых мы не будем говорить подробно. Существуют уже упоминавшиеся исторические хроники. Есть списки имен и предметов, но нет более глубоких лингвистических работ, какие мы видели в Месопотамии, – знаковых таблиц и словарей. Есть школьные упражнения, важные для нас, ибо в них сохраняются тексты, которые иначе оказались бы утеряны. Есть письма, позволяющие нам заглянуть в частную и семейную жизнь египтян. Есть научные труды, среди них – труды по астрономии и математике (не достигшие, кстати говоря, таких высот, как в Месопотамии), а также по медицине. В них, среди магических формул, можно встретить достаточно интересные диагнозы:
Если ты осматриваешь человека, страдающего запором, с бледным лицом и сильно бьющимся сердцем, а при осмотре обнаруживаешь, что у него горячее сердце и раздутый живот… он съел разогревающую пищу. Приготовь микстуру, чтобы вымыть из его тела разогревающие вещи и освободить внутренности…
Наконец, есть юридические документы, о которых мы немного поговорим; мы считаем, что они демонстрируют нам самый поразительный контраст между Египтом и остальным ближневосточным миром. В Месопотамии, как мы уже видели, закон основывался на "кодексе", который царь получает от бога и объявляет народу. В Египте до сих пор не найдено ни одного кодекса законов. Если это не совершеннейшая случайность – а такое маловероятно, – мы должны предположить, что суд в Египте основывался на личных решениях фараона и традициях. У нас есть документы, имеющие отношение к юридической практике, – можно упомянуть, к примеру, привилегии, дарованные храмам и их служителям. Вот образец периода 5-й династии:
Я не дозволяю никому брать никого из проповедников в номе на барщину или на другие работы в номе, за исключением служения непосредственно богу в храме, в котором он находится, и работ по сохранению храма, в котором находятся пророки.
Есть также записи о судебных процессах – к примеру, над группой заговорщиков во времена Рамсеса III. Обвиняемые один за другим предстают перед судьями:
Тяжкий преступник Пабекикамен, который был главой помещения. Он был приведен из-за заговора, который он сделал вместе с Тии и женщинами гарема. Он объединился с ними. Он стал передавать их речи вовне, их матерям и их братьям и сестрам, говоря: "Волнуйте народ! Поднимайте возмущение, чтобы сделать восстание против их владыки". Он был поставлен перед великими чиновниками залы допроса. Они рассмотрели его преступления. Они нашли, что он говорил их. Его преступления схватили его. Чиновники, которые допрашивали его, дали его наказанию постигнуть его.
Очевидно, таким образом, что сама по себе судебная процедура не была чем-то исключительным; но если задаться вопросом, на каком основании судьи выносили свои решения, то мы не обнаружим никаких признаков объективной кодификации, которая помогла бы им работать независимо от монарха. Фараон, как воплощенный бог, является постоянным и единственным источником закона, и без него закон не имеет ни силы, ни значения.
Итак, в заключение нашего обзора египетской литературы мы вновь возвращаемся к тем чертам, которые мы признали принципиально важными для древнеегипетской цивилизации. Из трех составных частей космоса – боги, царь и народ – вторая часть поднимается до уровня первой. Противоречия между первыми двумя категориями нет и быть не может, поэтому третьей составной части – народу – остается одно: повиноваться единственному высшему приказу.
Художественные типы
Египетское искусство, как и все искусство Древнего Востока, преследовало в основном сугубо практические цели – в рамках религиозных представлений, разумеется: если речь шла о строительстве, то строились жилища или гробницы для богов и царей; статуи высекались для того, чтобы душа умершего могла вернуться на землю в привычной форме; рельефы и рисунки в усыпальницах должны были помочь человеку воочию увидеть картины загробной жизни. Более того, в Египте искусство тоже рассматривается как ремесло – а потому, как правило, коллективно и анонимно. К примеру, если бы художнику позволено было поместить свое имя или портрет на стену гробницы, то магические силы задействованных заклинаний передали бы ему незаслуженную долю погребальных приношений и всего, что в новой жизни предназначалось для умершего, – в том числе удобств и развлечений.
Таким образом, в принципе египетское искусство вполне укладывается в общую схему древне-восточного окружения; но только в принципе – за пределами самых общих положений эта параллель не работает. Так, если искусство остальных древне-восточных цивилизаций практически не рассматривает частную и семейную жизнь людей, то египетские художники находят в частной жизни постоянный и чрезвычайно богатый источник вдохновения. Но самое главное, египтяне обладали инстинктивным художественным чутьем, которое часто позволяло им выйти за пределы традиционных схем и достичь немедленного живого эффекта – очень субъективного, глубоко и элегантно гармоничного. Реализм и динамизм художественных произведений Египта таковы, что сравнивать их с неуклюжими и статичными творениями остальных цивилизаций Востока можно только по контрасту. Французский ученый Дерош-Нобль-кур удачно сказала, что в процессе выполнения заказа скромный египетский художник умел выходить за пределы ограничений, налагаемых на него подчиненным положением и средой: "Только в очень редких, исключительных случаях знаем мы имя автора: профессиональная гордость была ему совершенно недоступна; но художник самым благородным образом преодолевал тот факт, что он не в состоянии был заявить о себе. Даже если заказчик хотел, чтобы статуя была неподвижна, как мумия, он умудрялся вдохнуть в свои творения жизнь, которая действует на нас еще сильнее благодаря тому, что глубока и потому раскрывает перед нами самые потаенные чувства автора и красоту его души. Именно богатство внутренних чувств позволяет художнику, несмотря на однообразие тем и традиционность приемов, придать своим рельефам неожиданный реализм движения и жеста, очень точно изобразить все подробности и оттенки повседневной жизни, включая ее комические и радостные черты. В рисунках же возникают новые темы, полные спонтанности, рожденные свежим и ничем не связанным вдохновением, – до такой степени, что частное искусство в конце едва ли не начинает оказывать влияние на официальное искусство".
Даже статичность, характерная для искусства остального Востока, пропадает в порыве спонтанного и реалистичного вдохновения. Несомненно, существует египетский стиль, четкий и безошибочно узнаваемый, а в нем – связность и гармония как продолжение традиции, для которой долгий и почти неизменный ход египетской истории служил практически идеальной средой. Но в пределах этого органичного обрамления художественные формы и объекты развивались и сменяли друг друга в ходе ясно различимого исторического процесса; в самом деле, египетское искусство можно обсуждать только в его историческом развитии.
В египетском искусстве два заметных пика: Древнее царство – эра пирамид, когда искусство расцвело, можно сказать, неожиданно, но было уже монументальным по форме, зрелым и утонченным в деталях; и Новое царство – эра величественных фиванских храмов, когда традиционное наследие обогатилось широким спектром свежих мотивов.
Так что в египетском искусстве нет эволюции как таковой – нет развития от низших форм к высшим, от простоты к сложности; зато есть история, где цивилизация проявляется во всей своей силе и факторы которой изменяются и сменяют друг друга в рамках органичного традиционного обрамления.