Доктор Гренье оказался женщиной. Ипполита почувствовала какую-то робость перед этой персоной, весьма уверенной в себе, с пухлым гладким лицом, с очками, держащимися на кончике властного носа, и завитыми черными волосами с проседью.
- Я доктор Гренье, - представилась хозяйка кабинета, идя навстречу, в то время как ее тонкие губы прогнулись в слабой улыбке.
Ипполита от изумления застыла на пороге.
- Вы не ожидали увидеть меня? - пошутила Доктор Гренье. - Если бы вы встретили здесь мужчину, то почувствовали себя более свободно? Вы чем-то озабочены? - спросила она, пожимая ей руку.
- Скорее, удивлена, - ответила Ипполита, уже придя в себя. - Человек, который говорил мне о вашей клинике, опустил эту частность, - улыбнулась она.
- Кто вам рассказывал о вилле "Гренье"? - спросила врач, указывая гостье на большое кожаное кресло, расположенное по правую сторону стола.
Обе женщины уселись друг против друга.
- Несколько лет назад в Лугано, - объяснила Ипполита, - я познакомилась с одной немецкой писательницей. Ее звали Лотта Вестсель.
- Под именем которой вы и появились здесь, у нас, - заметила доктор Гренье и добавила: - Почему вы сказали "ее звали"?
- Потому что она погибла в 1945 году в железнодорожной катастрофе в Пиренеях, - сказала Ипполита.
- Я помню ее. Она была пациенткой моего отца, - кивнула доктор Гренье. - И по-видимому, ссылалась на него.
Ипполита решила перейти к теме, которая ее больше волновала, и она сделала это в своем стиле, прервав подобие салонной беседы простой фразой.
- Я беременна, - спокойно заявила она.
Доктор Гренье улыбнулась, словно гостья сообщила, что у нее легкая мигрень.
- Понимаю, - сказала она.
- Но не хочу оставаться в этом положении, - пояснила Ипполита.
- Это ваше право, если вы совершенно уверены в своем выборе.
Тот факт, что врач ее не осуждает, не изменил состояния души Ипполиты, где царили страх и беспокойство. Ипполита не боялась операции самой по себе. Укромное место и профессионализм врачей гарантировали ей полную безопасность. И операция сама по себе была в общем-то простой. Этот страх и это беспокойство относились не к телу, а к иной, неприкосновенной стороне ее личности, можно было бы сказать, к душе, если бы она не боялась этого высокого слова.
Она, которая привыкла ни с кем и ни с чем не считаться, впервые почувствовала в глубине своей души какое-то острое чувство вины.
Когда они с Эдисоном решили, что аборт - это единственное возможное решение, Ипполита ни в чем не сомневалась и не испытывала колебаний, но сейчас, перед лицом такого крайнего решения, ее охватили сомнения, которые очень редко посещали ее. Даже доктор Гренье, которая ни в малейшей степени не осуждала ее и встречала эту проблему с холодной улыбкой, не прибавила ей спокойствия.
- Нам придется сделать серию анализов, - сообщила ей врач.
- Прямо сейчас? - спросила Ипполита.
- Пожалуй, можем начать завтра утром. Так у вас будет время отдохнуть и расслабиться.
Ипполита почувствовала облегчение.
- Я совершенно согласна с вами, - сказала она.
Та самая медсестра, которая ее встретила и направила в кабинет доктора Гренье, отвела ее в комнату на втором этаже здания. Это было что-то вроде больничной палаты, оборудованной очень функционально: широкая кровать, удобная для всех манипуляций, необходимых пациенту, ночной столик, шкаф, кресло, диван, баллон с кислородом на случай нужды. Отказавшись от легкого успокоительного, которое предложила ей медсестра, Ипполита надела ночную рубашку и улеглась в постель, желая побыстрее остаться в одиночестве. Она нуждалась в нем, чтобы поразмышлять как следует над своим положением.
Во время военной бойни погибли миллионы солдат, голод и болезни не пощадили не меньшее число людей. Какой смысл волноваться из-за этого зародыша, который завтра, возможно, будет извлечен из ее чрева? И все-таки ей было не по себе.
Благоразумные и не слишком подверженные влиянию моральных проблем врачи считали, что прерывание беременности - это ее право, и сейчас она готова была воспользоваться им. Но теперь, находясь между сном и бодрствованием в эту бесконечно долгую ночь, Ипполита думала о ребенке, который в безопасной темноте ее чрева зародился и рос. Одна клетка и другая клетка долго скитались в бесконечных пространствах, пока не встретились случайно и слились, чтобы соединиться в одно, чтобы расти вместе. Новые клетки, повинуясь каким-то таинственным сигналам, будут месяцами строить сердце, мозг, руки, ноги, и все вместе сделают возможным появление на свет нового существа. Не какого-то чужого существа, а ее ребенка…
Думая об этом, она тихо плакала, и слезы потоками текли из ее глаз, горячие и оживляющие. К утру Ипполита поняла, что ее ребенок должен жить.
На рассвете, оставив в оплату за причиненное беспокойство чек для доктора Гренье, она вызвала такси и договорилась, чтобы ее отвезли в Милан. Ей казалось, что в первый раз в своей жизни она чувствовала себя по-настоящему спокойной.
В Милане Ипполита сразу же позвонила домой Монтальдо и попросила позвать Эмилиано.
- Мне надо видеть тебя, - заявила она.
Эмилиано понял, что случилось что-то важное, по крайней мере, если судить по её тону.
- Я очень этому рад, - ответил он.
- Хочешь приехать ко мне домой? - продолжала Ипполита.
- Считай, что я уже выхожу, - весело ответил он.
Они встретились у ограды особняка на виа Сербеллони, где жила семья Кривелли.
- Заглуши этот проклятый мотоцикл, пока кто-нибудь не вызвал карабинеров, - предупредила она, имея в виду шум мотора.
Эмилиано послушался и, оставив свой мотоцикл, подошел к девушке, которая смотрела на него с радужной улыбкой.
- Теперь хоть ты объяснишь мне, что происходит? - спросил он.
- Мне просто хотелось увидеть чистое лицо. А твое лицо самое чистое из всех, какие я знаю, - объяснила Ипполита.
Они уселись на каменную кладку ограды и оперлись спиной о ее железные прутья, болтая ногами.
- И это все? - спросил Эмилиано, не скрывая своего разочарования.
- Мне кажется, это немало, - заявила Ипполита, положив ему руку на плечо. - Чистое лицо означает добрую душу, прямой характер, спокойную волю, трезвый ум. Ты для меня воплощаешь все это.
- А ты для меня идея фикс. Я бы и хотел перестать думать о тебе, но я гоню тебя в дверь, а ты влезаешь в окно, - ответил он шутливым тоном, гадая, по какой причине Ипполита сама захотела видеть его.
- Знаешь что, Эмилиано, - сказала она. - Я недавно раздумывала над своей жизнью и пришла к неутешительным выводам. Не знаю, что меня толкало идти всегда наперекор тому, что предписывалось семьей и нашим кругом. Но знаю, что, в конце концов, я оказалась в очень плохом состоянии.
- Не хватает вывода, - сказал Эмилиано.
- Хочу поставить жирную точку и начать все с начала. Вот какой вывод, - сказала она.
- Опять не очень ясно. Непонятно, чего ты хочешь? Моего одобрения принятому решению? - спросил он.
- Гораздо большего. Хочу твоего участия. Если ты согласишься, - потупилась Ипполита.
- Ты имеешь в виду, что мне не придется больше гоняться за тобой? - спросил Эмилиано с ошарашенным видом.
- Именно так. Думаю, что дам себе отпуск на несколько месяцев. Возможно, уеду куда-нибудь далеко, чтобы привести в порядок свои мысли, - солгала она, потому что собиралась уехать просто на время беременности. - Но сейчас хочу сказать тебе, что люблю тебя.
Эдисон для нее и в самом деле был теперь законченной главой.
1990 год
АРЛЕТ
Глава 1
Прежде чем подняться на капитанский мостик издательства "Монтальдо", мне нужно было выполнить несколько обязательств. Прежде всего краткий отпуск в "Гранд-Отеле".
Это паломничество я должна была совершить с ней в память о ее отце.
Я хотела отправиться, как всегда, на своей малолитражке, но адвокат Декроли решительно воспротивился этому. До тех пор, пока существовала опасность нового нападения на меня, я должна была смириться с тем, чтобы иметь охрану. Поэтому я собрала багаж и приготовилась отправиться на непривычно вместительной "Ланче" с водителем, в сопровождении такой же машины с двумя моими телохранителями.
Прежде чем сесть в этот роскошный автомобиль, я не могла не попрощаться с Камиллой, моей первой малолитражкой, которая много недель ждала меня у тротуара перед домом. Я подключила противоугонное устройство и для большей надежности разъединила Контакты аккумуляторной батареи. Мне было тяжело представить, что кто-то может украсть ее. Камилла была моей подругой, а не просто машиной. Я удостоверилась, что внутри все чисто, протерла кузов, а тем временем мы болтали, как две подруги, которые любят и понимают друг друга. Камилла, казалось, была признательна мне за мои заботы и полностью понимала ситуацию.
Хоть никто и не вызывал ее на допрос в качестве свидетеля, она была именно здесь месяц назад, в день катастрофы, И видела все.
"Тот тип и правда хотел тебя убить, - послышался мне ее скрипучий ворчливый голос. - Пусть кто-нибудь хорошенько охраняет тебя. Ты действительно в опасности. Не сегодня-завтра все может повториться. Кое-кто следит за тобой даже сейчас".
Я почувствовала, как мурашки пробежали у меня по спине, и поторопилась укрыться в гостеприимном салоне "Ланчи", где меня ждала Эми. Я была, наверное, на грани нервного срыва. Но, с другой стороны, как можно сохранить душевное равновесие, зная, что в этом непредсказуемом мире есть кто-то, готовый в любую минуту убить тебя?
Я никогда не боялась умереть, но сейчас мысль о смерти совсем не прельщала меня. Наконец-то у меня появилось будущее, и хотелось узнать, что оно мне готовит.
Рассыльный принес наш багаж в гардеробную номера сто четыре на втором этаже "Гранд-Отеля", и я, держа Эми за руку, вошла в гостиную, где кондиционированный воздух создавал приятную свежесть.
На столике стояла ваза с благоухающими лилиями, обычный знак уважения со стороны дирекции. Рядом я нашла также корзинку с фруктами и шоколадные конфеты в серебряной конфетнице. Моя девочка озиралась вокруг широко раскрытыми глазами. Она протянула руку к конфетам, но тут же убрала ее.
- Можешь взять, если хочешь, - подбодрила я.
- Только одну, - сказала она, набираясь храбрости.
Взяла и торопливо сунула в рот. Потом вздохнула, озираясь кругом.
- Здесь красиво.
Села скромно на краешек дивана, словно бедная родственница, пришедшая с воскресным визитом, и спросила:
- А когда мы вернемся домой? - Чтобы придать себе храбрости, она прижимала к груди своего потрепанного плюшевого медвежонка, с которым никогда не расставалась.
Эми с опаской относилась ко всему, что видела в первый раз. И апартаменты в "Гранд-Отеле" были интересной, но немного пугающей тайной, чем-то еще не исследованным, еще чужим и далеким от нее. Она привыкла к более скромной домашней обстановке. Пределом роскоши, в ее представлении, была обстановка в доме на виа Песталоцца в Милане, где находился ее детский сад, и маленькая вилла "Санта-Маргерита", где проводили лето мои родители.
- Мы здесь ненадолго? - спросила она, словно хотела знать, будет ли у нее время, чтобы привыкнуть к новой обстановке.
- На несколько дней, - ответила я. - Немного покупаемся, немного позагораем и вернемся домой.
- А сейчас это будет наш дом? - робко спросила она.
- На все дни, пока мы останемся здесь, - ответила я.
- Но ты, мама, уже бывала в этом "Гранд-Отеле"? - продолжала свои вопросы моя любознательная Эми.
- Много раз, еще до твоего рождения, - ответила я.
Эми получше уселась на краешке дивана, потом выпрямилась, упершись руками в бока, и взглянула на меня нахмуренным взглядом. Ямка на лбу стала глубже, и ее сходство с Эмилиано обозначилось явственней.
- Почему ты никогда мне об этом не говорила? - обвинительным тоном сказала она.
Ее вызывающий вид заставил меня улыбнуться. По характеру Эми была девочкой скромной и мягкой, какую только мать может пожелать.
- Мне это казалось неважным, - оправдываясь, ответила я.
- А если это неважно, зачем мы приехали сюда? Она никогда не переставала удивлять меня своей логикой.
- Если тебе здесь не нравится, завтра вернемся домой, - пожала плечами я.
- Я не сказала, что не нравится, - почти насупилась она.
И тут же спросила: - А можно посмотреть телевизор?
- Конечно, если хочешь.
Эми принялась нажимать кнопки дистанционного управления, с которым уже была знакома, а я оставила ее одну перед экраном и принялась разбирать чемоданы.
Прошлое всплывало на поверхность со всеми своими драмами и счастливыми моментами. Воскресали воспоминания об Эмилиано, его открытая и нежная улыбка. Мне вспомнилось, как в первый раз я разбирала багаж в этой же самой гардеробной.
В тот день, когда Эмилиано отвез меня на самолете и Париж и вернул в Милан всего за несколько часов, он пригласил меня вечером на ужин.
Ровно в восемь прозвучал сигнал домофона. Я схватила сумочку и бросилась вон, на площадку, с нетерпением нажимая на кнопку лифта.
- Что это? Ты убегаешь, даже не попрощавшись? - спросила мать, появляясь в дверях, когда я уже готова была скрыться в лифте.
- Извини, мама. Я спешу. Не дожидайся меня, я поздно вернусь. Вспомни, что мне уже тридцать лет, - сказала я, поцеловав ее в щеку.
Эмилиано ожидал меня у подъезда. Он поднял глаза к окнам моей квартиры и увидел мать, которая смотрела на меня.
Теперь у нее было достаточно материала, чтобы поразмышлять над отношениями известного издателя и его недавно уволенной служащей, которые встречаются у подъезда дома, словно два подростка на первом свидании.
- Ты ей сказала, что идешь со мной? - спросил Эмилиано.
- И не подумала, - ответила я, пока он открывал дверцу автомашины.
- Секрет Полишинеля, - иронически заметил Эмилиано. - У меня такое впечатление, что она видела нас из окна.
- У нее глаз - алмаз, - заметила я, видя, как хорошо она устроилась на своем наблюдательном пункте. - От нее ничто не укроется.
- Анна Гризи, - улыбнулся Эмилиано, включая мотор и направляясь к центру города. - Мне она всегда нравилась. Ее романы так лихо закручены, полны неожиданных эффектов. Я бы не прочь повидаться с ней.
- Могу я спросить, куда мы едем?
- В одно спокойное место, где редко можно встретить знакомых людей.
В конце концов мы перекусили бутербродами на пьяцца Фонтана, в каком-то баре со странными типами, и, прихватив с собой бутылку ледяного шампанского, пили его из бумажных стаканчиков на скамейке запущенного садика неподалеку от пьяцца Либия, под деревом с широкими листьями, поникшими от жары. Журчание фонтана сопровождало наш оживленный разговор, яркая полная луна светила в небе.
Подошел какой-то бродяга и попросил выпить. Эмилиано отдал ему то, что оставалось в бутылке, и он, счастливый, удалился с неожиданным подарком.
Внезапно Эмилиано сказал:
- Я хочу помочь тебе разрешить проблему с издательством "Монтальдо".
Я широко раскрыла глаза от удивления.
- Сегодня у тебя день добрых дел, - пошутила я.
Эмилиано ничего не ответил на это. Он взглянул на небо, освещенное луной, и продолжал:
- Я дам тебе возможность выйти победительницей из этой схватки.
Мне не казалось, что он шутит, но, тем не менее, я все еще не верила ему.
- И ты пойдешь против своей сестры? - спросила я.
- Не думаю, что в этом будет необходимость. Я восстановлю ее против того мошенника, который требовал твою голову.
Я вспомнила торговца автомобилями, который разорил своего компаньона. Человек аморальный, абсолютно лишенный щепетильности, ради наживы он был способен растоптать и дружбу, и честь.
- Ты думаешь, тебе это удастся? - с сомнением заметила я.
Я знала сестру Эмилиано и была уверена, что она не отступится легко от своего решения, даже если поймет, что ошиблась.
- Думаю, что факты смогут убедить ее.
Я с сожалением улыбнулась этой иллюзии.
- Что ты собираешься сделать? - с вызовом спросила я.
Эмилиано снова удивил меня.
- Тебе самой придется доказать истину, - сказал он. - Это твоя обязанность. С понедельника бери след и раскопай прошлое и настоящее этого типа. А кстати, как его зовут?
- Луиджи Саворелли, - ответила я.
Мне казалось, что я вернулась в те прекрасные дни, когда лишь начинала свою карьеру, когда мне впервые поручили ответственное и трудное расследование.
- Я помогу тебе получить доступ в те круги, где ты захочешь собирать материал, - сказал Эмилиано. - И буду помогать тебе всеми средствами. А ты делай свое дело. Я убежден, что ты напишешь одну из своих лучших статей. Самую яркую и неопровержимую.
Идея была заманчивая, но здоровый скептицизм заставлял меня держаться недоверчиво.
- В конце концов, мое расследование окажется в корзине рядом со столом главного редактора "Опиньони", который никогда не опубликует подобный материал, - закончила я.
- Но "Оридзонти" опубликует. Его редактор не знает, что Лола Монтальдо выставила тебя за дверь в связи с этим делом. Я гарантирую тебе успех. Твой материал опубликуют, не изменив ни одной запятой. Так Лола узнает, что представляет собой этот мерзавец, ради которого она пожертвовала тобой!
Это была заманчивая перспектива, самая заманчивая за всю мою журналистскую карьеру.
- А она вернет меня на прежнюю работу? - поколебавшись, спросила я.
Эмилиано заключил меня в объятия и посмотрел прямо в глаза.
- Обещаю тебе полную реабилитацию, - сказал он. - Я уверен, что Лола вернет тебе твое место в редакции. В глубине души у нее есть понятие о чести, и она умеет признавать свои ошибки.
- Почему ты делаешь все это для меня? - взволнованно спросила я.
Он нежно погладил меня по голове.
- Потому что на твоей стороне истина. К тому же я люблю тебя и хочу, чтобы у нас с тобой завязались отношения прочные и длительные. Мне пятьдесят лет, и я не могу долго ждать. Я единственный мужчина, который может по-настоящему понять и полюбить тебя. Ты гордая, честная и красивая, но ты еще не знаешь себе цену.
Он был удивительно мягок и нежен, когда это говорил, и его слова послужили бальзамом для тех ран, которые наносила мне в последнее время жизнь. Я чувствовала, что нашла наконец того сильного и нежного мужчину, которого каждая женщина хотела бы иметь и которого не надеялась уже встретить в своей жизни. Но я не могла еще поверить в это.
- Ты просто хочешь затащить меня в постель, - с усмешкой ответила я.
Его красивое лицо затуманилось. Он не обиделся и не утратил спокойствия, хоть я и дала ему повод для этого.
- Да, - сказал он, - я хочу заниматься с тобой любовью. Но если ты не готова к этому, я не стану тебя торопить.
Я улыбнулась. Он и впрямь был неотразим. Я не могла больше сдерживаться и обвила руками его шею.
- Ты знаешь подходящее место для этого? - спросила я с вызовом.
- А ты дашь мне пару часов? - не смутился Эмилиано.
- Надеюсь, что не передумаю за это время.