В ответ она мягко улыбнулась мне.
- Просто-напросто позвонил гинекологу.
- Знал - и все равно убил себя, - со слезами на глазах простонала я. - Зачем он сделал это? Мать подошла и обняла меня за плечи.
- Все только начинается, Арлет, - убежденно шепнула она. - Именно этого он и хотел. Последняя его мысль была о тебе и ребенке, которого ты носила в своем чреве. Он доказал вам свою любовь, сделав все, чтобы вы не потерпели поражения в этой жизни.
Усталая, я вернулась в гостиную. Я была сбита с толку, в голове царил сумбур, и я понимала, что все равно не засну. Вскоре мать тоже присоединилась ко мне, принеся в чайной чашке вечерний травяной отвар, который она настойчиво предлагала мне, несмотря на мои постоянные отказы.
- Так ты позвонишь Декроли? - спросила она, отпив глоток душистого отвара, и пытливо взглянула на меня.
- Конечно, позвоню, - ответила я.
- Сейчас же? - настаивала она.
- Завтра. Я бы хотела также встретиться с матерью Эмилиано. Как ты думаешь, она примет меня?
- Она будет счастлива увидеть тебя! - воскликнула Анна.
- Ты говоришь так, словно она одна из твоих старых подруг, - удивилась я.
Мать села в кресло и поставила чашку с дымящимся отваром на стеклянный столик.
- Эстер в некотором смысле мне больше, чем подруга. Она бабушка Эми, - сказала мать.
- Бабушка, которая никогда не видела свою внучку, - сухо возразила я.
- Она ее видит чуть не каждый день, - призналась мать, ожидая моей реакции. - Когда я привожу Эми в парк, Эстер на скамейке ждет нас.
Мне ужасно захотелось закричать, но по привычке я сохранила контроль над собой. А разрядка была бы мне в тот момент так полезна. Она помогла бы мне выплеснуть злость, которая кипела в душе. Я решила уже, что все сюрпризы кончились, но одно открытие следовало за другим. Уже долгое время моя дочь при содействии моей матери виделась где-то с вдовой Монтальдо, а я ничего не знала об этом.
- Вы что, за дурочку меня принимали? - вскинулась я.
Но мать, с тем непостижимым спокойствием, которое овладевало ею в самые напряженные моменты, не поддалась на мой агрессивный тон.
- Очевидно, да, - мирно улыбнулась она. - Ведь ты витала все эти годы в облаках. Ты потеряла всякий контакт с действительностью.
- Непостижимо, - пробормотала я. - Но я не хочу ссориться с тобой из-за этого.
- И я тоже, - подтвердила она.
- Мне не хочется обсуждать подробности, - твердо сказала я, - однако отныне все буду решать сама. И если моя дочь будет с кем-то встречаться, то лишь с моего согласия.
Глава 2
Легкое дыхание Эми, которое согревало мне затылок, заставило меня перейти от сна к яви. Я постаралась вспомнить сон, который видела, но мне удалось вспомнить лишь приятное чувство легкости, владевшее мной. Эми спала, прижавшись к моей спине. Она была очень ловка в этом искусстве незаметно отвоевать себе место рядом со мной. Я осторожно выскользнула из постели и накинула на себя халат.
Странно, что дочка была еще дома, хотя в девять утра должна уже быть в детском саду. Ни мать, ни наша прислуга Федора не пренебрегали этой ежедневной обязанностью. Федора жила с нами с тех пор, как умер мой отец, хотя у нее был свой дом, которым она владела вместе со своей замужней сестрой. Мы считали ее членом семьи, и она чувствовала себя у нас свободнее, чем в своем собственном доме.
Я пошла в ванную. Федора, как всегда, хлопотала на кухне, а мать с утра уже стучала в своем кабинете на машинке.
Казалось, обычное утро, как и многие другие, в доме Аризи, но было "что-то новое в воздухе", как любила выражаться мать. "Бедная Арлет", как называли меня мои более удачливые коллеги, претерпела решительную метаморфозу: из гадкого утенка она превратилась в прекрасного лебедя. Но внешне это ни в чем не выражалось. В большом зеркале, висевшем в ванной, я искала в своем облике какие-то новые черты, которые выдавали бы во мне богатую и влиятельную женщину с гордым выражением и волевым взглядом, но вместо этого видела немолодую уже особу с заспанным лицом и растрепанными волосами.
Я взяла щетку и попыталась привести в порядок волосы. Попробовала улыбнуться и задержать на лице некое высокомерно-насмешливое выражение. Результат был смехотворный. Все тоже прежнее мое лицо с довольно правильными чертами, но не представляющее собой ничего особенного. Гладкие каштановые волосы, немного насупленный взгляд еще не до конца проснувшегося человека и темные густые брови, которые делали меня похожей на отца. Брови в общем-то примирили меня с моим обликом, который я не особенно любила.
Я вспомнила вдруг о своем отце. Вспомнила его сильный приятный голос, его мягкую улыбку, когда он смотрел на меня, ту любовь, которую он испытывал ко мне. У нас были с ним искренние отношения. Я могла спросить его о чем угодно, и он всегда серьезно мне отвечал. Его присутствие придавало мне силу и уверенность в себе. Я походила и на него, и на мать, что также передалось и Эми. Девочка была очень похожа на Эмилиано, но нос у нее был Гризи.
Струя горячего душа помогла мне освободить голову от мыслей, которые теснились в мозгу. Слишком многое обрушилось за эти дни на мою бедную голову. Как мне сейчас не хватало Эмилиано, его вибрирующего мягкого голоса, его сильных нежных рук, его страстных горячих губ, искавших мои.
- Я всегда знал, что ты где-то есть и ждешь, - сказал он, поцеловав меня в первый раз.
Тогда я воспринимала это как банальную фразу, обычную для начала любовной интрижки, которая вскоре исчезнет в прошлом, не оставив никакого следа. Но все обернулось иначе.
Это произошло во время того нашего памятного полета в Париж.
Самолет приземлился в аэропорту Шарля де Голля, и поджидавший уже лимузин тут же доставил нас на рю де Севр, к мрачноватому приземистому особняку девятнадцатого века.
- Подожди меня здесь, пожалуйста, - попросил Эмилиано. - Я скоро вернусь.
Уходя, он взял с собой папку, а небольшой кожаный футлярчик положил в карман. Я знала, что Монтальдо приехал на встречу с очень известным писателем, который ждет его вместе со своим литературным агентом. Все пункты договора были уже согласованы. Оставалось только поставить подпись - и автор уступал ему права для перевода в Италии одной из своих самых нашумевших книг. В папке лежал договор, а в кожаном футлярчике пара золотых запонок от Беччеллати. Я понимала, что знаменитые авторы избалованы, как дети или примадонны, и издатель должен считаться с этим. Моя мать тоже была писательницей, и хоть не имела такой популярности, но тоже любила знаки внимания.
Иногда я сожалела, что не обладаю таким же талантом прозаика, как она. Не имея необходимого творческого дара, чтобы писать романы, я увлеклась журналистикой. Журналисты, исключая самых уж знаменитых, должны работать в общей упряжке, и обращение с ними, конечно, не такое, как с писателями, пусть даже и скромными. Мне самой приходилось при случае ублажать людей, у которых я должна была взять интервью. Не говоря уж о редакторах и издателях, в чьих руках судьба любого из нашей пишущей братии.
Ожидание Эмилиано затянулось дольше предполагаемого. Я сказала шоферу, что хочу пройтись, и вылезла из машины. Я знала Париж и любила его улицы и переулки, где не раз бывала, сначала с матерью на каникулах во времена учебы в лицее, а впоследствии и в качестве специального корреспондента.
Я долго шагала по лабиринту улочек между Университетской и бульваром Сен-Жермен, пока не дошла до рю Гренель, где дышалось еще той атмосферой Парижа, которую Пруст так замечательно передал в своих "Поисках". Мне хотелось углубиться в рю Варен и пройтись по рю де Лиль и Сен-Доминик, но в конце концов я решила остаться в сквере за церковью Сен-Жермен, самой старой в Париже. Я хорошо знала ее, потому что именно о ней делала на третьем курсе доклад на семинаре по истории искусства. Я восхищалась ее выразительными архитектурными формами, по большей части романскими, но с портиком семнадцатого века на фасаде и колокольней, усиленной мощными контрфорсами по углам.
Сидя здесь на скамейке в тени большого дерева, я рассматривала сделанный в стиле модерн бюст Аполлинера, украшавший сквер, и слушала щебет воробьев, копошившихся в густой листве. Мимо прошла старуха, маленькая, толстая и плохо одетая, толкая детскую коляску, такую же запущенную, Как она сама. Я постаралась разглядеть ребенка, который был внутри, а вместо этого увидела там маленькую старую собачонку неопределенной породы с прикрытыми глазами и висячими ушами. Толкая коляску, хозяйка ласково разговаривала с ней. Я пригляделась к этой женщине с собачкой и нашла их уже не убогими, а скорее счастливыми в этой их нежной взаимной привязанности.
Я смотрела на старуху с собакой, разглядывала Аполлинера, вспоминала мой доклад по истории искусства, и все время осознавала странность того, что так внезапно оказалась в Париже. И в то же время мне еще давило на душу незабытое унижение, связанное с несправедливым увольнением, которое зудело, как старая рана.
Спокойный, вибрирующий голос оторвал меня от моих мыслей.
- Я знал, что ты окажешься здесь, - сказал Эмилиано из-за спины.
Я резко поднялась со скамейки, ожидая укоров за то, что не осталась в машине, как он меня просил. Но он лишь обнял меня рукой за плечи, привлек к себе и поцеловал.
- Я бы нашел тебя сейчас в любом уголке Парижа, - сказал Эмилиано.
Он говорил мне обычные слова, которые мужчины говорят, когда ухаживают за женщинами, но я пила их, как свежую воду в летний зной. Пусть это были преувеличенные слова и несбыточные мечты, но как не хватало мне их теперь. В этот момент, когда я собиралась начать новую жизнь, как недоставало мне его поддержки, его близости, его уверенности. Что я смогу без него?
Тонкие, острые струйки горячей воды ласкали мне кожу, а я стояла и плакала под душем. Я думала об Эмилиано, мысленно говорила с ним, а он мне ответил голосом нашей дочери.
- Мамочка, можно мне под душ с тобой? - спросила она из-за двери.
Я открыла дверь и привлекла ее к себе. Эми разразилась смехом, хватаясь за мои ноги, в то время как ее тонкая ночная рубашка тут же промокла от воды и прилипла к коже, обрисовывая ее гибкое складненькое тельце.
- Почему ты не в детском саду? - спросила я.
- А почему ты не на работе? - отпарировала Эми.
- Я скоро пойду туда, - ответила я, выходя из-под душа и надевая купальный халат.
- И я скоро пойду туда, - смеясь, передразнила она меня, снимая промокшую рубашку и заворачиваясь в махровое полотенце.
Когда мы вошли в кухню, завтрак был готов. Федора подала чай и тосты с медом и джемом.
- Вы так сладко спали, что у синьоры Анны не хватило духу разбудить вас, - сказала служанка, оправдывая то, что Эми не пошла в детский сад.
Моя мать, истая спартанка в вопросах режима, уже отступала ради меня от своих принципов и не тревожила мой сон, словно обращалась с важной персоной. Из ее кабинета, хорошо проветренного и свежего, как весенний дождь, доносилось стрекотанье пишущей машинки. Сама она начинала рабочий день ровно в восемь и не отрывалась от стола до самого завтрака. Вплоть до этого момента ее нельзя было беспокоить. Она писала только по утрам и за четыре часа успевала сделать страниц десять.
- Мама, поиграешь со мной сегодня утром? - попросила Эми, допивая свою чашку чая.
- Мне надо позвонить, - ответила я.
- Это не ответ, - возразила она миролюбивым тоном.
До чего же она походила на своего отца! И чуть заметная ямка посреди лба это сходство подчеркивала. "Монтальдо никогда не кусает Монтальдо", - вспомнила я слова Эмилиано, сказанные, когда я обратилась к нему по поводу моего увольнения, устроенного Лолой и Валли.
- Но это единственный ответ, который я могу тебе дать, - заявила я с такой же серьезностью. - Теперь иди одеваться, - сказала я, решив мягко настоять на своем и заставить мне подчиниться.
Эми послушалась. Я вошла в свою спальню и закрыла за спиной дверь. У меня не было, как у моей матери, своего кабинета, где я могла бы уединиться. Обычно я звонила и отвечала на звонки в гостиной, не имея никаких секретов от ушей домочадцев, а уединялась в спальне, только когда дело касалось моей личной жизни. Сейчас мне обязательно нужно было поговорить с адвокатом Овидием Декроли в Женеве, я должна была сделать это незамедлительно и нуждалась в спокойной обстановке.
- Месье Декроли нет в Женеве, - ответил мне четкий и вежливый голос секретарши, не проявившей к моей особе никакого внимания.
- Когда он будет? - спросила я, не скрывая разочарования от провала моей первой попытки.
- Боюсь, не раньше конца месяца, - сообщила она. - Повторите, пожалуйста, ваше имя.
- Арлет Аризи, - повторила я.
- Очень хорошо, синьора. До свидания, синьора, - равнодушно сказала секретарша.
Я положила трубку разочарованная. Мой дебют в качестве богатой и могущественной женщины нельзя было назвать удачным. Энтузиазм моей матери невольно внушил мне, что Декроли только меня и ждет. Вместо этого я сама должна буду ждать его бог знает сколько времени, прежде чем предстану пред светлыми очами знаменитого юриста, в руки которого Эмилиано вверил состояние.
Я вышла из комнаты. Эми сидела на полу перед дверью с умоляющим выражением на лице. Она была аккуратно одета и старалась казаться взрослой, чтобы походить на целлулоидного идола современных девчонок - Барби.
- Поиграешь со мной? - попросила она, обратив на меня полувопросительный-полуобиженный взгляд.
- Хорошо, - капитулировала я. - Дай мне лишь только одеться, а потом мы выйдем вместе, - пообещала я.
Она не давала мне времени собраться с мыслями. Это прерогатива детей и стариков. Они всегда требуют внимания полного и немедленного.
Мы уже вышли из подъезда, когда Федора, запыхавшись, догнала нас.
- Тебя к телефону, Арлет, - с трудом переводя дух, сообщила она.
- В такое время? Кто это? - спросила я.
А Эми сразу же приняла печальное выражение человека, обманувшегося в своих ожиданиях.
- Синьор Декроли, если я правильно поняла, - уточнила Федора.
Я постаралась взглядом успокоить дочь, но у нее уже был свой жизненный опыт, и она знала, что в нашем доме звонок почти всегда означает неожиданный отъезд или долгое ожидание. Ее надежды на совместную прогулку развеивались, как дым.
- Синьора Аризи, я звоню вам из Лондона, - сказал женевский адвокат.
Ого! Значится и впрямь в мгновение ока превратилась в важную персону.
- Я думаю, мы должны встретиться, - пролепетала я, словно была при последнем издыхании.
Теперь, когда слова матери облекались в реальность, я была неуверенна и смущена.
- Я тоже так думаю, синьора, - согласился он. Голос у него был ясный и сильный. - Вас устроит, если мы встретимся завтра?
- Конечно, - пробормотала я. - Завтра это прекрасно. Где?
- У вас дома, естественно. Завтра утром, как только приеду, я позвоню вам. - У него был сердечный, почти радостный тон.
Я же чувствовала себя нерешительной и взволнованной.
- Я буду ждать вашего звонка, - сказала я.
Декроли, видимо, заметил мое замешательство и почувствовал необходимость успокоить меня.
- Вам не о чем волноваться, синьора Аризи, - мягко сказал он. - Все будет хорошо.
Инстинктивно я поднесла руку к золотой булавке Эмилиано, найденной в "Гранд-Отеле", которую приколола к вырезу моего платья.
- Надеюсь, раз вы так говорите, - пробормотала я, прежде чем положить трубку.
Вместо того чтобы ждать меня на площадке, Эми снова вошла в дом и стояла на пороге с нахмуренным видом, глядя на меня, словно богиня-мстительница.
- Что за важную вещь ты хочешь мне сообщить? - спросила я с невинным видом.
Она закусила нижнюю губу.
- Ты же мне обещала…
- Что обещала? - улыбнулась я.
- Что мы пойдем с тобой гулять.
- А ты, значит, передумала. Что ж, очень жаль. - Я изобразила разочарование.
- Почему это я передумала? - закричала Эми. - Ничего я не передумала. Я хочу гулять с тобой! - Она побежала мне навстречу и обняла меня, наполнив дом своим серебристым смехом.
Недовольное выражение исчезло, и ее личико светилось радостью.
Я поговорила с адвокатом Декроли, продумала свои честолюбивые планы и могла теперь полностью посвятить себя своей дочери, этому солнечному утру, которое ожидало нас, бесконечной болтовне с ней о легкомысленных и незначительных вещах, но исключительно приятных.
Через несколько минут, держась за руки, мы вышли из дома.
- Мамочка, куда мы пойдем? - спросила дочь.
- Куда ты захочешь, - снисходительно ответила я.
- Пешком или на Камилле? - продолжала расспрашивать она.
Эми тоже называла мой автомобиль Камиллой. Многие вещи у нас имели имена; стиральная машина звалась Гвендалина, холодильник - Бернардо, а миксер - Джиг-Робот.
Камилла стояла все там же, у тротуара, где я поставила ее накануне вечером, когда вернулась из Римини. Я прошла рядом с машиной и дружески похлопала ее по капоту.
- Пойдем пешком, - решила я. - Это приятно, удобно, экологично и, главное, полезно для здоровья.
- Привет, Камилла, - поздоровалась с ней Эми. - Сегодня у тебя выходной, - добавила она, подражая Федоре, - можешь делать что хочешь.
- Начнем с новостей, - предложила я. - Пойдем купим газеты. - Я показала на газетный киоск на углу, на другой стороне улицы.
- Можно мне тоже выбрать для себя газету? - спросила Эми.
- Ну, конечно. - Если бы сегодня она попросила у меня луну с неба, я бы нашла способ ее достать.
Мы направились через дорогу. В нескольких шагах от тротуара я услышала крик: "Берегитесь!"
Я увидела, как Эми вспрыгнула на тротуар, на который я инстинктивно ее вытолкнула, душераздирающий крик разорвал мой слух, и ревущее железное чудовище бросило меня в пустоту. И наступила тишина…
Глава 3
Я не знала, где нахожусь и что со мной, но я двигалась. Или, вернее, что-то двигалось подо мной. Единственное, в чем я была уверена, - это рука Эми, которую я сжимала в своей. Я слышала какие-то далекие шумы, таинственные отголоски. Я словно бы стояла на эскалаторе, который двигался в темноте. Скрежет зубчатых колес, по которым бежала лента транспортера, болезненно отдавался у меня в голове.
Я издала стон, который лишь усилил мои страдания.
- Кажется, она приходит в себя, - радостно сказал голос, который доносился откуда-то из темноты.
Боль неизмеримо усилилась.
- Слух начинает восстанавливаться, - сказал тот же голос. - Завтра мы сделаем еще одну пункцию. Все остальные анализы хорошие.
Маленькая ручка дочери в моей руке была для меня сейчас единственным утешением.
- Арлет, - позвал женский голос. - Арлет, ты меня слышишь?
Кто такая Арлет? Боль была не такая ужасная теперь, но все еще очень сильная.
- Мне плохо, - пожаловалась я неизвестному.
- Она говорит, - сказал прежний голос.
Я утонула в пустоте, в то время как чернота перед глазами постепенно рассеивалась, превращаясь в молочно-серую пелену. Я находилась в тумане или в облаке? Боль была терпимой. Сквозь серую дымку проступил большой освещенный диск. Это были часы, показывавшие четыре. Они выплыли из тумана и вернули меня к действительности. Меня везли на каталке.