Марксизм - составная часть идейной и интеллектуальной традиции Запада, капиталистического общества. Он - элемент треугольника "консерватизм - либерализм - социализм (марксизм)". До тех пор пока будут существовать западная цивилизация и капитализм, будет существовать и марксизм, если не как идеология, то как интеллектуальная традиция. Большинство интеллектуальных прорывов в социальной мысли XX в. так или иначе связано с марксизмом. От этого никуда не уйти, даже если очень хочется. Дав в свое время неплохие (для того времени) результаты в анализе капитализма, марксизм как антикапиталистическая теория, методологически - по части анализа некапиталистических форм - не только не уступает иным интеллектуальным традициям, но и превосходит их. Более того, анализ с помощью марксистской интеллектуальной традиции антикапиталистических и вообще некапиталистических форм, включая сам марксизм как идеологию и практику, позволяет понять в этих формах то, что либеральные схемы неспособны объяснить в силу своей капиталоцентричности. Помимо прочего, эти процедуры способствуют вытеснению идеологического содержания из марксистской традиции. Я думаю, это вообще единственно возможный путь борьбы с марксизмом в частности и с идеологией вообще. Только либеральная интеллектуальная традиция способна окончательно подорвать либерализм как идеологию; только консервативная - консерватизм. Таким образом, окончательная, положительная деидеологизация современного знания и мира требует, во-первых, обособления интеллектуальных традиций от идеологии; во-вторых, объединения этих традиций на единой основе, которая будет лежать вне каждой из указанных идеологий и в то же время не будет чуждой их традициям мысли, напротив, будет общей и объединит их. Создание такой идеологии, которое и есть задача "номер один" Севера в противостоянии Югу, биосфере и самому себе, становится необходимым условием побед в XXI в. Для Севера я называю такую "идеологию" (или "комплекс практических идей", хорош и термин А.Зиновьева "практическая идеология" - см. 4) оксидентализмом. Структура ее мне в целом ясна, но это не тема данной работы.
Пожалуй, первым, кто обратил внимание на несовпадение субстанции и функции капитала, был Гегель. Как заметил В.Крылов, Гегель исследовал эту проблему социальной ткани капитализма как сугубо логическую. Маркс перевел анализ на уровень социально-экономических процессов. Однако, поскольку его самого интересовал прежде всего капитал-субстанция, почти все, связанное с функцией и ее несовпадением с субстанцией, стало либо побочным в основных текстах, либо осталось в черновиках, в получерновиках, в подготовительных работах. Хотя все это опубликовано и логика Маркса совершенно ясна.
Макс Вебер, в противоположность Марксу, интересовался прежде всего функцией капитала (государство, бюрократия), а не ее соотношением с субстанцией (производство, собственность). Значительно ближе к сути подошел его брат - Альфред Вебер, но его интересовал только философский аспект проблемы. В самой марксистской традиции рубежа XIX–XX вв. анализ несовпадения субстанции и функции капитала пресекся. Сциентист и по сути позитивист Энгельс, похоже, эту проблематику вообще не улавливал. Плеханов и Каутский - мыслители жестко заданных одноплоскостных координат - тем более.
Отчасти к проблеме несовпадения субстанции и функции капитала вышла Роза Люксембург. Отчасти - Ленин. Но Ленин к этой проблеме обратился интуитивно, как практик, как политик: сначала порвав с меньшевиками (и в их лице - с социал-демократической традицией), а затем создав "партию нового типа" и заложив после большевистского переворота фундамент властной организации коммунизма (практическое руководство по овладению функциями и формами капитала, оторванными от субстанции и содержания, - "Государство и революция"). И у Сталина можно найти мысли по сути об интересующем нас несовпадении, но на уровне фрейдовских приговорок о практике "строительства коммунизма". Однако в целом и Сталин, и коммунисты, и социал-демократы, и либералы не желали видеть несовпадение субстанции и функции в качестве системообразующего противоречия капитализма. Они чувствовали (и правильно), что признание этого ставит под сомнение линейно-универсалистские выводы относительно будущего и вытекающие из них политические рекомендации относительно настоящего. Ведь несовпадение субстанции и функции придавало самой универсальности истории и мира имманентно неоднородный, как минимум "двухсоставный", характер. Ну а с линейным прогрессом признание несовпадения делало то же, что с традиционной геометрией геометрия Лобачевского.
Аналогичное положение складывалось и в либеральной традиции. Неудивительно поэтому, что если проблема соотношения субстанции и функции капитала и появлялась, то происходило это случайно, по ходу решения других проблем (как у Й.Шумпетера, К.Поланьи, Х.Зедльмайера) или чисто эмпирически (И.Валлерстайн).
Косвенным путем и не осознавая этого, к проблеме несовпадения функции и субстанции капитала на своем материале и под углом своих интересов вышли некоторые представители, условно говоря, либерально-консервативной и консервативной традиций; А.Хомяков, А.Герцен, К.Леонтьев, Н.Данилевский, О.Шпенглер, в меньшей степени А.Тойнби. Но у них не было языка, адекватного современному им капитализму, на котором можно было бы сформулировать эту проблему и даже узнать о ее существовании.
В советской науке проблема несовпадения субстанции и функции капитала мелькнула в методологических спорах в ходе дискуссий об "азиатском" способе производства. В период позднего коммунизма, точнее в 70–80-е годы, над несовпадением субстанции и функции капитала как теоретической проблемой много и плодотворно работал В.Крылов. Однако его верная теоретическая позиция находила выражение в таких формах, которые иногда внешне совпадали с официальной пропагандой. А потому казались малопривлекательными, особенно для вульгарно-либерального сегмента советской науки, смыкавшегося в своем восприятии проблемы с вульгарными марксистами. Неудивительно: abyssus abyssum invocat ("бездна бездну призывает"). Конкретным проявлением несовпадения субстанции и функции на периферии капиталистического мира - многоукладностью - много и плодотворно занимался В.Растянников.
Ныне, когда не только марксистская теория, но и теоретическая мысль вообще не в почете и под подозрением, когда нашу элиту все больше захлестывает философия "субъективного материализма" (выражение, услышанное от Н.Разумовича), которому не личит ни объективное, ни идеальное, когда капитализм становится социокультурным фетишем, а рыночная экономика - ценностью, едва ли приходится ожидать интереса к противоречиям капитализма. Ведь анализ противоречий любой системы - это по сути исследование ее "воли к смерти". Не похоже, что мейнстрим нынешней российской науки может заинтересовать вопрос о смерти капитализма или даже о его противоречиях. Похоже, главное "противоречие" капитализма усматривается лишь в одном: он еще не пришел в Россию. А что если он уже приходил и ушел неузнанным? Не хочется верить? Ну тогда давайте поразмышляем о функции и субстанции.
VI
У каждой общественной системы есть ее социальное тело, субстанция, обладающая некими функциями. У каждой такой системы есть некое социальное содержание, проявляющееся в неких формах. Все это очевидно и довольно тривиально, как и факт противоречий между субстанцией и функцией, содержанием и формой. Чем примитивнее социальная система, тем более простыми и менее острыми являются ее противоречия. В любой социальной системе субстанция - это производство в узком (действительный процесс производства, т. е. присвоение природы) смысле. Отношения, складывающиеся в процессе производства и по поводу его, суть производственные функции.
Таким образом, противоречие между субстанцией и функцией - это, если пользоваться языком Маркса, прежде всего противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Когда первые перерастают уровень вторых, считал Маркс, происходит революция и смена социальной системы (формации). Последний вывод, по-видимому, - заблуждение. В истории не было ни одного общества, стартовавшего с уровня производительных сил, более высокого, чем в предшествующей системе. Уровень развития производства раннефеодального общества был ниже такового поздней античности; раннекапиталистическая мануфактура уступала по производительности цехам позднего средневековья. Так ведь и первые автомобили уступали в скорости лошадям. Это - закономерно. Прогрессивное развитие систем (разумеется, прогресс - не единственная и не доминирующая форма развития) идет прежде всего не по линии "субстанции", вещества, а по линии функции (их дифференциации, индивидуализации, усложнения), по линии повышения энергоинформационного потенциала при той же или уменьшившейся массе вещества. Чем реально первый автомобиль превосходит лошадь, а первая капиталистическая мануфактура - цех мастеров? Конструкцией, в которой помимо прочего заложен значительно больший потенциал развития, чем у блестящего оппонента, принципом организации, в случае с обществом - организации социальной.
Речь, таким образом, идет либо о социальной организации вообще, либо о социальной организации производства. Следовательно, скорее производственные отношения перерастают производительные силы. Здесь есть нюанс, который я до поры оставлю без внимания. На данный момент главное в том, что производственные отношения суть социальная функция производства, на которую последнее, однако, может в зависимости от своей специфики накладывать мощный субстанциональный отпечаток, а также в том, что не обострение противоречия между субстанцией и функцией, производительными силами и производственными отношениями приводит социальные системы к гибели, а, напротив, притупление, затухание, выработанность этого противоречия. Вопреки Марксу, отождествившему внутриформационные сдвиги с межформационными и судившему о вторых по первым, система старится и умирает тогда, когда реализует свою социогенетическую программу, когда решает свое центральное, системообразующее противоречие, когда приходит к социальному пату. Или цугцвангу. При этом пат возникает не только потому, что противоречие снято, решено, но и потому, что средства и способ решения соответствуют данной системе и не могут вывести общество за ее рамки.
В этом смысле решение, снятие своего системообразующего противоречия любой системой всегда негативно. К тому же на это решение у системы уходят все ее потенции, после чего она просто обездвижена, хотя событийно ее развитие может выглядеть очень бурно. Новая система, чтобы состояться, возникнуть, должна решить центральное противоречие старой системы между субстанцией и функцией, но иначе, по-новому, т. е. сделать его исходным, несистемным пунктом своего системного развития. Поскольку материальных ресурсов у новой системы всегда меньше, чем у старой (по принципу: "сын донашивает за отцом" - по крайней мере пока сам не заработает), ее решения выглядят внешне примитивными, она начинает с низкого старта. У нее только одно преимущество: новая конструкция социальной организации, в которой функциональные аспекты играют большую роль, чем в организации прежней системы. Проявляется она всегда в более жестком, чем прежде, социальном контроле.
Все, о чем шла речь, характерно и для капитализма. Но здесь противоречие между субстанцией и функцией на несколько порядков в геометрической профессии выше, чем в "докапитализмах". Острота эта такова, что субстанция и функция не совпадают друг с другом, взаимообособлены и автономны. Субстанция, как и функция, выступает не в одной, а в некоторых формах, и формы эти, типы организации тоже не совпадают друг с другом. Причина этого - сам капитал, его природа. Это несовпадение субстанции и функции есть единственно возможный принцип самовыдвижения капитала, способ саморазвития капитализма. Несовпадение субстанции и функции создавало принципиальную возможность их отрыва друг от друга. Возможность эта многократно усилена тем, что несовпадение субстанции и функции, их обособление друг от друга фиксируются при капитализме институционно.
Можно было бы начать объяснение причин несовпадения с экскурса в докапиталистическое прошлое. Но такой экскурс, интересный и важный сам по себе, увел бы нас далеко от главной темы (подр. см. 15). Поэтому примем то, о чем я сказал, как данность и обратимся к самому капиталу в таком виде, в каком он логически возник, "отрекшись от старого мира".
Капитал есть овеществленный труд. Иными словами - переделанная трудом природа, нечто такое, в чем трудовой субстрат господствует над природным. В качестве общественного отношения капитал возникает по поводу неких объектов, в которых трудовой, искусственный субстрат господствует над природным (земельная собственность в капиталистическом обществе становится капиталистическим отношением, поскольку основана на капитале как господствующей форме данного общества).
Системообразующие производственные отношения капиталистического общества носят экономический характер. Разумеется, и сам капитализм, и эти отношения возникают внеэкономически, из внеэкономических производственных отношений, - капиталистическому накоплению, экономическому по своей сути, предшествует внеэкономическое первоначальное накопление. Иначе и быть не может: ни одна система не возникает в соответствии с законами собственного функционирования; ее основа - всегда несистемна, антисистемна; порядок возникает из хаоса. Генезис системы всегда нтисистемен и потому - загадка для возникшей системы. Ни одна система не может понять своего рождения. Гёдель как-то заметил, что ни одна система не может себя понять полностью. В немалой степени - из-за проблем с пониманием собственного рождения. Вообще возникновение качественно новых систем - будь то Вселенная, жизнь, человек, капитализм - это камень преткновения для современной науки, аналитико-редукционистской и системно-, а не субъекто-центричной.
Однако, возникнув, капитализм функционирует как система экономических производственных отношений, где владелец капитала, в отличие от феодала и рабовладельца, не принуждает людей к труду, а покупает рабочую силу. Это значит, что при капитализме обмен не только становится формой производственного отношения, но и входит в его ткань. Если, например, при феодализме и производство, и эксплуатация противостоят обмену, то капитал - это единство производства, эксплуатации и обмена. Причем обмен при капитализме есть и элемент совокупного процесса общественного производства, и форма, в которой реализуется эксплуатация.
Не случайно именно обмен, мировой рынок становится основой капиталистического производства. Это - не торжество обмена над производством - подобный вывод был бы справедлив при взгляде на капитализм только с позиции "докапитализма". Если же подходить к капитализму с его собственной мерой, то обмен и производство противостоят друг другу лишь в определенной фазе общественного процесса, в целом же капитализм снимает противоречие между ними. Обмен при капитализме - это не просто и не только обмен, но и производственное отношение, функционально, превращающее в стоимость то, что субстанционально в качестве стоимости создается лишь производительным капиталом. Короче, обмен выступает одновременно и основой производства, чего не было ни в одной докапиталистической системе, и ее специфическим функциональным органом, чего до капитализма тоже не было. При этом происходит максимальная функционализация и производственных отношений.
С капитализмом социальная функция становится таковой в строгом смысле этого слова, порывая с субстанцией, "выныривая" из нее и утрачивая субстанциональные, материальные, природные характеристики, а потому не только функционализируется, но и социализируется. Процесс производства становится социальным не только по содержанию, но и по форме. Чем функциональнее и социальнее производственные отношения, тем мощнее они подстегивают развитие производительных сил, тем быстрее его темп.